Уроки рисования

      Прошла неделя с момента последней встречи Саймона и Маркуса. Может, больше. Обоих гложило смятение. Практически не вылезая из постели, Саймон рисовал и думал. Рисовал наброски в старом потрепанном блокноте, который хранил с остальными — в мусорке. Его ничуть не смущало, что он после мучительных часов зарисовок, вместо того, чтобы выложить вдохновение кисточкой по холсту, просто выбрасывал блокноты в мусорную корзину. Естественно, Даниэль ругался на эту тему с братом. Он, будучи влюбленным в свои песни, гитару и голос, просто не мог смотреть, как брат равнодушно выбрасывает все листки с зарисовками. Даниэль не понимал художников вовсе. Он не понимал брата. — Саймон, если ты сейчас не поешь, я насильно впихну в тебя все, что приготовил, — предупредил он.              Саймон что-то промямлил, кинул блокнот на полку сверху и лениво взял приготовленную братом курицу. Даниэль мог обрадоваться даже такой мелочи, как сытый брат. Ведь занятый рисованием картин, либо чем-то своим в голове, Саймон не подавал, казалось, признаков жизни вовсе. Несколько дней подряд мог не есть, лежать на кровати, укутанным в одеяло, либо спать. А сейчас и подавно. Даже не говорил.  — Брат, что случилось? — подсев на край кровати, спросил он. Однако даже не надеялся на ответ.       Потом взял с полки измятый старый блокнот годов девяностых. Неужели мамы?.. Решившись на отчаянный шаг, он открыл и пролистал его. — Саймон… — парень резко забрал блокнот. — Не трогай.              На этом весь вечер закончился. Брат сильно разозлился на Даниэля просто потому, что тот взял его блокнот. Но что в нем было такого важного? Хоть и не особо разбираясь в искусстве, Даниэль все же знал, что Саймон никогда портреты не рисовал, они попросту у него не получались. Саймон больше был по пейзажам, однако не простым. Из уст Саймона Даниэль понял, что тот совмещал природу, музыку и чувства воедино, передавая все это на холст. Он был не из разговорчивых людей, сложно было понять то, что он пытается донести словами, легче посмотреть на картину, нарисованную им.           Но когда брат даже не рисовал, что означало, либо он в депрессии, либо чем-то очень сильно обеспокоен. И что у того в душе происходит, Даниэль понять не мог. Вскоре раздался звонок в дверь. Это была соседка, жившая от них через три квартиры. Красивая, но побитая своим мужем, худощавая от недостатка денег и просто уставшая от этой жизни. Иногда Даниэль сидел с их малышкой, когда матери требовалось выйти на работу. — Спасибо, что пришел, что бы я без тебя делала, — женщина грустно улыбнулась. — Не стоит благодарности, — на самом деле Даниэль даже был рад, что его оторвали от этой суматохи и напряженной атмосферы в его квартире. — А где ты был эти несколько дней? — поинтересовалась женщина. — Энни так волновалась, все ходила к твоему брату и спрашивала, где ты.  — Оу… — замялся парень, почесав затылок. Ну как ему объяснить, что его по ошибке приняли за извращенца, посадили в КПЗ, пока не пришел один прохожий и вытащил его оттуда? А брат, черт его побери, даже не удосужился поинтересоваться его исчезновением.  — Ну, в общем, работа. — Понимаю, — вздохнула женщина, поглядев в коридор, в котором отсутствовала одна единственная куртка. Вероятнее всего, сейчас она представляла, как пьяный в стельку муж, пошатываясь и мямля что-то под нос, уходит из дома. Хлопает дверью, а по ступеням все еще слышны тяжелые шаги.       Даниэль тоже понимал ее состояние, поэтому для поддержки нянчился с маленькой. Иногда приносил зарисовки Саймона, которые втайне от него доставал и сглаживал, делая собственную раскраску для девочки. Мог принести курицу, которую так любил готовить в кафе.       Женщина закрыла дверь и ушла. — Ну и чем займемся, Энни? — присев рядом с девочкой, начал говорить Даниэль. — Дядя Дэнни, — так его называла девочка. — Вы знаете, я на вас обижена, — сделав злое, но оттого более мило личико, сказала Энни. — Ох, помилуйте, принцесса, — улыбнулся Даниэль. — Чем же ваш благородный конь так расстроил Ваше Величество? — Ты сказал, что будешь защищать меня ото всех драконов… — на глазах малышки выступили слезы. — Н-но потом ты исчез, и я подумала, что ты бросил нас… — Ну что ты, Энни… — он взял ее маленькую ручку, накрыв своей.       Девочка была совсем маленькой, лет пяти, волосы всегда заплетала ее мать в какой-нибудь высокий хвост, а лоб чуть закрывали выступившие волосы каштанового цвета. От отца ей достались острые черты лица, тонкие брови чуть темнее волос, длинные ресницы и глубокие черные глаза, но совсем тонкие и розовенькие губы, однако от этого лицо ее казалось все более наивнее и невиннее.       Тонкое, слабенькое тело обрамляла одежда, состоящая из теплого синего свитера и юбки с теплыми чулками, которые согревали маленькие ножки. Пара небольших сапог была на ее ногах. А сама она не выпускала из рук небольшой рюкзак, внутри которого был плюшевый мишка, бутылка воды и пара резинок для волос, а также блокнот с карандашами.       Девочка любила путешествовать. Часто, когда домой приходил отец, она незаметно выходила из квартиры и гуляла по двору, иногда зарисовывая в блокноте птичек или дома. — Даже если я уйду, надолго уйду, ты должна верить, что я вернусь, — уверял ее Даниэль. — Обещаешь? А я обещаю, что никогда не покину вас. — Дядя Дэнни, я вас прощаю, — улыбнулась девочка. — Он снова тебя бил? — спросил серьезно Даниэль, когда, чуть подняв рукава, увидел синяки на руке девочки. — Злой дракон напал на маму, когда я спала, — шепотом заговорила девочка. — Я проснулась, когда мама кричала, и поняла, что он снова пришел… — Ты… храбрая, — покивал головой Даниэль, тепло улыбнувшись. — Но помни, что если дракон захватит твой замок, принцесса всегда найдет укрытие у своего благородного коня, — произнес он, поднимая девочку себе на шею. — Куда отправимся? — Держать путь на улицу!       Перед этим одевшись в строго, но в тоже время и заботливо, предоставленную Даниэлем куртку, девочка, сидя у того на шее, отправилась на улицу. Двор был грязным, заполнен мусором, словно мусоровоз ежедневно оставлял возле домов хлам. Впрочем, Даниэль был рад тому, что он наконец дома. За несколько лет это забытое богами место стало ему настоящим домом, а люди, находившиеся тут, настоящей семьей. Хоть он и мечтал как можно скорее выбраться отсюда, все же слишком привязался к этой обстановке, атмосфере и самому месту.       К тому же он был рад вновь вернуться к повседневной рутине после долгих дней заточения в камере. А Энни, видимо, очень скучавшая по нему, была рада увидеть друга и проводить с ним время как прежде.       У девочки выдалась непростая жизнь. Все изменилось, стоило матери сделать один пустой, необдуманный шаг не в ту сторону. По ее рассказам Даниэль понял, что тогда двадцатилетняя она, будучи беременной, решилась жить с тем самым, от кого и носила этого ребенка. Но после рождения Энни этот монстр показал свою суть. От маленьких бокалов дорогого вина он перешел к огромному обилию грязного алкоголя. Некогда теплые поцелуи превратились в холодные побои. А затем это, стоило девочке подрасти, перешло на Энни.       И это еще не все. Ведь от отца девочке передались не только красивые черты лица, но и шизофрения. Именно поэтому мать боялась оставлять ее одну, и Даниэль знал это.       Встретились они тоже из-за этого мужчины. Тогда он, будучи пьяным, чуть не убил ее в коридоре, однако проходящий мимо Даниэль не мог не помочь. С тех пор он повстречал Энни. Зашел и увидел ее, тихо играющую в куклы и сидящую к нему спиной. — Дядя Дэнни? Поиграйте со мной! — крикнула девочка, сидя на скамейке. — Погода сегодня для походов, вы так не считаете? — А? Да, — кивнул задумчиво Даниэль.       К слову, дар красивой речи и хорошее воспитание досталось ей от матери. — Дядя Дэнни, что вы там увидели? — заинтересовалась девочка. — Да так, не смотри, — сощурив глаза, недовольно произнес Даниэль и, взяв девочку за руку, пошел с ней ближе к дому.       С того момента, как они вышли, Даниэль приметил вдалеке подозрительную фигуру в капюшоне, смотрящую точно на них, ведь вблизи людей не было. Он стоял все это время на улице, плотно закрытый в одежду. Даниэля это насторожило. — Даниэль! — сзади послышался голос Саймона. — Тише ты! — обернувшись и посмотрев, не следит ли тот за ними, а затем убедившись, что незнакомец вышел из поля зрения, сказал Даниэль. — Хотел предупредить, что задержусь до вечера. Не жди меня, — поздоровавшись с Энни, он помахал брату рукой и убежал, мгновенно исчезнув. — Энни, поиграем лучше дома? — спросил он осторожно. — Нет, я тут хочу, — но перечить девочке он не мог.       К счастью, парень скрылся, и Даниэль надеялся, что не за Саймоном. — Во что будем играть?

***

      Запыхавшийся, еще сонный, но полный энтузиазма, Саймон бежал по тротуару, вовсе не боясь толкнуть кого-нибудь из прохожих. Так, скорее всего выглядел ученик, всю ночь учивший параграф по истории, а сегодня готовый рассказать весь материал. Но сегодня история коснется его только малой частью. И сегодня он учитель. «Я опаздываю!» — с этим мыслями он старался ускорить бег, хоть легкие и не позволяли так глубоко и часто дышать, а сердце колотилось, будто и вовсе готово из груди выпрыгнуть. К счастью, квартира, адрес которой находился неподалеку от его района, была уже совсем рядом. Утро встречало его людьми, что спешили куда-то, на машинах и пешком сталкивая друг друга, негромкими песнями, игравшими из маленьких магазинов и грязной улицей, в которой и находилась небольшая студия Маркуса. Возле дома, с ключом в руках его покорно ждал приятель. — Здравствуй… ты в порядке? — Маркус так и не получил ответа от Саймона, который остановился возле него, переводя дыхание в порядок. — Я не опоздал? — выпрямившись и наконец поприветствовав собеседника, спросил он следом.  — Все в порядке, — ответил Маркус, отпирая дверь ключом.       Стоило им зайти в просторный и большой зал, как Саймон охнул от удивления. Четыре стены окружали комнату, окрашенные в чисто-белый свет. Обилие света придавало немалое окно, вид которого был на город. А под ногами стелился гладкий деревянный пол. В комнате находилось пару мольбертов, вокруг разложились в ряд холсты. Черный кожаный диван и журнальный столик рядом. И, конечно же, много совершенно разных красок: от масла до акварели.       Маркус явно постарался, хоть и на слова «как ты это нашел?», не отвечал, застенчиво кивая головой. Саймон же, с восторгом оглядев комнату, подошел к нему и взял в руки кисть, палитру и пару тюбиков масла, затем отдав их Маркусу. Тот вопросительно посмотрел на него. — Я бы хотел посмотреть на твои способности, — сказал он, — Нарисуй что-нибудь. — В каком жанре? Стиль? — уже более уверенно взяв в руки кисть, он продолжал все еще с недоумением смотреть на него. — Выбери основной, — улыбнулся Саймон, подворачивая рукава. — У меня нет основного, — задумчиво произнес Маркус. — Я рисую по-разному. — Тогда определимся позже, — кладя холст на мольберт, Саймон остановился, глядя на пустой и чистый кусок холста. — Рисуешь по-разному, говоришь? Что ж, тогда скопируй, напиши какой-нибудь предмет.       Маркус послушно кивнул, проводя серьезный, внимательно настроенный взгляд по комнате в поисках чего-то, что могло бы заинтересовать Саймона. Хоть и комната была совершенно пуста, исключая диван и столик, возле которого они находились, а также предметы для рисования, решение нашлось. Маркус вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха, затем внимательно осмотрел картину, висящую на стене за спиной Саймона и коснулся кистью палитры. Он закрыл глаза, что не ушло от внимания парня, хоть тот и старался не мешать ему и вовсе не шевелился. Сейчас он бы подумал, что Маркус пишет его портрет, однако краски были не те.       Он несколько раз провел кистью по холсту, казалось бы, даже не касаясь, а затем открыл глаза, лицезря на результат. Саймон все еще стоял на месте, ожидая разрешения взглянуть. И Маркус вновь поднял взгляд на него, тут же опустив и проведя несколько небрежных линий кистью. К слову, на палитре у него было только несколько серых оттенков. — Можешь смотреть, — и Саймон с большим нетерпением взглянул на картину.       Но в отличие от ожиданий Маркуса, на его лице не отобразилось абсолютно никаких эмоций. Ни разочарования, ни восторга, ни даже оценки. Он посмотрел на картину, затем осмотрел то место, которое рисовал парень. — Маркус, мне нравится то, как ты скопировал… почти в идеале это место, но конечные два мазка были лишними. Тут ты вовсе изменил несколько деталей, — ответил наконец Саймон, рукой указывая на еще не высохшей краске ошибки. — Попробуй натюрморт, — сказал он и вручил Маркусу карандаш.       Тот следом взял еще один холст. — Я тебя понял, но… — он с ожиданием посмотрел на Саймона. — Но что ты хочешь увидеть в картине? — Твои способности, — ответил он. — Теперь нарисуй то, что видишь в окне. — Да, — кивнул он и тотчас провел карандашом по холсту.       Первая линия вышла совсем тонкой, за ней последовало множество штрихов, косых и прямых линий с разным надавливанием грифеля. Саймон внимательно следил за каждым движением Маркуса, хоть и картина в голове совсем не выходила. Его лицо вновь было задумчивым и до мурашек по коже серьезным. И Саймона это завораживало. Саймона вдохновляло стремление приятеля совершенствоваться. И ему явно нравились старания Маркуса написать идеальную картину.       Однако никто не идеален. И Саймон, в отличие от Маркуса, это понимал и принимал.       Время — штука очень долгая, но столь незаметная для художника. Именно в процессе рисования время не имеет особой значимости. И какой же было досадой, когда день подходил уже к обеду, а эти четыре часа пролетели подобно двум минутам. Большинство заняло работа именно в цвете, однако результат все же был. Остальную часть они провели за рисованием и оценкой картины карандашом. И ведь не зря. Сложно поверить в то, что картины, которые нельзя и за две недели нарисовать, готовы за каких-то два часа. Впрочем, старания и талант Маркуса смогли себя оправдать, что явно поставило Саймона в тупик.       С одной стороны, хоть и его взгляд почти не выражал никаких эмоций, у Саймона заиграла не только мысль насчет того, что Маркус невероятно талантлив, но и маленькая зависть. Самая малость. Но как известно, от небольшой искры загорится пожар. И парня это насторожило, из-за чего он поспешил отмахнуться от мысли, продолжая заострять внимание на оценке картины. — И как? — не скрывая волнения, спросил Маркус. — Мне нравится, — хмыкнул Саймон. — Пейзажи у тебя выходят довольно хорошо. — Мне далеко до тебя, — усмехнулся Маркус, отложив карандаш и присев на диван. — С чего такие мысли? — удивился парень. — Ты оцениваешь, как я вижу, довольно профессионально, порой указываешь на ошибки, которые я бы в жизни не заметил… — продолжал говорить Маркус, но Саймон его уже не слушал. Его озарила идея и он воспламенил ею. — Маркус! — крикнул он, прервав его и чуть напугав. — Ни слова больше. Я понял, что мешает тебе написать картину. — И что же? — он явно его заинтересовал. — Я все думал, что мешает тебе… и что мешает мне посмотреть на картину в полной ее мере. — под разговоры Саймона он встал и подошел к мольберту, на котором уже находился новый холст. — Попробуй еще раз скопировать этот же вид, но забудь обо мне! Забудь о том, что происходит вокруг и окунись в мир, созданный картиной. — По настоянию Саймона он так и сделал.       Маркус еще раз посмотрел на вид из окна, затем украдкой на улыбающегося Саймона и перенес взгляд на холст, где должен был появиться образ предполагаемой картины. — Я понял, — проследив за тем, как Маркус нанес несколько мазков краской, начал говорить Саймон. — Ты был слишком внимательным и серьезным, ты старался довести картину до совершенства, чтобы она мне понравилась. Но это лишь вредило картине, вместо того, чтобы оставить небрежный след, ты аккуратно проводил линии. Теперь забудь обо всех, думай, что ты проводишь эксперименты с кистью. Не бойся сделать небрежный след. Помни, что любую кляксу можно превратить в шедевр.       Прошло еще немного времени, и Саймон с наслаждением смотрел на уже спокойное лицо Маркуса, который без какой-либо осторожности проводил смелые линии по холсту. — Уже лучше, — с улыбкой смотря на предоставленную картину, Саймон заострял свое внимание на каждой детали, выделенной разными оттенками смелых мазков. — Меня это радует, — опустив холст на пол, Маркус присел на черный диван, приглашая Саймона сесть рядом. — Но я все еще не понимаю, в чем моя ошибка. — Твоя ошибка в том, что ты во всем пытаешься строить идеал. И этот идеал должен понравиться каждому. Однако это только мешает. Идеализируя каждую деталь, ты можешь допустить обилие крупных ошибок. Ведь так? — Маркус задумчиво кивнул. — Да, ты можешь продолжать идеализировать картину неделями, добиться ее совершенства… но есть один нюанс. Никто не идеален. И либо ты создашь совершенство, либо создашь крупную ошибку. Скорее всего, второе. Маркус, не будь перфекционистом, это лишь иллюзия совершенства.       Слова Саймона заставили парня замолчать, из-за чего тот не мог найти, что ответить. — Я даю тебе время поразмыслить до следующего урока, так что буду ждать ответа, Маркус.       Саймон встал, намереваясь уйти вполне довольным, однако его схватили за запястье. — Еще не вечер, так что я хотел бы пригласить тебя на прогулку по парку, ты не против? — спросил тот с интересом. — Я только «за», — без сомнения ответил тот и улыбнулся.