На моем языке

— Профессор, профессор…! — Нагруженный папками и книжками студент, бежал вприпрыжку по коридору университетского корпуса. — Мистер Ламберт, пожалуйста, одну минутку! Адам остановился, поджидая. — Мистер Браун, — начал он, склонив голову набок и с интересом рассматривая запыхавшегося от быстрого бега, молодого человека, — Мистер Браун… — Меня зовут Мэтью, — переводя дыхание, тут же перебил его Браун. — Я написал сегодня третье заявление в ректорат с просьбой разрешить мне проходить у вас практику. — Мистер Браун, — Адам повысил голос. — Я и в третий раз напишу на вашем заявлении, что я не беру практикантов, стажеров и не провожу никаких дополнительных занятий, кроме тех лекций, что утверждены моим рабочим графиком! В кафетерии неподалеку от главного корпуса университета всегда было многолюдно. Студенты и преподаватели, свободные от занятий, обожали это местечко, где можно было не просто выпить кофе с круассаном, а встретиться с друзьями и коллегами, обсудить рабочие моменты и сделать пару проектов, залипнув в ноутбуке и забыв про остывающий американо в белой фарфоровой чашечке рядом. И любой преподаватель знал, что если студенты не пришли на лекцию, то уж в «стекляшке» они проявятся непременно. Это же клуб по интересам, а не потоковая аудитория! — Что же, Адам, нам было очень приятно поработать этот учебный год вместе с тобой! Адам и его коллега — профессор Джон Рейли, сидели за круглым столиком у окна кафе. Джон был штатным университетским преподавателем физики, недавно только защитившим научную степень, и пока еще не утратил некой восторженности и пафоса при разговорах на рабочие темы. — Надеюсь, — не теряя жизнерадостного тона, продолжил физик, — Ты подпишешь договор и на следующий год? Студенты тебя обожают, на твоих лекциях вечное столпотворение, даже немного завидно, знаешь! Адам сидел за столом в расслабленной позе, выгодно отличаясь от Рейли, который чуть ли не подпрыгивал на своем стуле, напоминая ботаника-заучку из классического сериала про студентов. Собственно, он и был похож на такого студента — тощий, в огромных очках, съехавших на самый кончик длинного носа, растрепанные волосы и темный костюм, вышедший из моды в прошлом десятилетии. Ламберт же, напротив, ни единой деталью в своем внешнем облике не показывал свою принадлежность к профессорско-преподавательскому составу Калифорнийского Университета. Все в нем было роскошно и невольно, а в некоторых случаях, и специально, притягивало людские взгляды. Красивое, породистое лицо молодого мужчины, с умным и неожиданно цепким взглядом прозрачных серо-голубых глаз, опушенных густыми черными ресницами. Темные, четко очерченные брови, за которыми явно ухаживала рука специалиста, и которыми владелец этих самых бровей обожал играть, легко иллюстрируя ими свою речь, то поднимая одну из них, то хмуря, то опять высоко вскидывать их в вопросе или удивлении. Прямой нос. И, наконец, крупные чувственные губы с парой отчетливо выделяющихся веснушек, маковыми зернышками прилипшими к нижней, и эти самые губы Адам любил надувать и весело морщить в улыбке, пребывая в приподнятом настроении. Одежда на Ламберте всегда отличалась изысканностью и безупречностью вкуса. Сегодня на нем красовался костюм-двойка, насыщенного песочного цвета, идеально гармонирующий с его розовым от природы цветом кожи, и белоснежная сорочка без галстука, распахнутый воротник которой являл человеческому взору всю ту же россыпь веснушек от мельчайших как пылинки, до веснушек покрупнее. Эти веснушки придавали профессору Ламберту несерьезный вид аспиранта, которому впервые в этом семестре доверили прочитать курс лекций, а он до сих пор не прочувствовал всю важность момента. А это было далеко не так. Несмотря на весь свой вальяжный облик сибарита, никак не способного просидеть над учебником дольше часа, Адам Ламберт занимался своей любимой наукой уже почти двадцать лет. Еще в колледже он заинтересовался практиками экстрасенсорики, а после, уже поступив в знаменитый Йельский Университет, и получив за пять лет обучения в нем сразу две магистерские степени: магистра социологии и медицины. Феноменальные способности и природная одаренность сделали Адама Ламберта одним из самых молодых и перспективных ученых страны. Его наперебой приглашали ведущие вузы, буквально уговаривая прочитать курс лекций, составленных и подобранных таким образом, что студенты сразу нескольких направлений могли бы воспользоваться этой уникальной возможностью и использовать этот лекционный материал в дальнейших своих занятиях. А вот сам Адам предпочитал увязывать свою преподавательскую деятельность с несколько необычной практикой. Он был охотником за экстрасенсами. — Знаешь, Джон, — Адам поправил манжеты сорочки, — Скорее всего, я не стану подписывать контракт. — Не может быть! — Изумление Рейли было таким искренним, что Ламберту пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться и не обидеть коллегу. — Я не могу и предположить, что кто-то, ну, хорошо, пусть даже и великий Адам Ламберт, откажется продолжить сотрудничество с самим Калифорнийским Университетом! Последние слова профессор физики произнес с благоговейным придыханием. — Полно тебе, Джон. — Все же улыбнулся Адам, разогнав лучики мельчайших веселых морщинок от уголков глаз к вискам. — Что это за университетопоклонничество? Джон тоже рассмеялся. — Дело привычки… Я не могу не любить свою альма-матер. А ты? Конечно, ты получаешь сотни приглашений от вузов по всему миру, но… Выбрал, значит, какой-то другой, да? — Я пока не думал над продолжением контракта в общем и целом. — Ламберт допил свой кофе и поставил чашку на блюдце. Задумчиво провел кончиками пальцев по ободку тонкого фарфора. — Мне необходимо время для одного моего проекта… Адам поднял голову и тут же заметил, что Рейли как зачарованный следит взглядом за его пальцами, поглаживающими кофейную чашку. — Джон, с тобой все в порядке? — Усмехнулся Адам. — Ты не переутомился? Все-таки, такой напряженный семестр, у тебя же лекций было ужасно много… Слово «ужасно», протянутое с фирменной легкой насмешкой, подействовало на физика как прохладный душ. Он тут же отмер и произнес в ответ: — Нет, я не переутомился, работать в Университете — огромная честь для меня, как для ученого-исследователя, — Оседлал своего любимого конька Джон. — Поэтому мне и непонятно твое стремление заниматься совершенно посторонними проектами, которые похожи на какие-то фантазии и не приносящими никакой пользы… И вновь умолк, заметив как моментально подобрался Адам. — Никакой пользы? — Вкрадчиво начал Ламберт. — Что же, Джон, тебе, по всей видимости не так сложно будет представить близкого тебе человека, допустим, твою маму, которая внезапно начинает жаловаться на… на сильные головные боли… Рейли побледнел и облизал внезапно пересохшие губы. — Что… ? — И он умолк, не в силах продолжать дальше. За него продолжил Адам. — Ты начинаешь сперва уговаривать маму пойти к врачу, потом врач, проведя все анализы и осмотры, выносит неутешительный вердикт. А мама отказывается лечиться, ну, потому что… потому что вот подругу ее уговорили лечь на операцию, да и зарезали на столе, а вот другая подруга нашла себе невероятного экстрасенса, и он ее вылечил буквально наложением рук! Джон судорожно выпрямился, бледный, как мел. — Только потом, — договорил Ламберт. — Только потом ты понимаешь, что этот экстрасенс, к которому так и пошла твоя мама, вот он сказал ей, что головные боли ничего не значат, диагноз — врачебная ошибка, заплатите за визит и вы абсолютны здоровы! Месяц, другой, время упущено… — Адам снова опустил глаза на пустую чашку. Джону Рейли понадобилось время, чтобы собраться с мыслями и духом. — Ты… — Начал он, остановился и только через минуту смог продолжить, — Ты это сейчас абстрактно говоришь, или ты что-то… Что-то знаешь? — Поэтому я все еще подумываю вплотную заняться одним своим проектом и сделать в преподавании небольшой перерыв, — Обаятельно улыбнулся Адам. — Мардж, — Томми закрыл крышку своего ноута. — А ты мне не дала распечатки звонков за вчерашний день. Личный секретарь Рэтлиффа невольно вздрогнула от неожиданности. — Томми, — она аккуратно положила на стол папку с бумагами. — Ну, там честное слово, ничего примечательного. Ты устал, отдохни хотя бы несколько дней. — Подожди, — Томми постучал своим длинным, с выступающими костяшками, пальцем по кожаной папке. — А тот звонок от Мэй? Она же просила передать срочно… Что там стряслось, в ее провинциальном сонном Солт Лейке?