Between Enceladus and Iapetus

Сынмин с большим уважением относится к своему работодателю, как и к Со Чанбину. Конечно, с небесными необходимо вести себя подобающим образом, но Сынмин не уверен, что это не касается и случаев, когда человеку больше лет. И причина на редкость простая: все прибывшие сюда старше двадцати пяти лет стабильно. Просто никого младше себя ни Мин, ни Феликс не встречали; Со Чанбину двадцать восемь и, честно говоря, многие студенты не понимают его. Хвиин говорит, что ни за что бы не осталась на Земле, потому что она убогая и бедная. Хвиин ставит себе целью всей жизни выйти замуж за небесного или как минимум за землянина с отличным заработком — таких чертовски мало; одногруппницу не осуждает, наверное, никто. Сынмин почти что тоже. Джухо говорит, что станет наркоторговцем или ещё кем-нибудь криминальным, потому что его достала такая жизнь. «Только вот институт сначала закончу», — каждый раз качает он головой, не объясняя никому, зачем всё-таки тогда образование. Сынмин может перечислить планы и мнения всех с кем учится и даже больше, и ничего лучше в мечтах нет — всё-таки они относительные реалисты. Их ненависть направлена на условия жизни, в которых они живут, но не на тех, кто спустился с неба — парадокс. Мин даже не подозревает, как правильно ненавидеть. Прабабушка умерла от старости, дядя же схватил сердечный приступ. — Сынмин, тема твоего задания: «Сатурн». — И что мне… с этим делать? — Сделай доклад про что-нибудь, чего я не знаю, — ровно отвечает преподаватель, складывая листки в мужскую кожаную сумку. — Лучше с презентацией. Если не сможешь дома, то сходи в компьютерный кабинет и возьми в библиотеке книги. Там можно набрать много материала. Мин догадывался почему-то, что он будет одним из «везунчиков», которым дают обязательные дополнительные задания. Феликс, стоящий рядом, сочувствующее смотрит исподлобья, дожидаясь друга. Остальные скрылись быстрее, чем за секунду после окончания пары, потому что побоялись, что и им достанется нечто подобное. Небесный, который знает обо всём Млечном пути столько, что заболит голова, просит что-то этакое. Большее сумасшествие стоит только поискать. Сынмин не помнит, чтобы когда-то сильно лажал перед преподавателем, да и успеваемость точно получше, чем у некоторых. Почему всё-таки именно он — загадка человечества или же чудовищное стечение обстоятельств, иначе это объяснить нельзя; наверное, математика и физика в теории должны ответить на этот вопрос. — Разве есть то, чего вы не знаете? — Никто не может знать всего. Подозреваю, что тебе удастся справиться, Сынмин, — и практически тон голоса не меняется, всегда ровный. — В течение месяца должно быть сделано. Надеюсь на твою ответственность по отношению к учёбе. Мин слышит: «Не подводи меня, не заставляй усомниться в себе». Дядя научил тому, что небесные до омерзения ненавидят, когда это происходит. Если человек может махнуть рукой и позабыть, мол, со всеми бывает, то они — никогда. Он даже шутил иногда, что все небесные — просто обидчивые вундеркинды. Остаётся только кивнуть и мысленно приготовиться к одному из двух: либо уменьшить количество сна и запастись терпением, либо затянуть ремень потуже, потому что придётся пропустить несколько раз работу, а это ощутимо по карману. — Хорошо, я вас понял. По дороге домой Феликс похлопывает по спине и говорит, что Мин всё сможет. Самое главное правило — это быть стойким; Сынмин бездумно кивает, кажется, сам себе, соглашаясь. Про Сатурн Мин помнит только то, что это шестая планета в Солнечной системе, какие-то кольца вокруг и она «ну, жуть какая большая». Сынмину всегда больше нравилось слушать факты про Марс или Землю, на которых есть жизнь и которые по духу ближе, а теперь это выходит боком. — Ну, давай. Упади ещё на колени и прокричи: «Земля!». — Земля! И действительно падает, вытягивая руки вперёд и ничуть не заботясь об одежде. Чан воровато оглядывается по сторонам, продолжая хохотать, но просит его подняться и уже сесть в машину, даже если вокруг на первый взгляд ни души. На улице вечереет, и прохладный воздух лижет кожу под тканью свободной футболки. Чан не любит чувствовать себя так — в голову ударяют бешеные цифры температуры родной планеты. «Градусные» углы сгладили даже до того, как его родители были в планах, но неприятное ощущение после просмотра отрывков из записанных на видео научных опытов осталось. — Я не так уж и плохо вожу машину, успокойся, — бурчит Бан, обнимая себя за плечи. — Лучше полететь на *Росс, чем ещё хоть раз позволить тебе ехать со скоростью больше, чем сорок километров в час. Придурок, тебя должны лишить возможности получения прав на любое средство передвижения в Галактике. — Иди нахер, — устало выдыхает Чан, но не обижается ничуть. Минхо просто вынудил остановиться под предлогом, что умрёт в сию же секунду, если они продолжат ехать. Так сильно он не сжимал ручку двери ещё никогда. Чану не слишком нравится на Земле. Конечно, тут есть удивительные моря, леса и водопады такие, что хочется умереть, любуясь одним из них, а история богата — настоящее и будущее, сотканные из океанов прошлого — это впечатляет; Чан всё равно принадлежит Марсу с его синим закатом. Смотря на друга, который в привычной манере улыбается лишь уголками губ, прикрыв глаза и как будто бы обнимая сочную зелёную траву, Бан чувствует некоторую грусть. Его не слишком радует пребывание тут, потому что потом будет чувство вины, тянущееся следом сквозь миллионы километров. Чан понятия не имеет, как можно напрочь игнорировать горе и страдания людей, но при этом любоваться миром. Минхо некоторые знакомые считают либо немного сумасшедшим, либо лицемером, каких только стоит поискать, как только узнают ближе. Чан не любит копаться в чужих чувствах, убеждениях, возможно, даже в вере, но Минхо ускользает незаметно — с каждым годом это становится всё яснее. Он удивительно изгибается под любые перемены массовки и декораций — населения и планет. Чан опасается, что в один из дней у Ли окончательно поедет крыша и тот оставит бескрайние просторы неизученного космоса и седьмую по размеру ради этого. — Полегчало? — Заткнешься ещё на десять секунд — тогда да. — Я жду тебя в машине. Поторопись. Чан намеренно не садится за руль; Минхо схватывает информацию быстрее, кажется ленивым человеком, а на самом деле существует везде и всюду, если дело касается того, чем он искренне заинтересован, к чему его тянет. Они знают друг друга практически с пелёнок, и Чан понимает, что всегда был на непозволительно много шагов позади Минхо, хотя для других это вовсе не так. Минхо умеет адаптироваться, и кто бы что ни говорил, это важно; Минхо может чувствовать как человек, но снаружи быть как скала — ещё важнее. Чан рядом с ним чувствует себя дураком, идиотом, перед носом которого происходит что-то важное, а видит это только Ли. Ну, обычная зелёная трава, и что? Минхо нравится, как пахнут старые книги, как выглядят древнегреческие скульптуры; нравятся руины городов, которым больше тысячи лет. Минхо говорит, что не любит никого и ничего (кроме семьи, разумеется), но вот Чану почему-то кажется, что это абсолютная ложь, скрытая под десятками искусных масок. — Хочу есть, — пиджак расстегнут, а на белой рубашке ни пятнышка. Минхо даже не утруждает себя тем, чтобы пристегнуться. — Как насчёт тофу? — Тофу?.. Ты думаешь, что я прилетел сюда для того, чтобы есть лапшу и сыр? Минхо цокает. Чан выдыхает, смотря на быстро проносящуюся местность за стеклом. — Какие мы нежные. Я думал, тебе тогда понравился космический желе-супчик. — Очень смешно. Но я всё равно не буду есть в забегаловке, где непонятно какие условия при приготовлении, — Чан устраивается поудобнее, чтобы после шутливо приказать. — Водитель, в лучший ресторан этого города! — Сынмин! Мин искренне удивляется, даже оборачивается не сразу, потому что думает, что в числе работников есть какой-то другой Сынмин, но начальник снова окликает. Неуклюже поставив мешок с мусором, Ким подходит ближе и чуть кланяется. Задание ещё не начинал делать, в библиотеку даже не удосужился зайти, потому что на следующее утро накрыло раздражение. Нет, из всей группы выбрать именно его и, главное, непонятно по какой причине. Сынмин не злится на Со Чанбина, но думает, что это всё равно несправедливо. — Да? — Будешь мыть посуду эту неделю? — Конечно! — Сынмин тут же прикусывает губу, потому что ответ был слишком громким из-за несдержанной радости. — А… разве некому? — Да тут, — начальник мнется, неопределённо ведя ладонью по воздуху. — Один умер вчера. Пока не нашли человека, предлагаю тебе. Работа преимущественно ночная, но график сменный, так что будешь успевать учиться. Сынмин думает, что быстрее отбросит коньки, чем сумеет гармонично совмещать две вещи, которые по определению несовместимы, но машинально кивает. Образование необходимо для работы, работа необходима для образования — Сынмину нужно лишь вытекающее из этого. Заводить семью он, наверное, всё-таки не будет. Не потому что нечем будет её кормить, а потому что боится, что станет совсем ущербным человеком. Виной тому поступок родителей, которые уехали вдвоём на заработки, но так и не вернулись; дядя не пытался искать сестру и её мужа, прабабушка в силу возраста по-философски отнеслась ко всему. Сынмин скучает, вот только не понимает по кому конкретно. Даже наедине с лучшим другом чувство не отступает, и пыхтящий поезд в метро, заполненный до отвала людьми, тоже не притупляет это. Мин не заводит отношения даже с теми, кто кажется симпатичным. Живёт на поверхности, хотя стоило бы уйти с головой или хотя бы зайти по пояс. Прабабушка любила рассказывать о прадедушке, о том, как он срывал цветы с клумб, потому что был беден, как церковная мышь, и это делало её по-настоящему счастливой. Надо было научиться у неё думать так же, а не только вязать носки, свитера и шапки.