В Омуте Памяти

— Эй, Драко, приём! — Тео ткнул его в бок — Это тебя так Панси по ночам достаёт, что ты спишь носом в тарелке? — Отвянь, — последнее, что сейчас хотел делать Драко, — разговаривать с ним. Он действительно практически не спит, но, к сожалению, причина кроется не в сексуальной брюнетке, а в его собственной голове. Блондин постоянно пытается выудить из глубин сознания хотя бы какие-то воспоминания, которые бы объясняли странную связь между ним и Грейнджер. Судя по тому, что рассказал ему Блейз про их троицу, а также из-за того, что с момента приезда сюда она не сказала ему ни единого слова, — они далеко не друзья. Но сблизиться с ней кажется просто необходимым — это его единственный шанс вспомнить свою жизнь. Он уверен. — Драко, скажи, что тебе положить? Может, хочешь чего-нибудь сладкого? — Панси не отлипала от него больше чем на 5 минут, он засекал. — Я не голоден. — Но ты ничего не ел со вчерашнего обеда! Давай, я положу тебе вон тот пирог с патокой, хорошо? — она сидела настолько близко, что Малфой мог чувствовать запах её зубной пасты. Он не стал спорить, решив дать девушке за ним поухаживать. Она положила кусок пирога ему в тарелку и увлечённо смотрела, как он пережёвывает каждый кусок. Его это невероятно бесило: даже больше, чем её постоянные поглаживания и привычка говорить шёпотом, желательно прямо ему в ухо. Она старалась угодить всеми силами — это было видно — но у неё мало что получалось. Драко внезапно для самого себя понял, что её красоты и знатного рода недостаточно. Скамейка рядом с ним со скрипом прогнулась, и рядом плюхнулся Забини, увлекая за собой красивую девушку. Хотя говорить «за собой» не совсем верно: он посадил её прямо на себя, так что все присутствующие пооткрывали рты — такого в большом зале себе обычно не позволяют даже слизеринцы. — Знакомься, друг, это Амалия Синс, — представил блондинку Блейз, — Амалия, это Драко. — Очень приятно познакомиться! Я много читала о тебе в газетах, там пишут, что у тебя поехала крыша, — здесь девушка засмеялась самым змеиным смехом, который когда-либо слышал Драко, — но знаешь, в жизни ты выглядишь намного лучше, чем на колдо! Драко уже открыл рот, чтобы высказать девушке всё, что он думает о её поганом языке, но заметил умоляющее выражение лица Блейза. Он знал, конечно знал, что друг выбирает девушек по длине юбки, а не по мозгам, но это уже было слишком. — Знаешь, я уверен, что ширинка Забини с удовольствием выслушает все твои комментарии по поводу выпусков Пророка. Если ты не возражаешь, нам надо идти, пока его не посадили за развращение малолетних! — с этими словами Драко рванул на себя сумку и поспешил удалиться из зала. Это явно обидело Панси, ведь он не взял её с собой, но она сядет с ним уже на следующей паре и даже не вспомнит про его поведение — это в её стиле. Малфой надеялся, что друг пойдет за ним, он все же собирался задать ему вопрос, решив, что жизнь немного дороже гордости. — Эй, Драко, ты что творишь! Я бегал за ней целую неделю, ты вообще видел её ноги? — Ты вообще заметил у неё хоть какие-то признаки интеллекта? — Слушай, я понимаю, что тебя обижают такие вопросы, но один раз можно было потерпеть! Сам знаешь, я всегда затыкаю всех этих малолеток, поджидающих тебя по углам, но такая девушка! — Слушай, я вспылил, прости, ладно? — Драко уже хотел перейти к насущной проблеме, а не обсуждать сорвавшийся секс Забини, он найдет другую уже к ужину. — Придётся купить ей что-нибудь в Хогсмиде на выходных, иначе она явно ни о чем не будет болтать с моей ширинкой, — это друг сказал, видимо, сам себе, потому что его мысль быстро прервалась. — Ты видел сегодняшнее расписание? Две пары со Слизнортом, так ещё и в компании Гриффиндорцев. Война, конечно, закончилась, но они как были напыщенными индюками, так и остались. Поттер как обычно начнет подлизываться к Слизнорту с самого порога, а Долгопупс… — Стой-стой, погоди, что? — Драко не мог поверить своим ушам. — Тебя так удивляет Долгопупс или я не рассказывал тебе про тайную любовь Поттера к старым преподавателям? — Нет-нет, это я слышал. Я... я просто неправильно прочел расписание, — Драко пытался сохранять лицо, хотя внутри страх расползался от кончиков пальцев и, наконец достигнув сердца, схватил его в тиски. Как он должен пережить две пары, смотря на неё? Чем ему дышать все эти четыре страшных часа? Да он просто умрёт от головной боли или разрыва сердца. Его начала бить легкая дрожь, на лбу выступили капельки пота, и шёл он уже совсем не так уверенно, как раньше. — Не парься, время быстро пролетит. Как насчёт того, чтобы как в старые добрые связать Долгопупсу шнурки? Вдруг он упадет прямо лицом в котёл, представляешь? Как насчёт того, чтобы отрубить мне нахер голову, чтобы я не мучался? Драко еле подавил порыв крикнуть это другу в лицо, но ограничился своей головой. Видимо, разговор придется отложить. В подземельях было тихо. Здесь, как и всегда, царил мрак и холод. От стен веяло старинной магией, Драко чувствовал её кожей. Потолки были низкими и давили своим весом. Пространство разделяли величественные арки, за которыми таились неведомые повороты, не освещённые ни одной свечой. С потолков свисали старинные канделябры, тускло освещая помещение жёлтым светом. Малфой, как и все слизеринцы, чувствовал себя здесь комфортно. Он видел эти места впервые, разглядывал каждую стену и дверь, проводил руками по кирпичам, цепляя магию кончиками пальцев. Он и сам не понимал, действительно ли его так занимал интерьер незнакомого места или он просто боялся разглядеть в толпе каштановые кудри. Они вошли в класс первыми, устроились за третьей партой, Забини обсуждал с Нотом предстоящий матч. Как и ожидал Драко, Панси села возле него сразу, как только вошла, оставив своих подружек сидеть без неё. Она ластилась к нему как кошка, норовила забросить ногу на его колено, растрепать волосы на голове, но каждый раз получала вежливый отказ одним взглядом. И откуда в ней столько самоуверенности, если она проделывает это раз за разом? — Да иду я, иду, не кричи на меня! Иногда ты просто невыносимая, тебе говорили? — А нечего толпиться в проходе, Рональд Уизли! Я не хочу просидеть четыре часа за последней партой, не видя даже котлов! — она как всегда командовала. Толкала Уизли и Поттера к первой парте, подгоняя их каждую секунду. Гермиона, слава Мерлину, завязала волосы в высокий хвост и как всегда была в стандартной школьной форме. Рубашка застегнута до самой последней пуговицы, галстук затянут, каблуки ровно пять сантиметров. Лёгкий макияж подчеркивал смелые глаза цвета смолы и освежал щёки румянами. И, как всегда, она пахла самыми красивыми и благородными цветами на планете. Этот запах наполнил огромное помещение за пару секунд, взял Малфоя в свои объятия и тот уже не мог здраво мыслить. Его сердце забывало про удары, руки тряслись, и голова просто горела изнутри. Каждая секунда, которую он смотрел на неё, превращала его жизнь в ад, но одновременно заряжала эмоциями. Это просто наркотик, а Драко Малфой — наркоман. Он не может оторвать взгляда, он не оторвал бы его даже под угрозой смертной казни. Ему нужно смотреть, наблюдать за неуклюжими движениями, рассматривать ямочки на щеках и потрогать. Ему невыносимо захотелось провести рукой по её щеке, убрать эту крошку от пирога, который она, видимо, ела на завтрак. Ему было физически больно от невозможности это сделать, рука как будто налилась свинцом. — Эй, ты куда? Садись давай обратно! — Блейз положил руку ему на плечо и сильно сдавил. Что? Что происходит? Почему он стоит посреди класса? Перевел взгляд на Забини, потом обратно в класс. Все уставились на него, на их лицах выражения полного шока и... Она смотрит, опять. Сжала в руке книгу, которую вытаскивала из портфеля, стоит вполоборота и — чёрт! — смотрит на него. Её взгляд обращён прямо на него, она заглядывает ему в глаза, рассматривает, как будто пытается что-то отыскать. Драко замечает, как её взгляд наполняется болью, как карие глаза темнеют с каждой секундой, а руки всё сильнее сжимают книгу. Но это не ненависть: он знает этот взгляд, видит его в зеркале каждое утро. Невероятная боль кроется за этими зрачками, холодная грусть наполняет её сердце всё больше. Кажется, даже воздух вокруг становится на несколько градусов холоднее. Она как будто излучает отчаяние, дает попробовать на вкус, наполняет им Драко изнутри. Его голова раскалывается, сердце, кажется, совсем перестало биться, а вдыхал он последний раз минут пять назад, но он не отводит взгляда. — Драко, пожалуйста, пошли на место! — Панси пищит ему в ухо и тянет за рукав. Неизвестно какими силами, но он заставил себя отвернуться от неё. Друзья довели его до парты, покачиваясь, он сел и уставился в собственные ладони. Как же, чёрт возьми, болела голова! Он был готов содрать с себя кожу. А ещё живьём вырвать сердце, которое предательски заболело после её взгляда. Ей больно? Почему? — Что с тобой, дружище? — обеспокоенно прошептал Блейз. — А что случилось? — Что случилось? Да ты вскочил как будто тебя ошпарили, понёсся куда-то вперед, а потом с добрую минуту пялился на… Драко шикнул на него, не давая произнести последнее слово. — Нам нужно поговорить. — Я заметил друг, я заметил.

***

Драко ещё не пил с момента Обливиэйта, и как он был рад, когда огневиски оказалось таким приятным на вкус. Он немного отдавал мёдом и орехами, вкус был пряным и хотелось пить стакан за стаканом. В целом, именно этим он и занимался. Надо отдать Забини должное, друг понимал его лучше, чем он сам. После последнего урока Малфой не видел его всего полчаса, хотя и они оказались пыткой: пришлось слушать про новые наряды Панси, а та почти обосновалась у него на коленях. Блейз успел отыскать где-то литр виски, два бокала и отпросить их с дежурства у Филча. Они сидели в Выручай-комнате, Забини рассказывал о том, как много раз он занимался здесь сексом и в подробностях описывал красоту девушек. Словом, делал всё, лишь бы Драко расслабился и был готов говорить. — Так что, Амалия тебя послала? — Не напоминай мне о ней! Я до сих пор зол на тебя. Конечно, она со мной не разговаривает, сказала, что я должен был заткнуть тебе рот и остаться с ней. Стерва, что с неё взять. Разговор прекратился слишком резко. Драко знал, друг ждет от него объяснений, откровений, вопросов или хотя бы намека на то, что происходит, но он не мог подобрать слов. Что он должен был сказать? Слушай, единственное что я помню, — это то, как от Грейнджер охерительно вкусно пахнет пионами, но каждый раз, когда я её вижу, мой мозг предпринимает попытки суицида? Нет, это явно не то, Забини просто решит, что он спятил или влюбился, а это ему не подходит. — Слушай, я не хочу давить на тебя, знаю, что тебе тяжело, но, может, ты объяснишь, что происходит? Ты сбегаешь, подрываешься с места, вечно жалуешься на головную боль. Я не к тому, ты и раньше был вспыльчивый и даже агрессивнее чем сейчас, но мне кажется, тебя что-то мучает. Ты можешь сказать мне всё, ты ведь знаешь, что это останется между нами, так? — Почему ты не рассказал мне ничего о Грейнджер? Вопрос выбил Забини из колеи, Драко заметил. До этого он смотрел ему в глаза, сейчас же начал очень увлечённо рассматривать стену позади Малфоя, а его ногти начали стучать по бокалу. — Что? А почему должен был? — Ты вообще не рассказал мне ничего важного. Три слова о войне, победе Поттера, отце и Волан-де-Морте. Зато ты в подробностях описываешь мне всех, кого трахал, любовь Поттера к старикашкам и то, как меня дразнили на младших курсах. Тебе запретили? — Не знаю... Я... Я просто не помню ничего особо важного связанного с ней и... — Блейз, не держи меня за идиота! — Малфой начинал злиться. — Они скрывают от меня информацию, я знаю. Я помню, как упорно они в Мунго пытались свести мне эту херову Чёрную Метку! У меня в доме нет фотографий отца, мать разговаривает со мной односложными фразами и вечно меня успокаивает. Говори! Сейчас же скажи мне, что они тебе наговорили?! — Мерлин, Драко, просто не лезь в это, ладно? Я понимаю, ты хочешь знать, но тебе это не нужно. Это может плохо закончиться, я просто пытаюсь... — Скажи мне, кто я! Скажи мне, как я, блять, докатился до того, чтобы мне поставили Метку? Скажи мне, почему я единственный, кто перебежал на их сторону! Скажи мне, кем был мой отец и почему о нём нет ни слова в газетах? Скажи мне, блять, почему я помню Грейнджер?! — Драко больше не мог сдерживать крик. Он кричал во все горло, стоял прямо над Блейзом и готов был врезать ему, если тот не расскажет. — Ты помнишь Грейнджер?! — выражение лица Забини невозможно описать. Он выражал просто животный страх, но при этом был настолько удивлён, что его рот приоткрылся. Брюнет начал так часто дышать и так сильно сжимать стакан, что если бы у него началась паническая атака, Малфой бы не удивился. — Да не помню я ничерта! Но каждый раз, когда я ее вижу, я... Я чувствую, понимаешь? Чувствую, что знал её, что она была важна для меня. Я… я не знаю, как это объяснить. Это какой-то личный ад, и он повторяется день ото дня. — Драко, ты же понимаешь, что ты и Грейнджер… — Да знаю я! Знаю, кто она и кто я! Но всё это не просто так, нас что-то связывает. И если ты действительно был со мной так близок, как говоришь об этом, ты должен знать! Говори! — Драко трясло. Он облокотился на стену и бил в неё со всей силы в конце каждого предложения. Он не мог поверить, он просто не мог во всё это поверить! — Ты очень изменился, Драко. Раньше ты бы и слова не сказал о своих чувствах или переживаниях. Мы практически никогда так с тобой не разговаривали и, знаешь, я рад видеть тебя таким. Ты сейчас другой человек, тебе нужно жить заново, вести себя так, как того хочешь ты настоящий, не оглядываясь на прошлое. Это второй шанс понимаешь, ты можешь всё исправить! — Ты мне не скажешь? — Прости, друг, я не могу. — Да пошёл ты! Иди, спроси у Министра, можно тебе сегодня посрать или нет! — Малфой разбил свой бокал об бетонный пол, звон разнесся эхом по огромному помещению комнаты. Он хотел уйти, хотел свалить из это комнаты, а лучше с этой планеты. Нужно на воздух, да, ему определённо нужно подышать, иначе он просто кого-то убьёт. Поймает доставучего Нотта, треснет его об стену и заставить извиниться за каждое произнесённое слово о нём. Направит «Остолбеней» на первокурсника, шатающегося после отбоя, или просто, блять, спрыгнет с Астрономической башни. Ему нужно куда-то деть свою злость, иначе она начнёт выплескиваться из него.

***

Он шёл по тёмному коридору первого этажа и, подумать только, не мог найти выход! Он был уверен, что в замке есть потайные, но не знал их, а главная дверь уже давно была закрыта. Можно попробовать взломать заклинанием, но он не перенесёт, если сюда сбегутся учителя и начнут выяснять, какого чёрта он хочет прогуляться ночью. Так что всё, что ему оставалось, это идти прямо, считать шаги и надеяться, что мысли в его голове когда-нибудь закончатся. Он думал об отце, пытался представить, как проходило его детство, понять почему у его матери нет Метки, хотя он точно знает, что она участвовала в Битве за Хогвартс. Что произошло в его жизни, что он стал таким? Почему встал не на ту сторону, почему не помогал защищать школу, которая должна была стать родной? Он был готов убивать людей, ради одной только идеи Волан-Де-Морта? Может, он боялся отца и тот его заставил? Нет, это звучит как перекладывание ответственности, и это удобно, ведь отец почти что мертв и не сможет это опровергнуть. Да даже его бывшая девушка — она правда могла ему нравиться? Она ведь невыносимая, просто несносная. В нём кипела злость. Она не хотела отпускать его мозг, погружая всё глубже и глубже в собственное сознание, заставляя винить всех, включая самого себя. Почему он, блять, такой жалкий? А его друг больше увлечен Министерством, которое превратило его жизнь в ад, чем им. Какого хера все разбегаются, стоит ему пересечь коридор? Он останавливался, лупил в стены кулаками и кричал, кричал, кричал... Пальцы уже перестали нормально двигаться, манжеты рубашки были безнадежно запачканы кровью, а на костяшках вырисовывались синяки. Но он не мог, просто не мог остановить в себе эту ужасную ненависть ко всем вокруг. Кто-то налетел на него, выбегая из лестничного проема. Он слишком быстро шёл, и заметить его было трудно, но можно ведь смотреть по сторонам, когда идёшь? — Блять, смотри, куда прёшь! — он бросил это в сторону и замер. Услышал, как каблуки остановились прямо за его спиной, а изо рта вырвался испуганный вскрик. Мозги Драко начинали плавиться от боли, суставы сводило судорогой, и он знал, что если повернётся — испытает такую боль, какой ещё никогда не испытывал. Весь чёртов коридор пропах пионами. Он был готов поклясться, что ощущает этот запах кожей, он обволакивает его, утаскивая в пучину соблазна. Хочется иметь возможность просто стоять и вдыхать его, не умирая при этом от нестерпимой боли. Такое маленькое наслаждение привнесло бы в его жизнь столько удовольствия, но он не мог себе это позволить. Малфой понимал, что не может стоять к ней спиной вечно. Ему нужно либо просто пойти вперед, оставив её стоять смотреть ему в спину, либо повернуться и наконец посмотреть страху прямо в лицо. Он выбрал, как только почувствовал запах, но стоял и делал вид, что не может решить. Мерлин, это так глупо, он пытается обмануть себя или Грейнджер? Соберись, тряпка! Просто посмотришь на неё и сразу же уйдешь! Только посмотришь и пойдёшь в свою сраную гостиную, ясно тебе? Проклятье. Он обернулся и сразу же утонул в омуте карих глаз. Раскалённая свая прокладывала себе путь в его мозгу, но он собирал все последние силы, не давая боли затуманить взгляд. Между ними была всего пара шагов, он мог чувствовать её дыхание, и, кажется, слышал стук её сердца. Драко смотрел прямо ей в глаза, на эти длинные чёрные ресницы, подрагивающие от страха. Он прошелся взглядом по её волосам, пальцы опять напомнили о необходимости накрутить один из локонов на палец. Увидел, как она прикусывает нижнюю губу. Мерлин, сейчас же прекрати это делать, я и так на грани смерти! Она не двигалась, прижала к себе свою палочку и не смела даже вздохнуть слишком глубоко. Он должен что-то сказать, должен спросить у неё что-нибудь, он так хочет сейчас услышать её голос, обращенный именно к нему. А вдруг она не ответит? Сил терпеть боль оставалось всё меньше и меньше, надо было уже что-то решать. — Слишком быстро, Грейнджер, твоё сердце бьётся слишком быстро, — его голос донёсся как с другой планеты. Он уверен: она почувствовала, как слова разрезают напряжение между ними и медленно подлетают к ней. Чёрт, как же было страшно. Сердце колотилось как бешеное, совершенно не давая сосредоточиться. Она молчала, смотрела на него огромными глазами и молчала. Он заметил, как подрагивают её руки, словно её бьёт озноб, как белеют костяшки пальцев, ведь она слишком сильно сжимала собственную палочку. Гермиона не отвела от него взгляд ни на секунду, даже не опустила его к носу или губам, просто смотрела в его холодные серые глаза и излучала боль. — Я... Я просто... Я шла с дежурства и... — не договорила. Сердце Драко готово было разорваться на части. Лучше бы она не отвечала, лучшие бы ничего не говорила. Её голос срывался на каждой гласной, и как бы она ни старалась, её печаль была слышна за тысячи километров отсюда. Голос, который был таким звонким и задорным в классе, сейчас дрожал сильнее, чем его обладательница. — Я думаю, что Башня Старост немного в другой стороне замка. Да что ты несёшь? Она сейчас отключится от страха и боли, а ты хочешь просто подсказать ей дорогу? — Да, наверное... Мне, мне надо идти, или я не знаю... — она наконец отпустила Малфоя из тисков своего взгляда, опустила руки по швам, и, кажется, даже стала меньше ростом — настолько поникла. Драко пытался подобрать слова, хотел сказать ей хоть что-то хорошее, потому что чувствовал, она чего-то ждёт. Но всё, что он мог, — это вдыхать аромат и наблюдать за её движениями. Он старался запомнить каждый миг, который они провели в этой давящей темноте, ведь не был уверен, что такое вообще может повториться. Он с сожалением смотрел, как тихо-тихо вздрагивают её плечи, как она не знает, куда себя деть, но слишком сильно боится уйти. Почему? Грейнджер слишком громко выдохнула и, как будто бросая ему вызов, подняла на него взгляд. Что это? Что случилось? Её глаза застилает пелена слёз. Зрачки расширились слишком сильно — у неё теперь не глаза, а просто бассейн боли и отчаянья. Её губы дрожат, и из глаза капает маленькая слезинка. Она медленно катится по её щеке, оставляя за собой тоненькую солёную полоску, и скрывается в уголке рта. Как же он хочет стереть её, ему так нужно до неё дотронуться, успокоить. Она не заслужила таких страданий, почему она плачет? Он делает шаг вперед. Дышать становится совсем трудно, в голове все нервы пронзают острые иглы, а ноги так и норовят отказать. Между ними всего пять сантиметров, всего пять сантиметров отделяют её от него, он может просто поднять руку и ощутить мягкость её кожи или легонько подуть и избавиться от кудряшки, вылезшей на лоб. Она совсем перестает дышать, вся сжимается в один большой комок нервов, не подходя ближе, но и не отстраняясь. Скатывается ещё одна беззвучная слезинка, и рука Драко сама поднимается ей навстречу. Большим пальцем он стирает слезу с её щеки и поглаживает Грейнджер по скуле. Гермиона дергается, будто он причинил ей настоящую физическую боль, издаёт лишь невнятный писк и зажмуривает глаза, прячась от него. Малфой сам не понимает, как его рука оказалась на её щеке, как он терпит ту пытку, что происходит в его голове, но он не в силах убрать палец от её кожи. — Ты меня помнишь? — это самый тихий и робкий вопрос, который Драко слышал в своей жизни. Он слышит, с каким трудом ей дается каждое слово. Куда же делась вся гриффиндорская смелость? Он молчит, старается надышаться ароматом, убивающим его изнутри. Опускает пальцы на её подбородок, медленно поднимает её голову так, чтобы видеть глаза. Он умрёт, умрёт от боли, если она их откроет, но ему необходимо посмотреть на неё ещё раз. — Открой, — не просьба, почти приказ. Как только она дарит ему взгляд, голову разрывает на части. Он больше не в силах это терпеть, утыкается лбом в её макушку, до боли закусывает щёку, вдыхает последний раз и отворачивается. Боль не становится меньше, не отпускает его ни на секунду и, кажется, планирует добить Малфоя сегодня. — Я ничего не помню, Грейнджер. Он уходит так быстро, как только позволяет его состояние. Не обращает внимание на поднявшуюся температуру и на то, как сильно трясутся собственные руки. Делает вид, что не слышит всхлипов за спиной и умоляет, умоляет себя не думать! Он решит всё завтра, завтра он всё обдумает. А сейчас ему нужно лишь одно: лечь и вспоминать мягкость её кожи и дрожь ресниц, пока не отключится.