Леди Буржуа

      В Нью-Йорке было дождливо. Дождь бесперерывно лил уже третий день. Из-за плотной стены дождя весь город казалось серым и унылым. Из окон дорогого номера, где я остановилась, виднелась центральная улица, где не взирая на дождь и слякоть было очень многолюдно. Все куда-то спешили, и никому ни до кого не было дела. В оживленном мегаполисе легко затеряться. В этом городе нет похожих друг на друга людей, кто-то ходит в дорогом пиджаке с сумкой в несколько десятков тысяч долларов, а кто-то в рванье которое не стоит и доллара. И всем абсолютно наплевать на это как и на окружающих. Нью-Йорк безразличен к своим жителям и это делает его идеальным местом для депрессии и самобичевания. Вокруг одни незнакомые лица, никому нет дела до тебя и твоих проблем, и ты ощущаешь себя здесь еще более чужой и одинокой. Здесь ты никому не нужна и никому ничего не должна, можно не лицемерить и погрузиться в пучину самоедства и самокопания. Не надо ни перед кем изображать нормальность и натягивать на лицо фальшивую улыбку. Не надо притворяться что в порядке, не надо придумывать себе оправдания, можно погрузиться в отчаяние.       Я стояла на перепутье и не знала, что делать, куда идти, с кем поговорить, к кому обратиться. Ведь сама не знала чего хочу. Из Парижа уехала, от Адриана и связанного с ним нашего общего прошлого тоже сбежала, от Джаспера до сих пор нет никаких вестей, да и честно сказать, я не ждала их от него. Может наш разрыв был к лучшему? Я не достойна его. Джас достоин был быть любимым, а любовь ему подарить я не могу. Его чувства грели меня и лечили мои раны, но было слишком эгоистично брать и не давать в ответ. Ответить на его любовь как бы не старалась, таки не смогла. В моей душе была зияющая пустота, я эмоционально выгорела. Все тепло, что было во мне, будто, высосали из меня. Тело окоченело. Я давно уже живой труп. Своё уже отжила давно, ещё в прошлой жизни. В этом мире для меня все чуждо, меня, будто, отторгало само мироздание. Чужачка, что закралась под самую кожу, украв чужое лицо и имя.       Почему я сюда попала? Почему я? Хочу домой! У меня есть дом? Где мой дом? Кто нибудь здесь знает настоящую меня? Как я выглядела в прошлом? У меня были темные волосы или светлые? А был ли тот мир? Были ли те люди, мои родные, моя семья? Сколько лет уже прошло с того дня как я сюда попала? Кто я? Кто?! Хлоя? Или Мелисса? Мелисса — вселившаяся в тело Хлои, или Хлоя — вспомнившая прошлую жизнь? Бабочка или человек? Так запуталась и так устала…       Может быть я все придумала? А можно ли придумать все это, целый мир, сестру, любовь, тепло? Боже, я схожу с ума. Может я уже сошла?..       Усталость, тело чувствовало и ощущало лишь её. Болела каждая мышца и косточка, тело отказывалась подчиняться. Лежу настолько обессиленой, что кажется, что уже никогда не встану с кровати и умру в постели. Потная, грязная, вонючая. Тошно!       Слез нет, глаза до боли сухие. От сухости даже щиплет, но влаги нет. Слез просто не осталось, причин для них тоже. Из-за чего плакать? Есть ли у меня проблемы? Нет.        Я сыта, обута, в тепле и не больна. Но что же тогда мне мешает встать? Откуда взялась эта тяжесть?..       Эта ноющая, давящая и распространяющаяся по всему телу тяжесть в груди утягивала и мешала нормально дышать. Она затягивала и натягивалась. Кажется меня утягивают в пустоту, оставляя лишь одно желания исчезнуть из этого мира, раствориться в ничто. Чтобы ни что больше не давило, не сжимало горло, душа сухими слезами и невырвавшимися немыми криками. Как больно! Больно! Больно! Больно! Почему больно? Откуда взялась это боль? Я не понимаю, не знаю. Жизнь шла вперед, всё вроде как налаживалось, у всех всё хорошо. Мне тоже пора уже вздохнуть — улыбнуться и пойти дальше. У меня нет причин страдать. Но почему же я застыла?..       Застыла на месте, смакуя свою боль и горечь. Заворачивалась в своё горе, как в одеяло и лежала… Лежала, лежала, лежала… Как это прекратить?        Будущее пугало, настоящее расстраивало, а прошлое манило. Так хотелось назад в беззаботное и счастливое прошлое. Где не было бед и печалей. Где я могла взять и звонко рассмеяться, где могла взять и закричать, где могла сесть и заплакать. Как прекрасно, когда можешь разом выплеснуть из себя все эмоции. Тяжело всё время держать в себе все чувства. Со временем даже самое светлое и счастливое чувство, которое вовремя не было выплеснуто наружу, оставшись внутри, может медленно превратится в болезнь. В самую опасную и неизлечимую, которое будет убивать тебя изнутри, долго и мучительно.       Ты застываешь в своих воспоминаниях. Вязнешь там и забываешь где выход из этого прошлого. И тебе будет казаться, что такой счастливой какой была раньше, ты уже никогда не будешь. И эта мысль будет снова и снова расстраивать, погружая в пучину тоски лишь глубже и глубже. Так глубоко, что выбраться из нее самостоятельно не хватит ни сил, ни воли.       Какой-то частью сознания осознавала, что моё нынешнее моральное состояние далеко от нормы и что мне нужна помощь. Самостоятельно я не справлюсь. Уже не справлюсь. Ведь другая часть меня, упивалась этой болью, и не хотела ничего с этим делать. Она шептала, злорадствовала и говорила, что эта боль заслужена. И вместо того чтобы бороться, я трусливо соглашалась с ней. Да, я заслужила.        С каждым днем я все больше запускала себя. Давно уже немытые светлые волосы прилипли ко лбу, было противно к ним прикасаться, голова нещадно чесалась. Уже забыла, когда в последний раз принимала душ или просто умывалась. Не помню, когда в последний раз нормально ела, да и не важно это. Еще немного полежу. Ещё немного и обязательно встану. Но сейчас полежу. Так устала…        За дни заточения в номере, телефон звонил не один раз. От него так много шума. Не дает забыться сном. Гудит и гудит все время. Как хорошо, что он замолчал. Наверное, села батарея, надо зарядить, не сейчас, потом. Потом… Пока у меня нет желания общаться с внешним миром. Не хочеться ни с кем разговаривать, что-то объяснять или врать, что у меня всё в порядке. Потому что ничего не в порядке. Но как объяснить кому-то, то, что сама не понимаешь? Я сама себя не понимала, не знала, что со мной не так, почему я не могу взять себя в руки и встать с этой, чертовой, кровати? Почему так тяжело? Почему больно? Объективных причин для такого поведения нет. С Адрианом рассталась ещё год назад. Наш разрыв был тяжёлым, но я его пережила. Даже начала новые отношения с Джаспером! Милый, заботливый Джаспер… Такой хороший, верный, надёжный и самый лучший. Я думала — он моё спасение. Герой — моей истории, будущий муж и отец моих будущих детей. Начала привыкать к мысли, что мы с ним будем всегда вместе, что я никогда больше не буду одна, что скоро у меня будет моя семья — моя опора, якорь моей души…       К Джасперу я не испытывала той нежной любви, с которой горела по отношению к Адриану. Джас был моей тихой гаванью, моим спасением. Я точно знаю, с ним я стала бы очень счастливой и обязательно подарила бы ему всю теплоту и заботу, что были во мне до последней капли. Чувство возникшее между нами, было больше простой симпатии, но чем-то меньшим чем любовь. Но это чувство могло стать любовью. Я все разрушила. Опять. Во всем виновата сама, стала слишком эгоистичной. Не давая любви взамен, я хотела наслаждаться любовью Джаспера, отогреться в его теплоте. Нельзя только брать и не отдавать взамен. Я понимаю, почему он ушел. Я бы тоже ушла от такой эгоистки, как я. *** Три недели спустя       Андре в отчаянии зарылся рукой в волосы. Опять это чувство абсолютной беспомощности. Его дочь, его сокровище снова в больнице. А он ничем не может ей помочь. Мужчина чувствовал себя ничтожеством. Зачем ему власть, зачем богатство, если единственная радость в жизни, снова неподвижная лежит на больничной койке? Это он недоглядел за дочерью. Ему ведь говорили врачи ещё в прошлый раз, что приступ может повториться, что его дочь психически слаба. Что за ней нужен тщательный уход и наблюдение? Как он упустил тот момент, когда Хлоя впала в депрессию? Настолько сильную, что её нашли бессознательную и истощенную на кровати номера отеля? Андре поднёс руку к лицу дочери. Так исхудала, что щеки выпали и вытянулись скулы. Лицо такое бледное. Его бедная малышка!       Мужчина потер повлажневшие глаза. Какой задиристой она была в детстве. До того дня. Боже, почему он не был к ней более внимателен? Ведь даже тогда, шесть лет назад, когда его дочь заболела впервые и их горничная сказала, что Хлое нездоровиться, он не обратил внимания. Только кивнул и сказал, что если ей станет хуже вызвали скорую и как всегда спешно ушел на работу. Но лучше Хлое не стало, только хуже. Она отказывалась от еды, отказывалась разговаривать и так же безжизненно как сейчас лежала на больничной койке. Врачи разводили руками. Причину болезни никто определить не мог. «Истощение на почве депрессии и нервного срыва» — говорили они. Ничто не помогало, обращение к психиатру тоже результатов не дало. Его девочка не шла на контакт с врачами. Она медленно угасала. Что могло случиться с пятнадцатилетним подростком, чтобы так пошатнуть у него психику? В голову закрадывались страшные мысли. Осторожные расспросы, бились о глухую стену молчания. И он сдался, приняв решение больше не поднимать эту тему. Медикаменты и антидепрессанты помогали, Хлоя потихоньку шла на поправку. Она начала говорить. Боже, оказывается это такое счастье, когда твой ребенок просто говорит с тобой! Неважно о чем, главное, что он говорит и улыбается, а не безжизненно пялится в потолок. Из раздумии его вывел резкий стук двери об стену. В распахнутых дверях стоял взъерошенный Адриан. — Как она? — Взгляд парня метнулся к больничной койке. Он замер. Казалось, Агрест забыл дышать. — Адриан… — Буржуа тяжело встал со стула. — Выйдем. Она спит. Агрест словно не услышал его. Он не мигая, больным взглядом смотрел на Хлою. Будто она раствориться, если он отведет взгляд. — Адриан. — Повторил мужчина, обращая к себе внимание. Дождавшись ответной реакции, указал рукой на дверь, приглашая выйти и сам же первым вышел. В коридоре было тихо. Три часа ночи. — Как ты узнал о… — Андре неопределено махнул рукой в сторону палаты, где лежала дочь. Адриан запустил руки в волосы, в отчаянии оттягивая их назад, словно хотел содрать свой скальп. — Мне позвонила мадам Одри. Буржуа кольнуло в сердце. У Одри хватило времени рассказать о Хлое Адриану, но не хватило духу приехать самой. Он любил свою жену, сильно любил, но это не мешало ему ненавидеть её в такие моменты. Любит ли Одри их дочь? Даже для него это было тайной. — Что произошло? Мадам Буржуа ничего мне не сказала, только то что Хлоя в больнице. Она поправиться? Что то серьёзное? Я могу помочь? Что в конце концов случилось? — Адриан лихорадочно задавал вопросы один за другим, не давая ответить ни на один из них. Он был в панике. — Успокойся. — Голос Буржуа был глухим и жёстким. Последнее, что он хотел сейчас это иметь дело с неуравновешенным сыном Габриэля. На удивление мальчишка внял совету и застыл в немом ожидании от него ответов. — У Хлои рецидив. В этот раз все куда серьезней… — Андре замолчал подбирая слова. Глаза увлажнились. Ему было очень трудно произносить следующие слова. — врачи говорят, что на этот раз лечение будет долгим и тяжелым и они не уверены что она полностью поправиться. — Из груди вырвался всхлип. Андре отвернулся, не желая показывать свою слабость. — Она бредит и никого не узнает, Адриан. Препараты не помогают. Результаты не утешительные. Это четвертая больница и шестой врач, которому я её показал. Все твердят одно и тоже, прежней она не будет уже никогда. Ты понимаешь, что это значит? Адриан совсем не понимал о чем идет речь. Голова плохо соображала. Из мыслей не выходил образ бледной Хлои на белых больничных простынях. Он не понимал убитый вид Андре, главное ведь, что она жива! И что с того что рецидив, ведь в прошлый раз все обошлось и она поправилась! В это раз она поправиться! — Я не понимаю, что вы хотите сказать, Андре. — Врачи признают её недееспособной. — Что… Что это значит? Я… я не понимаю, что вы имеете в виду…