***
— …Сегодня без осадков, день обещает быть солнечным, модницам советуем прикупить пару новых вещей, а мужчинам сводить свою вторую половинку на свидание. Удачного дня, — вещала по телевизорам девушка. — Лейтенант, с меня кофе! — не успели часы протикать обед, как Коннор подскочил со своего места, чуть было не врезавшись в напарника. — Угу, но, — Андерсон поднял палец вверх, делая паузу, — сегодня веду я. Молодой офицер энергично кивнул. Небольшая поездка в машине заняла каких-то пять минут, и они уже находились в небольшом парке возле торгового центра. И правда, девушка из прогноза погоды не врала, день довольно солнечный, несмотря на осеннее время года. — Ваш кофе, — подошел к нему напарник, протянув стакан с горячим напитком. Рядом играли в мяч несколько мальчиков лет пяти. Возле, на скамейках сидели их мамы, весело щебеча под их возгласы. — Угу, — кивнул Хэнк, взяв кофе. — Коннор, ты сегодня такой веселый, что это на тебя нашло? Вчера был как не свой. — Да так, — проговорил он, — тот парень не дает покоя. — Который музыкант? Да, острый на язык, — усмехнулся Андерсон. — Ты на него меньше внимание обращай, все равно ведь скоро свалит. — С чего это? — удивился и в то же время возмутился Коннор. — Подтверждения, что он что-то сделал нет, так ведь? — А если я найду тех девушек? — Ничего не изменится, Коннор. — Вы так говорите, будто он вовсе не педофил. — Так и есть. — Что, думаете, раз ничего не случилось, то и впредь не будет? Хэнк вздохнул. — Коннор, ну пойми ты, что он просто говорил с ними, при людях, днем, — Хэнк выделял каждое слово, но смотря на напарника, все больше понимал, что это бесполезно. — А как же побег от полиции? — Сменим тему? — поняв, что это безнадежно, предложил лениво Хэнк. — Сейчас наша цель — выискивать тех хипстеров, что портят памятники архитектуры и прочие вещи. Вчера, например, раскрасили наш музей. — Я читал о них, — задумчиво произнес Коннор, сделав глоток кофе. — Вандализм, но с какой целью? — Это нам и предстоит узнать.***
— Маркус, скажи, а какие направления искусства ты предпочитаешь? — проходя по тропе в оживленном парке, спросил Саймон. — Всего по чуть-чуть. Но могу с уверенностью сказать, что нынешнее искусство в общем… мне не очень нравится, — замешкался Маркус. — Понимаешь, я рос по заветам отца, хоть у меня есть собственное мнение, большая часть передалась именно от него. Они остановились возле небольшого памятника, посвященному пачке чипсов. В целом, она была серой, размером с человека, без какого-либо логотипа. Но был у нее один изъян: она была разрисована, а некоторые кусочки отломлены. Возле них остановилась пара полицейских, которые также смотрели на нее с другой стороны. — Вот, например, это. Пх, скоро памятники ногтю на среднем пальце начнут посвящать или волосу на ноге, — усмехнулся Хэнк, — я такую хрень никогда не пойму, но посмотри как эту штуку разрисовали! Вандализм, зато как красиво! — Лейтенант, вы не считаете, что это неправильно? — Конечно, это плохо. Но согласись, Коннор, порой плохие поступки могут и добавить в жизнь красок, сделав ее ярче. — Меня это никогда не вдохновляло, — пробурчал Саймон, остановившись возле статуи и разглядывая ее со всех сторон. — А они постарались… — приложив пару пальцев к подбородку, сказал Маркус, оценивающе глядя на пачку. — Кто они? — спросил Саймон. — …они называют себя… — отвечал на вопрос Коннора Хэнк. — Иерихон. — Иерихон? — переспросил офицер. — Я слышал, что это означает благовонный. Значит ли это то, что они пытаются донести до нас? — Саймон, как думаешь, стала ли она лучше после этого? — спросил Маркус. — Явно лучше, чем серая и скучная. — Может, но разберемся мы с этим позже, — ответил Хэнк и похлопал напарника по спине, — Идем, Коннор, работа. — Слушаюсь, лейтенант. — Ох, обед закончился так быстро, — посмотрел Маркус на часы. — У меня сейчас встреча. Мы можем встретиться позже? — Да, — поник Саймон. Новость о расставании его огорчила. — Время? И они вновь расстались, каждый расходясь по своим тропам. Коннор, придерживаясь темпу лейтенанта, шел быстро, но что-то его заставило оглянуться. Блондин крепкого, но худощавого телосложения смотрел будто бы на него и улыбался. Затем он что-то сказал, однако тот не расслышал. Коннор резко обернулся, пару раз похлопал глазами, а затем вновь посмотрел в его сторону. Блондин исчез. — Коннор, ты чего? — спросил Хэнк, накинув руку ему на плечо. — Да так, привиделось. В участок теперь он шел еще быстрее.***
Практически ворвавшись в участок, Коннор пробежал, не обращая внимания на возгласы Рида, которого случайно толкнул, Хэнка, что остался позади, и сейчас он стоял напротив того самого блондина, что показался ему в парке. — Что, соскучился? — вымотанный Даниэль, что уже совсем не хотел шутить, продолжал насмехаться над офицером. — Как видишь, я тут, никуда не бегал. — Я вижу, — прищурился Коннор, рассматривая парня. Точно! У того парня одежда была другой. Значит, точно показалось. Коннор облегченно вздохнул, больше не обращая внимание на Даниэля, и довольный пошел обратно за свой стол. У Даниэля возникло острое желание ударить по стеклу, однако свои ошибки он повторять не стал. Мало ли, еще руку не хватало сломать. Вчера, к тому же, отхватил. Офицер хоть, по его мнению, на вид слабак, но довольно силен и хитер. Но и Даниэль в стороне не остается, зная его слабые точки. Имел ли он хоть какое-то сожаление? Ничего подобного. Должен ли он жалеть одного из тех, кто лишил его матери? Пальцы чертовски тряслись, желая сыграть хоть на одной струнке песенку. Он и представить не мог, где сейчас его гитара, как она выглядит и что с ней сделали. Он так жаждал того момента, когда за ним кто-нибудь придет. И, кажется, его просьбу услышали. — Парень, — подошел к нему полицейский, — Как живется? Хех, — на вид он был крепкого, но довольно пухлого телосложения. Полицейская форма еле удерживалась на теле, грозясь вот-вот разорваться. Да и полицейскому, видимо, было не очень удобно в ней ходить. Покачав головой, он продолжал улыбаться с набитыми, будто бы у бурундука, щеками. А сам жевал пончик, пудра которого облепила все его лицо. — Можешь не говорить, хех. Мы тут подумали коллективом и решили, что ты ничего такого не делал, ясно? — Я и так ничего не делал! — крикнул Даниэль. — Ну, на это подтверждения нет, хех, — проговорил тот с набитым ртом. — В общем, неделька за нападение на полицейского, потом выпустим, понял? Даниэль кивнул и резко отправился обратно, сев на пол. Полицейский же, проследив за ним, усмехнулся и затем подавился непрожеванным пончиком. Громко закашляв, он постучал себе по широкой груди, отправившись обратно в зал. — Чертовы ублюдки, — один удар в стену, — Гребанный офицер, — еще один удар, полный ненависти, — Придурок-Саймон, — и еще один удар ушел в стену. Даниэль остановился, зажмурив глаза, а затем смотря на кулак, костяшки которого были уже синими, а кожа чуть кровоточила. Одиночество, которое порой прерывалось походами полицейских к нему, несколькими не самыми приятными разговорами, и самодовольный вид офицера, который все реже и реже появлялся перед его носом — все это убивало Даниэля. Чтобы чуть облегчить ненависть, которая пылала пожаром в его груди, он бил стену, но это не помогало. Руки начали чертовски болеть от ударов, когда тело переставало подчиняться, стало высохшим, почти безжизненным. Даниэль был вымотан как морально, так и физически. Все напоминало мать, стоило ему чуть погрузиться в воспоминания. Затем отец, которого он так ненавидел. И он видел картину. Семейный портрет. Грозный вид отца, стоящего в тени, и лишь его очки, что отдают блеском, видны на картине особенно четко. Рядом светится бледное, но такое милое и родное лицо матери, ее вьющиеся волосы спадают на плечи, а тоненькая фигура одета в легкую летнюю одежду. И посередине стоят братья — на плече Саймона рука отца, а волосы Даниэля гладит рука матери — они одеты в праздничные наряды, сверкают черные туфельки. — Тише-тише, стенку проломишь, — подошел к стеклу Коннор, глядя на Даниэля с усмешкой. — Подумал над своим поведением? — Я ничего плохого не сделал, — эти слова заставили Коннора запылать, объятым ненавистью. — Ну да, конечно, — усмехнулся тот. — Все вы ничего не сделали, а потом много жертв и город пылает в огне. — Говорю же, я просто сочинял музыку… они сами ко мне подошли! — последнее он злобно прорычал. — Это только с твоих слов.***
— Маркус, ты где был? — зайдя в мастерскую отца, он увидел Лео, лежащего на черном диване. — Решил прогуляться, — отстраненно, не смотря на него, ответил Маркус. Сейчас Лео был в хорошем настроении, здравом уме и нормальном состоянии. К слову, бывало такое очень редко. Парень всегда знал, где можно достать дозу и после заключения в камере, постоянно отправлялся именно туда. Но бывало такое, что у Лео могло что-то щелкнуть в голове, как иногда говорил Андерсон. Тогда он шел домой, просил прощения у отца, а затем мирился с братом. В мастерской он обычно сидел, смотря на картины отца и брата. Несмотря на зависимость, ужасный характер и то, какой он в целом, Лео был хорошим зрителем, слушателем и советчиком. И Карл с Маркусом ценили его. В связи с обстоятельствами, Карл запретил приходить тому в мастерскую, однако сейчас он был в отъезде, что означало — они сейчас одни. — Маркус, я понимаю, что отношения у нас последние два года довольно напряжные… — И ты знаешь из-за чего это все, — перебил его Маркус, доставая кисти, краски и холст. — Да, — вздохнул Лео. — Но поверь, я хочу мира. Представь, каково мне было, когда в шестнадцатилетнем возрасте я увидел, как ты пришел в наш дом… ворвался в мою жизнь, представившись братом, и сразу стал любимчиком отца. — Это зависит только от Карла, ты точно так же мог стать таким как я, — добавил Маркус. А затем он с серьезным взглядом подошел к Лео, произнося: — Пообещай, что прекратишь эти игры с дозами. — Да… — Лео вновь вздохнул, виновато отводя взгляд. — У меня встреча сейчас с одним человеком, а после я занят на весь вечер, — сказал Маркус, вспомнив о Саймоне и не заметил, как начал улыбаться. — Постарайся не устраивать тут хаоса. — Да, брат. Выехав на белом такси, машина которого была на вид дорогой марки, Маркус позвонил на номер, который трезвонил ему целый день. — Маркус, где ты сейчас? — спросил встревоженный голос девушки. — Скоро буду, — ответил тот серьезно. — Ма-а-а-арскус, у нас проблема, — видимо, за спиной девушки находился парень, который чуть крикнув, произнес это. — Понял.***
— Я Маркус Манфред, приемный сын известного художника Карла Манфреда и сводный брат Лео Манфреда. Оказался у них в пятнадцатилетнем возрасте и сразу обрел любовь и заботу отца, но поймал и злобу сводного брата. Писать картины начал практически с детства, знаю все азы художества, разбираюсь и отлично владею кистью. Детство выдалось тяжелым — скитаясь по городу вдали от матери, наткнулся на приют, попав под опеку сразу нескольких семей, но никто из них не смог меня принять. На протяжении нескольких лет терпел издевательства сверстников, а затем сбежал и еще раз попал в этот же приют. Тогда отец и нашел меня. Я был голодным, безжизненным и холодным, не понимал происходящего. — Так… — на него с восторгом смотрел Саймон. — А дальше? — Сейчас мне двадцать два года, я по-прежнему живу с отцом и сводным братом. С первым у нас прекрасные отношения, что не скажешь о брате — хоть мы и терпим друг друга, кажется, что отношения у нас налаживаются. Я пишу картины, но остаюсь лишь тенью отца, маленьким уголком в его огромной галерее. — Вот и познакомились, — еще шире улыбнулся Саймон. — Теперь немного… обо мне. Моя личность остается для тебя загадкой, что отнюдь такой не является. Ты видишь меня насквозь, я это знаю. Саймон, просто Саймон. И я думаю, что после того, что я скажу тебе, твое хорошее впечатление обо мне сломается, как осколок уже разбитого стекла. Да, оно целое, но с каждым моим предложением оно будет ломаться все больше и больше. Самое важное. Какой я человек? Не мне судить, конечно, но я все же скажу, что я не из лучших, не из самых добрых и жизнелюбивых. Какой у меня характер? Хах, — Саймон легко усмехнулся, — многие говорят, что не из легких. Как я вижу мир? А это ты узнаешь, если останешься со мной. Надолго. За двором царила глубокая ночь. К счастью, пару кафе работали допоздна, что позволяло Саймону и Маркусу говорить в полной тишине и спокойствии. Однако атмосфера напряженности затянула разговор, не позволяя и воздуха вдохнуть. Пару часов назад, стоило Маркусу уйти, Саймон остался сидеть на улице. Он много думал. Его многое огорчило. И все его мысли были заняты Маркусом. К слову, самооценка Саймона была довольно низкой из-за постоянных издевательств в детстве. Он имел внутреннюю ненависть к людям, что были выше его по статусу. И хоть Маркус был из них, к нему Саймон испытывал нечто другое. Был ли в этом замешан отец Маркуса?.. — Я все понял, — серьезно проговорил Маркус. Он приподнялся и внимательно осмотрел его с ног до головы взглядом. Затем подсел возле него, одну и другую руку положив ему на плечи. Он наклонился, горячим воздухом почти обжигая уже красное ухо. И шепотом сказал: — Ты думаешь, что это оттолкнет меня? Ты сомневаешься. Теперь, — он облизнул губы, — ты нравишься мне еще больше. Саймон вздрогнул, как от удара. Маркус же поднялся и присел как и было, напротив, сложив руки в замок и приставив их к губам. Он наблюдал, как с ранее бледного лица его визави сходил румянец, красные уши горели пламенем, а сам он метал взглядом, пока сердце билось в бешеном ритме, а грудь вздымалась вверх от нехватки воздуха, словно тот пробежал несколько километров. — Просто скажи, что ты не хочешь быть моим учителем, — проговорил Маркус. — Дело не в этом, — чуть успокоившись, ответил Саймон, отводя взгляд. — Ты возлагаешь на меня большие надежды, но это все иллюзия. Ты слишком высокого обо мне мнения. К тому же, у меня нет студии. — Ну-у, — положив подбородок на руку, согнутую в кулак, что стояла на локте, Маркус провел указательным пальцем несколько узоров в воздухе, внимательно вычерчивая их глазами. — Это можно устроить. Кофе? Саймон кивнул, выпивая уже пятую чашку. — Два раза в неделю подойдет? — в конечном итоге тот согласился. — А картины свои покажешь? — А это будет твоим вознаграждением за хорошую учебу. — Слушаюсь, учитель. — Начинаем со следующей недели.***
Прошло ровно пять дней с последней беседы Даниэля и Коннора, если таковой ее можно было назвать. Пару оскорблений, пару слов и дело вот-вот дойдет до драки, но Коннор умело держится. Больше он не появлялся. Даниэль отказался от еды, воды и требовал выпустить его. Неделя казалась вечностью. Он потерял все силы, забыл про гитару, Саймона… Да, будь у полицейских данные Даниэля, они бы позвонили Саймону, но тот упрямо молчал. А для нужды все же пришлось закрыть. Четыре стены давили на него, превращаясь в белый круг, что кружился в его глазах, лампа светила, превращалась в целый удар, стоило утру начаться. А затем все везде тухло, стоило ночи занять свое место. И, конечно же, снующие везде и всегда полицейские. Сколько раз он проклял их? Он не считал, но много. А вслух? Кажется, еще больше. А сколько рядом было уголовников и каждый думал: «наш, конечно, наш». А нихрена не ваш! Обычный порядочный гражданин, которого за ложное обвинение посадили сюда эти черти! Не счесть случаев, сколько раз он объяснял это уличному быдлу, попавшему сюда. Только смысла никакого в этом не было, ибо уличное быдло точно так же, как и полицейские, насмехались над ним. Прошло еще пару дней. Кажется, он слышал его голос. Точно, эти надоедливые выкрики: «лейтенант, ах, лейтенант Андерсон!» А затем, на шестой день его заключения, он появился. Воспользовавшись ключ-картой, он зашел в камеру с миской еды в руках и отрешенно подсел к нему. — Что ты?.. — не успел тот задать вопрос, как Коннор засунул ложку, полную еды, ему в рот. Тот нехотя прожевал и проглотил. — Молчи, я спор проиграл, — ответил тот злобно. — Какой спор? — прожевав еще одну порцию, Даниэль чуть было не накинулся на него, но интерес все же взял взял вверх. Рядом, стоя возле стекла, смеялся детектив Рид. — Не твое дело, ешь, — еще одна порция пришлась по вкусу Даниэлю, и он все же съел всю тарелку с едой, хоть и из рук, что грозился отрубить. — Я попрошу, чтобы принесли еще… — уходя, Коннор дернулся от своих же слов, — …если хочешь. — Пожалуй, — сделав вдох свежего воздуха, Даниэль улыбнулся и оперся о стену, сложив руки за головой. — Соглашусь. Но только с твоей руки, зайчик. За стеклом послышался чей-то громкий, словно у коня, смех. — Пошел ты, — фыркнул Коннор и ушел. — Коннор, у меня плохие новости для тебя, — еле перебивая громкий смех Рида, который чуть ли не задыхался, к нему подбежал Хэнк. — Что такое, лейтенант? — Да заткнись ты, — хлопнув Гэвина по спине и чуть ли не пинками вытолкав из помещения, Хэнк продолжил: — сейчас пришел человек один, говорит, что насчет нашего пацана есть дело. — Какое? — Запись. Говорит о какой-то записи. — Идемте. Сегодня Даниэлю несказанно повезло: оказывается в то время, когда Даниэль сидел с школьницами, рядом проходил человек с камерой, снимая его музыку на телефон. Позже он ушел, успев заснять то, как к нему подходит Коннор без какого-либо представления, не сказав, за что задержал. И в защиту Даниэля человек потребовал освободить невиновного, а если будет отказ, он предоставит эту запись общественности, лишив офицера профессии. — На выход, — с ненавистью сказал Коннор, открывая ему дверь. — Что, ваши тупые головы посетила умная мысль? — усмехнулся Даниэль, мысленно посылая этот участок в самые далекие места и Коннора особенно. — Имей ввиду, — подойдя к нему впритык, сказал шепотом офицер. — Я найду, за что тебя посадить. — Угу, ну попробуй, — ответил тот и, похлопав его по плечу, громко засмеялся. — Был очень не рад знакомству, прощай. И он ушел.