Подобный розе

      Чимин угрюмо вышел из повозки, неуклюже волочась за своим отцом в красивое здание, куда они были приглашены на вечер. Единственный приличный фрак сидел на нем идеально, а черные брюки, возможно, даже больше положенного обтягивали зад, что был виден в разрез раздвоенного сзади пиджака. Вычищенные им же самим до идеального блеска туфли и интеллигентно убранные волосы говорили о принадлежности к высшему сословию. Но настроение у парня отсутствовало совершенно. Ещё бы: несколько лет назад его отец пропил практически все деньги, а теперь он собирался в третий раз продать собственного сына в качестве шлюхи, для чего, в принципе, они сюда и пришли. Без разницы кому и куда, главное — как можно дороже.       — Не веди себя как полумертвый, ты должен им понравится! — гаркнул на него мужчина, и парень послушно выпрямил спину, демонстрируя ее красивый изгиб, походка стала грациозной, но лицо по-прежнему выражало уныние и крайнюю обреченность.       — Ваше Сиятельство, прошу прощение за дерзость, для каких целей Вы сюда прибыли? — донесся сзади смиренный вопрос кучера, видимо, имеющего весьма хорошие отношения со своим господином.       — Мне здесь кое-что нужно, тебя это не касается. Чтобы через час все было готово, — холодно бросил граф в ответ прислуге и направился в здание, обогнав сына баронета.       Чимин мрачно посмотрел ему в след — все сегодняшние гости, да и хозяева вечера тоже, являлись его потенциальными покупателями, то есть людьми, которые снова запрут его в комнате и, скорее всего, до кучи ещё и привяжут к кровати, чтобы больше не сбегал. Медленно поднялся по каменным ступеням и вошел в большой и даже неприлично богатый дом. Отовсюду так и рвалось в глаза золото, мебель, вырезанная из благородного дерева, была обшита бархатом, огромные люстры переливались хрусталем в свете десятков, нет, сотен свечей… И все это говорило лишь о том, что каждый из присутствующих здесь в состоянии купить Чимина, как минимум, пару десятков раз. А для него критичным окажется и один. Оглянулся назад, устремляя взгляд в небо, — возможно, это последняя возможность увидеть его вот так, напрямую, а не через идеально вычищенное прислугой стекло.       — Сэр, — учтиво произнес дворецкий, забирая у баронета и его сына пальто, и с небольшим наклоном головы пропустил в глубь дома. Или клетки, как хотелось выразиться Чимину.       Представители низшей ступени иерархии благородного сословия оказались приглашенными на столь богатый и изысканный вечер неспроста. И дело даже не в том, что продаже подвергался сын баронета, а не просто крестьянишка. Умы всех здесь присутствующих волновали давно гуляющие в высшем обществе слухи о парне-шлюхе, просто невероятной, дурманяще невинной красоты. Говорили, что он подобен розе и имел соответственную метку в виде бутона этого цветка. Как выглядела метка мало кто представлял, но проверить правдивость историй хотелось многим. Особенно после того, как стало известно о его побеге из борделя. Конечно, учитывая новость о нашедшемся сыне господина Пака немногим после этого, все подозрения вельмож были направлены только на Чимина.       Парень вошел вслед за отцом в распахнутые двери пышного бального зала. Получив приказ не отходить далеко, но и не путаться под ногами, повернул немного в другом направлении, чувствуя на себе жадные оценивающие взгляды, которые присутствующие даже не пытались скрывать. Каждый, Чимин уверен, что именно каждый, хоть раз скользнул властным взглядом по его телу, мысленно раздевая и произнося презрительное «шлюха». Некомфортно. Душно. Тесно. Ехидные ухмылки и смешки, брошенные в его адрес пугали. Он не хотел здесь находиться. Не хотел чувствовать себя вещью, которую можно продать или подарить, над которой можно издеваться или пощадить — игрушкой в чужих руках. Но пойти против отца страшно, как и просто смириться со своей участью. Даже от мысли о том, что с ним будут делать, тело предательски начало покрываться мурашками, едва не доходя до очевидной дрожи.       Заметив краем глаза отца, усевшегося за стол к тем, что выглядели побогаче и понахальнее, перед этим несколько раз услужливо откланявшись, парень потерялся в толпе. Он не хотел слышать ни слова из их разговора, потому что знал — он о том, сколько же стояли его жизнь и тело. Вокруг царила атмосфера веселья и пьянства, гости распивали дорогой алкоголь, играли в азартные игры, танцевали светские танцы… Чимин быстро и часто моргал, опустив голову к полу, чтобы остановить готовые политься водопадом слезы — едва ли кого-то из присутствующих интересовала его судьба. Зато приобретение новой живой игрушки в коллекцию волновало очень многих. Омерзительно. Считали себя воспитанными в лучших манерах, говорили на нескольких иностранных языках едва ли не лучше, чем на родном, а сами… Сами спорили о том, кому же и за какую сумму достанется обречённый на продажу парень. В голове мелькнула мысль, что отец точно будет доволен исходом сделки: даже сейчас по его лицу видно, что деньги предлагали огромные.       Пестрая толпа начала расплываться мутным месивом, громкая музыка будто бы глушила все чувства, кроме страха. Подперев стену, украшенную резьбой, что стоила где-то несколько тысяч, Чимин пытался хоть как-то сохранить достоинство. Нет, он уже давно растерял свою гордость, но если сейчас заплачет, или сорвет вечер каким бы то ни было другим способом — его без сомнений жестоко накажут, даже и не подумав о том, что новая «игрушка» тоже испытывает чувства.       Кто-то потянул его сквозь толпу за рукав, и в голове пробежала мысль, что сделка уже совершена, и он теперь не может и думать о чем-то как «права» или «чувства». Бальный зал позади, мимо протекал коридор, украшенный несколькими полотнами, а его все ещё куда-то вели. Хотя почему «куда-то»? Он точно знал куда — подальше от свободы. Как была найдена пустая комната, он не помнил совершенно. Затащив внутрь, его толкнули к ближайшей стене, но недостаточно сильно, чтобы он врезался в нее. Щелчок — дверь заперта. Теперь им никто не сможет помешать, даже если сильно захочет. Чимин развернулся к своему будущему господину и робко попытался рассмотреть его, стараясь не выглядеть слишком дерзко. В мягких чертах лица парень узнал графа, которого встретил на входе, судорожно вспоминая имя и хотя бы поверхностную информацию, которую тщательно выпытывал у отца обо всех гостях. Юнги. Граф Мин Юнги.       — Прекрасный, как роза, — подойдя совсем вплотную прошептал лорд, прижимая парня к стене и отрезая и без того несуществующие пути к отступлению.       Слишком пристально рассматривал лицо, отчего, засмущавшись, Чимин опустил голову. Мягко провел рукой по шее, отгибая воротник и отмечая приятную бархатность кожи, начал отчерчивать линию подбородка и снова заставил посмотреть на себя. Щеки Пака безбожно покраснели, непривычная нежность пугала даже больше грубости, страшно было даже дышать: лишь бы не разозлить пока что доброго господина, чей взгляд был прикован к пухлым губам. Действительно дурманил. Проведя большим пальцем по нижней губе, недолго думая, впился поцелуем. Напористо, рвано, но не причиняя сильного дискомфорта. Руки опустились ниже, забираясь под фрак и вытаскивая так тщательно заправленную рубашку, мягко прошлись по спине. Чимин окончательно потерялся. Он был готов к любому, абсолютно любому приказу, но не к ласкам. И пусть даже слишком много времени прошло с тех пор, как его трахнули впервые, но это первый раз, когда его решили изнасиловать столь нежно.       — Тебя ни разу не целовали? — с наигранным удивлением ухмыльнулся Юнги и почти сразу увидел отрицательные повороты головы. — А жаль. Такой послушный. Ты заслужил.       И снова мягкое прикосновение к губам. Парень почувствовал, как граф чему-то улыбнулся в поцелуй. Его язык скользнул по небу, ровному ряду зубов, поигрался с кончиком чужого — ревниво хозяйничал в чиминовом рту. Чувствовал, как чужие руки не торопясь забрались в штаны. Сопротивляться впервые не хотелось. Совсем. Впервые ему приятно от чужих действий. Впервые хотелось сделать все то, что его обычно заставляли. Единственное, что сейчас отталкивало — возможность того, что эта нежность совсем ненадолго и граф лишь хотел поиграть с чувствами Пака. Ладони ощутимо сжали упругие половинки. С пухлых губ сорвался рваный выдох. Одна рука вновь скользнула вверх, выбираясь из плена одежды. Чимин прикрыл глаза. Он догадывался, что сейчас будет. Приоткрыл рот, едва ли длинные пальцы оказались на уровне его лица, чуть высунул язык, послушно взял как можно глубже. Он хорошо помнил — чем мокрее он сейчас это сделает, тем самому потом будет лучше. Искренне старался сделать графу приятнее, лишь бы, разозлившись, он не вошёл на сухую. Рвотный рефлекс всегда брал свое, и Чимин сам испугался, что закашлявшись, посмел упасть, облокотившись, на плечо Юнги. Вздрогнул, ощутив мокрое прикосновение на оголенной коже. Влажная дорожка, послушно следуя за тонким пальцем, спустилась в ложбинку, делая неполный круг около кольца мышц и медленно проникая внутрь. Чимин громко простонал. Юнги бы и правда поверил ему, если бы, разомлев под ласками, Пак не зашипел от боли по началу.       — Больно? — парень проскулил что-то похожее на «да», на своем личном опыте убедившись, что есть много извращенцев, которым нравятся страдания тех, кого они трахают. — Не заставляй себя, если не нравится.       Чимин не решался поднять головы, прерывисто дыша в чужую одежду. Почувствовал прикосновение на внутренней стороне бедра в преступной близости от паха и как штаны понемногу поползли вниз, освобождая возбуждённую плоть, и простонал уже по-настоящему. Губы снова затерялись в поцелуе, где утопал стон за стоном — от каждого движения руки по стволу. Дыхание сбито, а в голове каша: ему безумно приятно извиваться в чужих руках и неосознанно толкаться навстречу движениям. Тело покрылось крупной дрожью в предвкушении полной эйфории, но руки, что так преданно ласкали его до этого момента, вдруг зажали член почти до боли у самого основания.       — Хочешь, чтобы я позволил тебе кончить? — наглый шепот на грани слышимости в самое ухо. — Тогда стань моей личной шлюхой, и я отпущу.       Чимин на грани, Чимин под кайфом, Чимин сейчас готов согласиться абсолютно на что угодно. Попытался выговорить заветное «да», только бы приблизить долгожданный момент, но выходили только стоны, стоны и только стоны… Видимо, сжалившись, или все же расценив неудачные попытки что-то сказать за положительный ответ, Юнги, ослабив хватку, сделал последние движение к головке, и ладонь испачкалась белой вязкой жидкостью. Вытащив из кармана огромный белый платок, граф начал убирать с рук следы непристойного занятия, не без интереса наблюдая, как его шлюха, скатившись вниз по стене, отчаянно пытался натянуть штаны на место и хоть как-то привести мысли хотя бы в относительный порядок. Не решаясь ждать слишком долго, отпер дверь, и потянул размякшего парня на себя. Тот без лишних слов поддался и послушно последовал по коридорам к черному входу.       Небо… Он снова увидел небо… При этом его не связали, не заковали и не приставили к нему несколько громил — один граф вел его к своему дормезу. Просто огромная карета вызывала восхищение. Опрятный, опытный кучер и учтивый лакей покорно ждали своего господина. Быстро сев в личный транспорт и утянув за собой зазевавшегося Чимина, Юнги отдал приказ к отправке. Лакей закрыл двери и вскочил на запятки (он пересядет к кучеру, как только они покинут чужой двор), а кучер скомандовал лошадям.       Чимин осмотрелся. У неприглядного снаружи черного дормеза внутри все было обшито красным бархатом. Тут же валялись несколько небольших подушек — все для удобства высшего сословия. Сидящий рядом граф выглядел напряженным, и сейчас Пак отчетливо видел безразличный холод, исходящий от него, который куда-то пропал в полумраке комнаты. Тот даже и не думал смотреть в его сторону. Но как только чужой дом скрылся из вида, он все же прикрыл глаза, пытаясь скрыть свою усталость. Его волнение не удивительно — вечер только начался, как он его уже покинул. Поверят ли хозяева истории лакея о том, что его господин почувствовал себя неважно? Конечно нет, что за сказки. Но, по крайней мере, обязаны сделать вид, что это так.       За окном проплывали дома, деревья. Ночной сторож начал зажигать фонари… Чимину сейчас не хотелось думать ни о чем. Даже судьба уже не казалась такой уж ужасной. Голова постепенно тяжелела, пока и вовсе не упала куда-то на колени графа. Ох, и влетит же ему за это… Но его и это почему-то больше не волновало. Размеренная тряска дорогого транспорта убаюкивала. Возможно, сказался недавний оргазм, но сил совсем не осталось.