Дочь Моргота

— Ну зачем же прекрасной деве прибегать к столь темным методам? Сарумана, решившего коварно обмануть юную ристанийку, я бы понял, но ты… Тебе достаточно больше верить в себя и быть смелее… Тот, чьей любви ты желаешь, может просто не знать, как ему повезло. А подобные эликсиры лишь временно туманят разум… — почти без осуждения изрек незаметно подошедший сзади Гэндальф, поучительно поднимая вверх указательный палец. Ей даже показалось, что в глубине старчески выцветших серых глаз мага мимолетно промелькнули веселые искорки. — Отстань, Гэндальф… ты не мой отец, чтобы воспитывать меня. Лучше… — От более грубых слов Силмэриэль воздержалась, хотя проклятый маг напугал ее и сбил с мысли, рука с флаконом дрогнула и драгоценный настой, над которым она билась целый день, чуть было не расплескался. Но ей нужен был его совет, хотя вряд ли светлый станет помогать в таком, вот же досада. — Настоящие чувства не рождаются от эликсиров, даже изготовленных мною. Лишь временное наваждение. Надо не только правильно смешать компоненты, но и самой знать, что это такое. Хорошо, — неожиданно легко согласился Гэндальф, также чуть усмехаясь, — я сделаю его для тебя. С маленьким условием… в самый первый раз ты не поддашься порыву использовать его. — Почему… — Силмэриэль послушно отдала флакон в гораздо более теплые, чем у отца, пальцы светлого мага, уступая ему место у стола. В лишь наполовину рассеянном теплым светом свечей полумраке лаборатории его полускрытое седой бородой лицо виделось нечетко. Гэндальф правда сделает горячо неодобряемый им любовный эликсир, или стоит ожидать подвоха? — Любовь исцеляет душевные раны и привносит свет во тьму. Иногда ей действительно нужен… небольшой толчок. Держи… если так уж хочешь. Мерцающий собственным мягким розоватым свечением в полумраке крошечный пузырек лег в ладонь, согревая еле заметным, но до дрожи приятным теплом. Гэндальф действительно сделал его для нее… просто так. Надеясь, что подслеповатые глаза волшебника не разглядели блеснувших на ее щеках слез, Силмэриэль поспешила отвернуться. Светлые намного… могущественнее и коварнее, чем можно было подумать. Наказания, обиды и издевательства отца лишь ожесточали ее и заставляли копить силы и злость, а Серый маг мог полностью лишить сил и вывернуть душу наизнанку… своей проклятой добротой. О которой ей останется лишь тосковать до конца мира, все больше ненавидя… способных дарить и принимать ее. Вот если бы ее отцом и правда был не Саруман Белый, а… нет, не Гэндальф, светлые всегда будут ее раздражать. А кто-то, кто относился бы к ней, как противный светлый маг, уважительно и по-доброму… и тоже беспокоился бы о ней, хотя бы немного. — Выброси Палантир в Изен, Силмэриэль… возможно, это поможет отчасти исцелить разум твоего отца. Скорее всего, уже слишком поздно, но… Через него Саурон сумел сломить волю Сарумана и поработить разум, и направляет его сейчас, сделав своим орудием. — Да, Гэндальф, ты… — Силмэриэль запнулась, отводя взгляд и в очередной раз не понимая саму себя. Это у нее от рождения… проклятье, а никак не дар. Надоевший и с каждым днем все сильнее раздражающий своим молчаливым неодобрением светлый маг (хотя мысль убить его или как-то навредить ни разу не пришла в голову), наконец уезжал, а у нее вместо ожидаемой радости вдруг защемило сердце. Подчиняясь полученному ранее приказу отца орки продолжали готовить армию союзников Мордора… или теперь это ее армия и им совершенно не обязательно служить целям прежнего хозяина? Извергающие режущий глаза и вызывающий надсадное першение в горле дым шахты и переругивающиеся на царапающем слух грубом наречии многочисленные орки (теперь уже и полуорки) обезобразили прежде прекрасный цветущий двор, в этом Силмэриэль в глубине души была полностью согласна с Гэндальфом. — Я задержался более, чем мог себе позволить, и впредь никто… — Не защитит меня от гнева Сарумана уже не Белого, — подчеркнуто насмешливо закончила Силмэриэль. Серый маг не должен… заметить и почувствовать темным холодком заползшую в душу тревогу, и ей остается лишь гнать предательскую слабость прочь, вспоминая разжигающие спасительный огонь ненависти моменты. Она совсем не желает способного вернуть прежнее прощения отца… и не сожалеет о сделанном. Спускаться вместе с ней по балансирующей над пропастью деревянной лестнице в освобожденный от печей и наковален зал в центре мастерских, где в заполненных магической глиной емкостях под плотной землисто-серой пленкой шевелились достигающие зрелости полуорки, Серый маг отказался наотрез. Силмэриэль же чувствовала там перебившее отвращение и неприязнь все возрастающее удовлетворение. Мерзкие полуорки были теперь ее… и подчинялись самозваной госпоже, кланяясь столь же низко, как и прежде отцу. В глубине души Силмэриэль называла себя именно тем словом, за которое, не задумываясь, приказала бы казнить любого другого, кроме Гэндальфа и… Хотя что о нем думать, с так и не поцеловавшим ее невыносимо заносчивым гондорцем они, возможно, больше не свидятся, увы. Уже не боящиеся солнечного света и почти не знающие усталости темные твари признавали ее своей хозяйкой после некоторого колебания… не столь долгого, чтобы она успела снести не подчинившимся голову обжигающим разрядом, но руки постоянно нервно сжимали не по праву присвоенный посох. Видя это, или просто движимые чувством самосохранения, они склонялись перед ней, пусть и после раздражающе заметной паузы. Ходить, опираясь на отцовский посох, среди почтительно кланяющихся орков было не просто приятно, а… таких непередаваемых знакомыми ей словами чувств Силмэриэль никогда прежде не испытывала, и даже на миг посочувствовала отцу, лишившемуся кружащей голову не меньше, чем восхищение в мужских глазах, радости. Способной заменить его ей… если судьба отказала в доступных роханским деревенщинам удовольствиях. — Кому ты служишь? Сплошь покрытый тошнотворно липкой серо-желтой слизью полуорк посмотрел по-животному полуосмысленным взглядом в ее глаза. — Тебе… госпожа. Гэндальф, бесцеремонно загостившийся в Изенгарде, мешал всецело почувствовать себя на месте отца… Силмэриэль могла бы выставить его за порог в первый же день, если бы действительно захотела, но… В глубине души она была признательна светлому волшебнику, дарившему своим присутствием возможность расслабиться и успокоиться, не ожидая каждую минуту опасности. А раздражающие поучения можно просто не слушать, повторяя про себя слова детской считалочки или компоненты любовного эликсира, изготовленного великим светлым магом и бережно хранимого в потайном кармане. Теперь тот, чьей любви ей захочется, точно никуда не сбежит. Ты же не можешь быть одна, Силмэриэль… не знаешь, что тебе делать и чего ты хочешь. Вкрадчивый и обманчиво-ласковый голос отца проник мягко шелестящим шепотом в ее сны в первый же день, когда она восстанавливала силы. Даже близкое присутствие Гэндальфа не помешало ему. Внутри вновь что-то еле заметно дрогнуло, чуть отступая, как во время едва не закончившегося печально для нее разговора на вершине Ортханка. Это, наверное, так и есть, она мечтала совсем не об одиночестве, но… воспоминания о том, что значит быть с папой, были еще слишком свежи и болезненны, и разум держался перед губительными чарами, понимая, что он сделает с ней, обретя свободу. В том, что Саруман на самом деле может забыть произошедшее, ее не убедит даже он, пустив в ход свой дар уговорить любого на что угодно. Ну или почти любого, мало кто сумеет устоять. — Это его ты хочешь опоить эликсиром? Ни к чему… то, что пробуждает зелье, есть в нем и так, а большего между вами не случится. Серый маг замолчал, неодобрительно нахмурившись, и беззвучно зашевелил губами, про себя заканчивая невысказанное. — О… Боромир! Приказав стражникам открыть ворота, Силмэриэль с трудом подавила желание побежать навстречу, как деревенская девчонка, и броситься на шею, уткнувшись лицом в пахнущую дымом костра, конским потом и въевшейся кровью ткань темно-зеленого плаща. Удержало смущение перед Гэндальфом, и поднявшийся в душе жалкий страх увидеть в прищуренных серых глазах равнодушие и удивление вместо радости. Мысли сына наместника вполне могли занимать гораздо более важные и значимые вещи, чем интрижка с симпатичной айну-полукровкой — колечко Саурона, или гондорский трон. Пока она не подлила ему эликсир Гэндальфа, чтобы всегда думал только о ней… он непременно сработает, светлые понимают в любви гораздо больше темных. И как она могла не почувствовать раньше Серого мага того, о ком так часто вспоминала, желая заглушить пробудившийся страх и многолетнюю неутолимую тоску… о том, чего ей никогда не даст ни гондорец, ни роханские конники, ни Гэндальф. — Ты зря ищешь мудрости у Сарумана, Боромир. Он давно не желает добра людям… и всем не порожденным Тьмой живым созданиям. Тебе стоит продолжить путь в Раздол, возможно, там ты все же сумеешь понять… — Не слушай его… — жарко зашептала Силмэриэль, хватая неприязненно нахмурившегося Боромира за обжегшую теплом руку, гораздо чаще и охотнее сжимавшую меч, чем ласкавшую дев. И сейчас он мягко отстранил ее, желая возразить магу. — Саруман говорил мне, что у людей и эльфов нет шансов против Мордора… и их действительно нет, если только… — Кольцо не станет служить тебе против истинного хозяина, а лишь погубит… превратит в призрака, покорного его воле. Некоторые властные и гордые люди считали так же… и стали Девятью кольценосцами. Я помогу тебе получить желаемое, сын Дэнетора, если… — Для тебя — все, что угодно, Силмэ… кроме того, что хотел твой отец. Смириться перед властью Саурона и Сарумана Белого… на самом деле одного лишь Саурона. Папа впал во власть рокового заблуждения, как самая ничтожная из его жертв. Нет, ей нужно от Боромира совсем не это. Боромир, наконец, позволил увлечь себя вниз, в дышащую раскаленным паром и дымом тьму, без отвращения или испуга пытаясь разглядеть происходящее там. Силмэриэль плотнее прижалась к нему, наслаждаясь ощущением защищенности, покачивающийся над пропастью деревянный настил уже совсем не пугал. Чрезмерно вошедший в роль папочки (это согревало ее и придавало сил, но только не сейчас) волшебник не последовал за ними, орки и подземные мастерские были ему глубоко отвратительны. — Кому ты служишь? Силмэриэль постаралась произнести это как можно жестче и увереннее, как сказал бы отец. Низко кланяющиеся госпоже и с почти невыносимым для слуха грохотом и лязгом кующие мечи и копья в мастерских орки заставили Боромира взглянуть на нее гораздо внимательнее. — Тебе… Силмэриэль. Полуорк раболепно коснулся губами подола ее платья, сверкнув недобрым взглядом раскосых глаз на гондорского витязя — инстинктивная ненависть к убившему немало его собратьев передалась твари с памятью предков. — С твоей армией… можно завоевать Мордор. Или… Легкая неприязнь — не испытывать ее к темным тварям военачальник Гондора не мог — сменилась нескрываемым восхищением перед подвластной ей (пока еще, все гораздо более зыбко, чем он думает) силой. Жалея, что рядом нет папиного растворителя, с ним все на удивление легко и просто, Силмэриэль крепче взяла Боромира под руку, прижимаясь всем телом. — Защитить Гондор? Силмэриэль понизила голос, наклоняясь ближе к его лицу… заметно смягчившемуся и не столь отчужденно-надменному, как еще недавно, во время спора с Гэндальфом. Жесткая щетина слегка царапнула кожу, заставив глубже вздохнуть от странного удовольствия. — Конечно, если я им прикажу… ты прикажешь. И даже получить то… чем когда-то владел Исилдур. Ты не повторишь его судьбу… не слушай Гэндальфа. — Саруман все-таки научил тебя… искушать и убеждать? С трудом оторвав взгляд от копошащихся под грязевой пленкой полуорков, Боромир взял ее за подбородок, чуть насмешливо заглядывая в глаза. — А за это я должен поцеловать тебя, как ты просила в прошлый раз? Подобострастно скалящиеся орочьи морды расплылись перед глазами, сливаясь с темно-бурыми неровностями стен. Силмэриэль лишь глупо улыбнулась, не отводя взгляда от обветренных в многодневных походах надменно поджатых тонких губ, во все сильнее шатающемся мире лишь они остались четкими и незыблемыми. Самодовольно ухмыльнувшись, как очередной смазливой трактирной служанке, Боромир притиснул ее вплотную к стене, зажимая беспомощно приоткрывшийся рот грубовато-настойчивым поцелуем.