Et circulos est novem infernum

25 апреля, 2:59 Ничего. Во мне больше ничего не осталось. Когда я выхожу на этаж, то даже не сразу понимаю, что он мертвенно тих, как морг. Двери комнат раскрыты настежь, ни следа лордов или кого-то из их свиты. Только что были - и вот уже нет. Клет знает, как заставить исчезнуть столько людей, в ЦРУ его бы с руками оторвали. Но это к лучшему - теперь никто не встретится на моем пути. Квентин не полезет с мудростью, Кэмерон не ударит по почкам, Аарон не посмотрит многозначительно, Ричи не наорет, Ллойд не просверлит взглядом... В голове всплывают следующие лорды, и кадры начинают быстро скакать, перемежаясь с двадцать пятым - кровью на стене, снова и снова, больше, раз за разом. Машу головой, разбрызгивая слезы как газонный ороситель, хочу забыть это, никогда больше не вспоминать. Но я прекрасно понимаю, что у меня не выйдет. Этот хруст зубов и влажное чавканье плоти и хрящей под глухим стуком кости о кирпич будут сопровождать меня вечно, приводя за собой скорбь, черную, как лесная южная ночь. То, что Ганзы уже здесь нет, чуть облегчает мое чувство вины. Он уехал, естественно, должен всех устроить. Провести свой народ в землю обетованную, правда идти им явно не сорок дней. Я боюсь даже представлять, какую боль он сейчас испытывает. Задумавшись о подобном, сразу же сжимаю кулак до крови под ногтями, потому что я не достоин. Я просто не имею права даже своими размышлениями тянуться к его страданию. Моими стараниями, все уничтожено, я отнял у человека то, что он оберегал, как умел, как ему позволяли возможности. И самое страшное - вынуждал и его, и ее, рассказать все и использовал это против них же. Я их предал. Укусил руку, которая меня кормила. Против воли в голове снова возникает тело в комнате, и я ускоряю шаг в надежде сбежать: боюсь, что белая рука внезапно схватится за дверной косяк и выбросит в коридор искалеченное существо, что когда-то было моим другом. Боюсь, что она просипит мне: "Предатель. Я поверила тебе, и где я сейчас? Ты поступаешь так со всеми, кого знаешь?" Протираю лицо рукавами, судорожный вздох сам рвется наружу. Хочется думать о том, какая она была, о хорошем, о том, как эта девушка помогла мне увидеть то, чего я не замечал или не хотел заметить. Она, не покладая рук, трудилась над моей душой, с верой, что ее сил хватит для спасения глупой овцы, забредшей не туда. Лучезарная, милая девочка, даже в самом последнем уроде видящая крупицы чистоты. А теперь она... Она... Нет, к черту, блять. Я не могу так. С таким грузом на душе и жить? Да я даже существовать не осилю. Ложиться спать, зная, что мой бесконечный эгоизм привел кого-то к смерти? Проще сойти с ума прямо сейчас и пойти выпить отбеливателя. Хоть так очищусь. И то не целиком. О каком прощении и спасении я могу мечтать? Все вокруг только страдают, едва постояв возле меня. Прямо талант делать чужое бытие невыносимым, прожигать в нем дыры сигаретой марки "Мое ссаное эго". Раньше я не задумывался, было плевать, потому что никто не испытывал видимой глазу боли. Неужели мое сердце настолько покрыто плесенью, что для того, чтобы оно вздрогнуло, должна была придти чья-то смерть? Настоящий стопроцентный отброс. "Но она сама пошла за тоб... НЕТ, ЗАКРОЙ РОТ! Знаешь, почему она пошла? Потому что ты заставил ее поверить, что не безнадежен! Все ужимки, извинения - ты вел себя как подобает хорошему мальчику, которым ты не являешься, а она купилась! Не смогла распознать под толстой шкурой лжеца истинное обличье. Ты как манок для утки, звал ее за собой, завел в западню. Омерзительный жалкий слабак, кого собственный секундный комфорт волнует больше чужих чувств. Ты мне противен. Сам себе противен. Хватит. Я должен это закончить. Холодные перила лестницы возвращают меня к реальности. Присаживаюсь на скрипучую ступень, перебирая все доступные способы смерти. Это необходимо. Теперь нельзя говорить ни о каком праве на выживание. Кровь за кровь. Я должен избавить мир от себя, хотя бы ради памяти Кайл, ради честности перед Клетом. Думать, что Ганза ходит по той же земле, что и я, и проклинает каждый мой вдох - нет. Понимаю и принимаю. Время течет так медленно, а в голову не идет ни одного реального способа уйти. Нет веревок, нет наркотиков, нет пистолета. Даже вселенная отвернулась от меня, отрекаясь от любого действия, что я замыслил. "Давай", - говорит она, - "сделай это, но так, чтобы не отсвечивать. Это не подвиг, просто исчезни по-тихому, сотрись из ткани пространства". - Твое время вышло. Я не хочу разворачиваться, потому что знаю, кто там. - Давайте закончим это. Скорее. - Время не имеет значения. Особенно теперь, - Эйвери огибают меня и движутся вниз, где еще осталось около десятка торчков, которым просто некуда пойти. Никаких иных перспектив, и ноги несут моё бренное туловище за теми, кто в силах, надеюсь, подарить избавление. В самом углу холла, в спешке ли, или с заботой о таких как мы, опоздавших к отбытию, оставлен диван. Я точно видел его раньше, и память услужливо подсовывает картинку с Дюно и котенком, сидящих на нем в окружении самого безвкусного интерьера за всю историю человечества. То, что Клетус не забрал свою мебель, еще раз напоминает, как мало значит для него материальность по сравнению с идеалами. Будто мой собственный мозг опять дает пощечину совести, чтоб она не расслаблялась. Когда я подхожу ближе, рука Эйвери беззвучно поднимается, повелевая сесть. Подчиняясь чисто на автомате, без препирательств, ожидаю всего, чего угодно, но мой проводник удивляет: смуглый человек вытаскивает из-за спинки софы целую бутылку Джеймисона. Блестящее стекло и даже не тронутая закрутка кажутся такими несуразными для помойки первого этажа, но касание к бутылю красноречиво - да, она реальна. Но... - Зачем? На кой она сдалась мне? - пальцы соскальзывают с холодного прозрачного сосуда, и от микротолчка жженая жидкость чуть колышется. - Для легкости разговора. Начни. - Неоновые волосы чуть прикрывают их лицо, так, что рыжина глаз исчезает за ширмой зелени. Разговора? Дикая, терзающая ярость разгорается в груди, шипя и плюясь кипятком крови по стенкам ребер. Хочется кричать, но как только я открываю рот, поток гнева изливается не трехэтажным матом, а рыданиями, сухими и глубокими, как лай собаки зимой. - Умоляю, просто дайте мне умереть. - Одна простая фраза дается с трудом, и выслушав до конца, собеседник откручивает крышку и дает мне виски. - То, чего ты жаждешь, уже рядом, почти на пороге. Но ты должен вылить все, что у тебя в голове, наружу. Все мы гости в этой жизни, и смысла в уходе нет, если ты унес то, что приносил, с собой. Покидать чужой дом нужно пустым, все оставлять хозяевам. Расскажи нам, что ты понял. Подведи итог. Отпив один единственный едкий глоток, я закрываю глаза, пока слова сами льются из горла. Они слушают все, чертовски внимательно, как сфинкс у скального прохода. Моя вина, моя боль, моя совесть, все, все что я нес до того, как приехал сюда, все, что я пережил здесь и все, чем мучаюсь после ужаса наверху. Я подчищаю закоулки памяти, отдавая без остатка совершенные ошибки и пережитые потери. Изгоняю худшее и лучшее, что показывала мне жизнь. Я почти пуст морально, когда на дне тары остается два-три шота. По привычке, взболтнув содержимое, вздыхаю и поднимаю бутылку ко рту, но горлышко накрывает коричневая ладонь. - Вот теперь пора. - Эйвери тянут руку в карман джинс и извлекают блестящий серебром блистер. Я знаю, что это, и пока они выдавливают из прозрачного пластика четыре вытянутые таблетки, спрашиваю: - Откуда у вас фенобарбитал? Успели стащить или отдал кто на прощание? Рыжие глаза панка снова смотрят на меня, долго, копаясь в голове, ища причину вопроса. В их глубине нащупывается даже какое-то сочувствие к моему ограниченному уму, до сих пор не сделавшему нужные выводы. Едва отведя взгляд, Эйвери отвечают: - Отдают не нам, а мы. В этом заключается наша суть. Я больше не могу выражать эмоции и лишь склоняю голову на бок, шепнув: - Вы - лорд. - Да. Мы Шервуд. Эйвери Шервуд. К нам приходят только за тем, чтобы найти покой. Сон в барбитурате. Чистый. Без боли. Меня никак не трогает это признание, я просто тянусь к таблеткам, но кулак сжимается, отрезая мне путь. - Ты должен решить сейчас. Вспомнив все, ты должен уйти. Ты чист, а потому ходок в обе стороны бытия. Возьми это, - кивают они на руку, - и кань во тьме. Но если ты жаждешь ступить во свет - иное. - Лорд чуть разворачивается, открывая мне вид на входную дверь. - Там все началось, там всему и конец. Выбирай, мистер Фостер. Могу умереть. Могу уйти. Забытье. Жить заново. - Слишком слаб и боюсь. - Говорю я и протягиваю ладонь. Взглянув на свои пальцы, Эйвери разжимают их. Каменное лицо, но живые глаза. Источник в скале. - И тем не менее, в конце ты силен. Легкие, сыпящиеся во влажную пыль таблетки тонут во мне, сплавляясь на реке из остатков алкоголя, как крохотные тонущие байдарки. Ничего не вернуть назад. Я должен лишь дождаться финала. Надо же, прожил долгие и тяжелые пятьдесят лет, а вспомнить моменты, когда мне удалось побыть действительно счастливым вышло только с натяжкой. Может поэтому сейчас, когда все тускнеет, время до действия снотворного пролетает мимолетно. Погружение во мрак похоже на сон наяву. Словно ты сам себе снишься. Я не хочу больше иметь с собой ничего общего и дергаюсь, прогоняя видение. Бутылка выскользает из слабеющих пальцев, чуть стукнув о паркет, но этот звук перекрывается деревянным хлопком, колышащим воздух. В серое поле зрения выплывает яркое, розовое, высокое. Черт, я думал, он ушел. Не хотел быть здесь, с ним, но это уже не важно. Ганза говорит по телефону, и лишь приглушенный обрывок, уносимый потоком дремоты, цепляется за разум. - ...ждет сюрприз от меня. Они не получат дом. Смазываясь, словно на низкой выдержке, директор убирает телефон в карман, и смотрит на меня. Доли секунды, он не выражает чувств. Он обещал меня убить, но сейчас и пальцем не пошевелил. Вопрос Эйвери накрывает все куском вельвета: - "Отель" поднимется вновь? - Теперь это к Стиго. Дальше без меня. Моя попытка повернуть голову не приводит к успеху. Выпадая в темноту, рождая силуэты, все расплывается, растекается, смывает грань Клет в последний раз проходит по залу останавливается в дверях, гладит косяк. Его спина больше не столь величественна он потерял пару лет постарел на пару веков и рядом с ним появляется она кладя тонкую чуть прозрачную руку на плечо ганза выпрямляется и выходит уводя за собой фантом эйвери покидают меня последними оставляя в лесу сновидений шервудском лесу где есть я но нет робин гуда пылающий нимб над этим внеземным зеленым каре так идет к их шести крыльям лишь кивнув мне он исчезает в ночи а я я дыхание сбивается как-то постепенно я просто больше не могу вдыхать полно и с каждым разом все меньше в груди большие плоскогубцы защемляют