«How does it feel when the liquor runs out? Would it be real if we burnt it all down? Would there be tears if we let it all out? Let it all out I wish you'd give me something to cry about»
Что может быть страшнее одиночества в толпе? У человечества неисчислимое множество и разнообразие фобий, но в итоге всё сводится к тому, что ты остаешься наедине со своим страхом, не можешь с ним справиться, а никто не придёт тебя спасти, никто не поможет. И ладно бы обманывать себя надуманными причинами — не успели, что-то их задержало, но тут дело другое — вокруг толпа людей, все они живые, чувствующие, думающие; улыбаются, разговаривают, двигаются. Есть одно лишь «но» — ты им безразличен. И ты, и твои проблемы. Они вряд ли протянут руку, даже если ты будешь тонуть в океане отчаяния на их глазах; будешь кричать и размахивать руками, но тебя никто не услышит. Вот они эти люди — пьют шампанское, кивают приветственно, негромко переговариваются, пожимают друг другу руки, расступаются, освобождая дорогу. Справа в висок бьёт пронзительный взгляд отца, окружённого свитой прихлебателей. Он не поленился захватить с собой стайку журналистов прямиком из Сеула. Тем лучше — назад дороги уже не будет. Чонгук не смотрит в их сторону, не поворачивает голову, подмечая нюансы периферийным зрением. Впереди, чуть слева, микродвижение в его сторону делает новый начальник собственной безопасности. В его руках чёрная папка, а лицо не выражает ничего — идеальный игрок в покер. — Есть что-то? — тихо спрашивает Чон, чуть склоняя голову. Американец коротко кивает, протягивая папку. — Как ты и предполагал. Хорошая чуйка, — усмехается Джонс краешком рта и лицо вновь застывает непроницаемой маской. — У тебя будет минуты две на изучение, пока это не станет очевидным и подозрительным для всех. Пятидесятилетний подполковник ФБР в отставке, Уильям Джонс, стал для Чонгука подарком свыше. Переболев его нежелание блюсти субординацию — как такое возможно после многолетнего опыта работы в спецслужбах? — Чон проникся к суровому, нередко насмешливому сотруднику всем сердцем. Джонс, обладая обширной агентурной сетью, мог раздобыть, казалось, любую информацию. Вопрос был только в цене — от сухой благодарности, до конкретных финансовых вложений. Ну, и во времени, конечно. Всё зависело от уровня сложности добываемой информации. Чонгук ещё не успел в полной мере распробовать все возможности его нового сотрудника, но уже предвкушал дальнейшее сотрудничество с благоговейным трепетом. В достоверности предоставленных Джонсом сведений, хранящихся в чёрной папке, он не сомневался ни секунды. Брюнет раскрыл первую страницу и быстро пробежался глазами по строчкам. Предчувствие не обмануло. Листая досье, Чон мысленно выстраивал и корректировал будущий спич в свете открывшихся обстоятельств. Он силой сдержался, чтобы не поднять глаза и не выцепить из компании бизнесменов нужное лицо. Чонгук знал, что тот здесь; знал, что за ним пристально наблюдают; знал, что сегодняшний вечер очень многое определит в дальнейшей жизни. Поэтому важно ничего не испортить, никого не спугнуть раньше времени. Локтя мягко коснулась чья-то осторожная рука и секундой спустя по рукаву пиджака пробежали тонкие пальчики Виен, накрывая его запястье: — Волнуешься? — Нет, — тихо хмыкнул Чонгук. — Я в ужасе. — Так и должно быть, — «подбодрила» жена. — Но ты сможешь. Напомнить тебе для чего всё это?.. — Я должен это сделать ради себя самого, в первую очередь, — выдохнув, тщательно выговорил Чон. — Когда произносишь вслух, появляется уверенность, чувствуешь? — Нет. — Гукки, я укушу тебя… — Ладно-ладно, это уже не важно. — Я с тобой, — украдкой скользнув губами по щеке мужа, шепнула на ухо Виен. — Мысленно, морально. Потом налью тебе виски, с меня самая дорогая бутылка. — Ловлю на слове, — усмехнулся Чон, закрыл папку, сунул её под мышку и, через «не хочу» заставляя тело двигаться, пошёл к установленной трибуне. Ещё одним верным помощником в его ново сформированной команде был пресс-атташе Левай Яффе — молодой, но очень серьёзный и хваткий парень, следующий за боссом неотрывной тенью. Чонгук до сих пор так и не мог понять, зачем перспективному Леваю понадобилось менять работу в дипмиссии США на менее масштабную, да ещё и в только организованной компании. Но отказаться от такого специалиста с завидным послужным списком и рекомендациями, которыми молодой человек козырял на собеседовании, Чон не мог. Пресс-атташе оперативно собрал группу журналистов в одном месте, раздавая на ходу указания: где расположиться, чтобы не мешать гостям, как снимать, когда задавать вопросы. Чонгук стиснул ледяные пальцы в кулаки, спрятанные за спиной, выдохнул и уверенно шагнул на трибуну. Папка с матовой гладкой обложкой улеглась на подставку, ожидая своего времени. Гомон в зале плавно стих, все взоры обратились на Чона. — Добрый вечер, уважаемые коллеги, партнёры настоящие и будущие, гости. Публика одобрительно зажужжала, аплодируя. Чонгук обвёл взглядом зал: болезненно чёткое зрение выхватило отца с улыбкой Моны Лизы, кивнувшего в знак поддержки. Виен застыла за спинами операторов с камерами, не сводя глаз с Чона. Периодические вспышки не позволяли рассмотреть выражение её лица. Не знай он жену, решил бы, что та самоустранилась, но это было не так: она тоже переживала, только не могла подойти и встать рядом, плечом к плечу. Задуманное он должен был осуществить самостоятельно. — Мне бы не помешало сейчас взять себя в руки и скрыть от вас своё волнение, — еле заметная усмешка с намёком на юмор. — Именно так я и поступал в родной стране — согласно её традициям и правилам дипломатического этикета. Но сейчас мы находимся в Нью-Йорке, крупнейшем городе Соединённых Штатов Америки, важном мировом финансовом, политическом и экономическом центре. Здесь равнозначно сильны многие культуры, тесно переплетаются менталитеты, создавая неповторимый цвет нации. Я далеко не новый человек в Америке — здесь прошла моя студенческая юность, в штате Нью-Джерси, в одном из старейших и известнейших учебных заведений в мире — Принстонском университете. Я искренне благодарен судьбе и родным, подарившим мне возможность такого обучения; но я так же благодарен моему упорству и скромным задаткам к познанию нового, что не дали вылететь на первом курсе и помогли окончить университет с отличием, получить ценнейшие теорию и практику. Всё это в совокупности определило мои будущие приоритеты: как в жизни, так и в бизнесе. Чонгук медленно выдохнул, сглатывая волнение. Он позволил лёгкой улыбке скользнуть по губам, окидывая скользящим птицей взглядом присутствующих. Отец прищурился, очевидно недовольный вступлением. И это он ещё понятия не имел о том, что будет дальше… Брюнет с силой разжал побелевшие пальцы, облизнул пересохшие губы, собираясь с мыслями. Гости смиренно ждали продолжения, репортёры щёлкали камерами, верный пресс-атташе, стоящий к нему ближе всех и пристально следящий за боссом, сосредоточенно кивнул, блеснув в свете вспышек стёклами очков. Что ж, отступать уже поздно. Глубокий вдох, решительный взгляд вместо смущённого, гордо поднятая голова, уверенный голос и все сомнения прочь. — Я уверен, что вы слышали сотни подобных речей. Они грамотно написаны, пафосно преподнесены, но также обезличены и бессмысленны. Годятся лишь для пустой политической болтовни, а бизнес не терпит пустословия. Поэтому, с вашего позволения, я перейду к более актуальной, важной и, на мой взгляд, нужной части. Моё имя Чон Чонгук, и с сегодняшнего дня, в соответствии со всеми оформленными и подписанными документами, я являюсь директором и владельцем основного пакета акций Korean Commercial Group. Наш банк, как это задумывалось на начальном этапе, не станет американским филиалом Национального Банка Кореи. С сегодняшнего дня мы — руководство и многоуважаемые партнёры — абсолютно независимы и уверенно вступаем на путь развития и расширения влияние в финансовом поле Америки, а в будущем — и на международной арене. Наша команда молода и амбициозна, полна сил, опыта и огромного желания работать и совершенствоваться. Будем надеяться на вашу поддержку. Шаг в сторону, низкий традиционный поклон. Чонгук замер, согнувшись пополам, ожидая реакции слушателей. Пауза всё длится и длится, движение воздуха будто остановилось, уши заложило от ватной тишины, даже щелчки камер потонули в искусственной глухоте. Сердце учащает биение, короткие ногти снова впиваются в ладони. Ещё секунда и зал наполняется сначала осторожными, односложными хлопками, но вот гул нарастает, приправленный жужжанием прессы и голосами, аплодисменты звучат увереннее, в унисон. Чонгук выпрямляется и возвращается за свою трибуну. С этого момента программки вечера, приложенные к официальным приглашениям для гостей и журналистов, можно благополучно выбросить — в них ни слова правды. — Благодарю, — кивнул Чон, вновь привлекая к себе внимание. В первом ряду, на контрасте с удивлёнными слушателями, белеет лицо Левая — он истинную программу вечера знает наизусть, не зря же они с Чонгуком месяцами обговаривали детали, рассматривали варианты и на их основании разрабатывали стратегию поведения. Пресс-атташе вибрирует натянутой струной, не сводя пристального взгляда с Чонгука, будто готовый в любую секунду бросится вперёд и заслонить собой от пуль. Чон очень надеется, что подобного не потребуется. — Я уверяю всех и каждого, готов подтвердить это документально, что наша партнёрская группа уже сейчас является одними из лучших финансовых гарантов для инвестиций и сотрудничества наравне со старейшими гигантами банковской системы Соединённых Штатов. Наша политика ведения бизнеса будет прозрачна, стабильна и основана на честных, открытых партнёрских контрактах. Я не позволю и малейшей тени затмить репутацию нашей компании, ни сейчас, ни в будущем. Поэтому резать будем по живому и безотлагательно… Пришёл черёд и чёрной папки. Чону не пришлось даже открывать её — все тезисные выжимки ясно выстроились в голове. Он только повелительно положил ладонь на пластик, скрывающий разгромное досье на одного очень известного и уважаемого бизнесмена, что очень давно и яростно рвался сотрудничать. — Мистер Джефри Гловерс, — круглолицый, упитанный мужчина, утянутый в лоснящийся смокинг, повернулся к Чонгуку, вежливо улыбаясь. — В качестве демонстрации моих требований к партнёрам и личных принципов в работе, я вынужден отказать Вам в сотрудничестве уже сегодня. Это официальная позиция нашей компании. — Могу я узнать причину? — круглолицый мужчина насмешливо прищурился, отпивая глоток из своего бокала, и состроил снисходительную гримасу, не принимая происходящее всерьёз. — Можете, — жёстко отрезал Чонгук. — У меня в руках подробный отчёт о вашей финансовой деятельности за последние семь лет. Все финансовые движения, петляния средств между фондами, сомнительные спонсорские вливания, чёрная бухгалтерия с тройным дном, уклонение от налоговых обязательств в полном объёме… мне продолжать? Гловерс, самодовольно ухмылявшийся поначалу, спал с лица, сверля Чона мёртвыми глазами. На полных щеках даже проступили сведённые скулы — так сильно он стискивал зубы. — Нет, не стоит. Вполне достаточно, — каркнул бизнесмен, медленно наливаясь бордовой яростью. — Всё это гнусная ложь, и я буду доказывать это в суде! Сопливый юнец! Хочешь начать карьеру с масштабного иска? Хватит ли смелости? — Хватит, — спокойно кивнул брюнет. — Мы радушно примем Ваших юристов и публично рассмотрим претензии, если Вы всё же на них решитесь. Но сегодня Ваше присутствие на этом вечере более не уместно. Не смею Вас задерживать, всего наилучшего. Возмущённый и разозлённый бизнесмен демонстративно допил шампанское, окинул окружающих злобным взглядом маленьких поросячьих глазок и неспешно удалился, сопровождаемый личной охраной. Присутствующие в зале смятенно зашептались, впечатлённые устроенным представлением. — Прошу прощения за неприятную сцену, — мягко продолжил Чон, — но этого требовали обстоятельства. Будьте уверены, наша служба безопасности заинтересована как в защите компании, так и в защите партнёров и клиентов. Чистота и законность всегда будут во главе угла, потому сомнительные предприятия неизменно отсеются. Одобрительный гул и неуверенные похлопывания. Неплохо, Чонгук прогнозировал и худший вариант. Оставалась последняя часть задуманного плана. Решимость колебалась где-то между штилем и семью-восьмью баллами по шкале Бофорта. Страшно, до животного страшно. — Я бы не хотел более задерживать ваше внимание, и дать наконец насладиться этим прекрасным вечером, выпивкой и компанией. Вступительная речь оказалась довольно насыщенной и теперь больше напоминает пресс-конференцию, которая запланирована… когда? Через неделю, кажется? — активное кивание от пресс-атташе, который цветом лица уже готов соперничать с извёсткой. — Но я всё же украду ещё несколько минут вашего драгоценного времени. Потому что это очень важно для меня. Глубокий вдох, как перед нырком с высокой вышки в тёмную воду. Мышцы на ногах напряглись, словно и правда собирались подбросить его для прыжка. — Когда я говорил о честности и открытости — я был абсолютно серьёзен. Считаю, что ложь в любом её проявлении неприемлема. Если я требую это от других, то и сам должен соответствовать своим принципам, подавать пример. Это решение — о полной открытости и откровенности — далось мне очень тяжело. Причин тому великое множество, но основная — моё происхождение и родная страна, которая никогда не позволила бы мне высказаться. Поэтому я выбрал Нью-Йорк для головного офиса Korean Commercial Group, поэтому я выбрал Америку, как оплот широких взглядов, свободы мысли и самоактуализации личности каждого её гражданина. Да, я намерен получить американское гражданство и уже предпринял определённые шаги на этом пути. А также… Что я делаю? Зачем? Ещё не поздно передумать? Нет… — Как это модно сейчас говорить?.. Прошу прощения за возможную неловкость моего американского английского — ещё не успел привыкнуть… Я хочу… совершить каминг-аут. Звенящая тишина. Неужели даже музыка стихла? Огромные, светящиеся пониманием и поддержкой глаза Виен, идущее рябью лицо пресс-атташе, индифферентный взгляд Джонса и, как апофеоз, застывшее лицо отца, будто высвеченное многоваттным прожектором. — Это будет честно по отношению к людям, с которыми мне придётся работать; это будет честно по отношению к самому себе, что ещё более важно. Я признаю это открыто, публично и абсолютно добровольно. Я благодарен принявшей меня стране и её гражданам за такую возможность, которую я не имел и не мог иметь в принципе на своей родине. Я благодарю моего верного друга и соратницу — мою жену Виен Чон. Наш брак был традиционно-договорным, но мы совершенно неожиданно обрели поддержку в лице друг друга. — Чонгук отчаянно посмотрел на Виен, впиваясь пальцами в бортики трибуны, стремясь обрести опору — колени предательски дрожали, рискуя подломиться. — Я счастлив, что ты стала моей семьёй и останешься ей и впредь, несмотря на то, что наш брак будет расторгнут. Я буду исполнять свои обязательства в полной мере, и с готовностью повторю это в суде. На этом всё. Благодарю за внимание.***
— За ужином? — удивлённо предложил Чон, уже делая два шага в направлении столовой. — Нет… — покачал головой Банчан. — Наедине. Пожалуйста… — Да не вопрос, — озадаченный плесневым настроем всегда жизнерадостного Банчана, пожал плечами Чонгук. — Сейчас? — Да. Сейчас. Пойдём пройдёмся? Чон снова обескураженно пожал плечами, дёрнул с вешалки у входа лёгкую куртку и вышел из квартиры на площадку. Сосредоточенное сопение друга, молча топавшего за ним по лестнице, заставило Чонгука несколько раз передёрнуть плечами. Неприятное предчувствие горчило на кончике языка, но мужчина старался не делать поспешных выводов. Банчан же сейчас всё объяснит? И окажется это глупой мелочью, которая надумана и ни на что не влияет, а он успеет накрутить лишнего, нагнетая невроз. Банчан не остановился у подъезда, а, махнув рукой, зашагал ко входу в Центральный парк. Поблуждав в напряжённом молчании по медленно погружающимся в сумерки дорожкам, друг наконец вырулил на уединённую аллею и сбавил шаг, дав возможность Чонгуку поравняться с ним. Ещё некоторое время он шёл молча, в задумчивости покусывая губу, и смотрел себе под ноги, пока не выдержал сам Чонгук, измаявшийся ожиданием: — Ты ведёшь меня куда-то конкретно или так долго мысль формулируешь? — А? — Банчан удивлённо вскинул голову, будто только что заметил рядом идущего друга. — Да нет-нет, не спеши, — усмехнулся Чон. — Парк открыт до часа ночи, а значит, у нас есть ещё часа три-четыре — можем смело ноги до коленок стереть, нагуливая мили. — Прости, я и правда не знаю, с чего начать… — Пф, удиви меня — начни с главного. — Я плохой друг, — выдал Банчан. Он остановился, нервно зачёсывая пятернёй густую чёлку назад. — Я виноват перед тобой. — Эмм… — вытаращившись на него, протянул Чонгук. — Ничего не скажешь, удивил… Пояснения будут? — Да будут конечно, куда без них?.. Банчан глубоко вздохнул, запрокинул голову вверх, зажмурился, собираясь с мыслями. Начиная говорить, с трудом пытался смотреть другу в глаза, то и дело опуская взгляд под ноги: — Мы с тобой знакомы больше пятнадцати лет. Несмотря на расстояние и время, мы всегда отлично понимали друг друга, ладили, находили общий язык. Я люблю тебя как старшего брата, Гук… — Я тебя тоже, но к чему ты?.. — К тому, что я не смог совладать с собой. Я предал и тебя, и нашу дружбу, — припечатал Банчан, болезненно морщась. — Разумнее было бы промолчать, самоустраниться — придумал бы себе, например, командировку какую-нибудь в Канаду, или Китай, или к чёрту на рога — куда угодно. Время же лечит, да, Гук?.. — Нет, не лечит, — резко мотнул головой Чон. — Не понимаю, что ты имеешь?.. — Я влюбился в твою жену, Чонгук! — отчаянно выкрикнул Банчан, всплеснув руками. — Я влюбился в Виен! Как мальчишка! Я не могу выбросить её из головы. И из сердца. Если бы знал, как это сделать — у нас бы не состоялось этого разговора никогда. Но я не могу, не могу! — Так, — медленно кивнул Чонгук, отступая на шаг от мечущегося друга. — И что?.. — Я не смогу отступиться, Гук, — решительно выпалил тот, впиваясь в лицо брюнета горящим взглядом. — Для меня это не глупое увлечение. Это у самой души! Я должен хотя бы попытаться! — Что попытаться? — тихая усмешка на губах спряталась в тени раскидистого вяза, упавшей на лицо брюнета. — Я буду ухаживать за ней, я расскажу прямо о своих чувствах. Виен мудрая женщина, она решит сама, как поступить с этим. Но я должен был изначально объясниться перед тобой. Я понимаю, что вы женаты, у вас есть дочь… Всё это не просто, но я готов бороться за свои чувства! Можешь меня осуждать, можешь ударить, можешь больше не пускать на порог и не общаться со мной. Для меня это будет тяжёлой потерей, Гук. Я уже сказал — я люблю тебя словно старшего брата. Но от настоящей и, возможно, единственной любви в жизни я не готов отказаться просто так. Прости меня, Чонгук. Банчан выдохся: взгляд потух, плечи ссутулились, руки повисли вдоль тела. Он смиренно ждал реакции на своё признание, готовый принять всё. Несмотря на это, в глазах читалась несгибаемая решимость, которую не выбьешь ни кулаками, ни железными аргументами. Чонгук же растерялся. Он по-прежнему стоял в тени вяза, скрестив руки на груди, с нечитаемым выражением лица, очень стараясь удерживать эту мину. Но вот что ответить — придумать не мог. Как же не вовремя, Банчан, как же не вовремя… — Виен своим поведением или словами дала тебе какую-то надежду? — Нет! Даже не смей заикаться!.. — вспыхнул друг, но тут же прикусил язык под выразительным взглядом Чона. — Я говорю только за себя. — С чего ты взял, что это любовь настоящая и единственная? Вы знакомы меньше месяца. — Чтобы это понять годы не нужны, — возразил Банчан. — Ты чувствуешь это сердцем в самые первые мгновения. А сердце никогда не обманывает. — Вот как, — ровно отозвался Чонгук, со странным любопытством разглядывая брюнета. — И ты готов бороться за то, что называешь глубоким и истинным чувством даже в почти проигрышной ситуации? Когда твои шансы один к тысячи? — Да хоть один к миллиону! Конечно! А иначе зачем вообще жить? — Я услышал тебя, Банчан, — сухо кивнул Чон. — Скажу пока только, что этот наш разговор не ко времени. Прости, меня ждут к ужину. Спокойной ночи. Банчан остался там, на сумеречной аллее, пристально смотреть в спину уходящему Чонгуку. Он не стал окликать друга, не стал больше ничего выяснять, озадаченный его последними словами. Он ждал совсем иной реакции, а получил неизвестно что. Чонгук же неспешно дошёл до дома, поднялся по лестнице на свой этаж, как можно тише провернув ключи в замке, открыл дверь и шагнул в тёмный коридор. За приоткрытой дальней дверью кабинета тут же вспыхнул жёлтый свет настольной лампы. В коридор выглянула Виен. — Вы чего так долго? — Дея спит уже? — Уже все спят, — закатила глаза девушка. — С Ромео твоим болтали, — усмехнулся Чонгук, сбрасывая туфли, и, осторожно ступая, прокрался мимо двери детской и гостевой спальни, в которой обитала мисс Браун. — Ох, какие же вы мальчишки импульсивные, — цокнула язычком Виен, пропуская мужа внутрь комнаты. — Нет и капли терпения. — Ты надоумила? — Пф, нет конечно, — кокетливо ухмыльнулась она, протягивая Чонгуку бокал вина. — Я рассчитывала лирику оставить на потом. Ты же ему не?.. — Нет, я же ему не. А ты очень жестокая женщина, Чон Виен! Оставишь парня мучиться? — Всего несколько дней, — хитро улыбнулась девушка, тонко звякнув стеклянным боком бокала о бокал Чона. — Это уже финишная прямая! — Дальше — только труднее… — Вот уж не согласна! Посмотрим! Твоё здоровье, Гукки!***
Шквал голосов, требующих комментарии, вспышки камер и потянувшиеся к нему люди обрушились сразу со всех сторон, Чонгук даже пары шагов не успел сделать. Из обступившей толпы его выдернул Джонс и, придерживая за локоть, быстро повёл за собой к выходу из зала; за ними семенил оловянным солдатиком пресс-атташе, отмахиваясь от журналистов стандартным «пока без комментариев» на повторе. — Мистер Чон, — быстро зашептал боссу на ухо Левай. — Я до последнего надеялся, что Вы не решитесь. — Надежда сдохла в страшных муках, — сухо усмехнулся Чонгук, невидяще глядя перед собой. — Практически в библейских, — вздохнул парень. — Я сам разберусь с журналистами и гостями. Постарайтесь сегодня больше здесь не мелькать. Как и договаривались — на время необходимо исключить любые публичные контакты и заявления. Езжайте домой. Лучше даже, если соберёте жену и дочь и уедете на время из города — не стоит недооценивать нью-йоркских акул пера. Сейчас важно переждать, а потом уже проведём пресс-конференцию, интервью и прочее. Я буду держать Вас в курсе, мистер Чон, не переживайте. — Ха, я уже не переживаю, — хохотнул Чонгук и закашлялся, отыгрывая гиену с приступом запущенного туберкулёза. Левай согласно кивнул и тут же, развернувшись на каблуках, рванулся обратно в зал. Джонс на ходу переглянулся с двумя подчинёнными, дежурившими у дверей: — Проследите, чтобы гости по рабочим коридорам и кабинетам не гуляли. Журналисты тем более, — оба синхронно кивнули, прижали пальцы к вставленным в уши наушникам и тихо забормотали в маленькие микрофоны на лацканах, передавая поручение начальства. — Я найду мисс Виен и приду за тобой. Жди в кабинете. Чонгук, совсем как охрана минутой назад, кивнул Джонсу и вызвал лифт. Стальные двери отсекли гомон человеческих голосов и еле слышную за ним музыку, оставляя Чона наедине с самим собой. Пальцы ещё немного подрагивали, а в голове пока не укладывалось, что он только что сделал. Главное — сделал, а понимание непременно придёт. Очень хотелось как можно скорее уехать домой. Спрятаться? Да, именно. Дать себе немного времени привыкнуть, а другим — остыть. Левай настаивал, что эта стратегия — наилучший вариант, кто был такой Чонгук, чтобы спорить с ним. Лифт прибыл на нужный этаж, створки приглашающе разъехались, выпуская мужчину в полутьму коридора. Несколько шагов до своего кабинета он пролетел, а не прошагал. Лёгкий поворот ключа и можно будет порефлексировать немного в полном одиночестве. — Я требую объяснений. Голос Чон Лина воткнулся в мозг раскалённой иглой. Чонгук даже зажмурился от головной боли, расколовшей черепную коробку. И как только он успел сюда добраться?.. — Имеешь право, — не стал спорить Чонгук, незаметно выдыхая. Он повёл плечами, разминая спину, снял пиджак, бросил его на спинку дивана, а сам встал у окна, поворачиваясь лицом к отцу. — Спрашивай. — Что за цирк ты сейчас там устроил? — Китайский, с фейерверками, — усмехнулся брюнет. Скорее всего, был виноват не отпустивший ещё адреналин, но он не чувствовал привычного страха перед отцом. Пока не чувствовал, или уже не чувствовал — предстояло выяснить. — Сарказм — не проявление ума. — Я и не претендую. — Тем не менее ума хватило, чтобы провернуть весь этот фарс. Как прикажешь реагировать? — С пониманием? — помолчав, задумчиво предложил Чонгук, глядя отцу прямо в глаза. Пальцы дрожать перестали, но подушечки отчего-то покалывало от холода — пришлось убрать руки в карманы брюк, вдруг согреются. — Не думай, что я украл у тебя что-то. Я сам все последние годы собирал капитал по воне, чтобы открыть свою компанию. Да, я использовал наработанные связи, но иначе зачем бы они были нужны? Почему не поставил тебя в известность раньше? Думаю, ты и сам понимаешь. Отец замер каменной статуей по центру кабинета, безмолвно глядя на сына. Плотно сжатые челюсти, вытянутые белой ниткой губы, чёрные от гнева глаза. Стоило бы поторопиться с тем, что брюнет хотел высказать, пока их недодиалог не перерос во взаимные оскорбления и банальную ругань. — Ты можешь перепроверить всю бухгалтерию, документы — это твоё право. Мы не нарушили… — Я плевать хотел на твои узурпаторские махинации, — оборвал Чон-старший, взмахнув рукой. — Хочешь свою личную игрушку — забирай. Но что за абсурдные заявления?! Какое гражданство? Ты сошёл с ума? Про последнее я даже говорить не хочу — чушь откровенная… — Нет. Глаза отца вспыхнули адским пламенем и тут же погасли, чернея мёртвыми провалами на алебастровом лице. Челюсти снова сомкнулись, Чонгук будто бы даже слышал металлический лязг. — Повтори ещё раз, — выдавил отец, еле шевеля губами и делая медленный шаг ближе к сыну. — Теперь я готов повторить это для тебя несколько раз — я не сошёл с ума, это не чушь, я был абсолютно серьёзен, — отчеканил брюнет, расправляя плечи. — Я получу гражданство и останусь здесь. Со мной останутся девочки. Это наше общее желание. — Развод вы придумали совместно? — зло хмыкнул директор Чон. — Виен потирает руки? Ведь на неё свалится огромное наследство. Надеюсь, вы, перед тем как затеять весь этот абсурд, внимательно перечитывали условия брачного договора. — Не сомневайся, очень внимательно. Много раз очень внимательно перечитывали. Все условия соблюдены. Мы более ничего никому не должны. Процедура развода пройдёт гладко и не займёт много времени. А подаренная тобой квартира уже подарена Дее, не беспокойся. — Ты ведь осознаёшь, сколько потеряешь? — А сколько приобрету? Сколько стоит свобода, отец? Неужели ты думал, что я не решусь на развод из страха потерять недвижимость или деньги? — усмехнулся Чонгук, прищуриваясь. Отцовская профдеформация брала верх над эмоциями даже сейчас — его холодный разум практично подсчитывал потери. — Я обеспечу достойную жизнь Виен и Дее даже без обязательств брачного договора. Опека над дочерью у нас будет совместная, в Сеул мы будем прилетать по мере возможности… — Как ты посмел? Голос отца звучал глухо, задушенно. Он с трудом выталкивал слова наружу сквозь сжатые зубы. Не сводил с сына пронзительного взгляда, подходя почти в плотную. Аура вокруг него вибрировала от негодования и… растерянности. Словно мужчина никак не мог решить, как правильнее себя вести. Зато Чонгук был уверен, как никогда до того. Эта неясно откуда взявшаяся уверенность успокоила, даже позволила немного расслабиться, уголок рта оттянулся в едва заметной усмешке — история циклична, всё повторяется. — Лучше спроси, — хмыкнул Чонгук, — почему я не посмел сделать это ещё тогда, шесть лет назад. Или ещё раньше? Что мешало? А я скажу — ты всю жизнь вселял в меня животный ужас, отец. Ты критиковал и делал замечания, а на меня небо падало каждый раз — я плохой сын, я недостоин тебя. Я ни секунды не сомневался, что так и должно быть. Дети должны бояться своих родителей, тем более если эти дети плохие. А я считал себя плохим сыном: всегда недостаточно старался, недостаточно учился, недостаточно работал, недостаточно стремился. Всегда мало. Всегда ждал твоего одобрения, реакции. Скажи, как можно воспитывать сильного, независимого, целеустремлённого и самостоятельного человека, нацепив на его шею строгий ошейник и держа на коротком поводке? Довольно, отец, это уже даже забавным перестало быть. Я всё сказал перед прессой. Это не игра, не пиар. — То есть, ты хочешь мне сказать, что?.. — Ты удивлён? — зло улыбнулся брюнет, склоняя голову к плечу. — Ты считал, что это была просто моя блажь? Прихоть? Баловство с недозволенным? Почему ты никогда не спрашивал, что это значит для меня? Я бы попытался объяснить. Хотя, я ведь пытался, шесть лет назад пытался. Ты не поверил, ты отмахнулся, ты сделал так, как счёл правильным. Но ты не виноват. Виноват я, потому что не возразил, потому что пошёл на поводу, как было всегда. Я сломал жизнь себе. Я украл много времени у Виен. Я сломал жизнь и ещё одному человеку, который ничем не заслужил попасть в нашу семейную мясорубку. Ты же помнишь Ким Тэхёна? Отец с шипением выдохнул, дёрнув подбородком: — Опять этот щенок?.. — Папа, я умоляю тебя! — натянуто рассмеялся Чонгук. Его тоже начинал потряхивать нервный озноб, как и отца напротив. — Все щенки, если они таковыми и являлись, давно уже выросли в матёрых псов. За что ты его так ненавидишь даже сейчас? — Тебя это не касается, у меня есть серьёзные причины, — процедил мужчина. — Каждый раз, когда эти Кимы появляются в нашей жизни, всё катится по наклонной. Неужели сейчас опять его тлетворное влияние?.. — Хватит! — гаркнул брюнет, ухмылка сползла, как и не было. — Отец! Услышь меня наконец! Нет никакого влияния, нет сложных схем и умысла! Просто оказалось, что я всю свою жизнь люблю только одного человека, пусть и осознал это слишком поздно! — Замолчи. — Нет, отец, больше я молчать не стану. Теперь только так, как есть на самом деле, только правда. Я любил Тэхёна тогда, и сейчас ничего не поменялось. Я не буду утверждать, что я гомосексуалист до мозга костей, — на этих словах отца уродливо перекосило, — но так уж вышло, что я люблю мужчину. Всю свою жизнь только одного. Больше врать и притворяться перед другими я не намерен. Я хочу вернуть себе СВОЮ жизнь и быть в ней счастливым до конца. Я не знаю, как я смогу вернуть его доверие, но я буду ничтожеством, если даже не попробую. Больше я никому не позволю встать между нами. Чонгук с облегчением вздохнул, будто гора с плеч свалилась. В голове стало светло, объёмно и пусто, даже головокружение лёгкое появилось. Боль отступила. Сердце, как сумасшедшее, восторженно колотилось в глотке. Он выкрикивал эти слова в лицо отцу, осознавая их неоспоримую истинность. Он действительно так чувствовал, понимал, что это правильно, наконец чувствовал в себе силы, чтобы пытаться. Без сомнений, без вины, без самоедства. Теперь ему больше не было страшно. Он будто со стороны наблюдал, как возмутительно медленно взметнулась отцовская рука, замахиваясь для пощёчины. Нет, теперь он не позволит даже этого — перехватил запястье, стискивая пальцы чуть выше браслета дорогого ролекса. Чонгук легко улыбнулся и покачал головой «Не стоит». — Я никогда не приму это, — чётко выговорил отец, выдёргивая из захвата руку. — Я надеюсь, что когда-нибудь примешь. Я буду ждать столько, сколько тебе будет нужно. Чон Лин отрицательно покачал головой. Он смотрел на сына несколько минут, не произнося ни слова. Смотрел так, будто видит первый и последний раз в жизни, а потому старался запомнить каждую чёрточку, каждую мелочь, что не замечал долгие годы. Потом открыл рот, собираясь что-то сказать, да так и не нашёл слов. Развернулся и вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. С того самого момента отец перестал отвечать на телефонные звонки.***
Очередной звонок в дверь заставил Чонгука в тысячный раз дёрнуться и подскочить на месте. Он зло глянул на циферблат часов на запястье и скрипнул зубами: стрелки давно перешагнули за полночь. Вот какого чёрта, а? Или стервятники-папарацци не спят вовсе? Этические нормы профессии? Личные границы? Закон? Не, не слышали. За три дня журналисты, ломившиеся в двери и окна круглые сутки, выдрессировали Чонгука не хуже цепного пса — при малейшем шорохе и звуке он зверел моментально, глаза наливались кровью, а из груди рвалось глухое рычание. Яффе строго-настрого запретил контактировать с любыми представителями прессы, даже чтобы банально дать пинка и спустить с лестницы. Левай — прожжённый малый — предвидя подобные последствия громких признаний своего босса, в тот же вечер велел отправить жену и дочь из Нью-Йорка — подальше от передовой и беспринципных журналюг. Виен пыталась сопротивляться ровно полминуты, пока два выразительных взгляда — мужа и Яффе — ментально не хлестнули по лицу. — Но куда мы уедем?.. — смиренно прошептала девушка, прижимая тонкие руки к груди. Её несколько минут назад буквально на руках в кабинет внёс Джонс и поставил на пол рядом с Чоном. — Есть у меня один друг, который с радостью приютит вас на некоторое время, — усмехнулся Чонгук, забирая со стола смартфон. — Здесь? В городе? — по-деловому уточнил Левай, строя постную мину. — Я же сказал… — Нет, не здесь, — хитро улыбнулась Чонгуку Виен. — Мы улетим в Майами. Когда ты приедешь? — Посмотрим по ситуации, — вновь перебил Левай, начиная теснить чету Чон и Джонса к выходу. — Давайте сейчас не будем терять здесь время. Разговаривать лучше на ходу, мистер Чон. Значит так: мисс Чон с дочерью улетают сегодня же — я настаиваю; Вы тихонечко пережидаете шумиху, а через неделю мы дадим пресс-конференцию. Мистер Чон, — он остановился на мгновение и умоляюще посмотрел в глаза Чонгука, — не откликайтесь на провокации, никак не реагируйте, постарайтесь никуда не выходить. Всё, что может быть необходимо, я привезу Вам сам, только позвоните. Так же я приеду, чтобы подготовить Ваше выступление на пресс-конференции. Чонгук тогда согласно кивнул и, приобняв Виен за талию, поспешил к служебному лифту. В квартире их уже ждали взволнованная Дея, на всё согласная мисс Браун и растерянный, ошеломлённый, ничего не понимающий, но вооружённый четырьмя билетами на самолёт Банчан. Пока Виен спешно собирала вещи, гувернантка недовольно цокала на такую спонтанную неорганизованность хозяев, а Чонгук качал на руках дочку, Банчан бродил от одного к другому, вяло прося объяснить ему причины внезапного бегства и общей накалённости обстановки. Виен обещала ему всё объяснить по дороге, крепко обняла мужа и, подхватив малышку на руки, споро выпроводила всех к такси. С того момента прошло трое суток бесцельного шатания по квартире в центре Манхэттена с видом на Центральный парк, без возможности высунуть нос на улицу, не говоря уже о вечерней прогулке. Чон маялся, шатался из угла в угол, без аппетита жевал доставленную еду и по ночам выл на луну от тоски и бездействия. Занять руки было нечем, и мысли, почувствовав это, разгулялись на полную. Предлагали пожалеть о содеянном, подкидывая хлипкие аргументы; предлагали наплевать на директивы Яффе и дать бой назойливым комарам с камерами. Был в голове и елейный голосок, что появлялся преимущественно ближе к ночи и неустанно шептал: что же ты сидишь, Чонгук? Ты же говорил отцу, что будешь бороться за того, кого считаешь, что любишь! Так что же ты сидишь, Чонгук? И тогда он вскакивал на ноги, опережая действиями сознание. Но следом появлялся занудный голос Левая, который заклинал придерживаться плана. И Чонгук падал обратно на кровать, закрывая ладонями лицо и стискивая зубы. Он так долго ждал, может подождать и ещё немного. Дверной звонок продолжал настойчиво разрываться под давлением чьего-то пальца. Ну, на такую наглость пока ещё никто не решался, а что дальше будет? Штурмовать начнут? Чон зажмурился, затыкая уши. Но даже так мелодичная трель прорывалась в мозг, раздражая неимоверно. Крепко выругавшись, Чонгук слетел с кровати и ринулся к двери. Сами напросились, а ему простительно — состояние аффекта. Брюнет, игнорируя глазок, с психом щёлкнул замками, распахнул дверь и… застыл. — Мой хороший! Как поживаешь? Окатив Чона с ног до головы волной цветочного парфюма, через порог перешагнул сияющий улыбкой Линоу, потрепав Гука за щёку. Он эффектно, как по подиуму, прошёлся по коридору, ненавязчиво заглядывая в открытые двери комнат, сделал грациозный разворот и вернулся к брюнету. — Чего замер? Чонгук настороженно выглянул на лестничную площадку и быстро захлопнул дверь. Он настраивался на кровавую битву, а тут… — Я, честно говоря, немного о… — Удивился, — хитро подмигнув, подсказал блондин, скрещивая руки на груди. — Ну, да, как-то так, — фыркнул Чон и спохватился: — Проходи. Выпьешь что-нибудь? Давно приехал? — Ооочень много вопросов и совсем нет времени на ответы, — отмахнулся Линоу. — Собирайся. — К-куда?.. Пока Чонгук заикался, пытаясь понять команду Ванга, тот уже цепко схватил его за запястье и потащил в спальню, а оттуда в гардеробную. Сосредоточенно проглядел одежду, развешенную на плечиках и разложенную на полках, вытянул несколько предметов, вынес их обратно в спальню и бросил на застеленную кровать. — Что ты делаешь? Зачем это? — продолжал недоумевать Чонгук, зависнув рядом. — Милый мой, это же очевидно — выбираю тебе наряд… — задумчиво протянул Ли, перекладывая так и эдак части комплектов. — Думаю, что в чёрном тебе будет комфортно и не так броско… хотя… ладно, оставим так. Одевайся. Быстренько, котик, мой нервный водитель долго ждать не сможет. Чонгук ещё минуту молча глотал воздух и таращился, пока Линоу не начал сам стягивать с него футболку через голову. — Ли, прекрати! — брюнет в панике отшатнулся, натягивая ткань обратно. — Я не поеду никуда! Мне нель… не хочу я никуда! Откуда ты здесь нарисовался вообще?! — Зануда, — цокнул Ли, брезгливо встряхнул руками и уселся на край кровати, закидывая ногу на ногу и строго смотря на Гука. — Я приехал поднимать тебе настроение, зная твою щекотливую ситуацию. Прекрати поднимать крик и просто быстро оденься. Внизу нас ждёт машина. — Куда?.. — Туда, где нет труда и хлеб буханками растёт, — ухмыльнулся Ли. — Не беспокойся, это место секретнее, чем подвалы Пентагона. Но в отличие от последнего, там великолепная выпивка, отличная музыка и прекрасная компания. Мы же должны достойно отметить твоё публичное перерождение. — Откуда?.. — Гуки, солнышко моё заунывное, ты, когда такие красивые слова на камеру говорил, что думал? Что это секрет и они никому не расскажут? Или ты думаешь, что мы не смотрим телевизор и не умеем пользоваться интернетом? Или у нас нет словоохотливых друзей-сплетников? — Банчан, да? — исподлобья глянув на друга, пробормотал Чонгук. — И он, и всё вышеперечисленное. Я подумал, что тебе невмоготу будет сидеть в четырёх стенах и приехал тебя спасать. Хотя бы на эту ночь. Место проверенное, там и поболтаем. Держу пари — сейчас тебе точно надо выговориться. Решайся. Выразительный взгляд блондина из разряда «Над чем ты там думать ещё собираешься, смертный?!» недвусмысленно намекал, что за Чонгука уже всё решили. Перспектива остаться дома одному, упустив отличный шанс проветрить немного душу и тело, угнетала колоссально. Даже робкий голосок Яффе уже не казался таким уж строгим. Чон тряхнул волосами, растёр ладонями лицо и, выдохнув, махнул рукой. Хуже не будет, куда уж хуже-то? Послушно натянув выданные брюки и рубашку, Чонгук захватил с собой телефон и бумажник, совесть предусмотрительно оставив дома. Пока он затягивал шнурки на ботинках, на плечо легла лёгкая шуршащая ткань. При ближайшем рассмотрении ткань оказалась чёрной курткой с большим капюшоном. Чонгук вопросительно приподнял бровь и посмотрел на блондина. — Маскировка, — хихикнул Линоу, — в машине снимешь. Завернувшись в безразмерную ветровку, Чон вышел из квартиры следом за Вангом, воровато оглянувшись. Никого. Закрыв дверь, они быстро спустились на улицу и нырнули в вырвиглазный ядовито-зелёный Кайен, рычащий у подъезда. — Это самая неприметная машина из возможных? — сварливо поинтересовался Чонгук, забираясь на пассажирский диван сзади. — Так она тонированная наглухо! — весело возразил Джексон, оборачиваясь с водительского кресла. — Здорова, сумасшедший! Вот уж не ожидал от тебя! — Чего именно? — хмыкнул Чон, захлопывая дверь. — Не грохай так! Разбудишь! — шикнул Линоу, устраиваясь впереди. Брюнет скосил глаза влево и чуть не выскочил из салона через потолок, минуя крышу. В противоположном углу дивана свернулся клубком и мирно сопел ещё один пассажир. Его огненная шевелюра не давала и на секунду усомниться в идентификации её обладателя — Ким Тэхён, уткнувшись носом в обивку двери и подтянув колени к груди, безмятежно спал, хмуря тёмные брови. — Это… это… как так?! — задушено просипел Чонгук, пытаясь орать на друзей шёпотом. — Мы открываем семейный бизнес, — ядовито ухмыльнулся Джексон. — Организуем курсы реабилитации для временно-одиноких идиотов, попавших в трудную жизненную ситуацию. Пара клиентов есть, дальше попрёт. — У него что-то случилось? — осторожно спросил Гук, пытаясь втиснуться в дверь, чтобы оказаться как можно дальше от соседа. — А ты был бы рад, да? — понимающе подёргал бровями китаец. — На самом деле, ничего такого из ряда вон. Обычная ссора, одна из тысячи. Просто в этот раз добавилось фееричное крошение любимого сервиза Ли и вазы моих предков 13го века. Вышло чуть дороже обычного… — На пару миллионов, — покивал головой Линоу, надув губы. — Мда, пару-тройку. И тогда мамуля разозлилась и наказала вредных детей: одному выставили счёт и надавали по попе, а второго скрутили и насильно забрали из токсичной среды, хотя он и упирался. Теперь держим курс на релакс и катарсис, если получится. — Мне кажется или от него тащит перегаром? — принюхался Гук, всё ещё опасаясь приближаться к спящему. — А как по-твоему мы бы его сюда доставили? — вскинулся Ванг, играя в опасные шахматы на дороге. — Он же летать боится! А бутылка виски срабатывает как машина времени: залился в Майами, отключился, минус четыре часа, очнулся в Нью-Йорке. Удобно. — Он знает, к кому вы его привезли? — напряжённо уточнил Чон. — Хм, я не говорил, — протянул Линоу. — А ты, милый? — Неа, — самодовольно отозвался Джексон. — Значит, сюрприз будет, — хлопнул в ладоши Ли, подмигнув Гуку. — Охрененно вы придумали. Блеск, — желчно подытожил Чон. Оба по-семейному синхронно отмахнулись — все же взрослые люди, что может пойти не так? Из весьма смутного и аллегоричного пересказа событий предыдущих суток, выходило, что Тэхён со своим ненаглядным травленым блондином были у друзей на ужине. Лиам, как всегда (и это унылое замечание от Джексона, которого мало чем проймёшь!), завёл свою любимую в последнее время шарманку, начав издалека: хвалил ужин, восхищался дизайном обновлённого интерьера, восторгался стабильностью и крепостью отношений между супругами Ванг. Вишенка на торте — как же глупо и зашоренно со стороны Кима так ожесточённо упрямиться, отказываясь от официального оформления партнёрских отношений. Ведь это же сказка наяву, пример тому его же друзья! Тэхён необычайно долго и молча это терпел, пережёвывая крабов с осьминогами, после чего крышу сорвало ураганом Катрина и в ход пошли фарфоровые тарелки… и китайские вазы. Джексон глумился как мог, Линоу ворчал и возмущался, Гук слушал вполуха, потому что… Потому что Тэхён, ворочаясь в своём хмельном сне, перевернулся, перекатился, переполз… и теперь уткнул свой горячий нос в шею Чона, одной рукой забравшись между поясницей брюнета и кожаной обивкой дивана, а вторую забросил на правое плечо Чонгука. Ким не постеснялся и обе длинные ноги закинуть на соседа, устраиваясь с максимальным комфортом. Посопев ещё какое-то время, снова затих. Чонгук забыл как дышать. Мышцы напряглись все разом, тело свело и скрючило, без вероятности возвращения к привычному тонусу. От Кима, конечно, прилично несло перегаром, но сквозь спиртовые пары отчётливо пробивался знакомый до боли в слизистой травяной аромат. Алые пряди щекотали подбородок, а горячее глубокое дыхание пускало легион мурашек гулять по телу, приподнимая по ходу каждый волосок. Чонгук не знал, что делать. Он хотел позвать на помощь Ли, да связки не сомкнулись — даже писка не получилось. Ванги же, как завороженные, смотрели на дорогу впереди и негромко переговаривались. Тэхён сладко спал, обхватив его как подушку, а Чон мечтал, чтобы это клятый клуб оказался где-нибудь в Канаде. Тело начинало ныть уже не на шутку из-за неудобного положения, но заставить себя отцепить сопящую коалу он был не в состоянии. Он допускал инфаркт каждой мышцы, но только не неосторожное движение, которое может разбудить… — Хмфммм… вкусно пахнет… — пробормотало во сне пьяное недоразумение, потеревшись своим носом о кожу на шее Гука. Инфаркт миокарда оставил на сердце Чона полутораметровый рубец и неспешно пошёл гулять по организму дальше, отыскивая слабые органы. — Я надеюсь, что уж сегодня-то ты мне расскажешь, как до жизни такой докатился? — хохотнул Джексон с невероятно далёкого переднего кресла, не оборачиваясь. — Угум, — невнятно хрюкнул-чирикнул брюнет. Тэхён снова завозился, потягиваясь и хмурясь. Чонгук вскинул руки вверх и замер, надеясь, что тот всё-таки вернётся в свой угол по собственному неосознанному желанию, а не ринется убивать его в конце поездки. Ведь рано или поздно он проснётся. Но Ким никуда не собирался отползать, найдя живой источник тепла. Он резко перевернулся и улёгся головой на колени брюнета, обхватив его руками за пояс и лицом зарывшись в шёлковую рубашку на животе. Что там происходило с его ногами в параллельной вселенной Чон не мог посмотреть. Он так-то вообще ослеп и оглох, застигнутый врасплох бурей эмоций. Час назад он мучился от бездействия? Какое глупое чувство. Наслаждайся, Чонгук, это всё нежданно и только для тебя. Он ещё долго сидел с поднятыми руками, боясь коснуться лежащего на его коленях, пока руки не начало трясти мелкой дрожью. Гук осторожно опустил одну на мерно вздымающуюся грудь, а пальцами второй коснулся красных прядей. Остановился, ожидая лавины, цунами, шторма — чего угодно. Ким не реагировал. Чонгук медленно выдохнул застоявшийся в лёгких воздух и невесомо погладил красноволосую голову. Голова чуть заурчала, покрутилась и снова затихла. Вместе с глубоким дыханием и тёплой тяжестью на коленях и животе, Чона окутало невероятное, давно не испытываемое спокойствие и уют. Да, конечно, как только Тэхён откроет глаза — это чувство растает, будто и не было никогда, но пока Чонгук впитывал его каждой клеточкой кожи, тонул в нём и захлёбывался от радостного возбуждения. Благословлённый проклятьем или проклятый благословеньем? Этим вопросом Чонгук мучился всю дорогу, оставшуюся до секретного заведения. Ядовито-зелёная зверюга плавно остановилась, и рычание двигателя смолкло. — Мы на месте! Рота, подъём! — во всю глотку заорал Джексон, включая свет в салоне. Чонгук дёрнулся до хруста в затёкшей шее. Линоу с любопытством уставился на него, извернувшись в своём кресле. Завидущие глаза китайца сверкали в зеркале заднего вида. А Тэхён… Тэхён проснулся. Глухо замычал, потягиваясь и запрокидывая голову (Чон сглотнул, ругая себя за отсутствие воли, чтобы просто отвернуться), медленно открыл глаза и ясным взглядом посмотрел вверх, на растерянного и переставшего дышать Чонгука. Губы Кима мягко растянулись в улыбке, а брюнет поверил на секунду в чудо. Но только на секунду, ибо дальше Тэхён моргнул, осознавая кто он, где он, с кем он. Улыбка мгновенно растаяла. — Ёптвоюмать! — скороговоркой выплюнул красноволосый, скатываясь с чужих колен и шарахаясь в сторону, насколько позволял салон автомобиля. — Что за на.?.. — Не сквернословь, — тут же подал голос Линоу. — Доброе утро, пьянь, — радушно поприветствовал Джексон. — Быстро ж ты вчера с бутылки «ушёл». Я был о тебе лучшего мнения. — Где я? — близоруко озираясь по сторонам, враз осипшим голосом потребовал ответа Ким. За тонированными стёклами тёмный, ни одним фонарём не освещённый проулок не просматривался от слова совсем. — Мы забрали тебя на нью-йоркские каникулы от твоих эмоциональных отношений. А то ты нервный очень стал, — хмыкнул Ли. — Не иначе, как от большого счастья, — саркастично ввернул Джексон, выбираясь наружу. — А этот как здесь? — мотнув головой в сторону парализованного Гука, хмуро спросил Тэхён. — Точно так же как и ты, — легкомысленно пожал плечами Ли. — Стечение обстоятельств. Выбирайся уже из машины. Нас заждались блюз, скотч и колумбийские сигары. На лице Кима сменилось ещё с десяток разнообразных выражений, прежде чем приклеилась знакомая маска холодного безразличия. Приклеилась с трудом, края то тут, то там постоянно отходили, являя миру совсем неравнодушного человека. Тэхён вылез из салона, от души шваркнув дверью. Зазвенели стёкла и зубы Чонгука. Пережив опасный резонанс, Чон вывалился следом. Чуть в стороне, у приоткрытой, невзрачной двери, уже перетаптывался Джексон, нетерпеливо ожидая спутников. — Ну, побыстрее, родные мои. Не томите. Тэхён, обдав китайца уничтожающим взглядом, нарочито неторопливо прошёл вперёд, задев того плечом. Чонгука в спину подталкивал острыми кулачками Линоу, тихо посмеиваясь. Супруги Ванг сейчас напоминали двух расшалившихся чертят, помахивающих хвостами и позвякивающих рожками. Глумливые улыбки отменно дополняли образ. За тремя парами дверей их встретил юркий паренёк. Он юлой крутанулся на месте и, тараторя приветствия и вежливые комплименты, повёл за собой по лабиринту извилистых коридоров. Поблуждав таким образом несколько минут, их компанию привели в небольшой зал с невысокими потолками. Помещение тонуло в мягком свете жёлтых абажуров расставленных повсюду торшеров. В дальнем от входа углу, на округлом подиуме, размещался джазовый бэнд, выводящий сложные рулады. Уютные диваны и кресла вокруг столиков для компаний гостей. Справа высокая деревянная стойка во всю стену для тех, кто наслаждался музыкой и крепкими напитками в одиночку. Посетителей было мало — всего несколько человек. Юркий паренёк проводил к забронированным местам и, пообещав вернуться с картой бара и комплементом от заведения, убежал. Тэхён, отсалютовав двумя пальцами, тут же ушёл к стойке — поближе к музыкантам, подальше от Чонгука, видимо. Но ощущение, что он всё равно их прекрасно слышит и даже, местами, прислушивается, не отпускало. — Не обращай внимания, — отмахнулся Линоу на растерянный взгляд Чонгука. — Похмелье не добавляет баллов его нежному характеру. Что будешь пить? — Наверное, мне не стоит… — Стоит, — уверенно кивнул Джексон, утопая в кресле. — Гарсон! Три скотча, лёд и дыню. И не забывайте обновлять. Просить дважды не пришлось — заказ был на столе спустя считаные минуты. Забрав свой бокал, Ли примостился на диване, разложив полы длинного пиджака, и выжидательно посмотрел на Чонгука. — Как ощущения? — Один старый друг когда-то учил меня пить благородные напитки, — усмехнулся Чон, рассматривая янтарную жидкость в бокале. — Так вот про скотч он говорил, что дегустируют его в тишине. Ли презрительно фыркнул и отвернулся к музыкантам. Хватило его на полминуты. — А ты неприятный, ты знал? — О, конечно, — улыбнулся Чон. — Чонгук, — подумав немного, строго позвал Линоу. — Что ты делал все эти шесть лет? Почему сейчас? А главное — зачем? — Звучит так, будто ты осуждаешь, — заметил Джексон, сунув нос в свой скотч. — Хочу понять, — не согласился блондин. Чонгук покачал головой, обдумывая ответ. Атмосфера зала и негромкая музыка располагала к откровенности, но достаточно ли он вымотался или выпил, чтобы выкладывать всё, что скопилось на душе за тридцать с лишним лет. Он ещё не успел отойти от тяжёлого разговора с отцом, как и от его неминуемых последствий, а тут давай по новой… — Я долго раскачиваюсь, да? — усмехнулся брюнет, косясь на Вангов. — Честно говоря, я пока сам не осознал, во что вляпываюсь. Голова просчитала риски и вероятности, а в душе раздрай полный. Но я уже не мог иначе. После моего… выступления, — горькая усмешка, — мы с отцом поговорили. Неприятный сложился диалог, скажем прямо. С тех пор для меня он более недоступен — личный номер не отвечает, домашний тоже (хотя я точно знаю, что он вернулся в Сеул), секретари талдычат, что директор занят. — Ему нужно время, — участливо предположил Ли, сжимая колено друга. — Да, наверное, — кивнул Чон, непроизвольно глянув на застывшую фигуру Тэхёна у стойки. — Всем оно нужно. — Что теперь? — Джексон протянул Чонгуку кусочек дыни на шпажке, намекая, что пора бы уже и сделать первый глоток, а не попусту нагревать богатый напиток. — А теперь… Теперь пресс-конференция на следующей неделе. Будем отлаживать бизнес… — Я не это имел ввиду. — Ты о Виен?.. Развод, — уныло улыбнувшись, пожал плечами брюнет. — Бумаги почти готовы — юристы и адвокаты носом землю роют. — Как же малышка? — покусывая губу, нахмурился Ли. — Будем объяснять, — вздохнул Чонгук. — Ну, знаешь, как там положено? Через сказки и аллегории. Расскажем, наверное, что папа с мамой большие друзья, стали уже как брат с сестрой, а потому не могут больше быть друг для друга принцем и принцессой. Мама повстречает другого принца, который с ней обязательно подружится. А папа… видимо, тоже, — нервный смешок, и Чон глухо закашлялся, подавившись глотком. — У нас как раз один знакомый принц есть, — хохотнул Ли, перемигнувшись с мужем, и продолжил допытываться. — А Дея останется с мамой? — Мы планировали купить дома совсем рядом, — воодушевлённо улыбнулся Гук. — Навещать друг друга в любое время, вместе ездить отдыхать. Мы же с Виен и правда очень сдружились, она стала моей семьёй. Нам нечего делить, и разводимся мы с лёгким сердцем. Дее будет не просто принять, что родители больше не будут жить вместе. Мы поддержим её, будем постоянно на связи. — Это жестоко по отношению к такому маленькому ребёнку, — покачал головой Ли, скрещивая руки на груди. — Психика очень хрупкая… — Ну-ну, — ввернул Джексон. — Лучше, конечно, наблюдать из года в год за измотанными родителями, лишёнными личного счастья. Смотреть, как они с каждым днём всё больше отдаляются друг от друга, да и от самого ребёнка. Неизбежно начинают ненавидеть, злиться. Поверь, я знаю, о чём говорю. Лучше уж так. — Посмотрим, — с сомнением протянул блондин. — Жертвы неизбежны, но в наших же интересах свести их к минимуму. Значит, вы решили остаться в США. И где будете покупать недвижимость? — Эмм… пока даже не думали, — растерялся Гук. — Поживём пока так, арендуя, а дальше… — Я хочу порекомендовать одно потрясающее побережье, которое вам очень подойдёт, — с хитрым прищуром и поигрывая бровями, заговорщицки прошептал Линоу. Чонгук благодарно улыбнулся, стукаясь с ним бокалом. — Я подгоню отличного агента, — тут же пообещал Джексон, присоединяясь к не озвученному тосту. — Спасибо, — сглотнув ком в горле, поблагодарил Чонгук. — Мы своих не бросаем, — подмигнул китаец. — Твоё здоровье, Гугу!***
Чонгук, придерживая рукой стену — чтобы не упала — выбрался на улицу, в тот самый неосвещённый проулок. На языке перекатывался дымный оттенок солодового напитка, голова равномерно кружилась, плавно покачивая на лёгких волнах сознание. Ночная прохлада немного освежила и остудила, но до нулевой точки отрезвления было ещё очень далеко. За разговорами Чон перестал считать бокалы, услужливо обновляемые юрким гарсоном, а музыка создавала идеальный фон для потягивания крепкого скотча. Джексон и Ли, напрямую не сговариваясь, личные темы больше не затрагивали, за что Чонгук был им благодарен. Исповеди давались очень тяжело, как и признание своих ошибок… как и извинения. Ванги наперебой расписывали достоинства солнечного Майами, огрызаясь на замечания Гука о том, что работать-то ему придётся в Нью-Йорке. — Купишь себе небольшой самолётик и работай, где хочешь, — фыркнул китаец. Это был сигнал, что Джекс своей нормы достиг и дальше разговор всерьёз можно не воспринимать. Линоу пространно рассуждал о перспективах для малышки Деи на далёкое будущее. А Чонгук ловил себя на том, что взгляд, как заколдованный, всё чаще приклеивается к профилю Тэхёна. Ким не собирался к ним присоединяться, вполне комфортно ощущая себя в одиночестве с бокалом чего-то тёмного в руках. А как же его «я не пью, совсем»? Значит, главное — правильная мотивация и повод. Как назойливые мухи, в голову лезли мысли о белобрысом Лиаме, которого в наказанье оставили дома одного. Да и что это вообще за отношения такие? Скандалы, интриги, расследования, снова скандалы. По скупым рассказам Ли выходило, что эта «итальянская» парочка часто ругается, разъезжаясь и съезжаясь без конца. Неужели Тэхёна это устраивает? Насколько помнил Чон — а помнил он отлично — в прошлом Тэ затевал ссоры только в крайнем случае, да и то, только чтобы эффектно помириться… В сотый раз насильно отведя взгляд от красноволосой макушки, Чонгук выполз из-за стола и, пообещав скоро вернуться, пошёл искать выход. Без юркого парнишки процесс затянулся. Чон отчаянно заблудился в трёх соснах и лишь чудом нашёл дверь на улицу. Он задрал голову вверх и расстроенно выдохнул — звёзд здесь видно не было, только чёрный купол. Возможно, Ли действительно прав и стоит купить дом или квартиру в Майами — океан, солнце, воздух и потрясающие звёзды… а что ещё нужно? Да и чёрт с ним, что придётся два раза в неделю летать — в Нью-Йорк и обратно. Он летать не боится, в отличие от некоторых. Рядом в темноте щёлкнул огонёк зажигалки, зашипела от затяжки сгорающая папиросная бумага, засветилась красная точка прикуренной сигареты. Чонгук подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть того, кто так незаметно подкрался. — Будешь? Чон протрезвел ещё немного, узнав голос Тэхёна. Сделал несколько шагов на голос и наткнулся на выставленную руку с открытой пачкой. Чонгук не курил, давно бросил. А сейчас, спотыкаясь пальцами, вытянул одну сигарету, прикурил от зажигалки Кима и затянулся. Голова до того кружилась? Забудьте. Теперь вселенные неслись перед глазами на скорости света. — Не вдыхай так глубоко — улетишь, — холодно усмехнулся Тэхён, облокачиваясь на грубые кирпичи стены. — Как смог, — выдавил Чонгук, улыбнувшись и подпирая стенку рядом с Кимом. — Слышал о твоих… подвигах. — Ммм. Тэхён помолчал недолго, неторопливо затягиваясь и рассматривая противоположную стену. — Ты молодец. Всё будет нормально, наладится. Если стало легче — значит, всё правильно сделал. Чонгук, ошарашенный табачным дымом и неожиданными словами, вытаращился на профиль Тэхёна, не до конца веря в происходящее. — Спасибо… не думал, что… — Что я скажу тебе что-то подобное? — хмыкнул Ким. Язык у него тоже заметно заплетался. — Я же человек, а не мразь конченая. Кому, как не мне, знать, через что ты сейчас пройдёшь. Что бы там ни было раньше… мне не трудно тебя сейчас поддержать. — Я тебя тогда не поддержал… — Да, не поддержал, — буднично подтвердил Ким, туша окурок носком ботинка и выбивая из пачки новую сигарету. — Тогда получается, что мразь я? — с глубоким осознанием проблемы, вопросил Чонгук, поворачиваясь к Тэхёну. Глаза уже привыкли к темноте и лицо оппонента можно было разглядеть. Красноволосый криво ухмыльнулся и пожал плечами, прикуривая. — Нет, ты скажи. Считаешь меня мразью? Думаешь, что так, как я, мог поступить только конченый ублюдок … — Чон, мне плевать, какой ты. Проехали. — Никуда мы не поедем! — возмущённо всплеснул руками Гук. — Ответь мне! Что ты сейчас обо мне думаешь? — Вообще о тебе не думаю, успокойся, — мотнул головой Ким, промахиваясь мимо фильтра и раздосадовано цокая по этому поводу. Чонгук резко выдохнул, будто под дых ударили. Он не верил, видел насквозь наигранное спокойствие и равнодушие. Как он мог раньше это терпеть? Сейчас каждая мышца тренированного тела наливалась праведным негодованием — он заставит Тэхёна быть честным. Здесь и сейчас! Чон шагнул вплотную к обидчику, стиснул расстёгнутый воротник его рубашки в кулаках и встряхнул, прикладывая того спиной о шершавый кирпич. — Зато я о тебе думаю! И никогда не прекращал! — Грабли убери, — процедил Тэхён, сжимая пальцами запястья брюнета. — Не уберу, пока не перестанешь притворяться, что тебе всё равно! — Да что ты доебался, Чон?! — рыкнул Ким, пытаясь отбросить удерживающие его руки. — Не отвалишь — получишь по роже! — Ну, бей, если тебе станет легче! Тогда стало? — Отвали, Чон! — И мне не стало. И сейчас я не притворяюсь, что ты мне безразличен! Так какого хера ты строишь… Чонгук споткнулся на слове — глаза Тэхёна вспыхнули в ночи, он скрежетнул зубами, выдохнул и с короткого замаха вмазал Чонгуку по лицу. Кулак скользнул по скуле ко рту. Пальцы невольно разжались и брюнета снесло в сторону. Как не упал — понять невозможно, сила удара должна была размазать по асфальту. Слизывая кровь с вмиг припухшей и онемевшей губы, Чон медленно выпрямился. Он ещё не успел и головы поднять, как сильным толчком его швырнуло на стенку проулка, а следом прижало тяжёлым, горячим телом Тэхёна. — Чего тебе надо от меня, Чон? Собрался наконец отношения полноценно выяснить? Ты несколько опоздал, не думаешь? Нет у нас с тобой отношений, нечего выяснять, понял? — Нет, — окровавлено улыбнулся брюнет, смотря прямо в глаза неистовствующему Тэхёну. — Не верю, что тебе всё равно. Ты хорошо притворяешься, но я тебя знаю с детства, меня не обманешь… — Ты ничего про меня больше не знаешь! — заорал Ким, прикладывая Чонгука о стену так, как тот сам недавно делал. Силищи в сухом, жилистом теле оказалось неожиданно… дохрена. Воздух выбило из лёгких от одного удара. — Но я хочу узнать… — Держись от меня подальше, долбоёб! — Но это ты прижимаешься ко мне сейчас… Тэхён распахнул сощуренные злые глаза, осознавая, что делает. Он разжал побелевшие пальцы и опустил руки. — ТэТэ… — тихо позвал Чонгук, утирая сочащуюся кровь с губы. — Не надо так… Я… — он медленно опустился на колени, не отпуская горящего взгляда с красноволосого. — Я умоляю, прости меня… — Поднимись, ты жалок. — Нет, — упрямо мотнул головой Чонгук. — Не жалок. Я буду тысячи раз просить твоего прощения, ТэТэ. Я всё сделаю, чтобы ты снова поверил мне и уже навсегда… Я готов на всё… — Ты пьян, завязывай. — Ким Тэхён! — громко, так чтобы как минимум половина квартала его хорошо расслышала, крикнул Гук. — Я по-прежнему люблю тебя! И никогда не прекращал! Тэхён рот открыл от изумления, склонив голову к плечу и рассматривая Чона как неведомую зверушку, неизвестно как оказавшуюся на ночных улицах Нью-Йорка. На его лице явственно читалось сомнение в здравом рассудке брюнета. Потом он шагнул навстречу, вздёрнул Чонгука на ноги и больно стиснул пальцами подбородок, заглядывая в чёрные глаза. — Большей чуши ещё от тебя не слышал. — Слышал, — не согласился тот. Головой мотнуть не мог — сильные пальцы держали крепко. — В тот вечер, шесть лет назад. Я сказал, что ничего не чувствую. Так вот — то была бОльшая чушь. — Лучше заткнись, — по-доброму посоветовал Ким. — Степень твоего морального уродства растёт в геометрической прогрессии. Как показала практика — разговоры с Тэхёном закономерно не складывались. От слова совсем. Жалкое пьяненькое «Я» уже почти рыдало от несправедливости — ведь он же так искренен сейчас, почему его не хотят слушать? Но слова ведь никогда и не были его сильной стороной. Свою карьеру он делал действиями. Может, и здесь… больнее уже не будет… Чон дёрнул руки Тэхёна вниз и рывком на себя. Тот от неожиданности потерял равновесие, заваливаясь вперёд. Больше не позволяя себе думать, Чонгук обхватил ладонью красноволосый затылок и отчаянно прижался к горячим губам, зажмуриваясь до боли. Помирать, так с музыкой. Удар — хлёсткий, обжигающий — последовал незамедлительно, обрушившись на левую щёку брюнета. В голове зазвенело, перед глазами ослепительно вспыхнуло. Он отшатнулся назад, прикладываясь затылком о треклятую кирпичную кладку, зажмуриваясь. Ну, это было глупо — осознание пришло быстро, но он по крайней мере попытался. Обидно не было, удар только оглушил немного. Чонгук втянул носом прохладный воздух и с опаской открыл глаза. Тэхён бешеным взглядом сканировал его лицо, Кима заметно потряхивало. От злости, наверное. — Что ты творишь?.. — сглотнув, просипел он. Сделал медленный шаг вперёд, нависая сверху, будто непреодолимо набирая в росте дополнительный метр. — Хочу тебя, — Чон улыбнулся разбитыми губами, умоляюще глядя в ответ. — Что ты творишь? — словно не слыша его, повторил Тэхён, всё приближаясь и приближаясь, заполняя собой всё пространство вокруг, подменяя собой воздух и свет. — Люблю тебя, — совсем тихо и обречённо прошептал Чонгук, сгорая в атмосфере огненно-красного солнца. От жара запекло глаза, веки опустились. Чон задержал дыхание и сжался в ожидании очередного удара. Его ухватили за волосы на затылке и стянули с силой, норовя снять скальп. Больно. Больнее только «Вообще о тебе не думаю, успокойся». Всё познаётся в сравнении, не так ли? Злой, жестокий поцелуй обрушился на губы так внезапно, что Чонгук вздрогнул, застонав. Физическая боль меркла перед сумасшедшим, неистовым восторгом, разрывающим изнутри. Он даже не поверил в первые секунды, пока его не придавило тяжёлым телом. Смуглые тонкие пальцы сомкнулись на челюсти, заставляя открыть рот. А он и не думал сопротивляться, просто немного замешкался. Горячий проворный язык скользнул внутрь с целью карать, а не любить. Тэхён буквально пил его кровь и душу, высасывая всё без остатка. Головокружение вернулось с новой силой; ноги, до того не слишком уверенные, предательски задрожали. Он отчаянно цеплялся за скользкую ткань рубашки на плечах Кима, постоянно соскальзывая. А грубые пальцы оставили в покое волосы, сжали шею, заставив подавиться жалкими остатками воздуха, прошлись по пуговицам на груди, дёрнули ремень пояса и… — Значит, не врёшь? — прорычал Тэхён в открытый рот, прижимая широкую ладонь к паху. Давление чужой руки принесло новую, пульсирующую боль — Чонгук в ужасе распахнул глаза. Он не чувствовал возбуждения, оглушённый насильственным порывом, а тело-то помнило, реагировало правильно, без заминок и сомнений. — Только на хера ты мне нужен, Чон? — насмешливо спросил Тэхён, проходясь языком по нижней губе брюнета. — Что ты можешь мне предложить, Чон? На сочинение ответа сил не хватало, тем более практика давно показала — слова Чонгук складывал из рук вон плохо. Мотнув одурманенной головой, он ринулся в атаку, обхватывая красноволосого руками. Не встречая никакого сопротивления, целовал отчаянно, как в последний раз. Шарил ладонями по широкой, твёрдой спине, по рукам, ладно устроившимся на его талии. Опьянение алкогольное по праву уступило место опьянению иного характера. Сознание заволакивала серая дымка желания, отключая другие, сейчас не нужные чувства. Чонгук иступлено целовал изогнутую напряжённую шею, задыхаясь в травяном шлейфе парфюма Кима. Скользил губами по острым ключицам и гладкой коже в вырезе расстёгнутой рубашки. Обнажённого тела было мало, хотелось ещё. Когда это осознание дошло до мозга, брюнет с удивлением обнаружил свои пальцы, уже справившиеся с большей половиной пуговиц на рубашке Кима. Сопротивления всё не было, дразня вседозволенностью. Он, как в бреду, добрался уже до пуговицы на брюках, а чёрт дёрнул посмотреть наверх, в насмешливые тигриные глаза. Припухшие, красные губы кривились в усмешке. Острый розовый язык то и дело проходился по ним. — Что дальше, Чон? — бархатно пророкотал Тэхён, склоняясь над черноволосой макушкой. — Как далеко ты готов зайти? На самом деле, он уже преодолел сотню парсеков безвоздушного космического пространства, чудом миновав затягивающие чёрные дыры, перешагнув точку невозврата. И отступать не собирался. Пуговица выскользнула из петли. Потусторонний вжик молнии, а в глазах уже темнеет. — Хватит, — хмыкнули сверху. Руки Тэхёна играючи вздёрнули его на ноги. Звериные светящиеся глаза заглянули прямиком в душу. — Боже, как же ты пожалеешь об этом… Ким поцеловал снова. Долго, томительно, крышесносно. Чонгук же потерял ориентацию и во времени, и в пространстве, и по жизни в целом. Он, словно со стороны, безучастно наблюдал, как Тэ обхватил его за талию, прижал к себе крепче и повёл по переулку, удаляясь от невзрачной двери подпольного заведения. Десять метров, а может, и пара километров, и они стоят на освещённой улице, мимо проносятся автомобили. Тэхён поднимает руку, и рядом тормозит жёлтая легковушка — такси, запоздало понимает Чон. Его грубо заталкивают на заднее сиденье и вновь прижимают к горячему боку. Он не видит дороги, не замечает проносящихся за окнами вывесок и зданий, не разбирает слов треплющегося без остановки водителя за опущенной перегородкой. Он только слышит урчание бархатного голоса Тэхёна над ухом, как он заливисто смеётся над чем-то, а его наглые руки шарятся под рубашкой, щипают за соски, скребут ногтями кожу, оставляя саднящие следы, забираются за пояс брюк, стискивают и сжимают, дразнят. Он почти теряет сознание, когда машина вдруг останавливается. Руки Тэ выдергивают его из этой реальности и выпихивают в другую: тёмная улица, спальные высотки, широкая лестница подъезда, неработающий лифт и сотни ступенек вверх. На каждой двадцатой его прижимают к стене, зло целуют-кусают. Чувство самосохранения упрямо молчит, а самоуважение и рационализм навеки покинули это бренное тело. Тэхён выволакивает его на площадку перед квартирами, долго возится с ключами, тихо ругается под нос, а потом, справившись, пинком открывает дверь. Он не включает свет, захлопывает дверь и в очередной раз прижимает Чонгука к створке. Он ожесточённо выдирает его из одежды, не прекращая пытки языком и зубами. Утром брюнет не решится смотреть на своё убитое тело в зеркале. — Красивый, сука, какой же красивый… — еле слышно шепчет Ким, зализывая повреждённую кожу. Чонгук отчаянно стонет и выгибается под злыми ласками. Тэхён обхватывает скользкий от смазки член, дергает несколько раз. Чонгук воет раненым зверем, запрокидывая голову. — Нет, рано, — смеётся Ким. Подхватывает Гука на руки и тащит на себе в комнату. Вокруг тьма кромешная, даже незанавешенное окно не дарит ни единого светлого пятна. Чона опрокидывают на… диван? Кровать? Да какая по сути разница?!.. Ким усаживается сверху, седлая бёдра, и заводит слабые руки за голову. Пальцы легко поглаживают гладкую грудь, ногти задевают твёрдый сосок и спускаются ниже. — Это ещё что? — он нащупывает шершавую полоску пластыря. Ногтем подцепляет край и резко дёргает, сдирая вместе с тонкими волосками. Чонгук, как оголённый нерв, захлёбывается от острой, мгновенной боли, вскидываясь на простынях. Ничего не происходит — Тэхён замер, нависая сверху. Подушечки пальцев водят туда-сюда по старой татуировке на рёбрах. Неужели он что-то видит сейчас? Тэхён медленно наклоняется и мягко касается губами чернильной надписи. Собирает поцелуями буквы, смачивает языком. Нет, не может такого быть. Чонгуку просто кажется… — Я думал, что ты сведёшь, — еле слышно произносит Ким. Он явно говорит только для себя, но Гук слышит; он, кажется, даже мысли бы сейчас услышал. — Никогда, — шепчет, мотая тяжёлой головой, а влажные волосы прилипают к щекам. Он хотел бы их убрать, но запястья удерживают за головой. Кончики пальцев уже немеют от недостатка кровообращения, а он даже пискнуть не может, завороженно следящий за движениями Тэхёна. Чонгук обнажён перед ним телом и душой, открыт и восприимчив к каждому касанию, лёгкому дыханию, шороху шелестящего голоса. То ли алкоголь тому виной, то ли накрывшие ощущения, но ему кажется, будто глаза Тэ светятся в ночи хищным огнём. Он не смотрит, а прижигает кожу, разогревает кровь до бешеного бурления, сжигает кислород в лёгких. Это принесёт в будущем только страдания и мучительную смерть, но отказаться невозможно. Тэхён внезапно спрыгивает назад с кровати, хватает брюнета за щиколотки и бесцеремонно дёргает на себя. Ещё один рывок, и Чонгук утыкается носом в простыни, опрокинутый на живот, колени глухо ударяются об пол. Судя по шуршанию одежды, там за спиной очень быстро раздеваются. Именно в эту секунду Чонгук наконец осознаёт, кто он, где и что сейчас случится. — Тэ, — тянет он, пытаясь приподняться на руках и обернуться. — Подожди… я не… Между лопаток врезается острое колено, придавливая его к кровати. Шею сзади щекочет хмельное дыхание, в ухо прокрадывается глумливая издёвка: — Куда это ты? Поздно рыпаться, Гукки, приплыли. Либо эта игра стала слишком жестока, либо Тэхёну вовсе играть надоело — он больше не растягивает удовольствие. Он надавливает ладонью на шею, чтобы брюнет не смог дёрнуться. Небольшая заминка, и холодный от смазки палец грубо, резко, причиняя кошмарный дискомфорт и тянущую боль, толкается внутрь. Чонгука сводит судорогой, он глухо стонет в матрас, зажмуриваясь. Он хочет крикнуть, что ему неприятно, что Тэхёну следует сбавить обороты, потому что… — Ну же, расслабься! — палец выдёргивают и Ким с оттяжкой, звонко шлёпает раскрытой ладонью по ягодице. От удара ушибленное место начинает ныть, смещая акценты восприятия. Голос звучит раздражённо. Чон нервно выдыхает, заставляя себя расслабиться, поникая плечами. Ведь это в его интересах. Из темноты доносится одобрительное хмыканье и длинный палец возвращается к своему варварству в компании второго. Киму надоело ждать. Он с силой разводит пальцы, преодолевая мышечное сопротивление. — Мы что, в насилие девственника играем? Чон, не зли меня. Чонгук бы и рад не злить, но в словах Тэ огромный процент истины. Ему надо сказать Тэхёну, но язык застрял в горле, мешая дышать, а связки скрутило узлом — не смыкаются. Он чувствует слабое облегчение, когда Ким снова убирает руку, но мгновение спустя в задницу упирается крупная головка. Холодящий гель, вроде как, обещает небольшое обезболивание, но никто не даёт анестетику подействовать — Тэхён толкается вперёд, помогая себе рукой. Чон с криком выталкивает воздух, выгибаясь дугой. По щекам бегут дорожки слёз, тело трясёт от резкой невозможной боли, начинающейся в пояснице. Он, кажется, ослеп и оглох на некоторое время. Когда звуки возвращаются — в ушах пульсирует своё собственное свистящее, сиплое дыхание — он понимает, что боль чуть отступила. Тэхён гладит его по голове, убирая мокрые волосы со щёк. — Давно у тебя было последний раз? Чонгук сжимает зубы, вдыхает коротко, чтобы не всхлипнуть, и кивает. — Почему не сказал? Хочешь, чтобы я порвал тебя? Чонгук иступлено мотает головой из стороны в сторону. Нет, не хочет. А последний раз у него был шесть лет назад, с Тэхёном. Но сказать не может. Тогда Ким медлит немного, поглаживая пальцами его поясницу. Тянется в сторону за бутылкой лубриканта. Чертыхается, потому что ни черта не видно. Отходит куда-то, засвечивая экран мобильного. Несколько минут шуршания и хлопанья дверцами, и он возвращается. — Надо было сразу сказать, — ворчит Тэхён, — я бы так не жестил. Сейчас будет другая смазка — она сильнее анестезирует. Правда и чувствительность немного убивает… Не бойся, я буду… помягче. Обещает и не обманывает. Он, можно сказать, заботливо массирует и осторожно растягивает, стараясь не причинять боли. Вставляет медленно, давая привыкнуть. Чонгук почти в беспамятстве. Он зациклено постанывает от ритмичных движений, сжимает и мнёт в кулаках простыни. Он давно не чувствует своих колен. Он очень старается подаваться назад, насаживаясь на распирающий его член, но кажется, будто дальше мысли импульс не идёт. Это самый странный секс в его жизни: он чувствует возбуждение, только очень отдалённо, будто не с его телом это происходит. Зато Тэхён, видимо, начинает получать удовольствие: наращивает темп, вбивается, растеряв все намёки на осторожность, дышит рвано и хрипло. Чонгука растирают по простыням, как кусочек мягкого сыра на тёрке, а он не в состоянии ни оттолкнуть, ни до конца принять. Он не видит ни конца, ни края происходящему. Поэтому, когда Ким выскальзывает из него, рывком разворачивая тяжёлое тело к себе лицом — не совсем понимает, что происходит. — Рот открой, — командует Тэхён и нетерпеливо сжимает пальцами челюсть Чона, заставляя действовать быстрее. — Шире. Волосы на макушке стискивают влажные пальцы, дёргая на себя. Чонгук послушно тянет неподвижную от природы верхнюю челюсть наверх, прижимает язык. Тэхён с отчаянным облегчением вставляет ему в рот, замирая на секунду. Головка упирается в заднюю стенку, а Чон давится от непривычного ощущения. Это не как на велосипеде — раз научился и на всю жизнь умеешь. Но Ким не слышит, не замечает — жмурится, сжимая чёрные волосы, насаживает горячий рот, подводя себя к оргазму. Чонгук жмурится тоже, уже даже не мечтая о конце. Горло обжигает резко, внезапно. Тэхён дёргает бёдрами в последний раз и отступает на шаг, длинно выдыхая. — Ты как? Чонгук хочет сказать, что жив, но тьма перед глазами уплотняется и пол проваливается в чёрное никуда, в котором нет звука.***
Он просыпается так, будто в сознании щёлкнули тумблером выключателя. Ощущения такие, будто вчера его ломало высокотемпературным гриппом, а сегодня первый день, как жар спал — слабость, ноющие мышцы, саднящее горло, слезящиеся глаза. Обстановка не знакома ему. В окно бьют рассветные лучи — чистые, яркие. На другом краю, спиной к нему, сгорбившись, сидит мужчина. Он, скрипнув силой воли, заставляет себя подняться на локтях, чтобы рассмотреть. Ким Тэхён в позе роденовского мыслителя. — Привет, — сипло зовёт Чон и откашливается. Тэхён дергается и оборачивается. Хмурый, усталый, немного отёкший. — Как ощущения? — сухо спрашивает он, рассматривая обнажённого брюнета. Чонгук пожимает плечами. Ему, мягко говоря, не хорошо, но вида он не подаст. Не перед Тэхёном. — Всё нормально. — Отлично. Тогда одевайся и выметайся. Я вызову такси. Он поднимается с кровати и уходит в смежную комнату. Чон молча моргает, плохо понимая, что происходит. Пока он медленно пытается сесть хотя бы на край, и встать, не шатаясь, возвращается Ким с белым пакетом. Бросает на кровать рядом с брюнетом и дёргает подбородком. — Я утром купил это в аптеке. Забери, пригодится. Машина будет через несколько минут. — Тэ, подожди. Давай хотя бы… — Чон! — грубо обрывает Тэхён. — Ночью я просил тебя рот открыть, а теперь захлопни его и уёбывай отсюда. Нам не о чем говорить. Что ты вылупился? Денег на такси дать? Чонгук, униженный дальше некуда, отрицательно качает головой, не сводя потрясённого взгляда с… Ким Тэхёна. Нового Ким Тэхёна. Тот тоже смотрит в ответ. Давит, убивает, презирает. Дышит усиленно, словно контролирует каждый вдох. Потом отворачивается и хмыкает. — Впрочем, твоё дело. Номер машины 7А43в, ключи, — вытягивает из кармана брюк связку и швыряет на кровать к пакету, — отдашь потом Вангам. Разворачивается и молча уходит, хлопнув входной дверью. А Чонгук, себя не помня, оседает на постель, игнорируя разгорающуюся боль. Прежде чем возвращаться домой, ему нужно вернуться в себя. Как-то.