...изо льда

      Все разошлись.       Дредвен ставит плошку и кружки: впервые — и себе.       В кружках этих хмельного мёда — до края; притянешь, не отпив, — пренепременно расплещется. В плошке — баливожатина, здорово прокопчённая, пропахшая грибной травой; здесь не поймаешь ни кабана, ни оленя, а в пищу сгодится и гончая, чьё мясо у всех на виду, и эта водная мелочь, лишь бы в ней не было яда.       Дредвен впервые ставит две кружки.       Так и тянет скривиться в усмешке: пила ли она раньше? Что-нибудь да сболтнёт, какую-нибудь тайну да выдаст — столь крепок скайримский мёд.       Хотя, может, то и надо.       Промахнулся: не заметил поначалу блеска в её глазах.       Значит, ей есть что рассказать — так почему бы и не послушать, да и не выпить вместе?       Она говорит, и речь её плавна, но слов порой не понять: сбивается с одного языка на другой.       А переспрашивать незачем. Слова сотрутся быстрее смысла.       ...Но может статься, что крепкий мёд смоет с памяти всё?       Да и пусть.       Она говорит, и до него наконец доходит, о чём же.       Вот теперь можно хотя бы дëрнуть уголком губ: такие кости из сундуков показываются ой как редко. Жаль будет, если совсем рассыплются.       (Сам по молодости шёл на дикое даже для родных земель, было время...       До весны далеко — сколь берёзу ни кромсай, сколь ни лезь под кору, не приникнешь к ней, не достанешь сока, а родники с водой, от которой ноют зубы — все позади.       Что же тогда спасало?       Убьёшь волка или оленя — вот тебе еда, над огнём подержи — кровь спечётся, а не хочешь её терять — сначала выпей.       А порой смотришь на мертвеца, тёплого ещё, смотришь — да и найдёшь жилы, что от кости подальше, и кожу почище, ножом проколешь — и так утолишь жажду, ни разу не отвернувшись и не отплевавшись.       Безумство, наверное. Но иначе не выжил бы.)       А она всё рассказывает, слово за словом, косточку за косточкой вынимает.       Когда-то перепробовала немало людей и эльфов — кто сказал, что не на вкус?       И разве это зазорно, а тем более для таких, как она?       Делит баливожатину на волокна так ловко, будто давняя усталость её ненастоящая, напускная — и замечает: тех, кто живёт рядом с морем, лучше оставить в покое. Где ни режь, что ни ешь — везде пересолены.       Отпивает из кружки — и добавляет: дети южных пустынь вкуснее всех, но добраться до них труднее, да и мясо это будто в сиродильском вине держали. Сжуёшь кусок с пол-ладони размером — так и опьянеешь.       С половину моей ладони, спешит сразу поправиться, не твоей лапищи.       Он не обижается.       Слушает — не перебивает.       Ведь что сочетается с кровью лучше плоти? Самому-то узнать не удавалось.       ...но Дредвен вдруг отвлекается. Забывается. Не посмотрев перед собой, выдаёт: самые жёсткие — зеленокожие орки, а ещё жёстче норды, и не смотри, что мышц у них много, все такие.       И приходит в себя от смешка.