Дочь Моргота

Проклятая ведьма! За что он так с ней? Почему Боромир нашел для нее лишь эти слова? И ей нет места рядом с ним на троне новоявленного Властителя Свободного Мира, могущественного, справедливого и милосердного. Она слишком «темная тварь» (осанвэ проклятие не меньше, чем дар), его королевой и матерью наследника в очищенном от Тьмы мире должна стать прекрасная и добродетельная смертная принцесса. Только ты пока не занял его, гондорец! Почему… почему у нее не получается ни с ним, ни с папой? Она всегда недостойна, и напрасно старается. И не значит для них совсем ничего. А ей тоже хочется тепла и заботы, всю жизнь хочется, только напрасно… и так же больно от злых слов и равнодушия, как смертным. Папе всегда было все равно… и Боромиру почему-то тоже, хотя она верила, что он не такой. Очень хотела верить, пока это не стало невозможно. Хорошо, что Гэндальфа не было рядом, и он не прочитал мысли Боромира о ней, и не услышал слов. Нет, светлый маг не стал бы злорадствовать, даже после ее оскорблений и… он же не пострадал, да? А по своему обыкновению пожалел бы ее, глядя с сочувственно-насмешливой улыбкой, погладил по голове и сказал, что «он же говорил». И это так невыносимо тошно и унизительно… лучше бы злорадствовал. Гэндальф оказался прав, он всегда прав, мудрость бессчетных веков не дает ошибаться, и очень жаль, что маг не смог ее удержать. Может, тогда все сложилось бы по-другому… или от судьбы не уйдешь? Именно заранее предначертанное привело к ним Сэма и заставило проклятого коротышку толкнуть мага под руку. Когда она уже отчаялась вырваться и, захлебываясь злыми слезами, почти смирилась, что противный маг не отпустит ее, его не пронять ни оскорблениями, ни мольбами. И не достать точным ударом — он сильнее ее и не теряет снисходительного спокойствия. Гэндальф живет лишь своими проклятыми мудростями, ему никогда не понять… Она убила бы его, если бы смогла, чтобы только суметь вырваться и бежать спасать свою любовь… и умерла бы на месте, если бы опоздала. Маг все знал. И то, что она, чуть не задохнувшись и исцарапав лицо колючими ветками, выбежит из темноты на утоптанную площадку, ставшую ареной должного решить судьбу Средиземья поединка. И то, как омрачится досадой и огорчением лицо Боромира, не желающего вспоминать о минутах постыдной слабости и готовности прибегнуть к темным методам. Это она — проклятая ведьма, и ее отец — темный колдун, затемнили его разум, заставив дрогнуть перед искушением… но он не пал во мрак и не поддался, просто хотел победить Тьму ее же оружием. Но вовремя понял, что так нельзя — всем темным тварям место в Вечной Тьме. Злость, обида и застившее зрение слезами огорчение соединились в способную разорвать душу пополам ядовитую смесь… она сама не знала, чего сможет и захочет сделать в следующий миг, когда понимание, кто она и зачем здесь, полностью покинет ее. Убежать все равно куда, лишь бы подальше, и там пролить накопившиеся слезы, или сотворить что-то страшное и непостижимое даже для нее, когда бездушная всепобеждающая Тьма вытеснит из сердца все человеческое? Чтобы Боромир пожалел… что разлюбил ее, или даже и не думал любить. И назвал «проклятой ведьмой» в своих мыслях — до того, как в ярости прокричал это вслух. Но она не желает его смерти — пусть идет, проваливает в свой Гондор и больше никогда не возвращается, но не умирает, тем более у нее на глазах. Только без кольца… это спасет его и позволит частично напитать жгучую пустоту в груди сладостью мести. И может быть, лишившись проклятого кольца, он опять станет… таким, каким показался ей в тот день, когда приехал искать союза с ее отцом? Будет так же смотреть на нее лучащимися желанием и восхищением глазами, презрительно поджатые губы вновь улыбнутся с насмешливо-небрежной мимолетной нежностью? От каждого движения бликующих в тусклом лунном свете равнодушно смертоносных клинков сердце сжималось и холодело, чуть не выпрыгивая из груди. Она не станет помогать ему победить, но и умереть не позволит… постоянно поднятая рука дрожала от напряжения и сжигающих изнутри противоречивых чувств. Увидеть, как меч вонзится в грудь отвергшего ее, было бы так мстительно сладко, и невыносимо больно в следующий миг… невозможно. Она сама накажет его потом, может быть… а сейчас пусть живет. Несуразный коротышка думал, что сумеет помешать ей… храбрость этих созданий сравнима лишь с их же глупостью. Остановить ее мог бы только Гэндальф, но по ясным лишь ему причинам волшебник решил не вмешиваться, когда на карту поставлено все. Отдал судьбу кольца Всевластия на волю случая… и ее. Или все уже предрешено? Когда меч Боромира уперся в грудь законного наследника трона, Силмэриэль поняла, что хочет сохранить ему жизнь, но отобрать победу. Чтобы она ускользнула из рук уже ощутившего вкус торжества гондорца, издевательски блеснув на прощание укатившимся в траву колечком. И Гэндальф прав, всевластие — непосильная ноша для смертного, кольцо неизбежно вернется к истинному хозяину. Она спасет его от участи кольценосца, не мертвого и не живого порождения могильного тлена. — Ты… проклятая ведьма! Силмэриэль знала, что Боромир не оценит такую заботу, но жестокие слова больно пронзили и без того раненное сердце. Настолько, что она не сразу заметила до крови прорезавший кожу меч у самого горла. И слишком поздно почувствовала присутствие слуг отца, они без труда убьют всех и… Нет, только не его! Луртц всегда питал к ней извращенные и до сих пор мучительно раздражавшие чувства. Она ему не мать, хотя и повинна в рождении первого полуорка больше истинных родителей. Но сейчас это должно помочь заставить его и остальных не выполнять приказ Сарумана. Набежавшие из тьмы «дети» замерли, готовые вновь слушать ее — ослабленную расстоянием волю отца не сложно переломить, и у него уже нет Палантира, чтобы их видеть. И злобно зарычали, собираясь броситься на помощь хозяйке. Перестань, они убьют тебя! По прорезанной (еще чуть-чуть, и он убьет ее) лезвием меча шее потекла тонкая горячая струйка, заливаясь за корсаж, перед глазами сгустился мешающий четко видеть красноватый туман. Луртц… Силмэриэль сама не знала, что хочет приказать… инстинктивное нежелание умирать заглушило и отодвинуло на второй план все остальное. Выпущенная в обидчика «матери» стрела мелькнула смутной тенью на периферии сознания, лишь с запозданием дошедшие мысли орка позволили понять, что произошло. — Нет, Луртц! Можно же было выстрелить не так, а чтобы он отпустил ее, но… он же не умрет? Не умер? Машинально прижав мгновенно ставшую мокрой и неприятно липкой ладонь к надсадно ноющей царапине, Силмэриэль опустилась на колени рядом с упавшим к ее ногам гондорцем. На совесть сделанная в мастерских Изенгарда стрела с зазубренным наконечником из закаленной стали целиком вошла в его спину слева чуть ниже лопатки.

***

— Они могут перестать слушаться меня. Уходите… лучше убегайте, если можете. На самом деле это не так… наверное. Пока отца нет рядом. Ей просто хочется, чтобы они ушли, как можно быстрее и дальше… оставили ее. Их. Настолько, что лишь нежелание преподнести кольцо папе удержало от соблазна приказать оркам сделать то, чего он и хотел. Убить их всех то есть. — Я позабочусь о нем… Спасу его жизнь… или папа спасет. У него должно получиться. А если… Его тело не съедят орки и дикие звери. Об этом не хочется думать, и произносить тоже, но неприязненно косящийся на обступивших ее орков следопыт понял невысказанное. И, чуть поколебавшись, согласился. Неправильно оставлять смертельно раненного (только сильная магия способна исцелить такое) гондорского витязя, пусть даже и оступившегося, среди темных тварей, но… Другого выхода нет, и Боромир сам избрал такую судьбу, связавшись с дочерью колдуна. И она действительно сделает то, что пообещала. Отголоски мыслей следопыта вяло коснулись сознания, не вызвав ни интереса, ни злости, и постепенно истаяли, становясь все менее разборчивыми. Жаль, что нельзя приказать полуоркам истыкать его стрелами, и всех остальных тоже… чтобы не раздражали своим ненужным существованием и человеческой беззаботностью. Не умирай, пожалуйста, ты не можешь… Как же так! Силмэриэль никогда не училась целительству. Попытка с Хельгой, от одного воспоминания о которой начинала невыносимо болеть голова, полностью провалилась. Отец вряд ли поможет, и он слишком далеко, увы. Полуоркам никак не успеть, и даже орлы бы не успели. Он не должен был уйти… не заплатив ей за все и не поцеловав на прощание. Это несправедливо, и неправильно, Боромир опять обманул ее надежды, в последний раз. Пронзительно свежий предутренний ветер окончательно разметал тучи, очистив тускло-серое осеннее небо, долина у еще не очистившегося от тумана подножия Амон-Сул пугала мелькающими в похожих на щупальца чудовищ кронах тенями. Назгулы? Им нечего здесь делать, и она совсем не боится рабов кольца… Умереть, не став одним из них, скорее благословение, чем проклятие. Отказываясь верить своим глазам и ощущениям — она уже не чувствовала его мыслей и биения пронзенного стрелой сердца — Силмэриэль протянула руку и замерла, не решаясь коснуться бледного пугающе застывшего лица. Больше всего боясь ощутить безнадежный неживой холод… правда ли смерть лучше, чем противное Эру и природе существование кольценосцев? Что-то все время смутно мешавшее ей с еле слышным стуком выпало из неглубокого внутреннего кармана полурасстегнутого плаща… черная книга со стершейся надписью на обложке. Сердце отчего-то замерло и забилось чаще, бледно-желтый луч показавшегося над краем туманного марева солнца потускнел, словно без остатка впитавшись в глубокую матовую черноту фолианта. Некромант воскрешал мертвых, Силмэриэль… в Дул Гулдуре. Пленительно нежный женский голос из недавнего сна прозвучал в голове, вызвав знакомое сладкое головокружение и холодок вдоль спины. Она сходит с ума и скоро навсегда уйдет в мир причудливых видений, или это правда… Отправь темных тварей назад к отцу… и открой книгу. Пока не стало поздно. — Но Дул Гулдур далеко… нам не добраться туда, если время на исходе, — пробормотала вслух Силмэриэль, сбрасывая плащ на землю. Ей вдруг стало невыносимо жарко, все внутри хаотично сжималось, не давая дышать, но страха удушья не было, лишь кружащий голову болезненный восторг. Плотно слежавшиеся пожелтевшие страницы манили, призывая скорее коснуться и погрузиться с головой в прихотливую вязь смутно знакомых букв. — Пошли вон! — непонятно как смогла твердо произнести она, с раздражением взглянув на недоуменно топчущегося рядом Луртца. — Убирайтесь в Изенгард! Она убьет их всех, если попробуют не послушать. Прикосновение к впитавшей холод остывшей за ночь земли обложке пробудило ненадолго заснувшую в душе тьму, сила вибрировала на кончиках пальцев, готовая сорваться обжигающей молнией. И прочесть теперь полностью понятное древнее заклинание. Но испуганно втянувшие головы в плечи полуорки скрылись из вида прежде, чем она успела заорать «Быстро!», хрипло ругаясь и ломая пробившиеся на каменистом склоне чахлые кусты. Дул Гулдур не нужен… нужна только ты. Просто открой ее. Прикоснуться к поблекшим за неисчислимые столетия, но не рассыпавшимся в прах силой заключенного в них колдовства страницам она мечтала уже давно, с самого рождения, просто сама не понимала, чего хочет. И погрузиться в уже знакомый туман, на этот раз не такой густой, окутывающий странное, напитанное Тьмой место. Полуразрушенный замок из серого камня, с похожими на гигантские обломанные зубы развалинами внешних стен, обвитых мертвым засохшим плющом. И прекрасную женщину из сна в темно-сером эльфийском плаще, странно чуждую этому месту и одновременно созвучную его силе. Силмэриэль сощурилась от режущего глаза света занимающегося утра, стараясь не смотреть на застывшее в мертвенной неподвижности и ставшее незнакомым лицо Боромира. Это сейчас пройдет… все пройдет. Почти незнакомые буквы складывались в звучащие неприятно жестко слова, трепещущие на ветру полуголые ветки сменялись освещаемыми ярко-оранжевым неподвижным пламенем свечей блестящими от сырости стенами. — Я помогу тебе. Эльфийка без малейшего усилия подняла закутанное в черный плащ тело и, на миг скривив сладко улыбающиеся губы, положила на широкий каменный постамент. — Почему? — не смогла не спросить Силмэриэль, зачарованная по-матерински нежной лаской скользнувших вдоль ее ладони тонких пальцев. — Терять любимых больно… и кому-то нужно это узнать. Но не тебе. Неузнаваемый собственный голос, исковерканный давящими сводами подземелья и звучанием черного наречия, глухо отражался от сочащихся влагой стен. — Достаточно! Женщина вновь погладила ее по руке, любовно обведя запястье, и резким движением откинула покрывало. Силмэриэль вскрикнула от испуга и обжегшего грудь острого разочарования, выронив книгу. Она уже успела поверить в чудо, но… Лицо Боромира неуловимо изменилось и разгладилось, став узнаваемым и чуть менее неживым, но дыхание по прежнему не приподнимало его грудь и сердце не билось, даже совсем слабо. Она не Некромант, глупо было надеяться… — Ещё не все, подожди, — чуть через силу произнесла женщина, натянуто улыбаясь, и мягко погладила ее по волосам. — Нужно пролить твою кровь… не всю, конечно, — с лёгкой усмешкой пояснила эльфийка, подталкивая ее ближе к постаменту. — Дай руку, и… попроси, кого ты обычно просишь. «Я никого не…» — хотела было сказать Силмэриэль и замолчала, послушно зажмурившись. Запястье обожгло болью, позволившей отвлечься от теснящей грудь горечи, теплая кровь потекла тонкой струйкой, пачкая ладонь. Эльфийка сдавленно вскрикнула и отшатнулась в сторону, уронив нож. Черная молния ударила в постамент с заложившим уши грохотом, заставив пригнуться, закрывая руками голову... Верни мне мою любовь, Владыка Тьмы, пожалуйста… и пусть он тоже полюбит меня. Лицо все так же неподвижно лежащего на земле Боромира чуть дрогнуло… или помрачившийся разум обманул ее, показав желанную иллюзию? Кровь из рассеченного кинжалом запястья (откуда она его взяла?) капала на прорезанную на ладони гондорца царапину, впитываясь, как долгожданный дождь в пересохшую землю. Не веря своим ушам — это или бред покинувшего ее разума, или случилось невозможное — Силмэриэль прислушалась к раздавшемуся в ушах биению пульса, ноздри не ответившего на ее чувства возлюбленного затрепетали, и щеки окрасились румянцем. Неужели он сейчас очнется и откроет глаза, чтобы опять назвать ее «проклятой ведьмой»? Она не хочет вновь это услышать, и увидеть презрительное равнодушие во вновь ставших живыми глазах. Лучше уйти… прямо сейчас, неважно куда, дорога сама приведет ее к спасению, или гибели. Лучше не видеть его больше никогда и так и не узнать, как он к ней относится. А может быть… нет, это унизительно, она так не хочет. Рука плотно сжала флакон с эликсиром. Гэндальф сделал его для нее, чтобы заставить осознать свое поражение и понять, что нечистых душой никто никогда не полюбит просто так? Она вернула его к жизни… пусть делает с ней, что хочет. Найдет прекрасную принцессу, и живет с ней долго и счастливо, а ей останется только служить отцу и делать вид, что ей все равно. Ну уж нет… пусть Боромир узнает, что это такое. Она заставит его выпить эликсир, а потом уйдет, и пусть он тоскует по ней, до конца краткой человеческой жизни. Согревающий ладонь обманчивым теплом флакон невыносимо раздражал — Силмэриэль постаралась сильнее размахнуться, и в последний момент судорожно сжала пальцы. Она даст ему выпить эликсир Гэндальфа, и познать горечь неразделенной любви. Даже если на самом деле все не так, она потерпит, и никогда не признается ему в своих чувствах. — Это вкусно, милый, — плотно сжатые губы Боромира приоткрылись, и мерцающая колдовским розовым светом жидкость потекла в горло.