— Осторожнее!
Изготовленный Серым магом любовный напиток совсем не пришелся по вкусу вернувшемуся из небытия (куда попадают после смерти человеческие души, Силмэриэль не знала) наследнику Денэтора. Гондорец страдальчески поморщился, словно проглотил что-то гадкое, и закашлялся, заставив Силмэриэль вновь испугаться за его жизнь.
Смертные так досадно хрупки и нестойки, порой неожиданно заканчивают жизненный путь от сущих мелочей, неловко упав или подавившись вином на пиру. Не хватало только ему после всего умереть сейчас, захлебнувшись любовным эликсиром. Такой насмешки судьбы она не переживет.
— Невкусно? — с облегчением убедившись, что Боромир лишь слегка подавился, Силмэриэль нежно погладила его по щеке, проведя пальцами по шее. — Я не знала, прости, любимый.
Никакой он не любимый больше, от волнения вырвалось. Пусть думает, что показалось, если услышал все-таки… и он теперь влюбится в нее горячо и страстно? Гэндальф ерунды не сделает.
Она должна взять себя в руки. Трусливо бежать, чтобы до конца мира думать об оставшемся недосказанным — не выход. Это лишь окончательно опозорит ее в собственных глазах, да и плутать одной без смысла и цели по Глухоманью так себе идея.
Надо найти в себе силы посмотреть ему в глаза и достойно проститься, она сможет, если очень постарается. Силмэриэль наклонилась к самому лицу гондорца… просто чтобы еще раз проверить, дышит ли он. В чудо до сих пор верилось с трудом — она смогла победить саму смерть, против которой бессильны даже… все бессильны, кроме Эру. И Некроманта. Стал ли Боромир ближе к Тьме оттого, что вернулся к жизни с ее помощью?
Он должен полностью прийти в себя и открыть глаза, уже вот-вот. Ресницы, скрывающие в последний раз смотревшие на нее с ранившей сердце ненавистью серые глаза, дрогнули, готовые приоткрыться. Ее окончательно растрепавшиеся волосы (последняя заколка потерялась во время неравного поединка с Гэндальфом) упали ему на лицо, закрыв нос и глаза. Силмэриэль поспешила откинуть их назад, но Боромир лишь плотнее зажмурился, глубоко вздохнув, словно прикосновение пахнущих дымом изенгардских мастерских прядей было ему приятно.
Сработало! Или просто нравится такой запах?
Знакомые не меньше, чем свои (сколько раз она разглядывала их наяву и представляла в мечтах), красиво очерченные тонкие губы вновь притянули взгляд, Силмэриэль, чуть касаясь, обвела их кончиком пальца… гондорец что-то невнятно пробормотал, неосознанно попытавшись приподняться вслед за поспешно отдернутой рукой.
Наверное, надо довершить ритуал, так будет правильнее и логичнее, как в сказке. И ему будет что вспомнить, и о чем пожалеть… когда они навсегда расстанутся, уже совсем скоро.
Силмэриэль вдруг вспомнила стражника, почти двести лет назад… ей столько и есть примерно, лишь чуть-чуть больше, украдкой рассказывавшего маленькой дочке хозяина роханские сказки. В них принц непременно целовал уснувшую от черных чар принцессу, побеждал злого колдуна и они жили долго и счастливо. Только что делать, если она сама дочь злого колдуна, и принц… как-то не задался.
Глубоко вздохнув, Силмэриэль попыталась прикоснуться к сознанию Боромира, чтобы углубить его сон, совсем ненадолго, пока она не поцелует его… и вздрогнула от удивления, натолкнувшись на глухую стену. Может, это последствия… недавней смерти, и скоро все само образуется?
Жаль, что она не может больше читать его мысли, но неважно. Они все равно скоро попрощаются… до конца его земной жизни. Все неважно.
Ещё раз проведя ладонью вдоль щеки Боромира, Силмэриэль, стараясь не потерять контроль разума (для этого пришлось вспомнить все обиды и злые слова), почти легла на него сверху, и, прошептав на квенья «я так хотела тебя любить», коснулась приоткрывшихся от ее излишнего напора губ. Отец немного учил ее древнему эльфийскому наречию, а Боромир совершенно точно ничего не поймёт.
— Хотела?
Услышав гораздо более чисто, чем когда-либо получалось у неё, произнесенное слово — Боромир просто повторил за ней, или ей показалось — Силмэриэль перестала опираться на локоть и всем телом легла на него, сдавлено вскрикнув от невозможного ощущения близости. Наверное, стоило бы побережнее обращаться с беднягой, в грудь которого ещё недавно насквозь вошла стрела.
Чудесным образом полностью исцелившийся Боромир даже не поморщился, лишь слегка вздрогнул, и широко открыл глаза, заполненные знакомой и привычной, но совершенно невозможной у него чернотой.
— Нет! — Силмэриэль резко отстранилась и, неудачно подвернув ногу, с размаху села на землю. — Уйди, не трогай меня!
Спина быстро уперлась в стену, дальше отползать назад было некуда, и крайне глупо. Она вот-вот сойдет с ума от усталости и избытка противоречивых чувств, раз так испугалась. Возможно, эта тьма просто показалась ей — перед глазами, стоило чуть отвлечься, мелькали темные пятна. Некромантия и поединок с назгулами забрали слишком много энергии — подниматься на ноги не было ни сил, ни желания.
Чувствуя себя совершенно беспомощной и опустошённой, Силмэриэль плотнее прислонилась к стене, неотрывно глядя в ставшие нормальными, ну почти — с таким выражением он на нее еще не смотрел — глаза Боромира. Больше всего хотелось разреветься, уткнувшись во что-нибудь, а лучше в кого-нибудь живого и тёплого. Даже он сойдёт, пожалуй, хотя понимать, что гондорец не любит ее и не любил никогда, невыносимо горько.
Может быть, только сейчас возжелал, из-за проклятого эликсира, потому и ведет себя странно. Ну зачем она напоила его им, почему не выбросила? Глупая неудавшаяся месть, обидная и унизительная для неё самой гораздо больше, чем для него, чем бы все ни кончилось.
— Уходи! — как можно спокойнее постаралась произнести она, внимательно изучая предательски расплывающийся перед глазами полуразрушенный участок стены напротив. — В Минас Тирит… куда хочешь. Только не в Изенгард, не появляйся там больше. — Силмэриэль осеклась от явного недоумения во взгляде Боромира. — Ты же сам сказал, что я проклятая ведьма… и что ты меня ненавидишь… подумал.
— Я не… — Боромир замолчал на полуслове, протягивая ей руку. «Я этого не говорил» было написано у него на лице настолько убедительно, что Силмэриэль даже на миг задумалась, не оболгала ли она его на самом деле. Его зрачки вновь неестественно расширились, заполнив большую часть радужки. Он перепутал ее с глупой смертной служанкой… или издевается?
— Ты так сказал вчера, не притворяйся. — Послушно вложив руку в тёплую ладонь, Силмэриэль на миг зажмурилась от удовольствия. Она не хочет его прощать… так быстро и просто. И вообще не хочет. — И сделал вот это… своим мечом.
Воспоминание о почти переставшей болеть царапине должно было придать сил и злости, но ее накрыл острый приступ жалости к себе. Все заготовленные обидные слова вылетели из головы, даже вырвать наконец руку и гордо отвернуться не получилось.
— И ты не убила его? Что прекрасная айну нашла в этом смертном?
Ожидавшая в ответ чего угодно — от многословных извинений, до новой вспышки неприязни, но не таких более чем странных слов, Силмэриэль потрясенно уставилась на него. Готовые неудержимым потоком хлынуть слезы высохли.
Может, он не издевается, а сошёл с ума? Это ей такое счастье не грозит, увы, что бы ни случилось, а у смертных запросто. Может быть, нельзя воскреснуть, не повредившись в уме? Недаром это считается невозможным и до сих пор удавалось лишь Некроманту. И то всего лишь по слухам.
И что ей теперь с ним делать? «Прекрасная айну»… Силмэриэль невольно прикрыла нос рукой — безупречно точеным, как у эльфийки, он не стал. Точно издевается, лучше бы проклятой ведьмой опять обозвал.
***
Вот же… дурная девка, Балрог ее задери.
Насчет того, чья Силмэриэль на самом деле дочь, шутить почему-то больше не хотелось. Привык он уже, что его, а чья же еще, если он ее по глупому любопытству и сентиментальности забрал из обреченного Белерианда, и двести лет возился с неблагодарной, учил и воспитывал. Отец не тот, кто… Это, разумеется,не значит, что она не будет как следует наказана. Просто как-то без нее и зло сорвать не на ком, и поговорить не с кем, не с орками же.
Саруман раздраженно нахмурился, потирая лоб рукой. Остановленные его приказом орки бессмысленно топтались на месте, начиная вполголоса роптать и огрызаться друг на друга. Послать их искать кольцо (Хранители не должны были уйти далеко), доставить в Изенгард ее, или пусть скорее возвращаются? Защитники Изенгарду точно не помешают. А Силмэриэль сама придет рано или поздно, некуда ей больше деваться. Она просто многого не знает, дурочка.
Привести ее домой насильно полуорки, пожалуй, не смогут, без его помощи… крайне досадный факт, как и то, что девчонка сорвала его планы и заставила сидеть на вершине Ортханка — розог бы ей всыпать, как крестьянским детям. Но смутную гордость за воспитанницу нельзя не ощутить — где-то в глубине души. Хвалить ее он, конечно, не станет.
— Луртц…
Не торопись, Курумо! Мы давно не обсуждали… то, что на самом деле важно.
— А! — Саруман растерянно огляделся, чуть было не выпустив из рук посох, и впервые ощутил себя на месте Силмэриэль. Он сам всегда так делал — вторгался в ее сознание, когда считал нужным, не предупреждая и не спрашивая разрешения. Как он мог настолько ослабеть и утратить бдительность… все она, проклятая девчонка.
Рядом, разумеется, никого не было — проникнуть в его любимую лабораторию на верхнем этаже Ортханка им не под силу — давно уже не обращавшийся к нему женский голос раздался лишь в голове. Тихое и полутемное убежище подвело впервые, здесь никогда не было слышно ни орочьего гогота, ни топота и смеха не желавшей тихо играть в куклы, сколько ее ни наказывай, проказливой девчонки.
— Нам нечего обсуждать, Галадриэль.
И нет больше никаких «нас».
Наглухо закрытое витражное окно, надежно защищающее от грохота и гари, захотелось распахнуть, а еще лучше — выйти на любимую Силмэриэль смотровую площадку и поглубже вдохнуть. Неприятное тоскливое предчувствие чего-то необратимого и на самом деле не зависящего ни от него, ни от Галадриэль и Гэндальфа (они ошибаются, считая иначе) сжало грудь.
— Ошибаешься, Саруман, — спокойно продолжила Владычица, не обращая внимания на откровенное недоброжелательство. — То, что ты предал Белый Совет и создал армию полуорков, мы обсуждать не будем. Лишь единственное, что важно.
***
— Что я нашла в этом смертном? Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе нужно отдохнуть, а потом пойдем…
Вот только куда? Дальше момента воскрешения несостоявшегося возлюбленного она не загадывала, и все получилось как-то… не было у нее плана действий на такой случай.
— Это можно…
Словно не расслышав, или не поняв намек, Боромир приложил раскрытую ладонь к ее шее — след от гондорского меча сразу перестал болеть… Нет, не зажил чудесным образом, просто незначительная боль уступила место иным, гораздо более острым ощущениям. Хотя, судя по омрачившемуся лицу гондорца, он непонятно почему ожидал именно этого — что его прикосновение ее исцелит.
— Милый! — Силмэриэль набралась было решимости отстраниться от него, пока это не кончилось плохо… прикосновения лишали ее воли сильнее, чем раньше, и вся злость испарилась. Пусть идет развлекаться со своими любимыми трактирными служанками. — У тебя голова болит?
Нет, он не издевается. Боромир сам отпустил ее руку и поспешно прислонился к ограде, прижимая ладонь ко лбу. Изобразить столь страдальческое выражение он точно не сумел бы, и не счел нужным. Может, это эликсир во всем виноват… что за дрянь сделал Гэндальф, а она еще радовалась? Или он так и будет странно себя вести, пока не получит то, для чего эликсир создан? Ладно, она поцелует его… и все.
— Сейчас все пройдет… ты немножко умер недавно. — Силмэриэль обняла его за шею, плотнее прижимая к подернутому паутиной трещин некогда белому камню, и, зажмурившись, прикоснулась к губам. — Так лучше? Вот видишь…
Осторожные прикосновения ее губ — углублять поцелуи Силмэриэль не решалась, чтобы слишком не увлечься — сразу избавили Боромира от непонятной головной боли без всякой магии. Она не успела понять, как они поменялись местами, и спиной к совершенно не холодной стене прижималась уже она. Прежде его глаза никогда так не чернели, почти полностью заполняясь расширившимися зрачками, затягивающими взгляд в кружащую голову тьму.
— И ты сможешь вернуться в Гондор, и найти красивую принцессу. А я не понравлюсь Дэнетору, и старше тебя… слишком намного. Мне двести лет… что ты смеёшься? — Силмэриэль бессвязно говорила, сама не понимая чего, мысли безнадежно спутались и дыхание сбилось.
По-осеннему бледно-желтое солнце, показавшееся в разрыве туч, расплылось, теряя четкость очертаний. Она порывисто вздохнула, вздрогнув всем телом от жара сомкнувшихся на талии рук, черты лица Боромира также колебались, ускользая от взгляда, и закрыла глаза.
Пусть он поцелует ее так, как она всегда мечтала, а потом идёт куда хочет, раз выздоровел наконец.
