Ведьма в лесу / The Witch in the Wood

— Не выходит. — Потому что ты пытаешься заставить его. Перестань давить.       Бен уставился на голое пятно земли перед собой. На лбу выступил пот. Всё тело было напряжено от усилий.       «Поощряй рост», — сказала Рей сегодня утром. Вместо того чтобы отвести его на луг пожирателей лиц (возможно, у неё для него было другое название, но Бен называл так), она устроилась на поляне, которая окружала её дом. Бен не мог не задаться вопросом, не стало ли причиной этому раздражение, которое она наверняка испытывала из-за полного отсутствия у него способностей.       Не то, чтобы эта поляна была неподходящей. Сочная трава покрывала землю — такая густая и мягкая, что он мог погрузиться здесь в сон и чувствовать при этом больший комфорт, чем в любую ночь, проведённую на ведьмином дрянном деревянном помосте. Сегодня он снова плохо спал на этом проклятом чердаке — проснулся слишком рано, ладони вспотели, а тело напряглось от уже знакомой смеси возбуждения и страха. Какими бы ни были его сны на этот раз, он не помнил подробностей — только общее ощущение её тёплого тела у своих губ и резкий скрежет когтя, вонзающегося в кость. Противоположные ощущения, которые никогда не должны встречаться вместе.       Рей сидела перед ним, скрестив ноги. Она тяжело втянула носом воздух. — Попробуй ещё раз, — сказала она. — Под твоими пальцами семена. Возможности. Рисуй на них.       И он действительно пытался. Магия сидела в его костях, извиваясь и изгибаясь от возбуждения, но он не мог обуздать её. Какие бы семена в грязи ни лежали, они там и оставались — твёрдые и безжизненные, как камень.       Он не мог этого. Бен зарычал сквозь стиснутые зубы и резко встал. — Мне нужен перерыв. — Раздражение сидело зудящим хомутом на его шее, и он потёр её злобным взмахом ладони.       Губы Рей были поджаты. Судя по выражению её лица и тону голоса, её недовольство им почти совпадало с его собственным. Неужели она тоже плохо спала прошлой ночью? Всякий раз, когда он вырывался из сна, с сердцем, пытающимся выскочить из грудной клетки, Древо было тихим, и тишина эта казалась ему натянутой. Но была ли эта натянутость волшебной или естественной, он не знал.       Бен хмуро смотрел под ноги, его новые ботинки примяли свежую траву, когда он подошёл к краю поляны, чтобы растянуться у дерева. Это были не самые красивые сапоги, хотя, по сравнению с его прошлой обувью, их можно было назвать королевскими. Толстая, мягкая кожа защищала пальцы и шнуровалась до середины икр. Даже если бы это было единственным, что они нашли в фургоне, путешествие бы всё равно того стоило.       И всё же он нашёл гораздо больше, чем просто пару поношенных замшевых сапог. Он был уверен, что мечи также пригодятся, как только он найдёт способ заточить затупленный металл. Ткань тоже, а вот её платье, конечно, выглядело бы уместнее на куче пылающего мусора. Бен почувствовал, что улыбается, вспоминая Рей, гарцующую в ярдах лишней ткани.       Он рассеянно крутил на пальце шнурок от воротника рубашки.       Находки в фургоне были не только материального свойства. Он обнаружил, что Рей почти так же плохо танцует, как и он, и осознание этого приятно грело душу. Она приняла его гротескное прошлое всего лишь задумчивым кивком, и даже находила силы улыбаться ему после этого. Танцевать с ним. Прижиматься щекой к его подбородку, наклонять голову, в предвкушении приоткрыв губы.       Бен уткнулся лбом в кору дерева. Если бы не те проклятые еноты, которые повели себя как… хм, как проклятые еноты, то…       То… что? Что именно бы произошло? Он бы поцеловал её? Облапал в этом отвратительном платье? Совокупился с ней в неудобном фургоне, который только оставил бы синяки на её теле, а все прекрасные мечты о близости, которые она лелеяла, были бы полностью разрушены одним грубым толчком члена?       От его вздоха зашуршали листья.       И ещё — это было самое важное открытие — Бен обнаружил, что, пока он спал рядом с ней, кошмары исчезли, а его сны стали спокойными и игривыми. Он проснулся на рассвете с ощущением её тепла на своей груди и призрачным воспоминанием маленьких пальчиков, потирающих его собственные. Рей ещё спала, когда он полностью открыл глаза, и её дыхание было сладким, ровным сопением, к которому он уже привык. Она так славно лежала у него под мышкой, что он поймал себя на том, что мысли его блуждают по возможностям будущего, по тому, каково это — чувствовать, что такая поза привычна и естественна. Что это — не просто дань необходимости быть в тепле и безопасности.       Несмотря на все удовольствия, испытанные в караване, само путешествие было не из приятных. Мерзкое птицеподобное существо, замеченное в день стирки, казалось, преследовало Бена; краем глаза он видел, как оно сидит на деревьях или клюёт что-то на земле, но, обернувшись, понимал, что тёмная фигура была всего лишь тяжёлым комком вязкого мха или сломанным обгорелым пнём. Рей ничего не видела. Без сомнения, птица «исчезала» всякий раз, когда он открывал рот, чтобы сказать о ней своей спутнице.       Ну и ладно. Даже если зверь и был настоящим, он не мог пройти сквозь защиту, окружавшую дом Рей.       Если это не так…       Тогда это забота другого дня. Сейчас у него их и без того предостаточно.       Бен провёл рукой по волосам, собираясь встать, чтобы вернуться к ведьме и её поляне. Приподняв свою тонкую бровь, она смотрела, как он подходит. Он встал перед ней и скрестил на груди руки. — А если я не могу этого сделать, ведьма? — спросил он.       Она склонила голову набок, и это так живо напомнило ему, как она смотрела на него, когда он впервые ворвался в её дом, что он почувствовал укол стыда. Она действительно была раздражена, теперь он знал это наверняка. Но… почему?       Рей поджала губы и неопределённо дёрнула плечом. — Значит, ты этого не сделаешь.       Он не смог сдержать насмешки. — Ты просишь невозможного. Я не могу, — он указал на пучки травы у своих ног, — поощрять рост. Это всё равно что выжимать золото из… белки. — Ещё один вздох и ещё один резкий взмах руки по волосам. — Это потому, что ты давишь. — Я…       Рей взглядом заставил его замолчать. — Сядь. — Думаешь, это… — Сядь.       И он сел, хотя едва ли ему это нравилось.       Рей глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и положила руку на землю. Она закрыла глаза, и её черты озарила умиротворённость: губы слегка приоткрылись в мягкой улыбке, ресницы веером легли на загорелую кожу, солнечный свет бликами заиграл на высоких скулах. Прядка волос скользнула по плечу и коснулась шнурков у лифа её платья — простого, и такого же зелёного, как только что распустившиеся листья, окружавшие их.       Её рука парила над травой, грязью и камнями. Бен сглотнул, вспоминая едва различимые стоны, которые слышал накануне их короткого путешествия. Что она делала этой рукой, чтобы доставить себе удовольствие? Чего достигали эти изящные пальцы? Под шнуровкой брюк его член встрепенулся, и Бен приказал ему успокоиться.       Маленький росток вырвался из суглинка под рукой Рей и закрутился между её пальцами. Он поднялся вверх, и от стебля развернулись листья.       Когда Рей заговорила, Бен заставил себя отвести взгляд от её танцующих пальцев. — Это всё обмен, — сказала она, прикусив губу, и между её бровей образовалась складочка, словно она очень тщательно подбирала слова. — В великих поэмах и эпосах говорится про… любовь. Романтику. — Красивый румянец окрасил её кожу. — Ты читал такие книги?       Конечно. Бен пожирал всё, что встречалось на пути. — Парочку, — ответил он.       Один уголок её губ поднялся в лукавой улыбке, словно Рей знала, что он лжёт. Она продолжила: — Там говорится о том, как отдать частичку себя и получить в обмен частичку другого.       Росток темнел с каждым дюймом, на который поднимался в воздух. На стебле развернулось больше листьев, удлиняясь и разделяясь, как фракталы, и большой бутон протянул к небу свою голову. На глазах у Бена бутон посветлел и распустился, превратившись в голубой цветок, великолепный и яркий, как сапфир.       Когда он взглянул на Рей, она смотрела на него мерцающими глазами и со сдержанной улыбкой, которая буквально говорила: «Видишь? Это возможно. Проблема в тебе».       Бен поджал губы. — Значит, я должен относиться к магии, как к любовнице. — Он провёл пальцами по земле, повторяя её движения. — Это зависит от того, как ты относишься к своим любовницам.       Его взгляд метнулся к ней.       «Я могу показать тебе, если хочешь. Я делал бы всё медленно, осторожно. Я бы изучил твоё тело, нашёл бы, что заставит твою спину выгибаться, а тебя — кричать от наслаждения». Слова крутились в уголках его рта, и он сжал губы, чтобы удержать их. Горло и грудь сдавило от напряжения. Вздрогнув, он понял, что пристально смотрит на её губы, и переключил внимание на свою растопыренную руку. Старые шрамы на костяшках пальцев натянулись, когда он согнул их.       Рей, должно быть, истолковала его рассеянность как тревожную нерешительность. Она протянула руку. — Держи меня за руку, я помогу тебе. — Когда Бен не сделал ни малейшего движения, чтобы взять её, она продолжила: — Прошлый раз, когда тебе удавалась магия, — в ту ночь, когда согласился остаться, — ты прикоснулся ко мне и заглянул в мой разум. Я могла бы… направить тебя. Может быть, так будет проще. — Я не могу. — Поэтому я и предлагаю помочь.       Бен покачал головой. — Нет, я имею в виду… Я… Я не могу снова вторгаться в твои мысли. — Рей выглядела так, словно собиралась отмахнуться от его слов, поэтому он продолжил: — Я знаю, каково это, когда в тебя проникает чужой разум. Я знаю, каково, когда чужие мысли и желания навязываются тебе извне. — Он уставился на то, как под натянутой кожей на тыльной стороне его ладони двигались сухожилия. — Я не сделаю этого с тобой. Больше не сделаю.       Он услышал тихое фырканье и, подняв глаза, увидел, что она весело улыбается ему. — Нет никакого вторжения, когда тебя приглашают. — Ещё один усталый вздох. — Но я уважаю твоё решение. И я буду уважать его ещё сильней, если ты выполнишь задачу.       Было сложно не посмотреть на неё, но ему удалось, хотя и с трудом.       Бен закрыл глаза, тяжело вздохнул и позволил своим мыслям рассеяться, оставив позади только бесконечный список инструкций, которые он получил от Рей за последние недели.       Сосредоточиться на окружающем мире — вот первый шаг. Да, он чувствовал прохладную землю под брюками, то, как трава мягко щекочет ладонь и солнечный свет пробивается сквозь льняную рубашку. Лёгкий ветерок играл прядями его волос. Если он фокусировался на нём, то мог последовать за ним по верхушкам деревьев и через равнины туда, где тот брал начало вдоль высокой гряды заснеженных вершин. Скорее пассивная магия, сказала бы Рей.       Но сегодня он занимался не пассивной магией.       Открыть двери в свой разум. Да, да, он сделал это, и именно поэтому и мог следовать за потоком ветра.       Почувствовать баланс, гармонию во всём, что окружает. Да, конечно, — медленное копошение червей, возделывающих землю, которую затем пожирали, медленное гниение лесного мусора, свежий всплеск новой жизни.       Но даже когда всё это было открыто и жило в нём, магия не имела выхода; она всё ещё нетерпеливо вибрировала внутри него, как ящик, наполненный пчёлами.       Относись к ней как к любовнице.       Бен пожевал внутреннюю сторону щеки. Он чувствовал себя полным идиотом даже просто думая об этом, но всё остальное он уже перепробовал. Это обмен, сказала она. Последний тяжёлый вздох, и он потянулся к гудящей внутри силе, а также к окружающему его самого безумному миру, и предложил себя им обоим: предложил свою боль, своё горе, свой гнев, свою неуверенность и, да, даже своё желание. Если он просит мир следовать его воле, то внезапно показалось лишь естественным поведать ему почему.       И затем, в момент абсолютной, поразительной ясности, Бен почувствовал — по-настоящему ощутил — мир. То, что он чувствовал раньше, было всего лишь шёпотом; а это был крик, яркое многоцветье душераздирающей красоты. Магия потрескивала под его кожей, бежала по ногам и рукам и выходила через кончики пальцев в землю. Это было похоже на ярость и в то же время не имело ничего с ней общего. Магия не брала над ним верх — он работал с ней. Она будет делать то, что он попросит, пока сама этого хочет.       Расти, — сказал он земле. Пожалуйста.       Трава защекотала ладонь, а потом что-то скользнуло между пальцами.       Рей коротко вскрикнула от восторга и, открыв глаза, увидела тонкий зелёный стебелёк, поднимающийся из грязи и обвивающий тыльную сторону его ладони. Тонкие лозы раскинулись по траве, как крошечные ленточки. Вдоль стеблей распускались маленькие бутоны, открывая тонкие светящиеся цветы, а их прозрачные, как тюль, лепестки были испещрены белыми и бледно-оранжевыми, почти золотыми, полосами.       Он смеялся так беззаботно, что сам едва ли узнавал этот звук. Растение обвилось вокруг костяшек его пальцев, ласково касаясь кожи. Ему потребовалось совсем немного усилий, чтобы остановить рост, и когда он это сделал, то почувствовал, словно отпустил руку, которую держал. С огромной осторожностью он освободился от хрупких лиан. Всё вокруг него гудело, переполняясь чудесным потоком возможностей: воздух был плотным и живым, а кровь пульсировала по всему телу, такая же лёгкая и искрящаяся, как медовуха Рей. Повинуясь импульсу, он прислушался в поисках своей вездесущей ярости и нашёл её не зловещей и готовой к прыжку, а насытившейся. Она была… довольной, как хищник после богатой трапезы.       Когда он поднял глаза на Рей, её руки были сложены на коленях, на щеках появились ямочки радости, а ореховые глаза заблестели. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она.       Бен едва мог смеяться — он забыл даже как дышать. — Счастлив, — сказал он и впервые за много лет понял, что говорит это искренне. — Да. Я… Это… — он пытался выразить словами волнение и экстаз, нахлынувший на него, но смог лишь повторить: — Я счастлив.       Рей провела пальцами по бело-золотому лепестку. — Я раньше их не видела. Красивые.       Наконец, увидев цветы перед собой, он почувствовал, как кольнула в груди печаль. — Это фитильки, — сказал он. Стебель одного из них легко сломался между его пальцами. Он медленно вращал его, наблюдая, как лепестки поблёскивают в ярком солнечном свете. — Моя мать выращивала их в своём саду в замке. — У неё их много? Садов? — Несколько. Есть и оранжереи. Однако её самый драгоценный сад — за замком. Он довольно большой. Наверное, размером с четыре твои поляны. — Он указал на луг, на котором они сидели, чтобы проиллюстрировать это.       Рей подтянула ноги к груди и положила голову на колени — поза человека, ожидающего продолжения рассказа. — Там много таких растений? — Сотни. — Он провернул стебель между пальцами так, что соцветие превратилось в размытый диск. — Это её любимые. Шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на них. Их густые гроздья взбираются на камни замка и ложатся на перголы — большие, эм… деревянные постройки без стен. По ночам цветы светятся.       Он задумчиво улыбнулся крошечным лозам у себя на коленях. — Их так много, что кажется, будто весь сад горит. Это… — Бен фыркнул носом. — До того, как я узнал природу настоящей магии, это было для меня похоже на сказку. Выглядело волшебно.       Рей тихонько хмыкнула от удовольствия, наблюдая, как цветы танцуют на ветру. — Это всё звучит великолепно. И… — она замолчала и устремила взгляд вдаль, на лес.       И ты скоро туда вернёшься. Невысказанные слова прозвучали так же громко, как удар камня о стекло.       Затем она одарила его короткой, вымученной улыбкой и быстро вздохнула. — Это впечатляет, но я попросила тебя поощрять рост существующего семени, а не создавать собственное.       Бен стиснул зубы и уже собрался резко возразить, но тут заметил ухмылку, которая тронула губы Рей. — Если бы я знал, насколько вы требовательны, — сказал он, — возможно, подумал бы дважды, прежде чем согласиться остаться.       Она откинула голову назад и издала пронзительный смешок. — Требовательна? — Её голос становился почти невозможно высоким, когда она была очень удивлена, и это бесконечно очаровывало. — Прошу прощения, Сир Рыцарь! Пожалуйста, скажите же мне, как это растение принесёт пользу моему лугу.       Бен нахмурился, глядя на цветок. — Можно ли его перемолоть в лекарство? — спросила она. — Ну, нет, в лекарство нельзя. — Можно ли его съесть?       В замковом фолианте было что-то про фитильки, но Бен не мог вспомнить, была ли это пометка «ядовиты» или рецепт приготовления. — Вряд ли, — сказал он. — Тогда что же мне с ним делать? — Он… красивый.       Рей усмехнулась — это был низкий, мелодичный звук. — И что мне делать с его красотой?       Прежде чем он успел подумать об этом, Бен наклонился вперёд и заправил белый цветок ей в волосы над ухом. Он был так близко, что видел россыпь веснушек на переносице, трепет ресниц над глазами цвета мёда и мха. Её губы были приоткрыты. Грудь поднималась и опускалась в неровном ритме. — Так носят придворные дамы? — её голос звучал так, словно она, как и он, забыла, как дышать.       Подушечки его пальцев в нерешительности кружили над мягкими волосами у её виска. — Некоторые. — Зачем? — Наверное, они думают, что это подчеркнёт их красоту. — Он даже не был уверен, что она услышит его; были ли эти слова лишь в его голове, или он ответил вслух? Бен горел от её близости, будто каждый нерв и каждый дюйм его кожи в напряжении осознал, как мало движения потребуется, чтобы войти в контакт. — А… а ты? — В её голосе появилась новая дрожь, которую он раньше не слышал. Она смотрела на его плечо. Может быть, она нервничает? Неужели он заставляет её нервничать? — Что — я? — Как ты думаешь? О цветах, подчёркивающих красоту?       Высвобождение магии сделало его разум таким же диким и неустойчивым, как ноги новорождённого жеребёнка. Он мог бы сказать что-нибудь благовидное или вежливое — любую банальность, которая бы обескуражила её ровно настолько, чтобы он не ощущал грызущего чувства вины за её разочарование. Но Бен вдруг понял, что больше не желает ничего из этой чепухи. Он желал её. — Я думаю, что тебе не нужны цветы, Рей.       Её имя билось в нём, умоляя об освобождении. Теперь оно парило у него над головой, согревая уши и вызывая трепет в бешено колотящемся сердце.       Его прикосновение опустилось ниже, а когда оно скользнуло по щеке, пальцы коснулись её неуверенной улыбки. Ещё ниже, над подбородком, лёгкий, как перышко, пульс на шее, вниз, к ложбинке между ключицами, где под кожей гулко билось сердце. Она придвинулась ближе, и он уловил её сладкий аромат: свежая трава, тёплый мёд и только что распустившиеся фиалки.       Бен скорее почувствовал, как она сглотнула, чем услышал это. — Разве ты не желаешь меня? — спросила она приглушённым голосом. — Да. — Конечно же. Я желаю тебя, как солнце желает рассвета. — Я и не знала, что вы поэт, Сир Рыцарь, — сказала она, улыбаясь, и Бен с ужасом осознал, что произнёс эти слова вслух.       Будь всё проклято. Смущение разрывало его. Он начал отстраняться, но она накрыла его руку своей и удержала на месте. — Не стыдись своих красивых слов, — сказала она. — Если бы я могла, я бы украсила себя ими вместо цветов. — Застенчивая улыбка, промелькнувшая на её лице, была такой поразительной и искренней, что прогнала прочь всё его смущение. Она погладила своими маленькими пальчиками тыльную сторону его ладони. Она была гораздо меньше его во многих отношениях. Да, он желал её. Да, похоже, она желала его в ответ.       Но…       Он почувствовал, как её грудь вздымается и опускается под его ладонью, прежде чем она заговорила. — Почему ты всё ещё избегаешь меня? — Я причиню тебе боль. — Это прозвучало слишком быстро, слишком громко.       Она хрипло, недоверчиво усмехнулась. — Ты думаешь, мне никогда раньше не было больно? — Так — не было. — Он думал не только о её теле, но и о её разуме, и о её сердце, когда ему придётся уйти. Он подумал и о своих разуме и сердце. Боги. — А если я сама приму решение? Ты примешь его?       Бен вздрогнул, чувствуя себя отчитанным. Он не мог управлять её жизнью, как не мог управлять движением континентов под ногами или течением времени. Он не должен руководить её жизнью. И он строил предположения, основанные на его собственной проклятой неопределённости. — Да, — сказал он в конце концов. — Приму.       На короткий миг Рей, казалось, начала взвешивать варианты в уме. Затем её свободная рука скользнула к корсажу платья, и отработанными, ровными движениями она развязала шнуровку.       Бен перестал замечать всё, что его окружало. Звучало ли пение птиц? Ветер в кронах деревьев? Было ли небо голубым и чистым, как стекло? Он не знал. Он не знал ничего, кроме громкого шороха тонкой кожи, расслабившей свой узел, и того, как её платье разошлось посередине, открывая золотистую кожу и округлости её груди.       Её пальцы крепче сжали его руку — огромную, неуклюжую руку, — и она повела её по своим ключицам, вниз по шелковистой коже груди. Ниже. Ниже.       А Бен сдерживался слишком долго. Его губы врезались в её в ту самую секунду, когда его ладонь скользнула под её рубашку, чтобы сомкнуться на груди. И, боги, её грудь — она была маленькой, мягкой и совершенной, а сосок уже каменел от его прикосновения.       Она охнула, не отрываясь от поцелуя, когда его губы жадно заскользили по её губам, и она охнула вновь от лёгкого, как пёрышко, движения его языка, и ещё раз, когда её челюсть расслабилась настолько, что он смог войти и попробовать её на вкус.       Было бы глупо утверждать, что на вкус она похожа на ягоды, или экзотические специи, или любое другое лакомство, — это всё было неуместным красноречием, достойным напыщенного барда. На вкус она была похожа на Рей — женщину настолько пылкую и прекрасную, что у него щемило сердце.       Он провёл большим пальцем по жёсткому соску, и она ещё глубже выгнулась в него с хриплым криком, вынуждая обхватить и гладить её грудь, царапать мозолистыми пальцами нежную кожу.       И тут его пронзила ужасная отрезвляющая мысль, и холодок пробежал по пламени, лизавшему его пах: это был её первый поцелуй.       Бену не было в новинку ни физическое, ни духовное напряжение — он тугим клубком в животе ощущал всплеск адреналина всякий раз, бросаясь в бой и рискуя жизнью и конечностями, — но это внезапное осознание заставляло его нервничать больше, чем что-либо прежде.       Седьмое адское пекло. Её самый первый поцелуй — чудесное событие, которое украшало почти каждую романтическую сказку, которую Бен когда-либо читал, — и вот он здесь, трахает своим языком её рот и щупает на солнце её грудь.       Так не пойдёт. Он должен был сделать всё хорошо… Нет, безупречно.       Бен замедлил движения своего рта, затем вытащил руку из её платья. Он поднял её и обхватил лицо ладонями, держа так, как держал бы самое драгоценное, целуя её со всей осторожностью, которая была необходима для её знакомства с любовью.       Но Рей, похоже, не желала этой осторожности. Она отчаянно извивалась под его нежными касаниями и тихонько поскуливала, а затем стянула его рубашку через голову с такой силой, что чуть не лопнули швы.       Он едва ли успел заметить, куда она швырнула его одежду — Рей издала взволнованное, победоносное «ах!» и дотронулась до его торса, словно могла поглотить его своими руками. Кожа Бена пела от каждого смелого прикосновения её пальцев к его животу, рёбрам. Он было почувствовал неловкость от её взгляда на рубцы от рваных и давно заживших ран, но Рей не позволила этому чувству задержаться. Когда она лизнула его новый шрам от груди до того места, где он изгибался над подбородком, Бен был совершенно уверен, что сегодня не сможет даже вспомнить своего имени.       Она откинулась на траву и потянула его за собой в молчаливом приказе, но он вынужденно остановился, залюбовавшись тем, как солнечный свет омывает её обнаженную грудь, как опускается вдоль ключиц и струится по шее, как мерцает в прядях её каштановых волос. — Бен… — В звуке его имени было острое нетерпение, отчаяние, которое отозвалось в венах и поднялось в члене так, что тот болезненно напрягся, упираясь в штаны.       Он накрыл её своим телом и поцеловал в нагретую солнцем шею, после чего вернулся к грудкам. Боже, на ощупь они были дивными; они идеально подходили для его рук, или, быть может, это его руки идеально подходили для её груди. И они идеально подходили его рту. Она напряглась и обхватила его голову, стоило ему нежно взять один сосок между губами и пососать, затем испуганно хихикнула, когда он прикусил пухлую плоть. — Вы хорошо владеете языком, сир, — сказала она и ахнула, когда он лизнул, а затем легонько сдавил зубами другую грудь. — Рад, что тебе нравится. — Её сосок напрягся ещё больше, когда его коснулось тёплое дыхание. Слишком красиво. Он ничего не мог с собой поделать и снова взял его в рот, наслаждаясь её стоном. — Но…       Бен поднял голову. — Да?       Её кожа раскраснелась и сияла. Она прикусила нижнюю губу, но вместо того, чтобы заговорить, взяла его руку в свою и направила её под изношенную ткань смятого лифа.       Куда бы она ни направляла его, он с радостью последует за ней. Их соединённые руки скользнули по её животу, слегка задели тонкий пояс на талии, а затем устроились между бёдер. Она крепко прижала его ладонь к себе, и он почувствовал жар её лона сквозь ткань и, пекло, ему сделалось физически больно.       Шёпот Рей щекотал его кожу, посылая потоки огня вниз к пальцам ног. — Пожалуйста.       Вместе они задрали её платье так, что подол лёг сборками на талию. Бен ощущал силу её ног, мускулы были твёрдыми и подрагивали. Она сжимала его плечи так сильно, что наверняка останутся синяки, и когда он проследил нежные вены на бёдрах, которые вели к её лону, то ощутил лёгкую дрожь в её руках.       Он бы остановился, если бы не её шёпот — «пожалуйста», «Бен», «ещё» — и не наклон её ног, который вёл его пальцы всё ближе и ближе, пока, боги, он не коснулся влажной пряди волос между её бёдер. Дрожащий стон сорвался с её приоткрытых губ. Её клитор был мягче шёлка под широкой подушечкой его пальца. Он стал растирать его медленными, размашистыми движениями, и она задышала чаще и более рвано, а её руки сжали его так сильно — почти до боли.       Стоило потереть этот комочек нервов пожёстче — и она содрогнулась под ним. Его средний палец скользнул ниже, дразня вход. Ему хотелось кричать, кричать от правильности тёплого, влажного прикосновения его кожи к её.       Бен хотел вжаться лицом в её шею, как он вжался в неё рукой, но нет, это было бы слишком безлично, потому что он должен был наблюдать, как она отреагирует на первое проникновение другого человека в своё тело. Он перенёс вес на локоть и откинулся назад ровно настолько, чтобы видеть выражение её лица, которым завладело восхитительное изумление, когда он медленно толкнулся пальцем во влагалище. Она была невыносимо тесной, и горячей, как пламя. Когда он вошёл глубже, высокий, отчаянный крик вырвался из неё, как вопль дикого существа, и она ещё крепче сжала его. — Я всё думала… думала, каково это… — слова Рей растворились в трескучем стоне, когда он достал до дна и его ладонь прижалась к её мягким волосам. Нахмурив брови, она облизнула губы. Если бы она не пыталась что-то сказать, Бен поймал бы эти губы. Она, задыхаясь, рассмеялась в небо над головой, и он был так близко, что этот смех щекотал ему лицо. — Я думала, что это будет приятно, но я… Я и понятия не имела.       Бен почти полностью вынул палец, а затем снова вошёл в неё — узкую, влажную, идеальную. — Ты думала об этом? — спросил он. Ещё один толчок его руки, на этот раз более сильный, заставил её выгнуться на траве и ахнуть. — Да, — прошептала она. Её глаза остановились на нём. — А ты нет?       Он мог бы честно ответить: «Да. Каждый день и каждую ночь», но вместо этого он добавил второй палец, чувствуя, как неопытные мышцы поддаются и растягиваются. Её полные удовольствия крики эхом разносились по лугу, пока Бен не накрыл её рот своим и не поглотил их. Она ухватила его за волосы и держала крепко, хотя у него и так не было ни малейшего желания отстраняться. Одной рукой прижимая её к себе и придерживая за плечи, он ускорил толчки. На её платье, на сорочке, на коленях брюк останутся пятна от травы. Волнует ли его это? Возможно, хотя в основном он просто предвкушал будущие визиты на реку.       Его большой палец тёр всё быстрее и сильнее — что-то щекотало ему рёбра и плечо, но он озаботится этим позже, — и вот она напряглась в его руках, сжимая руками траву под собой и вырывая её из земли, дрожа и вздрагивая, словно собиралась взорваться. В прошлом он слышал её наслаждение только, когда она заглушала его в своей постели; теперь оно вырвалось наружу, ясное, громкое и прекрасное в рыдающем крике, стиснувшем его грудь и обжёгшем кожу.       Бен замедлил движения, хотя и не мог заставить себя убрать пальцы.       Глаза Рей остекленели, грудь раскраснелась и блестела, тугие соски розовели. Она застонала, когда он втянул один сосок в рот — просто потому, что они были так соблазнительно обнажены и так манили, и потому что он больше не мог контролировать себя с этой женщиной.       Грудную клетку снова защекотало, и он нахмурился. Это был шип первоцветов, которых раньше здесь не было; он бы знал, что не стоит устраиваться рядом с таким большим растением. Рей испустила высокий, довольный вздох, и тогда он заметил ещё больше цветов, окружавших её: астры качались над её безвольными руками; тёмные листья пионов касались её обнажённых, веснушчатых плеч; фиалки пробивались сквозь спутанные пряди волос, ниспадавших на землю. — Это всегда так?       Она безмятежно моргнула, услышав его вопрос. — М-м?       Бен приподнял бровь, глядя на пионы, и Рей проследила за его взглядом. — О. — Она огляделась и, хихикнув, провела пальцем по одному из цветков. — Нет, это в первый раз. — Помолчав, она добавила: — Не первая первая вещь за сегодня.       Её бёдра дёрнулись под его пальцами, словно напоминая, что да, действительно, его пальцы в её влагалище были определённо первыми. Она прикусила губу и смежила затрепетавшие веки. И тут же снова распахнула глаза, стоило Бену согнуть пальцы в сторону передней стенки, вырывая у Рей слегка испуганный вскрик.       Подол её платья задрался выше; его ладонь казалась огромной, внушительной между её бедер. Его накрыло внезапное желание увидеть её, всю целиком. Бен заставил себя выпрямиться. У него сразу пересохло во рту.       Её лоно раскраснелось и распухло от возбуждения и довольно блестело на солнце. То, как смотрелась она, растянутая на его мокрых пальцах…       Милостивые боги.       Он мог бы сбросить с себя брюки, он мог бы войти в неё, почувствовать эту сладкую тесноту вокруг члена, а не только пальцами. Она достигла оргазма, это облегчило бы его проникновение (один из главных уроков из предыдущего опыта, хотя предыдущий опыт был последним, о чём он хотел сейчас думать). Возможно. Возможно, он заставит её кончить снова — просто чтобы наверняка. — Ты смотришь на меня так, словно я что-то съедобное, — сказала Рей с игривым видом, отвлекая Бена от его мыслей. — А разве нет? Ты очень вкусная.       Она недоверчиво хрюкнула — звук, повергший бы в ужас всех придворных дам. — Ты же не серьёзно, — сказала она, с трудом приподнимаясь на локтях.       Он пригвоздил её взглядом, не терпящим возражений. О, он действительно был абсолютно серьёзен. Когда он высвободил свои пальцы из её тепла, она застонала. Её глаза расширились, когда она увидела, что он подносит эти пальцы ко рту, и совсем уж округлились, стоило ему провести языком по их длине от ладони до кончиков.       От её вкуса Бен низко зарычал. Этого было недостаточно. Совершенно недостаточно. Он спустился ниже, накрыл ртом её лоно и принялся облизывать и посасывать. Он водил языком по скользкой коже, прослеживая рельеф плоти. Рей над ним ахнула, не то застонав, не то удивлённо вскрикнув, и он бы остановился, если бы она не запустила пальцы в его волосы и не прижала к себе.       Он сосредоточил внимание на её набухшем клиторе, а ещё снова ввёл во влагалище один палец, затем второй. Её вкус был на его губах, на его ладони, на бороде. Он был в бреду от всего этого, опьянённый своей ведьмочкой сильнее, чем любой медовухой, пивом или вином. Жар опалил его спину. Пальцы двигались быстрее, сильнее, глубже. Мягкие влажные звуки доносились оттуда, где он входил в неё, и гармонировали с её дрожащими стонами.       Свободной рукой Бен вцепился ей в бедро. Он чувствовал, как её интимные мышцы сокращаются при каждом толчке, и это заставляло его твердый как камень член пульсировать от желания. Жар распространялся от позвоночника по костям, становясь всё горячее и горячее, языки пламени лизали затылок.       Третий палец вошёл в её узкую плоть. Он наполнит её своими пальцами, затем — своим членом, а затем…       Сквозь туман в голове он почувствовал, как она вздрогнула, услышал вскрик и как она зашипела от боли. И замер.       Было бы лучше, если бы ты не был у неё первым.       Эти слова ударили словно плетью.       Он убрал пальцы и рот, полностью готовый извиниться и попросить прощения за то, что причинил ей боль, хотя говорил, что не сможет этого вынести, но Рей схватила его голову и притянула к своему горячему рту. — Но я… мхрн, — пробормотал Бен.       Рей не слушала; она каким-то образом уже расстегнула его брюки и — погодите-ка! — обхватила своей ладошкой его эрекцию. — Рей…       Он не знал, какой реакции ожидал от неё. Шока? Ужаса? Страха? Но определённо не неприкрытого восхищения, с которым она сейчас рассматривала его: она разглядывала член под разными углами, наклонившись к нему и — погодите-ка! — водя ладонью по горячей, упругой коже от основания до головки, словно составляя новую географическую карту. Она обхватила мошонку и приподняла, словно оценивая её вес. — Рей, это…       Никто так не прикасался к нему вот уже десять лет. Это было слишком. Это было великолепно, и захватывающе, и слишком, слишком, слишком. Покалывание побежало от пальцев ног к коленям, и выше, выше…       Её рука сомкнулась на блестящей, румяной головке, и Рей сжала её — сначала слегка, а потом сильнее, и…       Покалывание, добравшееся до бёдер, стрельнуло в яйца и затем в ствол. Бен кончил со сдавленным стоном; эякулят хлынул горячей, густой струёй вверх по бедру Рей, марая подол её платья.       Он крепко зажмурился, как будто, не видя её разочарованного взгляда, он будет обжигать его меньше. Впрочем, это не имело особого значения: если она не смогла принять три его пальца, то остальное и подавно не поместится.       Любопытное «хм» Рей заставило его открыть глаза.       Она с интересом разглядывала перламутровую полоску. Пока он смотрел, она провела указательным пальцем по тому месту, где та упала на её бедро, и потёрла его между большим и указательным пальцами. — Я… э-э… — сказал Бен, не зная, как закончить фразу. Пот холодил лоб, шею и грудь. Мир вокруг казался зыбким и тяжёлым. Вместо этого он решил откашляться.       Рей поднесла пальцы к носу и принюхалась. О боги, зачем она нюхает это? Бену захотелось зарыться головой в землю. Она бросила на полосу ещё один любопытный взгляд. — Я знала про… это… но… я и представить себе не могла, что будет так много. Это всегда так? — спросила она, цитируя его предыдущий вопрос.       Бен поёжился, натянул обратно брюки и дрожащими руками затянул шнурки. Найдётся ли кто-нибудь, кого не будут волновать вопросы его анатомии?? — …Д-да, — сказал он наконец. — Хм. — Она снова потёрла пальцы и поднесла их ко рту. Прежде чем Бен успел взять в толк, что именно происходит, она слизнула с большого пальца мазок его спермы.       Насытившийся член ухитрился возбуждённо дёрнуться в брюках, в то время как Бен мог только тупо разинуть рот.       Рей пожала плечами, увидев на его лице недоумение. — Ты тоже пробовал меня на вкус, так что всё по-честному. — Её взгляд метнулся к его порткам. — Много времени тебе потребуется, чтобы… — она задумчиво поджала губы, и глаза её заблестели от возбуждения. — Чтобы вернуться в прежнее состояние? — Я… — его рубашка была рядом, и он схватил её с травы. — По-разному бывает. — Он тяжело вздохнул и повернулся к Рей. — Но нам нельзя. — Что? Почему? — спросила она озадаченно. — Потому что я… Потому что то, что мы сделали… тебе было больно. Дальше будет ещё хуже.       Рей покачала головой. — Может быть, сначала. — Она приняла вид человека, объясняющего любимую тему. — При достаточном времени и подготовке, я слышала, это может быть… — Дело не только в этом, — процедил Бен. Кажется, она была готова спорить, поэтому он протянул руку и задрал подол её платья выше, чуть жёстче, чем хотел. Пять свежих синяков расцвели сверху, на изгибе бедра.       Бен вскочил на ноги и набросил рубашку себе на голову. Хотя он и ожидал увидеть синяки, но от этого зрелища у него всё равно скрутило живот. Его ярость могла удовлетворённо свернуться клубком у его ног, но это не означало, что она исчезла полностью. Малейшая потеря концентрации — вот и всё, что потребовалось, чтобы она схватила её нежную плоть с силой чудовища.       Однако дочь придворного не возражала. Как и арфистка, и горничная.       Через несколько дней после их свидания в алькове он прошёл мимо дочери придворного, которая болтала со своими спутницами. Слишком поглощённые разговором, они не заметили его, когда их приглушённый шёпот долетел до его ушей. — И что же? — спросила одна, хихикая. — Как он?       Медленная усмешка едва ли скрылась за украшенной драгоценностями рукой. — Грубый. — О. — Думаю, это было похоже на секс с варваром, дикарём.       Снова хихиканье. — Звучит ужасно.       Бен поспешил прочь с пылающим лицом, и каждый раз, когда их слова повторялись в голове, внутренности будто скручивало в узел. Его первый раз — момент, который должен был быть наполнен благоговением и красотой, превратился в корм для придворных сплетен.       Что там думала арфистка и горничная, он так и не узнал, если не считать того, что они покидали спальню с улыбкой.       Конечно, все эти совокупления происходили на ранних стадиях ярости; даже если Бен не имел особого контроля над своей силой, она не была настолько дикой, чтобы он мог случайно навредить партнёрше. И — хотя признание этого приводило его в уныние — было не похоже, что любая из этих встреч длилась достаточно долго, чтобы вызвать полную потерю контроля.       Если сравнить начальные приступы ярости с нынешними, то они были как неуверенный детёныш, довольный тем, что отмахивается от мух и резвится в лесу. Теперь они больше походили на страшного свирепого медведя.       Синяки на ноге Рей вспыхнули перед его взором, как отвратительные цветы, а за этим тут же вспомнилось неодобрение в чёрных глазках-бусинках По.       Было бы лучше, если бы ты не был у неё первым.       Бен был бы слишком грубым, слишком жёстким… слишком большим для её невинного тела.       Он оглянулся через плечо, и его внимание привлекла ведьма: губы её сжались в тонкую линию, взгляд был прикован к шнуркам корсажа, и она судорожно сжимала их.       Если он вернётся к тому, как всё было раньше, с одними лишь скрытыми взглядами и едва заметными прикосновениями…       Нет. Он не мог вернуться к этому после того, как узнал, что она чувствовала в его руках, на его пальцах и языке. Сильный импульс подсказывал ему, что Рей также не согласится на это.       Вернувшись туда, где она сидела, Бен решил про себя, что да, они могут целоваться, касаться друг друга и чувствовать всё это. А большего просто не будет.       Голова Рей дёрнулась вверх, когда он упал перед ней на колени. Она фыркнула и открыла рот. Бен знал, что слова разочарования вот-вот вырвутся наружу, поэтому запечатал их внутри поцелуем, таким деликатным и нежным, что она ахнула.       Он взял на себя задачу заново зашнуровать её корсаж. Хотя тень подозрения всё ещё не покидала её лица, — то, как она изогнула одну бровь, давало понять: она знала, что в его действиях было нечто большее, — она удовлетворённо вздохнула и позволила ухаживать за собой.       Да, — снова подумал Бен, завязывая бант на шнурках. Всё будет в порядке. Он сможет держать себя в руках. Он справится. А если не сможет, он уйдет.       Всё должно быть в порядке, потому что уезжать он не хотел.       В конце концов, ему ещё многому предстояло научиться.