Уроки рисования

— Не дави так карандашом, — сурово прервал емкий и весьма трудный процесс Саймон. — Я не давил, — в удивлении изогнув бровь, остановился Маркус и в недоумении посмотрел на него. — Ты давил, — настойчиво продолжал Саймон. — Ты даже не смотрел на то, что я рисую, как ты понял? — Маркус продолжал проводить линии по холсту простым карандашом, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть на постановку. — Я это чувствую. Из-за сильного нажатия карандашом значимо портится эскиз. Первые штрихи должны быть незаметными, Маркус, — сложив руки за спиной в замок, Саймон медленно расхаживал от угла в угол, наслаждаясь звуками шоркающего карандаша, процессом написания такой маленькой, но сложной картины.       Маркус рисовал ее уже битый час, его друзьями стали ластик, который наполовину уже был исчерпан, и карандаш, чей грифель жестоко рубился о лезвие канцелярского ножа, издавая звуки точения, что порой казались яростными и отчаянными отголосками боли этого карандаша. Внимательный, изучающий и строгий взгляд не сходил с лица Маркуса, а в мечтах лишь было дорисовать этот чертов объект. Саймон, который ни на секунду не оставлял его без внимания, мог присесть, мог задать вопрос, но редко отвлекал, наслаждаясь видом дневного, оживленного города и творческой атмосферой. Рядом мирно покоилась на своем месте палитра с красками, по которым скучал и тосковал Маркус. — Черт, — совершенно спокойно, но в то же время недовольно нахмурившись, Маркус остановился, смотря на сломанный карандаш, что плотно был зажат в руке. — Держи, — не осмеливаясь поднять взгляд на картину, Саймон дал ему новый с идеально заточенным грифелем.       После нескольких уроков сплошной натуры, совершенно не имеющей чего-то символичного, важного или интересного, Маркус начал думать, что Саймон недооценивает его. Он часто давал ему объекты совершенно пустые, в них не было какой-то души. Например, пустая комната, какой-нибудь квадрат и что-то схожее. В этот раз ему выпала старая ковбойская куртка, висящая на вешалке посреди пустой стены. Маркус не думал, откуда и как ее раздобыл Саймон, но его явно не радовало то, что ему нужно в точности нарисовать это. Острый грифель скользил по холсту, но каждый раз ломался, грубым штрихам и изгибам на куртке не было конца, как и маленьким пришитым к ней лоскутам, а в ней которых местах красовались маленькие прожженные дырочки, кажется, сигаретами. — Ты проверяешь меня на стрессоустойчивость? — хмыкнул Маркус. — С чего ты взял? — Саймон остановился, сложив руки на груди. — Думал, что ты проверишь меня немного иными методами, — неуверенно сказал Маркус, смутившись. — Например? — удивился Саймон, это предложение явно завело его в ступор. — Скажешь скопировать в точности картину… хм, ну даже Оливии Кемп*, — предложил первую попавшуюся художницу Маркус. — Не вижу смысла в этом, Маркус, — ответил Саймон, — Даже если на это у тебя уйдут недели, то моя критика картины займет лишь пару минут. — Но тогда в чем смысл этой натуры? — В том, что ты должен понять. Понять то, что даже в пустой комнате есть то, что можно изобразить. Когда ты рисуешь это, ты должен чувствовать. Воздух, свет, жизнь. Ты должен передать это так, чтобы смотрящий все это чувствовал, чтобы он оказался в этой самой комнате. То же самое с курткой — ты должен нарисовать это так, чтобы тебе казалось, будто ты сам в этой куртке, Маркус, — медленно подходя к нему с улыбкой на лице, Саймон положил руку на холст. — «Когда рисуешь ветвь, нужно слышать дыхание ветра»*, — произнес он и повернул к себе холст. Законченная картина предстала его взору, и он с наслаждением посмотрел на нее. — И мне кажется, что я донес эту мысль до тебя, — заслужив довольную улыбку визави, сказал Саймон. — А теперь, раз тебе понравилось… — отложив карандаш, Маркус начал медленно к нему подходить.       Его улыбка превратилась в ехидный, похотливый и пугающий взгляд. Маленькими, медленными и расчетливыми шагами он подходил к Саймону, заставляя того нервно сглотнуть и попятиться назад, однако через пару метров он встретился со стеной. — Маркус, что такое? — Раз уж я выполнил то, что тебе надо было… — начал говорить он, взяв рядом стул и посадив на него Саймона, — Будь добр сделать то, что хочу я. — И что ты хочешь? — спросил он, подняв на него взгляд. — Рисовать с натуры, то есть с тебя. — Это плохая идея, — он опустил голову, на лице заиграл румянец, — Я не могу тебе позировать. — Саймон, я не задержу тебя больше, чем на час, обещаю, — сказал он и, видимо, придумав ему позу, начал то поднимать его руки и опускать их, то брать за голову и вертеть ее в разные стороны, а затем отходить и вновь подходить.       Наконец, была готова идеальная поза, которой Маркус незаметно восхищался минуты две, как сел рисовать, ведь карандаш никак не брался в руки, когда глаза неотрывно смотрели на Саймона.       Его смущенный взгляд был устремлен вниз, смотрел в пол, словно боясь увидеть художника; рука приобняла другую за локоть, спина немного ссутулилась, а плечи были устремлены вниз; ноги, прижавшись друг к другу, будто приклеились ступнями к полу; голубая рубашка на нем немного измялась, рукава уложены по самые локти; и немного взлохмачены светлые волосы. Вот он. Идеал. Маркус представил сцену, начал судорожно его рисовать, карандаш, ранее такой неприятный взору и столь надоевший, стал ему лучшим соратником и помощником. Наконец-то эскиз был готов, а Саймон, дождавшись прозвонивших часов, встал, расхаживая по комнате. Он потянулся, вздыхая и разминая затекшую поясницу.       Маркус с нескрываемым восторгом повернул к нему мольберт и с трепетным ожиданием внимательно следил за его реакцией. Саймон даже вошел в ступор при виде самого себя, изображенного на картине с явным старанием. Почему-то как прежде он не видел в ней совершенно ни одного изъяна, набросок казался ему уже готовым, ведь все штрихи были легкими, живыми, а бережные и аккуратные контрастные линии придавали органичность работе. Саймон отошел на пару шагов назад, хлопая глазами, а когда на него посмотрел Маркус, сердце словно ушло в пятки, и лишь что-то продолжало с силой биться в грудь изнутри. Ритмичные стуки раздавались у него в голове. — Портрет… он такой необычный, не думал, что тебе настолько хорошо даются люди, — еле подбирая слова, Саймон, закусив нижнюю губу, детально рассматривал каждый уголок, четко вырисованный на картине. — Вот видишь, — смахнув со лба каплю пота, усмехнулся Маркус. — Кофе?       Саймон молча кивнул.

***

      Даниэль устало свалился на диван после еще одной почти сумасшедшей смены в очередном кафе. После случая с Лукой Даниэль даже видеть того не хотел, лишь избегал, но тот стал почти невыносим: хватал за запястье, останавливал, жестко припечатывая к стене (за что порой ходил с синяком под глазом), кричал при всех — в общем, всеми силами пытался обратить на себя внимание, однако безуспешно. В этой харчевне Даниэля интересовала только работа и деньги, а тратить свое время на каких-то похабных мальчишек он и не собирался.       Также с новой неделей на его голову свалилось еще вдвое больше проблем. Одной из них был Саймон, заявивший о своем отчислении и намерении поступить в Академию Искусств. Этот разговор прошел у них поздним, довольно мрачным вечером, когда Саймон, уже потеряв весь свой позитивный настрой, смотрел в пол под угрюмым взглядом своего брата. У них не было скандала, лишь небольшая словесная перепалка, после которой они провели немного времени в давящем молчании. Затем выпили пару чашек кофе, и Саймон удосужился поднять рекламный буклет, на котором была изображена та самая академия. — Ты хоть знаешь, сколько стоит обучение в ней? — глядя на него исподлобья, чему Даниэль еще больше придавал грозный вид, спросил он. — Дело не в этом, там сказано, что проводится конкурс работ, троих лучших отберут в академию, — уверенно говорил он, не позволяя хоть одному мускулу дрогнуть на лице. — Саймон… ты правда уверен в том, что пройдешь его? Кандидатов много… — но не успел он договорить, как Саймон серьезным тоном ответил коротким, но таким важным «да».       Еще одной схожестью между ними была мечта жить лучшей жизнью. Однако все это были лишь мечты, что, по сути, лишь жалкие, вымышленные ценности, желания достичь чего-то, но без результата, как бы жестоко это не звучало. У них были только мечты, зная, что они никогда не сбудутся. Однако это до сих пор, пока Саймон не объявил об этом. Теперь Даниэль понимал, что его мечта переросла в цель, что одновременно радовало и печалило. Цель оправдывает средства, а его средства — это лишь воображение и холст.       У Даниэля тоже были средства, но не было цели, из-за чего он оставался лишь мечтателем.       Отдохнув пару часов, он посмотрел время — без десяти пять — и подумал над тем, что бы в это время делал Саймон. Возможно, что он без отдыха рисовал картины. А может, лежал до того, пока не наступит ночь, судорожно ожидая прихода брата? Вариант про учебу Даниэль сразу же исключил, ведь его брат часто терял интерес к учебе, и если бы у него было много свободного времени, то он точно бы не стал тратить его на учебу. Дом их содержался в чистоте, словно у них живет девушка, о чем порой задумывался Даниэль, ведь мысли о том, что Саймон самостоятельно убирал квартиру… были просто невероятны.       На улице заметно стемнело, и Даниэль не прекращал следить за медленно падающим в закате солнцем, а когда взор упал на луну, парень решил, что неплохо бы выпить и расслабиться. Он не был особенным любителем алкоголя, однако нервы того требовали.       Магазин был в нескольких домах вдали, хоть и в это время местными отморозками был создан так называемый «комендантский час», из-за чего большинство жителей дома просто не могли выходить спокойно на улицу. Впрочем, самого Даниэля это не пугало просто потому, что он уже сталкивался с этими ребятами и не особо их боялся.

***

      Коннор ловко подбросил монетку, прислонясь к холодной стене дома, стоя посреди темной улицы, которая слабо освещалась фонарем. Прокручивая в себе воспоминания минувших дней, он усмехнулся, восхищаясь собой и уже планируя то, как он задержит Даниэля, предъявляя доказательства, за которыми так усердно охотился.       В одном его кармане находились пару распечатанных фото, где отчетливо виднелся поцелуй в харчевне Даниэля и какого-то мальчика. В другом кармане у него было фото Даниэля и девочки на улице. Коннор не думал, достаточно ли доказательств, он был уверен в том, что педофил расскажет о всех своих деяниях, от чего сердце парня заливалось горячей кровью и пылало словно в огне ненависти. Как бы сильно он не хотел ударить его, понимал, что он, в первую очередь, полицейский, и разум наполнялся жаждой помогать каждому жителю этого штата.       Сегодня был последний день, когда Коннор следил за ним. Устроившись за углом, он смотрел, как объект слежки смотрит куда-то вдаль, а его лик чуть освещен светом луны, что позволяло с безопасного расстояния разглядеть все черты лица этого парня. В голове у Коннора пронеслась мысль, что он довольно привлекательный, которую он тут же постарался выбросить как можно дальше и вовсе забыть.       Ухмылка с лица Коннора исчезла, стоило ему заметить, что объект исчез из поля зрения. А затем он увидел, что Даниэль вышел из дома, плотно закутавшись в куртку, направился через дорогу, аккуратно озираясь по сторонам. Он осторожно пошел за ним.       Где-то сзади, оскалив свои зубы, ухмыльнулись четверо мужчин.

***

      На улице подул сильный порыв леденящего ветра, и Даниэль поторопился, видя совсем близко открытый магазин. Поболтав с местной продавщицей и заодно закупившись различными продуктами на завтра, Даниэль вышел из магазина, когда на улице была уже совсем темень. К своему несчастью, он забыл дома телефон, что означало его дальнейшие долгие блуждания в темноте. Где-то вдалеке он увидел слабый отблеск фонаря и поспешил дойти. Однако вскоре он остановился, прислушиваясь к разговорам в темноте. — …Мужик, территория наша, так что вали отсюда, — говорил кто-то из них.       Даниэль постарался подойти как можно ближе, слившись со стеной, увидел, как четверо мужчин (Даниэль узнал их) окружили какого-то очередного прохожего. — Территория не делится на «ваше» или «наше», а принадлежит штату! — говорил уверенно чей-то знакомый голос. — Да срать нам, территория наша, — один из мужчин харкнул в его сторону, — И нам не нравится, когда на нашей земле ходят чьи-то грязные лапы, так что вали по-хорошему.       «Ну, беги, придурок… пока есть время,» — подумал Даниэль. Ему было жаль парня, однако вступать в перепалку с такими отморозками и калечить себе жизнь он явно не хотел, его единственным желанием сейчас было прийти домой, путь к которому преградили они.       Начало сильно пахнуть дракой, чего он очень не хотел, ведь он явно не мечтал стать свидетелем убийства. — Эй, парни… — вышел он из темноты, накинув на себя пакет с продуктами, — Время довольно позднее, он, наверное, устал, да и вы тоже, может, сегодня без перепалок?       Даниэль в сопровождении четырех пар глаз быстро подошел к парню в капюшоне и толкнул его кулаком в плечо. — О, вот наш Данни, — усмехнулись пару мужчин. — Чего это ты приперся? — Да вот как вы… уже домой иду, в общем… — он сглотнул и нервно покосился на них, внутренне уже молясь о том, лишь бы они ушли. — А мы тут решили одному отморозку морду набить, ты как, с нами? — мужчины рассмеялись грозным смехом, хрустя шейными позвонками. — Выбирай, жертвой или за нас, ха-ха. — А может, разойдемся? — Даниэль незаметно взял того за руку, отчего Коннор почувствовал прошедшую по коже волну мурашек и накативший страх. — А чего это ты его защищаешь?       Пока мужчины переговаривались между собой, самый мелкий из них подкрался к Коннору сзади и схватил за шею, откидывая в стену. На Даниэля же напали все остальные, скручивая руки за спиной и припечатывая лицом к стене. Еще секунду и один из них превратит его лицо в кашу, однако Даниэль с силой бьет одному в пах, освобождая руку и, пользуясь моментом, когда он падает, берет за руку второго и скручивает ее, вместе тем ногой целясь в солнечное сплетение. Коннор быстро делает перекат, когда растерянный мужчина освобождает его, а затем от подножки Коннора падает на землю.       Они отходят на несколько метров, прежде чем все четверо успевают подняться. Коннор прибивается к стене, Даниэль за ним. У него пять секунд, чтобы оценить ситуацию. У первого он заметил блеснувшее в руке длинное лезвие. Черт. У двоих крепкое телосложение и высокий рост, что дает им преимущество, однако делает малоповоротливыми и медленными. Еще один высокого роста, но худой и безоружен.       Еще пара секунд, чтобы перехватить инициативу. Первым выступает высокий парень, он поднимает руку, чтобы нанести удар, Даниэль успевает проследить по глазам куда он целится. В темноте это сделать довольно сложно, но, к счастью, мужчина проходит на свет, что является его крупной ошибкой. По глазам он видит, что тот целится в плечо, Даниэль быстро уворачивается и сносит его с ног ударом в колено. Потеряв контроль, мужчина падает. Тем временем на них несутся все остальные, впереди которых вооруженный ножом мужчина. В ход вступает Коннор, однако по нему чуть не наносят удар холодным оружием. Даниэль успевает проскочить сквозь других и ударяет по коленным связкам мужчину с ножом. Коннор стоит на месте, ожидая нападения двух мужчин. Мужчина падает лицом на асфальт, Даниэль отбирает нож.       Поднимается высокий мужчина и отходит на небольшую дистанцию от них, скрываясь в темноте. Мужчины разделяются на небольшой дистанции, заходя на Коннора с двух сторон, но не учитывают сзади Даниэля.       Поражение коленного сустава — частый прием, который может сбить противника с ног, поэтому именно его применяет Коннор, успевая взять того за руки и с силой ударяя его ногой в колено. Мужчина взвывает и падает на землю. Второй мужчина набрасывается на него сверху, Коннор успевает пригнуться, ударяя того в пах, а затем снося с ног. Сверху набрасывается Даниэль с ножом и рукояткой бьет по шейным позвонкам, затем оглушает.       В итоге несколько лежат на земле, и парни чуть успокаиваются делая передышку. Даниэль выбрасывает нож, уже надеясь, что никого не осталось, однако появившийся мужчина сзади сбивает его с ног его же ударом. Даниэль истошно орет, чувствуя боль в колене. Коннор же быстро ориентируется, оборачиваясь и нанося быстрый удар выпрямленной ногой в живот, затем перехватывает его руку в сторону, бьет по плечевому суставу и поваливает на асфальт, успев ударить по позвоночнику между лопаток.       Теперь точно все. Коннор спокойно выдыхает и помогает встать Даниэлю. — Ты как? — спрашивает он, — ходить можешь? — Не критично, — отвечает он, кряхтя и подымаясь, — да.       Он смотрит на разбросанные продукты на земле и колесившую по двору бутылку с пивом. — Минуту, — говорит он и берет бутылку.       С силой он бьет по затылку этой бутылкой одному из мужчин, которая после с треском разбивается, а тот лежит в отключке. Коннор ничего не говорит. — Не парься, будут жить. Уроды, — он пинает другого в живот. — У тебя кровь, — к нему подходит Коннор и проводит по виску Даниэля. — У тебя тоже, — размазывает в ответ он маленький след на его щеке.       Еле стоящий на ногах Даниэль приглашает Коннора в дом, хоть даже не подозревает, кто эта личность есть на самом деле.