***
Серёжа Муравьёв с трудом открывает сонные глаза и видит собственную смуглую руку, лежащую на столе морёного дерева. Сбитый с толку, он пытается понять, что происходит. Небольшая мрачная зала, в которой он находится, едва освещена несколькими канделябрами. Тяжёлые бархатные портьеры на окнах плотно задёрнуты. Где-то в углу размеренно тикают часы. Муравьёв не узнаёт это место. Не может вспомнить, как попал сюда. Его клонит в сон. Глаза слипаются. Мысли путаются. Он хочет оглядеться, но не может повернуть головы: шея будто не гнётся. На нём неудобная тесная одежда. Тугой воротник сдавливает горло. Медные пуговицы на тёмно-зелёном суконном манжете его рукава тускло поблёскивают в свете восковых свечей. Серёжа медленно поднимает взгляд, и внезапно за столом напротив него, словно из ниоткуда, появляется неестественно бледная дама в старинном платье, богато отделанном кружевами. — Tirez une carte, — произносит дама, не размыкая губ. Её низкий грудной голос ясно звучит у него в голове. Она говорит на незнакомом ему певучем языке, но, как ни странно, он без труда её понимает. Она протягивает ему колоду игральных карт, и Серёжа наблюдает, как его рука, будто бы чужая, сама тянется к колоде и берёт верхнюю карту. Туз пик. Пальцы кладут его поверх пиковой девятки, уже лежащей на столе. — Qu’est-ce que vous pouvez me dire, Madame? — спрашивает Муравьёв и с удивлением слышит собственный голос, издающий непривычные гортанные звуки. Гадалка лишь молча отводит глаза. — Rien, Monsieur. Ну уж нет. Так не пойдёт! Неужели он здесь напрасно тратит время? Нынче вечером в Парижской опере дают «Севильского цирюльника», а он сознательно лишил себя этого удовольствия ради посещения салона мадам. Вмиг от сонливости не остаётся и следа. Любопытство и желание непременно получить ответ пересиливают усталость. — Mais, au moins quelque chose! — настаивает он. Дама вскидывает на него большие тёмные глаза и тяжко вздыхает. Её карминовые губы по-прежнему неподвижны. — D’accord, je vais vous dire une phrase. On va vous pendre! Повесят? Что за вздор! Это попросту невозможно! Конечно, он ей не верит. Все эти гадания — лишь модная салонная забава для молоденьких впечатлительных девиц. Он чувствует, как его губы сами собой изгибаются в чуть снисходительной полуулыбке. — Vous vous trompez, — мягко возражает он. — Je suis un aristocrate, et en Russie on ne peut pas pendre un aristocrate. — Pour vous ils feront un exception, — сочувственно отвечает гадалка.***
Пронзительная трель будильника вырвала Серёжу из цепких объятий странного сна. Он попытался с закрытыми глазами нашарить телефон под подушкой и отключить мерзкий звук. Чёрт, и приснится же такое! Муравьёв скатился с кровати и медленно поплёлся на кухню. Вас повесят. Зловещие слова продолжали эхом отдаваться в голове, вызывая смутное чувство тревоги. Подумаешь, кошмар приснился. В первый раз что ли? Сколько Серёжа себя помнил, у него всегда был беспокойный сон, даже в раннем детстве. Он частенько видел страшные сны и с криком прибегал к родителям в спальню. Правда, ребёнком он никогда не запоминал содержание и подробности этих снов. В памяти оставались лишь туманные образы и чьи-то добрые глаза тёплого карего оттенка, обрамлённые густыми длинными ресницами. Почему-то эти глаза всегда с грустью смотрели на него, и ему от этого тоже становилось грустно. В переходном возрасте ситуация резко ухудшилась. Серёжу начала мучить бессонница. Он практически перестал спать. Родители перепробовали всё, что могли. Не помогали ни психологи, ни таблетки, ни гомеопатия, ни прочая дребедень. Отчаявшись, мать даже свозила его к бабке-знахарке в богом забытую глухую деревню в Тульской области. Но волшебная бабка тоже оказалась бессильна. В итоге Серёжа просто на это забил и научился жить со своей особенностью. Когда становилось совсем невмоготу, глотал снотворное. Сидя на кухне с чашкой крепкого чёрного кофе в руке, он вдруг поймал себя на мысли о том, что это первый сон, приснившийся ему после переезда в Питер. Да ещё какой сон! Раньше у него никогда не бывало таких ярких реалистичных сновидений. Ему казалось, что он всё ещё различает мерное тиканье старинных часов и ощущает плотный картон игральной карты под пальцами. Месяц назад Серёжа переехал из Москвы в северную столицу со своим закадычным дружком Пашкой Пестелем. Теперь они вместе снимали квартиру на окраине города. В июне оба выпустились из универа, чтобы сразу же поступить в магистратуру. Серёжа изучал политологию и политтехнологии, Пашка продолжил учиться на экономическом. По одному ему известным причинам он мечтал работать в ОБЭПе, бороться с финансовыми преступлениями и защищать родную страну от коррупции. О чём с фанатичным огнём революции в глазах сообщал каждому несчастному, осмелившемуся спросить его об учёбе. Серёжа недовольно хмыкнул, бросив взгляд на грязную посуду в раковине. Пестель унёсся на пары, даже не удосужившись помыть за собой тарелку после завтрака. Впрочем, ничего нового. Муравьёву и самому надо было поторапливаться. Через полтора часа у него была назначена встреча с научным руководителем Николаем Павловичем, преподом строгим, но справедливым. Серёжины мысли сменили направление, и он задумался о том, одобрит ли Романов тему его магистерской. «Политико-правовые идеи в России первой половины XIX века». Уж сколько на эту тему было написано! Но Серёжа любил тайные политические общества XIX века нежною любовью и твёрдо намеревался отстоять тему перед научруком. Так повседневные заботы окончательно вытеснили отголоски тревожного ночного видения из его сознания, и через считанные секунды сон был полностью забыт.