Between Enceladus and Iapetus

— Чёрт… Сынмин громко кашляет, и эхо отфутболивает куда-то даже на соседнюю улицу, врезаясь в стены домов и глухую темноту впереди. Мин не уверен, что именно там, где нет ни капли света и кажется что нечто поглотит, как чёрная дыра, есть хоть капля знакомых очертаний. Неудивительно, что старый автобус сломался по дороге к дому, зато был бесплатным. Сынмин напоминает себе в следующий раз не садиться в подобные, когда особенно остро внутри скребет интуиция, а уж лучше заплатить или же плестись пешком. И если повезёт, то добраться целым и невредимым. Мелкие камешки болюче впиваются в колени сквозь некогда светлые джинсы; сильно болит голова, и Сынмин не может вспомнить, когда в последний раз вообще покупал новые штаны. Осень смешивается с весной, лето чередуется с зимой. Недели перетекают в месяцы, не имея при этом чётких границ-промежутков. Сынмин нихуя не понимает, почему до сих пор не подсел на наркоту и не умер в каком-нибудь клоповнике, ведь жить становится в разы проще. Наверное, он всё-таки настроен на добровольно болезненное самоуничтожение, по судьбе — страдай. — Чё, парень, помощь нужна? — одинокий мужчина, который то ли живёт в бедности и не моется уже очень давно, потому что платить по счетам нечем, то ли вообще бомж, в нелепом жесте задерживает руку в воздухе, странно согнув пальцы. Шапка частично прячет грязные и отросшие волосы, а куртка, потому что Сынмину так кажется, раньше была не болотного цвета, а бежевого. В бороде какие-то сухие травинки и чуть-чуть крошки. Сынмин готов поклясться, что ещё минуту назад не слышал никого и ничего, кроме собственного дыхания и мерного жужжания единственного фонаря, который работает на последнем издыхании. Может, этот мужчина ночует где-то неподалёку от помоек, ведь там до сих пор можно найти больше вкусной и полезной еды, нежели на прилавках магазинов? Может, он просто бродил бездумно по ночам, наслаждаясь мертвенной тишиной и думая над прошлым-будущим? — Парень, ты же не собираешься помирать?.. — бродяга выглядит по-настоящему обеспокоенным, и у Сынмина машинально возникает вымученная улыбка, а глаза щиплет. Он подходит ближе, пока Мин на долю секунды переключает своё внимание на местами потрескавшуюся кожу на тыльной стороне ладони. — Не собираюсь. Нынче умирать-то дорого, — Сынмин хохочет, тусклый свет бьёт в глаза, стоит поднять голову. — Я не накопил даже на отдельную ото всех кремацию. — Я тоже. Не дрейфь, парень, — рука в рваной перчатке касается плеча (странно, что перчатка-то всего одна); Сынмин даже рад, что встретил кого-то хорошего впервые за столько месяцев или, быть может, лет. — Хочешь? — мужчина спешно копается в десятках карманов, которые так просто и не заметишь, а потом вытаскивает батончик. Помятый чуть-чуть, конечно, но Ким узнаёт на нем знакомый логотип «TWIX». Он видел подобное по телевизору друга, видел на самой дальней полке в магазине, которая специально стоит за стойкой кассира. Смотри — не трогай, если недостаточно денег. — Там срок годности закончился ещё в июле, но ничего. Есть можно, я ещё ни разу не травился таким. Сынмин благодарно кивает, поднимается с коленей и машинально прячет сладость во внутренний карман ветровки. Есть много тех, кто может избить, а потом отнять. Мужчина, даже не говоря ничего, предлагает сесть на бетонные ступеньки возле закрытого ресторана. Когда-то давно, ещё до сынминовского рождения, здесь было место, где собирались самые успешные и богатые люди близлежащих районов. Дядя говорил, что даже за работу уборщиком платили бешеные деньги. Сынмин присаживается рядом с ним, тоже тяжело вздыхая, а потом представляет себя одним из работников некогда процветающего заведения. Мечтать — единственное что остаётся. В этом городе всего три района, в которых можно жить чуть лучше, чем помойная крыса, работая в центрах развлечений и еды для небесных. Сынмин, как и многие, называет их просто неземными — это кристальная, как и невеселое будущее, правда. Вот уж действительно спустились с неба, не фантастика ли? Сынмин родился на Земле, а не на далёком Марсе или же на одной из научных станций, дрейфующей в космосе; своя помойка остаётся родной всегда. Планета начала умирать давно, поэтому учёные, политики, высшие умы и не очень, но зато красивые и успешные, а так же «генетически чистые» отправились на другую. Мин слушал только рассказы прабабушки, пока та ещё была жива, и дяди о том, насколько потрясающими были огни в ту ночь, каким ярким тогда было небо. Восемьдесят с лишним лет назад, дяди и в планах ещё не было, зато застал, когда это повторяли по телевизору. У Сынмина, честно говоря, нет денег даже и на него — дорого выходит и оплата за электричество, а старенький уже давно отдал Богу душу. Наверное, это по-настоящему стоило всего, несмотря на то, что процентов девяносто пять населения оставили на Земле. В общем-то, привыкшие к подобному, все счастливы. Эту жизнь едва ли можно назвать так, но от небесных есть колоссальная польза — восстанавливают то, что когда-то чуть не убили все, зато их за людей не считают. Обслуживающий персонал, как ещё один паучок в гигантском террариуме богача, массовка планеты. Третья от Солнца — это курорт, место для «отдыха» от роскоши. Сынмин твёрдо знает, что ни о каком равноправии речи быть не может; на Марсе красиво? Там нет мусора, наверное, потому что его утилизируют на Земле, пусть и стараются делать это менее болезненно для планеты. С одним нельзя не согласиться — теперь-то леса возвращают себе то, что у них забрали — в живых только большие города. Сынмин привык ко всему, вот только грустно как-то; совсем нехорошо, когда кто-то из знакомых умирает. — Спасибо вам. — Не за что, — мужчина смотрит куда-то вперёд, складывая пальцы в замок. — А ты еду ищешь? — Нет, человека ищу, — шутит неловко Сынмин. — Настоящего. Мужчина грудно хохочет. — *Так с фонарём искать же нужно! И средь бела дня ищи, авось и найдёшь. Я за всю жизнь ни о-о-одного не нашёл, — тянет он до жути забавно, что само по себе странно. — Но вдруг ты и есть тот человек, а тебя я без фонаря нашёл. Вот ведь, — стучит кулаком себе по лбу, Сынмин хохочет, не удержавшись от этой картины. — Глупый котёл. Со светом не могу, зато в темноте — да. — Давайте, я вам тоже что-нибудь взамен дам, а? Мужчина поворачивается лицом, задумчиво почесывая щёку. Сынмин невольно рассматривает его лицо и с удивлением подмечает, что, возможно, этот незнакомец гораздо младше, чем показался сначала. Они не ровесники, но, быть может, ему всего лишь около тридцати. Интересно, если смыть с него грязь, дать чистую одежду и побрить, то кого можно увидеть? — А что у тебя есть? Сынмин шарит по карманам в надежде отыскать хоть что-то. Находит какую-то старую бумажку, которая не пригодится ни для чего, кусочек жвачки (совсем уж ущербный), но ничего стоящего. Ключи от дома оказываются в руке как-то сами собой; мужчина, что-то буркнув, показывает на них пальцем: — Вот это! Брелок мне дай, — Сынмин неуверенно отцепляет брелок, хотя ничего такого в нем нет — всего лишь застывший паук в смоле внутри. Мин точно не помнит, когда нашёл его и где, но точно знает, что на этом не нажиться. — Держите, спасибо. — Не за что. Ты это, — он несильно бьёт кулаком по предплечью, — не думай, что им хорошо. На небе своих забот полно. — Вы так уверены? — Конечно, замучаешься за всем следить, всё контролировать. Жуть какая! Сплошные мигрени и недосыпы. Сынмин беззвучно смеётся, прикрыв глаза, плечи трясутся. Пожалуй, это самая приятная беседа с незнакомцем за всю жизнь. Мин прощается с мужчиной быстро, но не некрасиво; это был хороший день, несмотря на боль в горле, порванные кроссовки у мысков и ужасную бессонницу, которая преследует уже пару дней. Наверное, бродяга всё-таки прав: проблемы у всех. Кто-то страдает от власти, а кто-то от нехватки свободы. Сынмин не искал человека, а еду; но нашёл всё-таки без света. Это важно. — А как найти метро? Вы знаете? — Выйдешь к дороге за углом, так и иди по прямой минут десять. Как раз будет вход. — Спасибо большое! Сынмин ненавидит оставаться вечером дома один, но это повторяется день за днём. У Сынмина есть только старый кот, который подходит к окну и громко мяучит, когда хочет есть, и больше, наверное, всё-таки ничего и никого. Единственному другу Ли Феликсу не лучше живётся, но у него хотя бы есть семья; у Сынмина лишь фотографии и кое-какие вещи от дяди и прабабушки. Ким привык рассчитывать только на себя и знает, как жить, не побираясь окончательно и не перебравшись на помойку на пмж. Небесные берут на мелкую и грязную работу — справедливо, так как с образованием беда полнейшая, но от этого едва ли легче. Сынмин трижды в неделю упаковывает мусор в ресторане на первом этаже элитной гостиницы и получает относительно хорошие деньги за это. По крайней мере, если сравнивать с предыдущими местами. Дилемма: Сынмин ненавидит быть грязным, стирает вещи часто, несмотря на то что они быстрее изнашиваются, от него нормально пахнет (если конечно, перед этим не работал); Сынмин себя уже давно причисляет к грязи, не брезгует, и точно не обидится, услышав такое даже в презрительном тоне.  — … И он сказал, что это не позорно! Уперевшись одним бедром в столешницу, Сынмин кивает и продолжает помешивать лапшу. Феликс худенький, но ест много. Сынмину нравятся те редкие дни, когда друг приходит к нему домой. Конечно, они видятся в институте, но этого до ужаса мало. Менеджер, что же. Сынмин знает неутешительную статистику трудоустройства по профессии, но начальник как-то косо намекнул, что можно подняться до официанта, вот только «закончи обучение, чтобы была корочка». Обещаниям верить не нужно, но стимул отличный. — Я же говорил, что твои веснушки похожи на десятки звёзд, а ты мне не верил. — Но признайся, что слышать такое от небесного — пиздец как круто — другой уровень, — выгибает бровь Ликс, продолжая жевать консервированные ананасы, найденные им же где-то. Профессор Со, пожалуй, единственный кто пытается научить хотя бы чему-то. В любом учебном заведении уже лет как пятьдесят в обязательном порядке изучают физику, астрономию и чуть-чуть космонавтику. Кажется, в некоторых небесных теплится надежда, что с землянами не всё потеряно. У Со Чанбина зелёные глаза — Сынмин заметил, что такие немного добрее и снисходительнее к ним, нежели остальные. Подтверждение тому на лице друга, потому что Чанбин, как он умеет, устало-равнодушно сказал, что веснушки Феликса выглядят космически. Как дошло до этого, Сынмину знать необязательно (сам себя убеждает — не хочется разбираться даже). Главное, что ещё один день прожит неплохо. — У меня есть кое-что, — Сынмин достаёт это из полки, как самую большую драгоценность. — Держи! Феликс жуткий сладкоежка. Сынмин не знает, как по-настоящему выглядит космос, какова планета оттуда, насколько она прекрасна, но думает, что Ли Феликс действительно выглядит космически. Так, как и сказал Чанбин, который точно знает, о чем говорит. Какие к черту консервы, когда предлагают шоколад. — Ой, а он же свеженький! — Феликс радостно разрывает упаковку, не скрывая довольной улыбки. — До июля следующего года. Вот это удача! Где раздобыл? Сынмин оборачивается через плечо и хмурится. — Как это не просроченный? — Говорю же тебе: свежий. Улё-ё-ёт… Ликс отдаёт вторую палочку ему, а сам уже довольно хрустит, стараясь не упустить ни крошки. Он точно чувствует себя сейчас одним из самых счастливых людей на планете Земля. Сынмин забирает лишь фантик, чтобы убедиться в своей правоте, но нет — до июля следующего года. Он пытается понять, почему так получилось, но факты в виде напечатанных цифр не стереть. Смешанные чувства, жгучий стыд — обмен был не равносилен.