Недопетая чья-то песня

      Геральт чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Было сложно не почувствовать себя лишним, когда тут и там мелькали счастливые лица.       Город содрогался от танцев и громких песен — пели о лете, природе, богатом урожае и подобном бреде. Одно хорошо, в такой суматохе никто не обращал внимания на угрюмого ведьмака, сидящего в дальнем углу трактира, поэтому Геральт, заказав шмат мяса с картофелем и Реданский лагер, расслабился, прислушиваясь к весёлым голосам.       Смех и музыка разъедали мысли.       По окну, быстро перебирая лапами, ползала большая жирная муха. Геральт безразлично проследил за её беспорядочными движениями и перевёл взгляд на трактирный зал. Летний Солтыций всегда отмечался с размахом, с давних пор считалось, что это время большого завершения и новых начал. Люди за соседними столами смеялись, сидящие за стойкой о чём-то бурно спорили. Мнимое благополучие действовало Геральту на нервы.       Геральт устало вздохнул и собрался отвернуться, но вдруг замер, услышав мелодичный перебор струн. Он невольно посмотрел в сторону звука — привычка, которая появилась давно, однако Геральт не желал признаваться даже себе, кого хотел там увидеть.       Сначала Геральт подумал, что спина, лавирующая между столами, ему не знакома, но когда музыкант повернулся к нему лицом, сверкая лучезарной улыбкой, сомнения исчезли — Лютик.       Бард его не заметил, а если и заметил, то не подал виду.       Люди ошибались, когда говорили, что ведьмаки не умеют чувствовать. Да, Геральт был мутантом, но не чудовищем, и жалел о том, что наговорил Лютику тогда.       Когда пламя слепой ярости в душе утихло, он хотел извиниться, но Лютик впервые послушал его и ушёл. Геральт сделал больно единственному человеку, который был ему действительно рад, и в конце концов дороги развели их в разные стороны. — Я спою для тебя, — прошептал Лютик, проведя по струнам длинными пальцами.       По залу пробежала негромкая ритмичная музыка. В трактире стало тише, многие горожане отставили кружки и прислушались к барду, который начал неспешно рассказывать свою историю.

Как клинки режут небо крылья,  Улетать — только если к морю,  Золотою дорожной пылью  Покрывая мечты и волю.  Махаоны парят над миром,  Лето в душу неслышно входит,  В сердце старая моя лира,  Пробуждает родник мелодий.  И не надо о снах и вере,  О клинке за спиной хранимом,  Ветер скроет мои потери,  Даст твоё позабыть мне имя.

      Лютик поднял голову и безошибочно нашёл глазами Геральта, грустно усмехнувшись. Значит, всё-таки заметил.

Если жемчуг в твоей ладони,  Если бьются о сердце волны,  Если ты меня тоже понял,  Забывай меня и не вспомни!  Вспомни меня… Уходи по своей дороге,  Там крыжовник с сиренью вместе —  Страсть и боль. А мои лишь крохи,  Недопетая чья-то песня…

      Геральт понял, что не сможет уйти так просто. Лютик заслуживал извинений.       Публика одобрительно зашумела. Раздались крики и хлопки, а на губах Лютика промелькнула гордая улыбка. — Спасибо! Я очень рад, что все вы здесь сегодня собрались, — сказал он, поклонившись.       Лютик в последний раз улыбнулся толпе и резко развернулся к выходу, стремительно уходя из помещения. Удары его сердца напоминали бьющуюся в колючих ветвях птицу. Поддавшись порыву, Геральт встал и пошёл вслед за ним. Он не торопился, знал, что всё равно найдёт его. Теперь найдёт.       Лютик сидел прямо на земле в тёмном закоулке рядом с трактиром и перебирал пальцами струны, бездумно глядя перед собой. Он играл долго, останавливался и начинал снова — мелодия казалась незаконченной, однако Лютик всё продолжал играть один и тот же бессвязный мотив до тех пор, пока не посмотрел направо и вздрогнул. — Геральт… — Лютик.       Геральт подошёл ближе и увидел, что вся его левая ладонь и струны лютни заляпаны кровью. Он осторожно сел перед ним на корточки и мягко обхватил его запястье, потянув на себя. Лютик играл так долго, что порезал струнами пальцы, потревожив старые шрамы. — Всё в порядке, я просто устал, — глухо произнёс он, опустив голову. — Мне нужно немного отдохнуть от всего этого хаоса. Я... думал, что ты уйдёшь. — Лютик. — Вся моя жизнь связана с музыкой. Сколько себя помню, всегда ей интересовался. Она помогала мне справляться с болью в трудные времена. — Лютик, — тихо позвал Геральт. — Прости меня.       Лютик недоверчиво, с затаённой надеждой, посмотрел Геральту в глаза. — На что похожа жизнь ведьмака? — вдруг спросил он.       Геральт долго молчал, пытаясь подобрать слова, уловить ход его мыслей. Ему никогда не понять Лютика. — Это как… писать балладу без возможности её закончить. Словно у тебя нет права на выбор. — А вот я сделал свой выбор и не жалею. Почти.       Лютик высвободил ладонь из его хватки и протянул руку вперёд. Он светло улыбнулся и провёл указательным пальцем по носу Геральта, спускаясь ниже, к губам. Геральт почувствовал солоноватый привкус крови на языке. — Что ты делаешь? — Я слышал, что если подойти к человеку и нажать ему на кончик носа, то он сразу начнёт тебя любить. — Я не могу тебе ничего обещать, — серьёзно сказал Геральт. — Знаю, — легко ответил он. — Просто позволь мне быть рядом. — Хм...       Образ недалёкого трубадура, ловеласа, пустослова и вечного ребёнка, озабоченного лишь сиюминутными радостями, разбивался о серьёзный взгляд, устремлённый на Геральта. В его светлых глазах он видел непоколебимую решимость. Лютик сделал выбор и был верен себе. Удивительный человек.       Геральт ощущал его прикосновения — и ему это нравилось; он вдыхал его непривычный, но знакомый запах — и ему это нравилось. Он, оказывается, скучал по Лютику. Между ними никогда не было ничего больше того, что приносила им судьба, сводя вместе на короткое время, однако Лютик успел привязать Геральта к себе невидимыми нитями, умело задевая струны его души.       Лютик касался его лица огрубевшими из-за постоянной игры на лютне пальцами, обводя подушечками тонкие шрамы. — В твоём сердце путь, а на теле карта, — сказал он с улыбкой. — Признай, что скучал по мне.       Геральт лишь хмыкнул, закатив глаза. Скучал ли он по вечной болтовне, бренчанию лютни, вечерам у костра и пению Лютика?       Да, скучал.