Хавроша

Миссис Фигг, шаркая шлепанцами, тихо брела по Тисовой к улице Магнолий, на которой она, собственно, и проживала вместе со своими кошками. Проходя мимо четвёртого дома, она притормозила и вытянула тощую, дряблую шейку над живой изгородью, заглядывая в сад Дурслей. Её серенькие влажные глазки тут же нашли искомый объект — худого мальчика в поношенной и дырявой, на пару размеров великоватой одежке. Держа в тонких руках явно тяжеловатую для него мотыгу, Гарри с усилием дренажировал почву на грядках, готовя их под посадки для новых цветов. Со стороны дома донесся скрип открываемой двери, и мощный, раскатистый бас громыхнул на весь сад: — Мальчишка! Гарри поднял залитое потом лицо, локтем отер щеку, оставив на ней черные разводы грязи, воткнул мотыгу в землю и неуклюжей рысцой побежал к дому. Миссис Фигг проводила его взглядом и удрученно покачала головой — жаль, но придется огорчить Дамблдора, написать ему, что мальчика держат в черном теле, заставляют работать, одевают в обноски и, похоже, недокармливают, вон какой худенький… И с этими печальными мыслями добрая старушка пошаркала домой, к своим котикам, с которыми переехала сюда пять лет назад по просьбе Дамблдора. Гарри же, войдя в дом, на ходу содрал с себя старую рубашку Дадли, которую надевал для работы в саду, скомкав её и швырнув в чулан, прошел на кухню, куда его позвал дядя. Вопросительно глянул. Вернон вместо ответа ткнул пальцем на открытое французское окно. Там на низеньком подоконнике сидела Талия, а перед ней лежала здоровенная дохлая крыса. Гарри тут же посмотрел в потолок, надеясь, что мама ещё не встала. Судя по тишине — она пока изволила почивать. Кивнув отцу, Гарри торопливо достал из-под мойки черный полиэтиленовый мешок и пошел убирать кошачий трофей, пока мама не увидела. Вернон же, допив кофе, собрал остальные бумаги в портфель и отправился одеваться на работу. Крысу Гарри отнес к мусорным бакам на внешнем дворе, проводил глазами папин автомобиль, вернулся в дом и тщательно вымыл руки с мылом, не забыв про лицо. Потом осмотрел кошку на предмет ран, ничего не нашел — Талия охотилась аккуратно — снова помыл руки, уже после кошки, и стал готовить маме чай. Приготовил и понес наверх, точно подгадав со временем — Петунья уже сладко потягивалась, с удовольствием вспоминая какой-то интересный сон. В дверь привычно постучались, и вошел Гарри с подносом. — Доброе утро, мамочка! — нежно пропел он. — Доброе, — расплылась в улыбке Петунья. Гарри подошел и поставил ей на колени поднос с чашкой утреннего чая и эклером на блюдечке к нему. Эклер был вчерашний, но Гарри подогрел его в микроволновке и теперь он пыхал жаром и источал ягодный аромат джема. Как мы видим, просьбу Гарри Дурсли исполнили — официально усыновили мальчика. И в детском маггловском паспорте теперь стояло имя — Гарри Эванс-Дурсль. Но так как не-магический мир мало чем влияет на мир магии, то для волшебников Гарри так и оставался Поттером. Поэтому ТАМ никто ни о чем не подозревал и все терпеливо дожидались одиннадцатилетия национального героя маг-Британии и его прибытия в Хогвартс. Прошел ровно год с того дня, когда Гарри случайно нашел Пирса. Родичам пришлось рассказать ему, что он волшебник, и Гарри понял, что означает странная фраза насчет превращения чашек в крыс — это вовсе не цирковые фокусы, его биологическая мать действительно колдовала и вот так, садистски и неумно, шутила над сестрой-магглой… Сегодня — день рождения Дадли, и в гости к обеду должна приехать тётушка Мардж, поэтому Гарри оставил маму наслаждаться выпечкой и чайком, а сам пошел протирать от пыли комнату и застилать постель свежим бельем для гостьи. Тётушка Мардж приехала не одна, а с собакой — толстым криволапым бульдогом. Песье вторжение очень не понравилось законной владелице дома — Талии. Злобно зашипев, кошка выгнула спину и вся так распушилась, что стала просто огромной… ну, бульдогу она точно показалась размером с бенгальского тигра. Но Злыдень был храброй собакой, ну ещё бы, английский-то бульдог… Припав на передние лапы, Злыдень басовито гавкнул, миролюбиво виляя задом в помощь культяпочке хвоста. Шипение Талии стало на тон ниже, кошка оценила храбрость пса и сменила гнев на милость. — О-о-о, Петти, дорогая, это же мау! — воскликнула Марджори, внимательно глядя на кошку. — Как же я раньше не заметила? — А ты к ней и не присматривалась никогда, — заметила Петунья, подходя. Тётушки обнялись, символически чмокнув воздух возле щёк. — Но ты хоть котят разводила? — спросила Мардж. — Учти, они очень дорогие. Петунья на это лишь плечами пожала, за годы она привыкла к Талии и не считала её чем-то экзотическим, проще говоря, кошка стала своей в доску… — Но, Петти! — Мардж взволнованно всплеснула полными руками. — Ведь всем известно, что в Древнем Египте кошка считалась священным животным. Ее считали божеством, ей подносили дары, а при смерти даже мумифицировали! Проводя раскопки в древнем городе Бени-Хасе, археологи нашли мумии двухсот тысяч кошек в саркофагах из драгоценных металлов. Считается, что это и были прародители современной кошки египетской мау. Кстати, Петти, а ты в курсе, что в переводе с древнеегипетского «мау» означает «кошка»? И одной из характерных особенностей египетской кошки являются «подкрашенные» кошачьи глаза в стиле этой… как её?.. а, Нефертити. А ещё, представь, примерно сто лет назад заводчики из Европы решили воссоздать эту породу, но их планам помешала Вторая мировая война. Так что современная история данных кошек началась в пятидесятые годы двадцатого века благодаря княгине Наталии Трубецкой. В то время княгиня жила в Италии, где и создала питомник египетских кошек «Фатима»… — хм, что за идиотское название?! — и в тыща девятьсот пятьдесят восьмом году зарегистрировала породу в FIFe. Позже за «массовое производство» мау взялись американцы, которые и по сей день являются передовыми специалистами породы. Цена этих кошечек довольно-таки высока, поэтому в Европе, а особенно в дикой, невежественной России встретить их — большая редкость… К концу этого длиннющего монолога Мардж была совершенно красная и потная, тяжело дышала и пыхтела. Гарри на всякий случай принес с кухни стакан с водой и пузырёк с таблетками нитроглицерина — кто её знает, вдруг удар тётку хватит… Петунья виновато покосилась на драгоценную кошку — нет, она не занималась разведением египетских мау. Краем глаза Мардж увидела стакан, выхватила из руки Гарри и в один глоток ополовинила его. Отдышалась и спросила: — Ну так что, Петти, котята есть? Петунья смущенно покачала головой: — Нет. Да и поздно уже, наверное… она девять лет у нас живет. — А что, котят не приносила? Совсем? — Да нет, вроде… я бы заметила. — Так она что, стерилизована? — Не знаю, Марджи, — пожала плечами Петунья. — Она попала к нам уже взрослой. Тут Гарри решил оставить взрослых и ушел к себе в чулан под лестницей, где быстренько навел порядок и снова убежал в сад. Ну не мог он без дела сидеть, обязательно надо было чем-то занять руки и голову, так что Гарри засучив рукава принялся высаживать в подготовленную землю луковицы тюльпана. Работать он любил, причем неважно чем, руками ли, ногами… Гарри в охотку брался за любое дело: прополка ли растений, пересадка ли, мытье ли машины или вырезание из картона аппликаций. К каждому делу он находил своеобразный подход. Например, моя машину, он представлял, что моет индийского слона, доброго и спокойного слоника, лежащего на животе, и, намывая капот, мальчишка вдохновенно приговаривал, уносясь куда-то в сказочную Индию на крыльях фантазии: — Оу, ты уже свернул свой хобот, высокочтимый Раджа? Прекрасно, дорогой слоник, полежи вот так, а я тебе лобик щас надраю… И ведь надраивал же… Соседи щурили глаза от солнечно-зеркальных бликов и по нескольку раз спрашивали у Вернона: — Эгей, Дурсль, ты ж недавно колымагу сменил, неужели новую купил? А Вернон знай маслится и горделиво оглядывает свою старую телегу, отдраенную руками племянника до состояния «только что с завода». Или, например, моет Гарри пол. Так и здесь он без фантазии не обходится — наденет щетки на ноги и давай ездить по паркету, как по катку в Ледовом дворце на фигурных катаниях. Сорняки в клумбе пропалывал и каждой травинке выговаривал: — И куда ж ты лезешь, паразит? Холоп, как ты посмел вторгаться на двор Её Величества Розы Амстердамской?! Ну-ка пошли прочь, отребье! Или: — Ах ты негодяй, ах ты… месье Терн, защищайтесь! И Гарри, издав воинственный вопль, с тяпкой наперевес кидался в самую гущу терновника аки мушкетер со шпагой на грозного колючего противника. Посадив луковицы, мальчик выпрямился и довольным взглядом окинул свою «плантацию», сейчас он играл, понятное дело, в богатого плантатора, пришедшего оценить работу своих работников. Благодушно покивав, он обратился к воображаемому слуге: — Ну, Джим, прекрасная работа. Люцерна выглядит аппетитно, не так ли? И тут же ответил самому себе, переключаясь на роль работника: — Конечно, масса, моя тоже рад. А как обрадуются коровушки, масса, уи-уи-уи… — Знаешь, Гарри… тебе бы в театральный пойти! — раздался сзади ехидный голос Дадли. — Глядишь, Гамлета дадут… — Кто бы говорил, — беззлобно откликнулся Гарри, оборачиваясь к брату. — Выспался, Большой Дэ? С днём рождения! — И тебе того же… — буркнул покрасневший Дадли, ежась под пристальным взором Гарри. Тот оглядел его плотную фигуру, затянутую в жакет, строгую рубашку с галстуком и светлые бриджи с сандалиями, и хмыкнул: — Даддерс, ты бы поменьше налегал на тортики, из одежды же вылезаешь! Спорим, вся эта красота, что сейчас на тебе, уже через неделю будет на мне… — Ещё чего, — надувшись, как хомяк, пробурчал Дадли. Дадли вообще-то всегда был толстым, но если раньше это объяснялось младенческой пухлостью, то начиная с семи лет его жирное тельце начало привлекать нежелательное внимание школьной медсестры. А когда стало совсем очевидно, что Дадли вырастает в полного мальчика, врачи забили тревогу. Замучили Дадли расписаниями диет, достали родителей звонками и претензиями. Пугали диабетом, которого, к счастью, не оказалось ни у Дадли, ни у его отца. Просто Дадли был Дурслем и ген полноты передался ему по наследству, если можно так выразиться… Ну а он, в свою очередь, на издевки научился использовать свой немалый вес, и с его пудовыми кулаками познакомилась не одна ехидная рожа. Гарри тоже получил пару раз за слишком наглые шуточки по поводу широкой кости. Закончив с делами в саду, Гарри прибрал инструменты и, войдя в дом, принял душ, после которого нарядился для праздника в бриджи и пиджачок на тросточках. Тщательно зачесал смоляные кудри, скорчил рожу своему отражению, поковырял пальцем прыщ на носу, потом в носу, для профилактики. После чего вредным голосом пропел-продекламировал стишок, приготовленный в подарок для Дадли, кривляясь перед зеркалом и следя за тем, чтобы не переборщить с гримасами. Влажной дробью летя в унитаз, На какашке наездником дивным, Повредила бактерия глаз И упала зарядом противным… И сползая слюдой по трубе, Она слезы лила неустанно О несчастной бактерьей судьбе И что так поступать не гуманно. И еще, что жизнь не удалась, А она так стремилась к полету И потомством не обзавелась В подготовке к всеобщему слету. Слет бактерий — сплошная беда, Сливом слет стал совсем уж внезапно, Сфинктер вслед хохотал, навсегда Провожая в полет поэтапно. И когда белый свет навсегда Заменяется бурным потоком, Ты поймешь… никогда-никогда Не бывать тебе в мире жестоком. Не бродить по желудкам людей И в кишечнике ей не кататься, Там прошел а-биотик, злодей, Чтоб бактериям не размножаться. Там дисбак головенку поднял, Там пустынная местность повсюду, Ах зачем же он искоренял Тех, кто верен был доброму люду. И теперь добрый люд в себя влил Много-много «бактериев» разных, А-биотик он не похвалил, Обвинивши в грехах несуразных. Снова дробью летят в унитаз На какашке наездником дивным Те, с кого начинался рассказ, Ставши снова лишь калом противным. Пропев последний куплет, Гарри задумался — а не сменить ли кал на каку? — но тут же сообразил, что кака женского рода и придется весь стихоряд менять… Ну, собственно, он зря переживал. Дадли стишок понравился, он хохотал и хрюкал, правда, взрослые отчего-то краснели и давились… Но ругать пацана не стали, у англичан то ещё чувство юмора.