***
В комнате Генриетты царила тишина - хозяйка сычевальни напару с прыщавым другом продолжали мирно сопеть, совсем растеряв всю готичность. От неё остались только следы несмытого из-под глаз размазавшегося карандаша. Майкла с Фирклом в комнате не наблюдалось совсем. Спальня смешивала в себе запахи благовоний, сигарет и горелых спичек, и обычно Маршу нравилась эта смесь, казавшаяся ему уже родной, но сегодня она стала удушающим дурманом. Гот не знал, с кем ему поговорить, и уж тем более не собирался никого будить - Генриетта за такое могла банально отравить его кофе при случае. Девушка и так всегда была злопамятной, так стоило ли упоминать о том, что происходило с готессой, когда она не высыпалась? Но поговорить до жути хотелось хоть с кем-нибудь - казалось, ещё секунда, и Марш просто свихнётся, накрытый огромной лавиной из собственных раздумий. Среди мягких, но тяжёлых снежных комов лавины часто появлялись огромные отколовшиеся куски льда, при любой возможности готовые разрезать голову гота на две красивые, но несимметричные половинки. Да и не такие уж красивые, на самом деле. Размышления перекручивались в мозге, и без того забитом болью и страданиями, в тугой узел, рискуя разорвать его изнутри. Марш свернулся в излюбленном кресле, притянув колени к груди и опустив на них пульсирующую от боли голову. Мигрени начали постепенно отпускать его ещё около месяца назад, но сейчас головная боль вдруг накатила новой волной, заставляя чуть ли не скулить. Стэну, как истинному готу, нравилась боль, но скорее как ментальное понятие, но точно не сильные непрекращающиеся мигрени. Пульсация в висках, начавшаяся ещё в школе и почти незаметная поначалу, стала набирать силу и уже отдавала где-то в ушах. Неожиданно стало жарко. В пропитанную запахом дыма и кофеина комнату бесшумно вошёл Майкл, держащий в руках кружку. Он тихо хмыкнул, поняв, что даже не заметил, когда пришёл Марш. Тот не услышал его хмыканья, полностью поглощённый болью, к большому сожалению, не душевной. - Ну как, уже наигрался в собачку Брофл?.. - начал он язвительно, но остановился в нерешительности, вовремя заметив состояние друга. Он, конечно, хотел казаться бесчувственным и злым, но никогда не был таким, уж тем более для Марша, и ненавидел это. Майкл не был глупым, так что логическая цепочка быстро сложилась в его голове, но он на всякий случай решил поиграть дурачка. Подойдя к другу со стороны ссутулившейся спины, сухо спросил, - Что-то произошло? Стэн испуганно вздрогнул, похоже даже не услышав, как к нему приблизились. Майкл заметил, как друг украдкой вытирает глаза, прежде чем обернуться, и молча поджал тут же побелевшие от давления губы. Всё стало очевидно и прозрачно, как пруд Старкс летним днём, и где-то в глубине души уже закипала мрачная ярость. Всё же Майкл перестал бы зваться Майклом, если бы не сохранил безучастное выражение лица. - Давай, рассказывай, - устало вздохнул он, садясь на маленький складной диванчик и опустив горячую кружку на бедро. Гот приглашающе похлопал по дивану рядом, и Стэн без вопросов перебрался к нему. Всё же сидеть в кресле напротив было не так приятно, как под боком - так это скорее напоминало приём у мозгоправа. А сидя рядом, Марш мог в любой момент незаметно прижаться к тёплому боку друга. Майкл не любил, когда его пытались использовать в качестве обогревателя, но сейчас просто не позволял себе возражать, видя плачевное состояние Стэна. Тот начал неуверенные жалобы на Кайла и те неприятные, по мнению Марша, вещи, что он сказал. Майкл потерянно молчал, по старой привычке не перебивая, давно натренированный на нытье Тельмана. Больше самой сути рассказа и злости на Брофловски спокойствию гота мешало только то, что сейчас Стэн умиротворённо и доверчиво прижимается к нему, положив голову на плечо и бормоча возле уха. Обычно тот позволял себе такое только с Генриеттой, и то наедине, потому что девушка давно стала для него старшей сестрой. Не родной, но настоящей старшей сестрой, что сложно было сказать о той же Шелли. Майкл тихо хмыкнул, поняв, что сейчас казался Маршу кем-то вроде старшего брата. Скорее всего, друг считал его таким всегда, и лучше от этого не стало. - Чувак, это несправедливо, - выцепил Майкл фразу из бессвязного потока мыслей друга и тут же уголок его губ нервно дёрнулся. Злость, подавленная близостью Марша, снова дала о себе знать. Старший сказал бы Стэну, что действительно несправедливо, у него было невероятное количество примеров. Например то, что друг влюбился в такого придурка, который, пусть и неумышленно, причинял ему боль столько времени, а Майклу приходилось просто беспомощно наблюдать за происходящим? Или, может, то, что этот самый друг сейчас доверчиво прижимается к нему, Майклу, жалуясь на свою невзаимную влюблённость? Сердце от этих мыслей начало перекачивать кровь в два раза быстрее, снова наполняясь мрачным гневом. Несправедливо, значит. Майкл прикрыл глаза и закусил губу, глубоко вдыхая и для успокоения зарываясь пальцами в мягкие волосы друга. Тот был и не против, давно привыкший к этому и в данный момент с упоением рассказывающий о своей боли, да ему просто было не до посторонней руки на затылке, в общем-то. Всё же поэтому готы продолжали общаться - они были достаточно открыты, чтобы рассказывать о своей боли. Потому они и были готами. Так ведь? Майкл уже не был в этом уверен. Попытки делиться болью в большинстве случаев оказывались односторонними, и больше всех выслушивал всегда именно он. И меньше всех, как ни удивительно, именно Стэн. Даже Фиркл иногда снисходил до того, чтобы выслушать друзей, тогда как Марш любой повод поговорить сводил к нытью. Хотя Майкл не стал бы противиться, если б каждый раз во время своих страданий тот прижимался бы к нему вот так. В конце концов, он имеет полное право выразить боль от безответной любви. Все имели право, просто не всем это было нужно. Да и Майкл, если ему это вдруг станет так необходимо, всегда может обратиться к Питу. Но не будет. У того тоже достаточно своих проблем. Тем временем Стэн рассказывал всё спокойнее, умиротворённый теплом друга и ладонью, гладящей его по голове. В скором времени он уснёт на плече затаившего дыхание Майкла, а проснувшаяся Генриетта будет ругать их за то, что они своим гейством портят мрачную атмосферу её комнаты.***
Айк не любил оставаться один. В одиночестве некого было выводить из себя глупой наглой улыбкой, а значит и улыбаться причины не было. А если он не видел кого-то, кому можно улыбаться, мысли Брофловски тут же захватывали уставшее сознание, атакуя в самые слабые места. Наедине с собой находиться было невыносимо тошно, поэтому Айк старался держать хоть кого-то в поле зрения, чтобы не терять раздражающую улыбку. Обычно этим кем-то становился Кайл, но сегодня тот по какой-то причине заперся у себя в комнате сразу, как пришёл со школы, и почти не выходил. Родителей дома не было, а оттого и улыбаться было некому. Оставалось только погрузиться в выполнение унылой и до невозможного простой домашки, чтобы у мозга оставалась хоть какая-то деятельность, отделяющая его от убийственного самобичевания. Иногда Айку казалось, что с подобными проблемами он вполне мог бы вписаться в компашку готов, но едва ли выразил бы эту мысль правильно, сразу же начав защитно улыбаться и подшучивать. Он не мог говорить так же сухо и депрессивно, как они, на людях ухмылк появлялась сама собой, особенно в самые тяжёлые для парня моменты. Она была словно защитной реакцией, возможностью показать себе и близким, что у него всё в порядке. От вида учебников становилось тошно, и Айк просто залез в кресло с ногами, взяв первую попавшуюся книгу. Эскапизм не был хорошим решением, но всё же помогал отвлечься даже лучше игр. Из-за этого он не сразу обратил внимание на посторонние звуки со стороны окна. Они неестественным нарушителем пробирались в построенный книжный мир, словно вплетаясь в вытканное полотно фантазии. Брофловски рассеяно поднял голову, пытаясь понять, не померещилось ли ему, но звук раздался снова. В первую очередь Айк решил, что это какая-нибудь птица, потому что очень сомневался, что кто-то может достать до окна второго этажа. Тихо хмыкнув, он снова уткнулся в книгу, но громкий резкий удар раздался ещё сильнее. Решая согнать надоедливую птицу, Айк поднялся с кресла. Птиц с той стороны не сидело, и он увидел только своё уставшее отражение в стекле. С сомнением открыв окно, он оглянулся. Никаких пернатых по-прежнему не было и на метр. Только собравшись закрыть окно, Брофловски увидел три белых пятна на фоне газона. Приглядевшись, он понял, что это лицо и руки. Стоило приглядеться получше, как оказалось, что они принадлежали Фирклу. Над ним нависало облако сигаретного дыма, окутавшее темноволосую голову. Гот махнул казавшейся белой рукой и прошипел из темноты: - Выходи. У тебя пять секунд, придурок, или я ухожу. Брови Айка растерянно поползли вверх, а улыбка растянулась сама собой. Он крикнул довольное "Сейчас!" и захлопнул окно, кинув взгляд на настенные часы. Полдесятого - не самое подходящее время для прогулок, но какая разница, когда зовёт тебя Фиркл? Брофловски поспешно накинул привычную тёмную толстовку и чёрные джинсы и выскочил из комнаты, выключая за собой свет. - Бро, я ушёл, - крикнул Айк Кайлу, метнувшись к лестнице. Старший Брофловски ничего ему не ответил, да и было всё равно на самом деле. Прекратил свои метания Айк только когда остановился рядом со Смитом, излишне резко затормозив. Фиркл в ответ на широкую наглую улыбку наградил его мрачным взглядом. - Заброшка? - Ты чего радостный такой? - Фиркл щурится с подозрением, выдыхая дым. - Рад, что ты решил прогуляться. - Считай, я тебе одолжение сделал, - поморщился он. От взгляда на гота Айк снова засиял и пообещал, что именно так он и будет думать. Брофловски не был уверен, улыбается он по привычке или потому что на Смита смотреть настолько приятно, но это действительно ему нравилось. Весь такой трагично-мрачный, одетый в чёрное и курящий, с падающими на лицо волосами, Фиркл трогал что-то в глубине души. Такая приверженность к готичности была глупой, но, думая об этом, Айк чувствовал себя настолько нелепо влюблённым, что забивал на такую ерунду. Подобная мрачность делала Фиркла Фирклом, и Айку было достаточно этого. Снова вспомнилось ощущение чужой помады на губах, и Брофловски тихо прыснул в смешке. Всё же Смит целовался хорошо, как для гота. Тем временем Фиркл крутанулся на пятках и направился куда-то в темноту, даже не пытаясь позвать никого за собой. Дэмиен и Айк без вопросов пошли за ним, вот только Торн проворчал что-то про готское чувство собственной важности. *** Крыша встретила их влажностью от расстаявшего не так давно снега, свежестью воздуха и полутьмой. В небе, обьятом низкими чёрными облаками, изредка зажигались яркие звёзды. Где-то в разрывах между тучами-островами блестел полукруг луны. Холодный воздух пронизывал лёгкие и пробирал кожу мурашками. С крыши заброшки можно было разглядеть весь Сауспарк - не так далеко блестел, отражая луну, пруд Старкс, на самой окраине городка виднелось кладбище, дома чередовались с елями. Айк ещё в детстве замечал, сколько их растёт по всему городу, но не представлял, что их так много - зелёные верхушки сливались в рябящее полотно, пятнистое из-за света фонарей и окон. То и дело появлялись движущиеся жёлтые пятна - поздние водители ехали домой или из дома, сопровождая дорогу фарами. Айк опустился на влажную крышу, не особо беспокоясь о состоянии штанов - грязь и влагу на чёрном было видно не так сильно, да и не сказать, что его это волновало. Брофловски поднял взгляд на небо, или сделал такой вид - наверху не на что было смотреть. Звёзды попрятались за тучи, а от луны осталось размытое жёлтое пятно, едва пробивающееся сквозь тяжёлую чёрную пелену. Поэтому Айк незаметно перевёл взгляд с неба на стоящего неподалёку Фиркла - там, по крайней мере, точно можно было найти что-то, что, в отличие от туч, привлечёт внимание. Мрачно разглядывающий что-то в глубине чернеющего за зданием леса, с сигаретой в зубах, Смит своим внутренним мраком словно выпадал из общей картины мира, блекнущего на его фоне. Розовый и сопливый, полный надежд и мечт, мир просто не мог тягаться с Фирклом - гот смотрел в непроглядный мрак и курил. Это было так по-готски и так по-фиркловски. Сейчас у него перед глазами целый город, бликующий светом фонарей, фарами машин и витринами магазинов - и вот он, Смит, повернувшись ко всему многообразию спиной, заглядывает в тьму души, тьму мира - единственное, что на самом деле правдиво, то, что прячется за этой розово-ванильной показушностью. Мрачный и сильно задумавшийся, то и дело глубоко затягивается. Айк невольно загляделся на парня - тому из-за падавших на лицо волос казалось, что Брофловски продолжает смотреть на небо. Да и плевать ему на самом деле было, на что там глазеет этот конформист. Погружённый в собственные раздумья, он перестал придавать значение происходящему вокруг. Это всё ненастоящее, то, что потеряет остатки смысла лет через двадцать - Фиркл был уверен, что не доживёт и до сорока. Если мир не перестанет существовать ещё раньше из-за тупости человечества. Айк и близко не мог догадаться, о чём думает Смит, но его траурный обращённый к лесу взгляд многое говорил. Это то, что понравилось Айку и во что он продолжает падать? Утопать с головой без возможности вынырнуть? Он не знал и не хотел знать. Было достаточно тех чувств и эмоций, накрывающих как цунами, что вызывал один взгляд на главного нонконформиста. Трепет в груди и одновременно... присутствие мрака? Будто одним своим видом Смит заставлял задуматься о том, какой мир на самом деле - депрессивный и мрачный, как и сам гот. Влюбляться в готов было опасно - даже того не желая, вы наверняка разобьёте свои розовые очки. А вам наверняка разобьют сердце. Айк тяжко вздохнул и перевёл взгляд на заблестевшие в просветах между тучами звёзды - даже они не казались настолько яркими и романтичными, какими выглядели в детстве. Просто куски камня, летающие в атмосфере, как и любой другой космический объект. Разве что, в отличие от Земли, на них никогда не было человечества - в этом их явное преимущество. Там даже воздуха не было. Кажется, Земля, поняв свою ошибку, огромное количество лет после зарождения первых людей пыталась избавиться от них, как от ненужных паразитов, и с завистью смотрела на планетных подружек. Люди для неё стали кем-то вроде назойливых мух или вшей, и она как могла старалась лишить их возможности жить. Но люди справлялись намного лучше неё. Фиркл щелчком пальцев отправил скуренную до бычка сигарету с края крыши. Он аккуратно присел на грязный бетон, брезгливо морщась. Всё же ему не привыкать сидеть так - полжизни гот провёл на площадке за школой, но одно дело площадка, где, в крайнем случае, можно было забраться в сухость под навес, и совсем другое - сырая крыша, усыпанная с помощью ветра занесёнными осенью начинающими гнить листьями, валяющимися повсюду пустыми бутылками и промокшими окурками. Грязь, хоть и была частью мира, отравляла его внешнюю ванильность, поэтому всё было не так плохо, наверное. - Как там у Стэна дела с его проблемами? - прерывая неловкое молчание, поинтересовался Айк, отвлекаясь от мрачных мыслей. Ситуация его слегка волновала, и он хотел узнать хоть что-то, но Марш ещё в прошлый раз сказал ему не вмешиваться, а Кайл последнее время из комнаты почти не выходил, что уж говорить об общении с младшим. - Спроси у своего конформистского брата, - внезапно резко ответил гот, кривясь, - Заебали они меня оба. Один ноет, другой... другой тема нытья. И я не знаю, что хуже. Бедная Генриетта, каждый день это выслушивает. Хотя она тоже заслужила. Айк растерянно вскинул бровь, изумлённый внезапной эмоциональностью и разговорчивостью Смита. Похоже, это одна из немногих тем, которые его ещё хоть как-то тревожили. Всё же с этими людьми он провёл большую часть своей жизни, и надо было жаловаться на готов кому-то, кроме них самих. Они многое слышали о себе, и чаще всего именно друг от подруги. Внезапно разозлённый Фиркл, собираясь сказать что-то ещё, устало зевнул, прикрыв напомаженный рот ладонью. Айк неловко отвёл взгляд - в эту секунду Смит выглядел непростительно милым для гота, и Брофловски сделал вид, что не заметил этого. Всё же губы тронула смущённая улыбка, почти незаметная в темноте. - Спать хочешь? - догадался он, скрывая умилённую интонацию, которую Фиркл точно бы не оценил. Тот только закатил уставшие глаза на это высказывание. - Я никогда не хочу спать. Сплю только потому что организму надо. Я ж не эмо, в конце концов, чтобы суициднуться, к тому же так тупо, - выплюнул он, заметно бодрясь. Всё же спать он хотел невероятно, и это было очевидно. Айк снова подавил желание улыбнуться, такой нелепой казалась фраза. - Правда что ли? А по ночам ты чем тогда занимаешься, когда организм не хочет спать? - тихо рассмеялся он, лукаво блестя глазами. Фиркл отвернулся от него в сторону леса - радостная улыбка резала глаза. Смит красноречиво промолчал. Брофловски продолжал улыбаться, но в душу закралось неясное беспокойство - бахвальство это, конечно, неплохо, но если Фиркл действительно спит всего пару часов, это не слишком хорошо. Айк подавил эти мысли - организм Смита это организм Смита, и гот имеет полное право лишать себя сна, если надо. Хотя прогулку на заброшку предложил Айк, а это уже напрягало, заставляя чувствовать вину. - Так ты... твой организм сейчас спать не хочет? - на всякий случай поинтересовался канадец в неуверенности, - Выглядишь уставшим. Фиркл хотел снова съязвить, но, как бы ни пытался, не смог подавить ещё один зевок. Тут же он отрицательно замотал головой, словно опровергая тот факт, что сидит и внаглую зевает после вопросов о сне. Айк вздохнул, решив не придираться к этому, но это не уменьшило его волнения об однокласснике.