***
Чуя хлопнул дверью, и его перекошенное лицо на грани срыва играло с контрастом — одежда сияла стразами и зажила отдельной жизнью. Сил вышагивать, как стройная модель, не оставалось. Мичизу и Акутагава сидели на кровати Накахары, словно те старые высокомерные жюри, без промедления ставящие низкие баллы. Первый обвел Чую задумчивым взглядом, второй — свалился в тысячном припадке. — За что мне этоооо???? — его крики пронеслись по всему общежитию, и Тачихара скривился. — Все нормально, — стал успокаивать хныкающего Накахару он и указал на следующий наряд — примерь это. Вещи, сложенные аккуратной стопкой, заполонили всю кровать Мичизу. — Это полный провал, — проблеял рыжик, складываясь в нефункционирующую амебу — может мне действительно стоит надеть простую футболку? — Нет! — Тачихара ударил руку об кулак и встал — мы найдём твой идеальный наряд. Парень обвел глазами вещи. Чуя был шопоголиком и, к сожалению, полной фэшн-катастрофой. В его гардеробе не присутствовали одонотонные вещи, все вульгарное, вызывающее, с леопардовыми принтами. — А сам ты что хочешь надеть? — спросил Мичизу, поворачиваясь к Чуе. Тот хныкнул и ответил: — Шляпу и туфли с каблуком. Так я кажусь выше. — Этого достаточно! — вылетело из угла Акутагавы. — Так ты больше фурора произведешь. Тачихара цыкнул на него и ободряюще встряхнул Чую. — Тогда мы составим тебе около классический наряд. Сосед вытащил из стопки темную водолазку, рассмотрел и отдал Чуе. Тот без криков и несогласий принял ее. Больше всего хотелось теплых обнимашек, желательно от Дазая, а не бесконечных примерок. Следом в него полетели приталенные штаны («Чтобы жопа больше была, — вылетело у Акутагавы, за что он получил по башке теперь уже от Тачихары») и красная, простоватая на вид шляпа. Накинув это, Чуя даже поднял уголки губ своему отражению. Благодаря каблукам он стал выше, а темные вещи подчеркнули стройную фигуру — хоть иди и снимайся в порно. Но Мичизу потёр подбородок и прищурился, заставляя соседа покрутиться. Рюноске закивал и нетерпеливо захлопал ладошками. — Ты просто сногсшибателен! — прокричал он и потащил к выходу. — Стойте! — Тачихара встал около двери, не давая выйти, — Мы еще не закончили. — Но мы опоздаем, — произнес Акутагава и взглянул на часы. Он врал — Чуя позвал его на два часа раньше, и Акутагава, наивный чукотский парень, думал, что они покушают или посмотрят фильм. — Ему что-то не хватает, — игнорируя Рюноске, Мичизу поставил Чую в центр комнаты. — Хорошо, но может быть еще лучше. — До шрека он никогда недотянет, — Акутагава закатил глаза и свалился обратно на кровать. Сам же он натянул повседневную одежду — траурные балахоны богатой овдовевшей женщины. Иногда Акутагава рисовал стрелки (точнее не он, а его парень) и подкрашивал ресницы, тогда же, с большими безумными глазами, он пугал детишек по пути домой. Это было коронное и лучшее представление, по скромному мнению Чуи. Тачихара зарылся в своей половине шкафа, выуживая кожанку. — Вот, — он горделиво приподнял находку, и глаза Накахары заблестели. — Я ее неправильно постирал, и она села. Чуя без промедлений накинул куртку на себя. Кожанка чуть падала с плеч, но, святые пельмешки, каким охуенным стал рыжик. Мичизу заохал, вертясь со всех сторон, словно рыдающая мать вокруг дочки в свадебном платье. Акутагава тем временем валялся, как самая заебавшаяся подруга с «да, я рада за тебя, но блять, когда мы пойдем жрать» и смотрел на потолок. — Что? Ты его еще покрасишь?! — выкрикнул он, вскакивая, когда Мичизу вытащил объемную косметичку. Тачихара, на минутку, был визажистом, и его «только носик попудрим» могло затянуться до конца дня. Акутагава лицезрел это на выходных, когда они с Гин, хихикая, игрались с косметикой целый день напролет. — Я уложу ему волосы, — Мичизу не принимал никаких возражений. — И возможно, освежу лицо. — Я, блять, тут умру, — Рюноске закрыл лицо руками и испустил очередной душераздирающий крик.***
Книжный клуб проходил в уютном кирпичном здании на шумной, узкой улице. Тусклая вывеска скосилась на бок, на ней выцветшими буквами светилось: «ВДА». Чуя поморгал и ткнул Акутагаву в плечо. Тот, раздраженнее и бледнее, чем обычно, скосил глаза. — Что за ВДА? — спросил Накахара. Рюноске оглянулся, вспышка раздражения на лице потухла, и он пожал плечами. — Кто знает? Она давно тут висит, до книжного магазина. Да, забудь ты. Парень потянул друга за кожанку и затащил в здание. Чуя не успел и пикнуть, пока Акутагава тащил его, как усталая лошадь перегруженный обоз. Они пропустили первый этаж — здесь торговали фарфоровой посудой. Накахара остановился около одной милой тарелки с уточками, но Рюноске замахал руками и зашипел: — Нет-нет, мы и так много времени потеряли, только блядской посуды не хватало. — Но уточки… — жалобно протянул Чуя и, вздохнув, побрел за другом. Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Еще не поднявшись, парень разглядел пестрые обложки на аккуратных полочках, и совесть зачесалась где-то в груди. Он ведь ни одной книжки после старшей школы не прочитал! Признаться, и в школе Чуя особо не читал… Переливчатый смех, донесшийся вдали, заставил сердце Накахары перевернуться. Он расцвел глупой улыбкой и смутился. Вот ради кого он пришел! За всеми приготовлениями ради Дазая Чуя совсем забыл про него. А Тачихара знатно потрудился над ним: уложил непослушные волосы в милый хвост, нахлобучив поверх шляпу, освежил кожу и подвел брови. Теперь Накахара сиял кожой на солнце, словно чертов Эдвард. Осталось укусить Бэллу… Парень выдохнул и на негнущихся ногах поднялся. Книжный магазинчик был теплым, с широкими окнами и растениями повсюду, выдержанным в коричневых и пастельных тонах. Все пространство, не занимаемое массивными полками, заполнили стулья. Они сделали обширный полукруг, оставляя место впереди, для выступлений. Елозя по мягкому ворсу, Чуя нахрен это не заметил. Все его внимание и подслеповатые глаза были обращены к одной фигуре в мягком свитере. Дазай сидел в середине, залипая в телефон и улыбаясь уголками губ. Он оттягивал ворот, качая кудрями, которые как в замедленной съемке тряслись и переливались в ослепительных солнечных лучах. Чуя мертв. 11/10. Акутагава выгнулся этой мерзкой широкой улыбкой, как чеширский кот, и хлопнул ему по упавшему подбородку. — Подбери свои слюни для другого дела. — Заткнись, — пропыхтел парень и толкнул его в бок. Но тот, не теряя своих пакостных идей, замахал рукой и подозвал, нет, заорал на всю комнату, словно их отделял целый километр: — ДАЗАЙ, КАКАЯ ВСТРЕЧА! Осаму поднял теплые глаза и улыбнулся — не уголками, а во всю ширь белых зубов. Чуя схватился за грудь и, пока первокурсник подходил к ним, приказывал глупому сердцу остановиться. — Я рад вас видеть, — сказал он, смотря на Накахару. Последний выпустил сиплый звук и взмахнул ладошкой. Акутагава усмехнулся, и ткнул друга в локоть, прощебетав пониженным голоском: — А Чуя так готовился к этой встрече, не представляешь! Дазай окинул его смеющимся взглядом и удовлетворенно кивнул головой. Чуе хотелось выброситься. Из окна, желательно. — Все, кроме шляпы, хорошо сидит на тебе. — Эй! — настало время и Дазаю получить больных тумаков. Первокурсник с веселыми искринками в глазах перехватил руки Чуи и на несколько секунд не выпускал их. Пальцы Накахары незаметно задрожали — между ними промелькнула искра. — Блядский цирк, — Акутагава, смотря на это, закатил глаза и уселся где-то в середине. Чуя цокнул, Дазай — переглянулся с ним, сияя хитрым и счастливым (парень надеялся, что ему не показалось) блеском. Он подтянул его руку и потащил к Рюноске. Они уселись рядом с ним. Толпа, состоящая в основном из молодых людей, потихоньку собиралась, и было видно, что каждый тут друг с другом знаком. Разные, колоритные (Чуя увидел даже панка с розовым ирокезом), в них было что-то неуловимое, одинаковое и теплое. То глаза, спрятанные под толстыми линзами очков, мелькнут знакомым насмешливым огнем, то послышится чужой, но такой родной грубый смех. Чуя недоумевал — и как книги могут скрепить неформалов вместе? Одновременно с этим он волновался. А вдруг его спросят о стихах или книгах, что тогда делать? Не хотелось уходить, особенно когда под боком грелся Дазай. Чтобы успокоиться, Накахара пожамкал овермягкий свитер Осаму и на удивленный взгляд ответил: — Ты большой антистресс. Дазай замер, а потом хохотнул: — Меня еще никто так не называл. — Почему мне так неловко с вами? — вздохнул Акутагава и закрыл голову книжкой, которую взял с собой. Похоже, он собирался читать стихи. Чуя пожал плечами — у него есть дела поважнее.***
Хозяином книжного магазина и основателем клуба был статный старик с серебристыми волосами и приятным тембром. Он поприветствовал всех, бросая на собравшихся спокойный и сосредоточенный взгляд. Книжние задроты (как решил называть всех Чуя) поаплодировали его словам и пустились в тихие и вежливые разговоры о прочитанном: панк с розовым ирокезом, оказавшийся милым и стеснительным школьником, пересказал главу из «451 градусов по Фаренгейту», и читавшие стали пускаться в споры о неизвестных Чуе вещах. Пару словечек пустил и Дазай. Когда тот говорил, Чуя сжимал плечи, словно в таком телосложении он исчезал — не дай бог, еще спросят. А книжные задроты, судя по заинтересованным взглядам, хотели узнать, кто там высиживает штаны. Чуя истек потом, когда Фукудзава, тот самый владелец, указал на него и тактично поинтересовался: — А вы, молодой человек, что читали? — Э… Акутагава и Дазай переглянулись. Последний кивнул и, потянув рукав Накахары, затараторил: — Он не читает. Но он журналист и сейчас пишет статью о книжных клубах и их развитии, можно он посидит тут? Фукудзава моргнул и, подумав, пожал плечами. — Никто не против? Большинство покачало головами и перешло на новую тему обсуждения. Пока Акутагава, рукоплеская, обсуждал с низкой светлой девушкой о научной фантастике, Чуя наклонился к Дазаю и прошептал: — Журналист? Ну, придумал! Книжные клубы и их развитие, блен… — А что? Вполне тебе подходит. Или ты хочешь обсуждать книги? — Нет, просто… — вот-вот Чуя превратится в вулкан чувств и переживаний, как Дазай успокаивающими движениями погладил его руку. Накахара, конечно же, остановился и притух, а Осаму с улыбкой сказал: — Хватит, Чуя… Успокойся и наслаждайся вечером. Чуя действительно заткнулся. Не потому что послушался Дазая, наборот, — из-за него самого. ОН НЕ ОТНЯЛ ДОЛБАНОЙ РУКИ!!! Накахара задохнулся, когда первокурсник сжал ее и большим пальцем погладил тыльную сторону ладони. А Осаму лишь расцвел самой что ни на есть довольной улыбкой, поворачиваясь к окну. Книжные задроты приступили к стихам. Они надрывно рассказывали то свои стихи, то чужие, рукоплеская и хмурясь. Самых первых Чуя удачно забыл — он думал, как у них с Дазаем будет особняк в пригороде и три золотистых ретривера, как они будут кормить их утром и лежать в гамаке в обнимку… Короче, Чуя умер в сотый раз.***
Дазай курил, сгорбившись и сжимая перила. Теплый ветерок ласкал кудрявые волосы, а вечерние сумерки сгущались в его тонких фалангах, сжимаясь в фильтр кривой сигареты. Его упавшие, всегда веселые и открытые, глаза потемнели и сквозили… отчаянием? Чуя задохнулся, смотря на них. Он озарился беспокойством и врезался в стеклянную дверь балкона. По улице раздался противнейший скрип, Накахара скривился — Дазай дернулся. Удивление на бледном лице сменилось улыбкой, парень выпустил плотное кольцо дыма и потушил сигарету об перила. Собрание прошло… удачно? За вечер его никто не потревожил, кроме блудной руки Осаму. Чуя правда пытался противиться ему (безуспешно). Он даже пропустил выход Акутагавы — тот выдал мрачный, грозный стих про жизнь в серых коробках и душных комнатах. В общем, как обычно. После Фукудзава выставил стол с зеленым чаем, кофе и пышными пироженками, и эта часть, по мнению Чуи, была самой лучшей. Он вдоволь наелся круассанов с шоколадной начинкой и завел короткий разговор с розовым панком. Они говорили об инопланетянах. — А я говорю, — Накахара вскинул шляпой. — Их держат на Зоне 51. Если бы я смог проникнуть туда, то давно завел себе пришельца, как питомца. — Эй, не считай пришельцами ручными котами! Что за расизм? — Но их столько лет держат в неволе, наверняка они ослабли духом и телом. Я бы хорошо его содержал! Если бы, допустим, захотел стать доктором, он стал бы им. — А если бы он захотел отправиться на родину? — Не считай меня извергом, конечно, я бы отправил. Потихоньку к их громкому разговору добавились другие книжные задроты. Они добавляли новые гипотезы, переживали за воображаемого пришельца, украденного с Зоны 51, другие встали на позицию розового панка. Вскоре Чуя затерялся среди громадных экспертов и махнул рукой. Он взял последний круассан и отправился на поиски своего любимого пришельца. Тот нашелся на балконе. Чуя удивился обнаруженному балкону — откуда тому взяться, и похоже Дазай считал также, раз его никто не нашел. Первокурсник развернулся и все еще растерянным тоном спросил: — Ну и как тебе книжные посиделки? Чуя бросил негодующий взгляд и, вздохнув, пристроился рядом. — Почему ты ушел? — вопросом на вопрос. Если же Дазай хотел отвязаться, то Чуя — беспокоился. — Эх… — Осаму потянулся назад, кряхтя и — Накахара не мог ошибаться — безмятежная маска дрогнула. — Если я скажу тебе, что это очень сложно объяснить, ты не успокоишься? — Я… — Чуя вздрогнул и зацепился пальцами об растертый пепел. — П-просто, если тебе плохо или что-то волнует, ты можешь сказать мне. Из меня хреновый советчик, но разве не станет легче? Его щеки заалели, и он уткнулся сконфуженным взглядом в свои начищенные туфли. Дазай молчал. Сзади них шумно проезжали машины — пробка. Многоголосье бездушных коробок из металла поднималось в вечерний воздух, застывая и затекая, словно засахарившийся мед, в ушах Чуи. Рыжик мельком взглянул на Осаму — на его темных прядках и стеклянных зрачках отражалось падающее Солнце. Хотел бы он увидеть в них мириады сверкающих звезд и радость, а не саму смерть в огненном обличие. Дазай мазнул губами и пробормотал, прошептал: — Сказать бы что-то наподобие плохих оценок или ссор с родителями. Что-нибудь решаемое. Простое и глупое. Но не могу. — Не говори, если не можешь. Все же это не мое дело. Дазай выдохнул через нос и резко, вбиваясь в клин гудящих машин, заговорил: — Я тоскую по другу. — Где он? — Накахара поднял глаза и понимал, какой последует ответ. — Надеюсь, в хорошем месте, — Осаму поднял голову и взглянул на пролетающие облака — розовые капельки. Ветер заунывным, печальным воем потрепетал их волосы. Голос Чуи потерял прежнюю мощь, и он сокрушенным шепотом ответил: — Ох, мне жаль. Дазай развернулся, улыбаясь, но глаза, эти два темно-шоколадных омута — глаза не потеряли своей грустной дымки. — Ты не виноват, — мягким и елейным, как томное вино, тоном затек он в горящие уши Чуи. — Это только моя вина. Накахара затряс головой и, совершенно не думая о том, что делает, рывком свалился на широкое плечо. Короткие, но не менее импульсивные, руки окольцевали сгорбившуюся шею. Дазай нагнулся под весом парня, распахнул глаза и неуверенно похлопал по чужой спине. Накахара уткнулся носом в мягкую шерсть свитера, пропитанный потом и лёгким парфюмом, и пробормотал: — Не знаю, что у тебя там случилось… Но, пожалуйста, не грусти. Вижу тебя таким и хочется плакать. Осаму застыл. Он косо уткнулся в затертые каблуки и хихикнул. По-доброму, как обычно, со своим насмешливым и игривым тоном, что заставило Чую выгнуть бровь. — Может, ты влюбился в меня, малыш? Чуя зарделся и издал писклявый, умирающий скрип. Все мыслительные процессы с треском разбились, и в голове началась полная эвакуация выживших мозговых клеток. Он попытался отодвинуться, но Дазай со смехом придвинул ближе и вдохнул гель с его волос. — Ты вкусно пахнешь. — П-перестань… — захрипел Накахара дрожащими руками сжал свитер. Бабочки в его животе перевернулись от передоза счастья. Осаму опять, как весенний колокольчик, выбравшийся из снегов, зазвенел переливчатым смехом и выпрямился. Он осторожно убрал с рыжей макушки шляпу и подправил выпавшый локон. Ту-дум, ту-дум… Чуя слушал быстрый стук своего сердца и умирал в очередной раз. — Прости за мое настроение, — прощебетал где-то сверху Дазай. — Иногда тут такие проникновенные стихи читают, и я все вспоминаю… — Ничего, — глухо сказал Чуя. — ничего… Они не уходили из объятий друг друга. За балконом раздавался мерный шум разговоров, где Накахара отчетливо слышал лающий и резкий смех друга. Там веселятся, а буквально в двух шагах глупая влюбленная пара пытается найти успокоение друг в друге. Чуя сжался сильнее, привыкая к худощавому телу напротив. Дазай обнимал по-особенному — как толстый ласковый кот, жмурящийся под лучами мартовского солнца, словно Чуя ценное сокровище… Он головой чувствовал, как широкая грудная клетка Дазая вздымается и плавно опускается, как хрупкие и изящные пальцы сжимают его загривок, как подбородок сжимается в макушку… Казалось, каждая секунда заполнена смыслом. В таком простом и тихом смысле — обнимать, цепляться за каждую клеточку чужого тела и пытаться дарить заботу. Чуя так и хотел провести всю жизнь — в осторожных объятиях Дазая. И в полном отчаянии понимал, что влюбляется в него с каждым разом сильнее и сильнее. — Отвезти тебя домой? — шепчет Чуя в свитер, словно словами он может разрушить объятия. Однако Дазай не отпускает. — А как же Акутагава? — спрашивает он и опять вдыхает гель с волос. Чуя невольно жмурится. — Он поймёт, — только и отвечает Накахара. Они долго не выбирались из объятий. Солнце склонилось, мазнуло по стеклам последними яркими сполохами и исчезло. Ветер усилился, стал промозглым и неприятным. На балкон залетел желтый засохший лист. Чуя поймал его и покрутил пальцами, как Дазай задрожал. Незаметно и тихо, но Накахара оторвался и поднял обеспокоенные глаза. — Ты замерз, — сказал одними губами парень и тронул заледеневшие пальцы Осаму. — Неправда, — Давай мотнул головой. — Пойдем, пора уезжать, — Чуя потянул его за руку, и первокурсник, махнув кудрями, пошел за ним. За тот вечер они не разнимали рук.