конформист из джерси

      За дни лежания в больнице Стэн понял, что... да ничего он, блять, не понял. Жизнь оставалась такой же отстойной, не изменяла своим правилам, а он всего лишь потратил несколько её дней на очередные тупые страдания. Его обещали продержать здесь не слишком долго, просто пока швы не затянутся достаточно, чтобы Стэна можно было отпустить. Им не интересно, почему он здесь и как к этому пришёл, не интересно, что с ним, они всего лишь выполняют работу - сидят с очередным бездушным уродом, который пришёл в больницу, тратит их время и однажды уйдёт. Как и врачи просто зашивали его порезы, как и порезы других больных подростков, а Стэн всего лишь добавил им работы, неблагодарная тварь. Прошла всего пара дней, а Марша уже воротило от этих одинаковых видов на потолок, в окно, на стены и пустые кровати, воротило от коробки собственного сознания. Он, конечно, мог выйти в общий холл, но там постоянно галдела толпа больных детей, сбегавшихся в общую кучу из разных палат, и противные медсёстры с кислыми минами. Попробуй не раздражаться в таком положении. Стэн им даже немного сочувствовал, но они сами выбрали такую работу. Из-за снующих туда-сюда людей гот старался пореже выходить из палаты. Пытался развлекать себя чтением каких-то книг в интернете, просмотром сериалов и аниме, но это всё до тошноты скучно, бессмысленно и вообще раздражает. Всё одинаково, всё предсказуемо, точно так же, как тянулись его больничные. Развлекали только редкие посещения матери и отца, переживающего по-своему, но и те долго у него не засиживались по понятным причинам. Так Стэн и прозябал в одиночестве и тоске, пока не пришло одно-единственное уведомление общего чата. "стэн каКОГО ХУЯ" Генриетта использовала капс в исключительных случаях. Вслед за её сообщением начал что-то печатать уже Майкл. Что-то внутри оборвалось. Стэн всегда думал о самом плохом, но сейчас он даже не выдумывал проблему из воздуха. Майкл всего лишь интересовался, что произошло, а Биггл продолжала печатать, и что-то подсказывало Стэну, что сообщение будет далеко не таким спокойным, каким казались бегающие по экрану точки.

***

Бывает в жизни такое, что вроде бы всё спокойно, всё предсказуемо, всё как всегда, но что-то не даёт насладиться покоем. Какая-то назойливая мысль щекочет что-то под черепом, заставляя чувствовать неясную тревогу и желание расчесать кость головы насквозь, лишь бы вытащить из мозга этого раздражающего червя. Часть дня Марш просидел как на иголках. Генриетта всё ещё была не в городе, и это немного приуменьшало количество светящих ему пиздюлей, но остальные готы обещали зайти к нему. С одной стороны, он был рад видеть их, а с другой - всё остальное. Перспектива обсуждать произошедшее с друзьями Стэну не улыбалась, но у него, похоже, уже не было выбора. Это подтвердилось, когда в дверь палаты застучали. Марш подорвался, слыша за дверью приглушённые указания, которые даёт кому-то медсестра, и вслед за ними знакомый невоодушевлённый голос. В открывшуюся дверь вошёл Пит, и Фиркл прошмыгнул вслед за ним, медсестра же ушла куда-то, сквозь дверной проём смеряя их последним подозрительным взглядом. Не каждый день к ней толпами обращались эмо, они обычно лежали по одиночке со вскрытыми венами. Готы неуверенно устроились на соседней кровати, которая, похоже, начинала привыкать к постоянному приёму посетителей. - Привет? - Пит усмехнулся, по традиции начиная разговор. Видно, что ему неуютно, но гот продолжает говорить, понимая, что он - единственный, кто вообще способен сейчас прервать неловкое молчание, - Как дела? Готы презирали подобное конформистское начало разговора, но уж лучше так, чем сидеть и молчать. Стэн потупил взгляд. А как у него могут быть дела? Конечно, лучше всех, и он спешит проинформировать друзей об этом. Тельман едва заметно морщится, но не реагирует, а Фиркл продолжает потерянно молчать, глядя в пол. В обычной ситуации он съязвил бы уже 100500 раз и успел бы получить пиздюлей за это от кого-нибудь. - Когда Генриетта приезжает? - интересуется Марш, стараясь оттянуть момент неприятного разговора, - И как там Майкл? Пит наблюдает за ним с мрачным прищуром, прекрасно видя, что его отвлекают, и Стэн отводит взгляд, не терпя невыносимого зрительного контакта. Ему никогда не нравилось смотреть людям в глаза, а сейчас это просто невозможно. - Через пару дней, - понимая, что Стэна нервирует его взгляд, Пит прикрывает глаза и чуть одёргивает рукава халата. Больничная одежда ему шла, в отличие от того же Фиркла, - Майкл зайдёт к тебе.. в ближайшем будущем, думаю. Стэн видит, как Пит старается держать лицо, пытается не напрягать его своим волнением, но пальцы друга то теребят пуговицы, то крутят кольцо. Он изо всех сил держится, чтобы только Маршу было спокойнее. Фиркл же, кажется, не волнуется, просто растерянно разглядывает узор на ламинате, слушая светские разговоры друзей и не вмешиваясь. Удивительно, что он вообще молчит, вместо того, чтобы поплеваться ядом без причины. Стэн не знает, что ещё можно сказать. Обычно их разговор идёт легко, а если и нет, то молчать всегда комфортно, можно часами сидеть рядом и не говорить ни слова. Сейчас же молчание стоит хрустальной вазой на верёвках, натянутых между ними, и стоит кому-то не то что слово сказать, но не так двинуться, и от вазы не останется ничего, кроме ослепляющих хрустальных брызг. Отчасти Стэн даже рад был, что это ощущается именно так, потому что не хотел поднимать ни одну из тем, по причине которых они сейчас сидят в больничной палате. Стэн, опомнившись, прячет перевязанное запястье за спину. Фиркл, заметив это, поджимает губы, а Пит скептично хмыкает. - Мы, кстати, - неуверенно тянет младший, глядя в пол. Голос его звучит более тихо, чем обычно, - Почти убедили Майкла играть на конкурсе талантов, и если у тебя получилось бы выступать с нами... - Если рук... - язвительно начинает Пит, но осекается, понимая, что это как-то слишком. Он просто чересчур перенервничал. Стэн болезненно кривится и усмехается, прекрасно зная, что Тельман имел ввиду. Как грубо. Вообще-то ему нравилась идея со школьным конкурсом, но теперь она казалась такой бессмысленной. Ну конкурс, ну школа, ну толпа тупых подростков, ржущих над всеми выступающими, ну п.к-директор и Сильная Женщина, пытающиеся всех усмирить, ну п.к-детки, бегающие между зрителями и кричащие по поводу и без, ну бессмысленные выступления. Это, вообще-то, всегда было очень тупо. Каждый грёбаный год в этой школе всё было одинаково, всё было одно и то же, разве что дети п.к-директора и Сильной Женщины становились быстрее. Марш искренне перестал понимать, что они находят в этом. Школьные мероприятия? Сплочение учеников и учениц? Хуйня полнейшая. Всё же он неуверенно пожимает плечами. - Ну, можно попробовать, - ему абсолютно всё равно, но Фиркл слишком долго уламывал Майкла, чтобы просто взять и отказать. Вообще, Стэн удивляется, как старший на это согласился. Он при друзьях-то петь не любил, а тут сцена. Хотя голос у него красивый, неплохо подходит для какого-нибудь дарквейва или другой готской херни. Остаток своего посещения друзья стараются избегать неприятных тем, очевидно, каких, хотя Фиркл морщится очень болезненно, когда ему на глаза попадается чужое запястье. Возможно, он вспоминает своё кратковременное эмо-прошлое и потому переживает по-своему. Что будет, когда придёт Генриетта, Стэн гадать не хотел. А Фиркл, когда уходил, даже обнял его, надо же. И всё же общение немного успокоило, по крайней мере, благодаря отвлечённым темам ему в голову не так часто приходило словосочетание "резать вдоль". *** В жизни Шейлы Брофловски всё всегда было прекрасно. Любящий муж, чудесные дети, замечательные подруги. А стало ещё прекраснее, когда она наконец смогла принять свою Джерси-сторону. Жить сразу стало так спокойно, и ничто её не волнует, и никто её не обижает. А если обижает, она в ответ так обидит, что человек потом три часа проведёт в душе, рыдая. Ну, это просто фишка Джерси, сама Шейла в этом не виновата. Она виновата только в том, что некрасиво завила локон волос и теперь ей пришлось всё переделывать. Желание иметь красивую причёску - тоже фишка Джерси, ничего особенного. Шейла накручивает на плойку тот самый неудавшийся локон (он сам виноват, что не вышел), когда слышит звонок в дверь. Сегодня она не планировала принимать гостей, хоть и любила их, поэтому недоумённо вскинула накрашенную бровь. Причёска была ей дороже, потому Шейла выдернула шнур плойки из розетки и перекинула через плечо, решая не распускать пока волосы, чтобы они хоть на этот раз завились. В таком виде мать семьи Брофловски пошла открывать дверь. На пороге стоял неформального вида растерянный ребёнок, скептично разглядывающий её причёску и её саму. - Ты к Айку? - улыбается Шейла, и после кивка подростка пропускает его в дом. Он, кажется, заходил раньше пару раз, но быстро прошмыгивал мимо любых, кроме Айка, комнат, и даже на кухню вместе с другом не заходил, когда тот делал обоим чай. Сам сын тоже о мальчике особо не распространялся, говоря только, что этот Фрэнк.. или Рик.. или кто-то ещё часто делает с ним домашку. Шейла не стала вдаваться в подробности, с признанием своей Джерси-стороны она начала давать детям чуть больше свободы от неё, хотя бы потому, что у матери семейства появились свои заботы. - У нас общий проект, он не предупреждал? - с полуулыбкой на ходу придумывает Фиркл, разуваясь. Он терпеть не мог общаться с чужими родителями, как и многие подростки, наверное. Ради них приходилось прикидываться милым мальчиком-зайчиком, смеяться с их идиотских шуток и врать так, чтобы ложь сошлась с ложью их детей, чтобы потом не было лишних проблем. Хотя мать Айка ему понравилась, она выглядела довольно-таки по-нонконформистски для женщины её лет, хоть и напоминала молодящуюся женскую версию Кайла. Фиркл ещё многого не знал о чуваках из Нью-Джерси. По указке Шейлы, как мать Брофловски сказала себя звать, Фиркл разулся и поднялся на второй этаж. Комната Айка была заперта изнутри, судя по всему, под ручку была подставлена спинка стула или что-то в этом роде, потому что она даже не проворачивалась, что уж говорить о том, чтобы войти внутрь. Фиркл и сам так делал, когда был дома вместе с матерью, чтобы та не дёргала его лишний раз, а потому понимал, как это примерно работает. Пришлось долго упрямо стучать, пока чёртов конформист не услышит его через свои наушники или что там ещё, из-за чего он такой глухой. - Оставь меня в покое! - рявкнул Айк с досадой и раздражением, которых Фиркл в нём раньше не слышал. В комнате что-то громыхнуло, упало на пол, наверное, и Брофловски тихо выругался, болезненно застонав, - Я же просил! - Это Фиркл, - неуверенно тянет гот, начиная думать, что зря пришёл сегодня, к тому же без предупреждения. За дверью повисла такая тишина, что Фиркл услышал, как внизу Шейла напевает что-то, а на улице проезжает мимо мотоцикл. - Подожди пять сек, - отвечают из-за двери, и Фиркл уже сейчас слышит лживые нотки радости и скрипит зубами. Он готовился к такому поведению, но это раздражало до дрожи. Айк за дверью спешно шуршит чем-то, хлопает ящиками стола, словно пряча что-то или, наоборот, ища. Переминаясь с ноги на ногу, Фиркл сверлит дверь взглядом, начиная думать, что лучше объясниться и свалить, пока не поздно, потому что Айк, кажется, был чем-то серьёзно занят, а может, хочет быстро спрятать что-то. Возится он достаточно долго, пока не открывает дверь с преувеличенно радостным лицом. У Фиркла от одного его вида начинает дёргаться глаз. - Хотел что-то? - улыбается он, пропуская одноклассника в комнату. Внутри всё говорит о том, как быстро возвращал всё по местам Айк - неровно застеленная кровать спешно накрыта пледом, дверца шкафа приоткрыта, на подоконнике лежит высыпавшаяся из опрокинутого горшка земля. Айк, проследив за взглядом одноклассника, тихо ругается и идёт поднимать цветок, на ходу закрывая шкаф. - У меня тут, м-м-м... птица в окно залетела, - быстро придумывает Брофловски, и у Фиркла такое ощущение, будто его ухмылка держится за одну единственную ниточку, подвязывающую уголок губ за ухо. К счастью или сожалению, Айк отворачивается к окну, не давая нормально разглядеть замученное лицо и оставляя себе время, чтобы взять себя в руки. Единственное, что видит Фиркл, когда тот оборачивается - дружелюбная улыбка и сухие глаза с краснеющими веками. Смотреть на это отчего-то очень больно. - Птица, - скептично хмыкает Фиркл, не сводя с Айка подозрительного взгляда. В этот раз он даже не станет скрывать, что прекрасно чувствует, что что-то не так. На это эмпатии Фирклу всегда хватало, но обсудить что-то такое просто нет духу. Да и он не психотерапевт, в конце концов, Смит с собственными-то тараканами в голове справиться не способен. Однажды до Брофловски дойдёт, какой он бесталанный актёр, и перестанет притворяться. С этим Фиркл способен помочь ему. - Ага, птица, - ухмыляется Айк, следя за передвижениями Фиркла взглядом, - Мерзкая огромная ворона. Так ты чего хотел, педовка? От раздражающего слова гота передёрнуло. Фиркл садится на привычное место на столе и следит за одноклассником ответным долгим взглядом. Если Стэн всегда пялился в пол, когда на него смотрели, и не мог терпеть зрительный контакт, то с Айком играть в гляделки можно было бесконечно. До сегодняшнего дня. Сейчас же Брофловски, не выдержав чужого взгляда, отвернулся к полке и принялся перебирать стоящие там книги, чтобы как-то занять руки. - Да просто так зашёл, - пожимает Фиркл плечами, не сводя с чужого затылка острый взгляд. Айк, словно чувствуя это, упрямо не оборачивался, - Я, кажется, не вовремя? Айк оборачивается. По лицу видно, насколько Фиркл не вовремя, он даже, кажется, не пытается это скрыть. Всё же он снова через силу улыбается и пожимает плечами. Улыбка выглядела скорее как жалкая трещина, из-за которой вот-вот развалилась бы маскировка Брофловски. Это жестоко, но Фиркл хочет до последнего долбить эту крохотную трещину, чтобы Айк наконец перестал притворяться. Улыбка выглядела как полотно, которым накрывают разбившихся насмерть людей, или как сетка, с помощью которой в некоторых городах держат кучу мусорных мешков перед тем, как приедет мусоровоз. Всё дерьмо собрано в плотную кучу и прикрыто. Я не вижу свалки, значит, её нет. Чудесная тактика, но до тех пор, пока мусора не накопится столько, что он будет выпирать изнутри. Сколько угодно можно игнорировать это, но рано или поздно свалка станет такой огромной, что её заметят и другие, и тем сильнее придётся прятать свой привычный мусор, с которым уже больно расставаться. Фирклу искренне жаль, что он, скорее всего, первый, кто чувствует это, но потому он и не может оставить Брофловски в покое, хотя непрописной готский кодекс говорит, что он должен отвалить от одноклассника, чтобы тот страдал в одиночестве, если не способен признать проблему и не хочет обсуждать это. - Вполне вовремя, - даже сейчас Фиркл чувствует, что Айку трудно держать спокойный, чуть насмешливый голос, - Я выгнал ворону и всё убрал, так что ничего страшного. "Выгнал ворону и всё убрал". Фиркл этого не понимает, но для Айка это звучит как метафора. Очень неприятная и болючая метафора. Он честно пытается выгнать из своей внутренней, и без того захламлённой комнаты воронёнка, который только ещё сильнее сорит там. Клюёт обои на стенах, портит мебель, крыльями цепляет завалы хлама, которые вот-вот порушатся, как Дженга, и сложатся один за другим, как домино. Айк ловит его и выгоняет в окно, ночами не спит и убирает бардак, который навёл незваный гость, возвращает свой мусор по местам. Казалось бы, ужасный погром - хороший повод очиститься от всего ненужного, но Айк лишь расставляет всё на свои старые места, так, как ему всегда было привычно. Жить в этой комнате уже очень тяжело, но теперь Брофловски не может иначе. И вот воронёнок снова возвращается, громит всё внутри, пытается забрать самое ненужное с собой, чтобы оно не мешалось изнутри, но Айк, продолжая мило ему улыбаться, идёт возвращать то, от чего его пытались избавить, а по пути захватывает ещё что-то, что покажется необходимым и займёт почётное место на пыльной полке, куда Айк даже не заглядывает, но знает, что всё переполнено настолько, что на эту полку теперь ничего не влезет. И он принимается захламлять другую. А воронёнок всё упрямо возвращается. У Айка нет сил бороться с ним, и он просто выделяет птице личную полочку под потолком. Теперь это его собственное место, и забота о воронёнке всего лишь добавляется в список привычных вещей, от которых канадец не хочет и не может избавиться. Обычно воронёнок во внутренней комнате сидит тихо и не подаёт даже признаков жизни, но иногда что-то находит на него и он снова громит всё внутри ко всем чертям. А Айк уже не способен выгнать его, он даже не может убирать всё это, лишь беспомощно наблюдает за тем, как птица рушит привычный порядок, и следит, чтобы его самого не прихлопнуло этим мусором. Разрушив внутри всё, что способен был, воронёнок садится на колено Айка и смотрит осуждающе, так, будто не он только что крушил здесь всё. И Брофловски знает, что виноват тут только он, потому что не способен избавиться и от хлама, и от птицы, а потому только молча поглаживает оперение воронёнка, потому что теперь это единственное, что его успокаивает. А малыш, окружённый болезненной заботой, с каждым днём всё быстрее превращается в большого и сильного ворона, он уже давно свил себе гнездо под потолком чужого сознания, и Айк совсем уже привык к нему, словно к части интерьера. Ворон в ответ ведёт себя тихо, сделавшись совсем ручным, но Айк смотрит на Фиркла, и ворон озабоченно возится в гнезде, расправляет крылья. Он срывается из-под потолка, снова сшибает крыльями предметы, громко истошно кричит, перья летят в разные стороны и медленно планируют на захламлённый пол. Это происходит впервые за долгое время, и Айк уже не понимает, как реагировать, просто беспомощно смотрит на одноклассника и улыбается, этим самым зашторивая окно в комнате сознания, чтобы гот не увидел его внутренний беспорядок. Только шторы тоже давно изодраны и уже ничего не скрывают. Фиркл видит бардак, видит опустившего руки Айка, но не замечает огромную беснующуюся внутри птицу, даже не видит лежащих на всех поверхностях перьев. Всё, что видно сквозь пыльное окно - Айк, не знающий, что делать со своим дерьмом. И всё это выглядит так, словно причина беспорядка - сам Брофловски, и отчасти так и есть, потому что он не смог вовремя выгнать птицу из своей маленькой комнатки души и болезненно привязался к ней. Теперь Айк - полноправный хозяин ворона, он один может ежедневно видеть его, засыпать и просыпаться вместе с ним, следить, как он крушит всё внутри него самого, и уже не пытаться это исправить, принимать как должное. - Ты в порядке? - Фиркл смотрел сквозь пыльное стекло чёрных глаз достаточно долго, чтобы знать ответ на вопрос. Вообще он, как гот, не должен спрашивать подобного, потому что в мире нет ни одного человека, который бы был в порядке в обычном его понимании, а если кто-то и считает, что с ним всё хорошо, то он просто лжец. И всё же Смит спрашивает, потому что смотреть на Айка в таком состоянии невыносимо. И вот он, шанс выпустить ворона. Распахнуть пыльную форточку, впустить в затхлую комнату свежий воздух. Если птица захочет, она может улететь навсегда и оставить Айка с его мусором, а может летать на свободе, но возвращаться ночевать на привычное лежбище под потолком. Брофловски открывает рот, но слова, которые он миллион раз проговаривал в голове по ночам, застревают в горле. Ворон летит навстречу небу, но снова врезается в стекло, собирая пыль изящными перьями, и падает на подоконник. А для Фиркла, смотрящего с другой стороны окна, этой птицы словно и не существует. Айк беспомощно разводит руками, трёт раздражённые от соли веки и насмешливо фыркает. - А почему что-то должно быть не в порядке? - ухмыляется Айк и садится в кресло-каплю, начинает раскручивать её под настороженным взглядом одноклассника, - Это у вас, э-эмо, постоянно проблемы какие-то и мир вас не понимает, а у меня всё заебись. Почему ты вообще спрашиваешь? Айк подключает всё своё актёрское мастерство, но Фиркл ему уже не верит. Молча отводит взгляд и морщится, поведя плечом. - Знаю одного парня, - тянет он. Где-то на дне души снова появляется мерзкое и склизкое чувство от мыслей об этом самом парне, - Который всю жизнь держал всё в себе, хотел казаться сильным, а потом лёг в больницу со вскрытыми венами. Но я рад, что ты не такой, раз у тебя всё в порядке. Эти слова давались Фирклу с трудом. Он ненавидел лезть к чужим чувствам, как и ненавидел приплетать туда других, но Айк упрямо не хотел сдаваться. Это последняя попытка поговорить, если Брофловски и сейчас будет отшучиваться, Фиркл просто махнёт на него рукой. Он даже сейчас не знал, откуда в нём проснулась мать Тереза, что он так хочет помочь. Да и в любом случае он не помог бы, они слишком разные, чтобы понять друг друга, но может быть... может быть! простой разговор заставил бы одноклассника чувствовать себя лучше или хотя бы прекратить защитно улыбаться. Айк тормозит кресло-каплю. Сказанное Фирклом словно проходится по обнажённым нервам, и тот факт, от кого именно он услышал эти слова, заставлял чувствовать себя ещё хуже, будто эти нервы в последствии залили белизной. Айк не знал, о каком там парне говорил гот и существовал ли этот чмошник на самом деле или одноклассник его выдумал, да и было плевать на самом деле. Главное - то, в каком контексте он это сказал. Это больно. Больно думать об этом настолько, что тяжело дышать. Сколько раз Айк думал о том, как проще было бы, задави его внезапно грузовик. - Тебя мистер Мэки покусал? - совсем не весело смеётся Айк, отводя взгляд. Брофловски привык к тому, что Фиркл мог внезапно нагрянуть в гости от скуки, но тот ни разу до этого не решал играть в психолога, хоть и смотрел с подозрением, как смотрят на человека, у которого с минуты на минуту может случиться припадок. - Айк! - Фиркл обещал себе, что отстанет от Брофловски, если тот снова будет отшучиваться, но этот натянутый смех казался просто невыносимым. Айк изумлённо распахивает глаза и смотрит на Фиркла совсем по-новому. Это первый раз, когда тот назвал его по имени, и ощущалось это так, будто ворона заразили бешенством. Птица истошно кричит, бьётся о стены, долбится в окно, из-под потолка падает на пол в попытках разбиться, умереть наконец, чтобы не мучиться больше. Брофловски надеется, что ворон забьёт себя до смерти прежде, чем случайно уронит что-нибудь тяжёлое на его собственную голову, но злополучное "Айк" звенит в ушах, не отпуская. - Я... - Айк, Айк, Айк, Айк, - Правда в порядке, не парься, - Айк, Айк, Айк, Айк, Айк, Айк, Айк... Брофловски словно отдалённо слышит, как собственный голос дрожит, и натянуто улыбается. Не хватало расплакаться на глазах у Фиркла. Это было бы так невероятно жалко. Он уже готов высказать всё, о чём думает всё время, от лёгкой трещины, которую раньше не видел никто, кроме Смита, разползается паутина, скалящаяся острыми осколками хрусталя. Всё же он кривится и молчит. У парней ведь не принято говорить о чувствах, а некоторые из них ещё и слишком гордые для этого, и в итоге они загибаются под двойным слоем удушающей защиты. Хотя у готов наверняка наоборот, они ведь против гендерных стереотипов и всякое такое. Может, поэтому Фиркл и не видит ничего плохого в своём вопросе. А может и видит, но не придаёт значения, это же такая мелочь. А Айк на такое не способен, он потерянно молчит, не зная, какие подобрать слова. - Айк, ты можешь рассказать мне? - вкрадчиво интересуется Смит, явно прочувствовав, на что нужно давить. Он хочет подойти, но продолжает сидеть на столе, боясь сократить расстояние и спугнуть внезапно такого слабого одноклассника, и только смотрит на него спокойно. Фирклу честно не нравится вторгаться в чужую душу, но он старается делать это аккуратно, нигде не навредить. Смит не чувствовал, что вместо этого разрывает там всё в клочья. Вернее, разрывает ворон. Сквозь стекло видит ставшего столь ненавистным человека и впадает в чёртову истерику. Сложно держать себя в руках, когда по сознанию летает обезумевшая птица. Айк судорожно выдыхает и улыбается скорее по привычке. - Рассказать тебе... - тянет он, с каким-то веселящимся выражением лица разглядывая потолок. Это всё так нелепо, - Что ты хочешь услыш... - Мальчики, я пошла! - кричит с первого этажа Шейла, - Чайник горячий, если захотите чай. И не балуйтесь там! Айка передёргивает, он морщится и показывает средний палец куда-то в пол. Снова ему мешают сосредоточиться. Только он почувствовал, что готов выговориться, но нет же! И что это за "не балуйтесь"? Им что, шесть? Фиркл тоже закатывает глаза. Вот поэтому он и не любил ходить к кому-то домой, когда там были родители. И всё же гот снова требовательно и одновременно мягко смотрит на Айка, будто прося продолжить. - Кофе?