Your Moonlight.

Ясный августовский день подходил к вечеру, ещё довольно светлому для этого времени года. Тепло, светит солнце, ну разве не прекрасный момент для того, чтобы вернуться к себе, в родной дом, встречающий своим уютом и запахом детства, такого легкого и беззаботного? Жизнь Чараске сильно изменилась с того времени, стала серьезнее и... Тусклее, что ли. Конечно, он всё также радовался новому дню, всё также заводил хороших друзей и товарищей, но в один чудесный вечер просто понял, что место его не в армии, не под то заточен. Хочется мира во всём мире, вкусной домашней еды и движений не по команде, а по собственному желанию. — Благодарю за вашу чудную карету, — Чараске поклонился водителю, полуулыбнувшись-полуусмехнувшись в своей манере, и хлопнул дверкой такси, отдавая честь водителю. Довез быстро, денег много не взял. Ну просто всё до ужаса идеально, как по маслу, и прикопаться не к чему. "Кучер" же, в свою очередь, одарил интересного нестандартного пассажира прощальной улыбкой и поехал дальше, ловить других клиентов на более оживленных улицах города. Молодому человеку осталось лишь проводить взглядом недавнего собеседника и перебросить своё внимание на другой объект, поворачиваясь к нему лицом. — Ах, дом, милый дом, — парень двадцати трёх полных лет сложил руки у щеки и наигранно-влюбленно посмотрел на небольшой родительский коттедж, вмещающий ещё лет восемь назад всё их дружное семейство в своих недрах. Его прямо таки разрывало от различных эмоций, и он никак не мог собраться, взять себя в руки, стать серьезным, в кои то веки, как желал когда-то отец. Он не мог подавить это желание засунуть все нормы поведения и приличия куда подальше и просто радоваться жизни. Может, на травке-муравке полежать? Учиха было повернулся спиной к воротам, чтобы прилечь лицом таки к дороге, но ждал его эдакий сюрприз. — Чараске? — послышалось удивлённо за спиной парня, и он аж подпрыгнул на месте, словно его вновь застали за просмотром порнушки, как в четырнадцать. Впрочем, тогда было действительно весьма неловко... Взгляд матери скользнул с подкачанной фигуры сына на пару сумок шмоток. Это явно было не к добру и приехал один из младшеньких не просто чтобы повидать своих престарелых, как они сами себя величали, родителей. Которым, к слову, было чуть за пятьдесят, но выглядели они ещё очень и очень молодо, больше сорокета вообще никак не дать. — Нет, — брюнет замолчал на пару секунд, нагоняя интриги происходящему, насколько только хватало его ограниченных ввиду ситуации возможностей, — Я... Саске! — Учиха глупо улыбнулся и поймал на себе неодобрительный и недоверчивый взгляд матери, отчего тут же чуть упал духом. Её изогнутая бровь прямо и говорила, что ему сейчас совсем не поздоровится, если он решится продолжить цирк. Микото, если бы не видела близнецов ещё десяток лет, всё равно легко бы отличила этих двоих. Характер, внешний вид... Признаков только по этим категориям хватало, чтобы без всяких сложностей идентифицировать личность, перед ней стоящую. Что ж, Саске всегда был человеком относительно спокойным, редко пугался чужого появления за спиной, часто скрещивая руки на груди. Взгляд его фокусировался на собеседнике, он внимательно слушал того, с кем говорит. Также парень предпочитал более строгий стиль одежды. То ли работа обязывала, то ли он с детства подражал Итачи, копируя отдельные черты старшего брата. Чараске же был чуть ли не противоположностью. Веселый мальчишка, что никогда не отказывал себе в удовольствиях, удобной одежде, не прятал доброй улыбки и цеплялся взглядом за всё подряд, не в состоянии уделять внимание только чему-то одному. Он был общительным, нетерпеливым и довольно эмоциональным. Ну как тут вообще можно перепутать? Для полной уверенности можно было только набить на лбу каждого из братьев тату с их собственным именем. — Не смешно, — мать лучше вообще не злить, но чуть-чуть то можно, правда? Чар так соскучился по этому всему, и просто не смог удержаться от дурацкой шутки, — Даю тебе ещё один шанс, — взгляд женщины помогал понять истину - даже если тебе двадцать три года от роду, пиздюлей от родителей отхватить всё ещё вполне реально. Пришлось незамедлительно сдаться и опустить оружие. — Может хоть в дом зайдём? — брюнет смотрел весьма жалостливо, да и устал он с дороги. Самое время пойти отдохнуть на своём привычном детском местечке, вспомнить старые времена... Ностальгия уже охватила его, стоило только глянуть одним глазком на родные ворота. Он вспоминал, как красил их когда-то вместе с близнецом, и его кололо в грудь необъяснимое чувство тяги к тем далёким временам, от которых удалось лет пять назад сбежать физически, но не морально. — Конечно зайдём. Но сначала ты сходишь со мной в магазин. Теперь нам точно нужно что-нибудь к чаю, — женщина, казавшаяся серьезной и грозной ещё пару секунд назад, улыбалась сыну самой искренней улыбкой. Конечно, она очень скучала по всем своим детям, что так давно не приезжали, так давно не звонили, разойдясь по разным дорогам жизни. Такие вещи ранят родительские сердца, пусть они и осознают правду жизни: их сынишки - давно не те малыши, которых нужно было оберегать от всех невзгод. Микото перенесла сумки младшего за забор, отказываясь от помощи, и заперла дверь на ключ, размеренным шагом направляясь в сторону продуктового. Младший Учиха же, заметно легче и спокойнее выдохнув, сунул руки в карманы и пошёл рядом, разглядывая давно позабытые виды соседних домов и местной природы. Сколько воспоминаний его ждало в этих местах, он боялся даже представить. Небольшой супермаркет прямо таки кишил всеразличными продуктами, у Чара даже слюнки бы потекли, но он старался держать себя в руках, изредка подкидывая в корзину, что нес сам, всякие шоколадные батончики, йогурты, томатный соус, макароны... Как давно парень не ел нормальной пищи, ограничиваясь тем, что давали в армейской столовой? Нет, конечно, к такому рациону привыкнуть очень даже можно, но когда возвращаешься в цивилизованный мир со всевозможными вкусностями... Тебя тянет абсолютно на всё и сразу. Он бы весь магазин схомячил в одну харю, честное слово, но и сильно бить по кошельку матери не хотел. В конце концов, дома наверняка есть что-нибудь сготовленное заранее и чем поживиться бедняге, сидящему последние годы на одних только питательных кашках, обязательно найдется. Нужно только немного подождать. — Тебе ещё что-нибудь взять? — мать обернулась на следующего за ней "мальчишку", что был уже на голову выше нее, но вёл себя всё ещё как ребенок. Или просто для родителей собственный ребенок навсегда останется малышом? — Не-е-ет, — протянул молодой человек, довольно глянув на забитую до краев корзину и смущённо улыбнулся, — Я уже сам подкинул всего, что хотел, — парень почесал затылок и отвел взгляд, чувствуя себя, почему-то, очень виноватым, но женщина только снисходительно улыбнулась. Чараске предстоит ещё очень многое рассказать родителям дома за тарелкой свежего супа. Интересно, что скажет Фугаку на визит сына, которого сам же отправил в армию, рассчитывая хоть немного вправить мозги "безответственному лодырю". Да уж, разговор будет напряжённый для них всех. *** За обе щеки уплетая мамин суп, очевидно, сделанный с любовью, парень искоса поглядывал то на мать, то на отца, ощущая несколько напряжённую атмосферу, но старался изо всех сил развеять ее и придать более домашний, семейный вид, по старинке то прося передать соль, то спрашивая главу семейства, что там такого интересного в газетах пишут. И мужчина, к некому удивлению сына, отвечал довольно спокойно, поглядывая на того украдкой, но всякий раз, будучи почти замеченным, переводил взгляд вновь на текст, будто бы изучая его. На самом деле Фугаку был ужасно рад приезду сына, пусть и осознавал, что тот наверняка всё бросил, а Микото просто припрятала, до поры до времени, сумки одного из младших, вероятно, беспокоясь за его дальнейшую судьбу. Да и покушать надо для начала, набраться сил, а потом уже вести серьезные разговоры о том, что Чараске собирается теперь делать, где жить, кем работать. Сам же парень не обладал ответом ни на один вопрос и рассчитывал немного пожить здесь, как раньше, а там всё как-нибудь само сложится. И не в такой заднице бывал. Когда тарелка оказалась вылизана, а последнее печенье доедено, Учиха-старший, с привычной для него, да и всех остальных, в общем-то, серьёзностью посмотрел в глаза сына. Тот, чувствуя пятой точкой приближающийся пиздец, сглотнул. Он ожидал чего угодно: родительского ремня, чтения нотаций, выставления за дверь или ругани, но точно не того самого, что услышал. Ему даже на секунды показалось, что всё это игра воображения. — Я рад, что ты вернулся, Чараске, — даже мать, стоящая за спиной своего мужа, с нескрываемым удивлением посмотрела на него, но не смела вымолвить ни слова. Перебивать - дурной тон, не присущий их семье, — И, думаю, в армию ты возвращаться уже не собираешься. Посмотрим правде в глаза, просто так ни один из вас не придет сюда, потому что соскучился, например. Я и сам был молод, потому хорошо понимаю каждого из вас, как и ваша мама, и мы вас не осуждаем. И всё таки, я бы хотел услышать, что ты мне расскажешь, сын. — Я понял, что армия не для меня, — молодой человек начал с самой сути, но не спешил останавливаться на одной единственной фразе. Произошло очень много всякого, чем он бы хотел поделиться с близкими ему людьми, но всё же фильтровал информацию, оставляя отдельные вещи для ушей сверстников, — Ты отправил меня туда около пяти лет назад, и я прекрасно помню почему и понимаю зачем. Я честно старался стать лучше, ответственнее, и правда стал, но... — Учиха отвёл взгляд, вспоминая об истинных причинах ухода, так и не решившись их озвучить. Вряд ли они когда-нибудь поймут его достаточно хорошо, оттого даже и не пытался объяснить. Он встретил там достаточно хороших людей, он видел, как они привязываются друг к другу, пытаясь прятать эмоции за масками, и как они ломались, если с кем-то что-то случалось. Как становились чёрствыми и холодными под давлением чужой смерти, и как сам не хотел однажды стать таким же, ледяным и никого не щадящим, — Я могу стать кем-то большим, чем очередным убийцей за родину. И я это сделаю, просто дайте мне немного времени и... — Хорошо, мы с матерью тебя поняли. Деньги и жилье мы можем временно тебе предоставлять, но и ты должен понимать, что ты мужчина, а значит обязан следовать своим словам и реализовываться, а не просто сесть нам на шею и свесить ноги, пока не окочуримся. — Отец... — Чараске смотрел с обидой в глазах. Сколько бы времени не прошло, они в него так и не верили и, наверное, не поверят, пока он действительно чего-нибудь не добьется и не покажет всей семье, чего на самом деле может стоить, — Я всё прекрасно понимаю. *** Отпущенный из-за стола Учиха в расстроенных чувствах поплелся в свою старую комнату, вверх по небольшой лестнице, всё также поскрипывающей на четвертой ступени снизу, вызвав тем самым невольную улыбку на устах потерянного в жизни теперь взрослого человека. Подобные мелочи позволяют окунуться в детство, прочувствовать заново те моменты, когда специально перешагивал издающий излишний шум участок дороги, чтобы никого не разбудить идя ночью за стаканом молока или сбегая на прогулку. Брюнет опять ощущал себя тем шестнадцатилетним мальчишкой без тормозов, живущим так, как хочется, не следуя указаниям родителей или старшего брата, хотя Итачи он всё таки чаще слушал, чем забивал на его слова. Тот никогда не советовал плохого, не запрещал лишнего, в попытке обезопасить глупого младшего брата, и потому стал авторитетом в его глазах. Улыбаясь собственным мыслям, Чараске оказался перед дверью той самой комнаты, где прожил всё детство, провел по ней кончиками пальцев с такой нежностью, что позавидовала бы любая его бывшая девушка. Он коснулся ручки, обхватил ладонью прохладную железку, и так и застыл, боясь поворачивать. Боясь снова окунуться с головой в те ощущения, что охватывали его когда-то давно, и раствориться в них, испытывая ту же боль. Смог ли он убежать от неё? Он не знал. Перед глазами стоял образ близнеца со скрещенными на груди руками и каким-то холодным взглядом, осуждающим, казалось, за то, что Чараске в принципе существует на этом свете. "Опять?" - спрашивал Саске. "Ты опять ночью шлялся хрен пойми где? Я не буду врать родителям снова, что ты спал дома," — брат просто кипел от злости, сжимая пальцами собственную руку до синяков, отчитывая несносного соседа по комнате. И всё таки, вспоминая этот намеренно тихий тон, несмотря на всё бушующее в груди бешенство, чтобы никто больше не смог услышать, Учиха улыбался. Саске всё равно врал, когда его спрашивали, причём так, что сам Чар начинал верить в своё нахождение дома, а все тусовки просто сон, как и гнев темноглазого. Дверная ручка тихо щелкнула и резная деревяшка отворилась, впуская ломающегося так долго гостя внутрь. Переключился рубильник света и зажглась старая люстра, впрочем, одна лампочка тут же погасла, перегорая, оставив ещё три освещать пыльную от редких уборок комнату. Саске здесь не было и быть не могло, но его кровать оставалась застланной также красиво и ровно, как всегда было при нем. Постель Чараске ничем не отличалась. Очевидно, мать всё равно иногда захаживала сюда и передвигала какие-то вещи, подстраивала под себя, не меняя расположения мебели в целом. Сохраняла до лучших времён, скучала. Интересно, скучали ли братья по нему также, как скучал по ним он сам? Пробывший на службе пять лет Чар вспоминал ночами многое, почти каждое утро надеясь проснуться у себя дома с родными людьми, увидеть, открыв черные, словно два блестящих оникса, очи, близнеца, спящего у противоположной стены комнаты, и спокойно выдохнуть. Но с утра его будили по команде, заставляли одеваться не больше, чем за минуту, и есть на завтрак противную, но питательную и полезную кашу, после гоняя туда-сюда, пока не наступит время отбоя. Так прошёл его первый, самый ужасный, наверное, в жизни, год. Дальше стало легче. Ко всему привыкаешь, адаптируешься, начинаешь видеть что-то глубинное, а не поверхностное, и теряешься во всем этом, однажды понимая, что дальше можешь, но не хочешь, совсем. Что там, в обычном мире, осталось что-то такое, ужасно важное, дорогое сердцу, и это невозможно выбить ничем, пусть огонь достаточно угас. Он чувствовал, что не испытывает больше той тяги, неправильной и запретной, всё стабилизировалось, можно больше не прятаться. Нужно только позволить себе выбрать иное место, свободное. Парня мучило ещё много различных мыслей. Ужинать он не стал, не желая пересекаться с отцом по крайней мере сегодня, ближе к ночи только сходил умыться, вспоминая и другие детские моменты, а после, перегруженный ностальгическими эмоциями, отрубился там, где не спал так давно, с необычайной лёгкостью, наполняя пустующую годами комнату звуками размеренного дыхания, тихого сопения. Если бы он только знал, что после обеда успела сделать мать... Несколько дней в родном доме пролетели совсем незаметно. Он не учился обитать здесь заново, он буквально помнил о каждой вещице в шкафу, каждом гвозде, торчащем из стены, перебирал оставшиеся вещи, вспоминая так много разного. Учиха, по возможности, помогал родителям с бытовухой, пытаясь быть полезным, но пока не ища себе работу. Первым делом ему нужен был заслуженный отпуск, хотя бы на неделю, а потом можно и пуститься во все тяжкие, обзванивая фирмы и таскаясь по собеседованиям. Этот кошмар от него никуда не сбежит. А пока можно отдать себя гитаре, найденной в комнате. Когда-то он мечтал стать крутым музыкантом, и учился играть. Сейчас он ещё даже что-то помнил, бренчал легкие мелодии без труда, пусть и пришлось заменить несколько сгнивших порванных струн. Вечером четвертого дня прозвенел громкий, не щадящий ничьи уши, звонок в дверь. Раньше Чараске его терпеть не мог, закрывая всякий раз пальцами ушные отверстия так, чтобы не ебануло по барабанным перепонкам, но приспособление из самого ада всё равно звенело в голове ещё с минуту, зато родителям этот звук очень даже нравился - слышно из любой части дома, так что ни один гость не останется незамеченным и проигнорированным. Матерясь под нос, один из младших сыновей даже смотреть не хотел, кто там припёрся, пока не услышал из уст матери до боли знакомое имя, а после и въевшийся в память голос. Сердце забилось как-то громче, учащая ритм. Он не знал, что должен сказать, встретив этого человека спустя столько времени порознь. Рукой парень нервно пригладил ёжик волос и растрепал обратно, поднимаясь с постели. Он ведь... Правда ужасно скучал. Спуск по лестнице занял где-то минуту. Учиха не торопился, не медлил, просто шел в некой прострации, вспоминая, как они попрощались. Довольно сухо, словно расходились до вечера. Просто, как обычно, без всяких лишний рукопожатий и объятий, без лишний "пиши и звони, когда захочешь". Наверное, не осознавали. А может, не хотели осознавать. Вероятно, Саске даже радовался, что не увидит близнеца теперь ещё очень долго, но не демонстрировал то слишком явно. Успеваешь надумать кучу объяснений, когда не можешь или не хочешь спросить прямо. Только сейчас всё это было уже не важно. Парень слышал, как мать отошла поставить чайник, а отец как раз решил поужинать, оставив гостя одного. Если они пытались свести обоих и не привлечь к тому излишних подозрений, то у них получилось. Саске смиренно ждал, когда его позовут, а брюнет собирался с мыслями и с духом, пока не скрестил руки на груди и не прибился к проходу, внаглую, как делал раньше, рассматривая знакомую фигуру. — Вы так чудесны, о, прекрасный незнакомец, — начал Учиха с чувством, восхищаясь стоящим пред ним спиной объектом. Он часто так делал в подростковом возрасте. Сейчас же, вспоминая, как брат реагировал и замечая, как тот застыл на месте, словно робот, услышавший определенную команду, Чар улыбался. Видимо, их встреча для обоих тот ещё сюрприз, — Возможно ли взять ваш номерок? Если бы Чараске только знал, какие чувства успел испытать близнец за несколько секунд, услышав только начало фразы, как удивлённо расширились его глаза, осознавая, почему мать так просила его приехать в гости на неделе вечером. Теперь он понимал то странное ощущение, что он испытывал несколько дней к ряду, то беспокойство и чувство произойдущего вскоре чего-то весьма глобального, которое доселе он объяснить не мог. Впрочем, Саске не был бы сам собой, если бы показывал всем и каждому, что творится в его голове. Он всегда скрывал, и сейчас ничего измениться не должно. — Всё также восхищаешься сам собой? — Учиха всё таки обернулся, отвечая заученной за годы фразой и глядя практически на зеркальное своё отражение, только показывало оно ту личность, которой Саске всегда хотел быть: легкую, непринужденную, язвительную, без капли стеснения рассматривающую с головы до ног. Но он не мог себе позволить быть таким, зная обратную сторону медали - присущие разгильдяйство, безответственность, в каком-то роде даже глупость. Правда, таких, как показывал опыт, любят больше, — Я то думал, армия тебя хоть немного изменит. В ответ послышался лишь хмык. Чараске усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза и вспоминая, каким всегда был Саске. Грозным, закрытым, немногословным, зато довольно умным и талантливым. Таких людей ценят гораздо больше, он знал это по себе, видел чужое отношение и завидовал, не переставая мысленно восхвалять. — А я надеялся, что ты за пол десятка лет перестанешь быть такой занудной задницей, — парень прошел вглубь просторного зала и развалился вальяжно на диване, глядя близнецу прямо в глаза, — Кажется, мы оба ждали слишком многого друг от друга, братец. Какими судьбами тебя сюда занесло? Саске только открыл рот чтобы ответить, как разговор близнецов прервала мать, оповещая о готовности ужина, и зазывая тех за стол. Не спрашивая их мнения, мать усадила их поближе друг к другу, сама умещаясь рядом с мужем, напротив сыновей, заметно выросших за время отсутствия, но всё таких же друг на друга похожих, пусть поведение и стиль одежды выдавал каждого из них. Прибывшего гостя много расспрашивали о том, как он сейчас живёт, как работа, хватает ли ему денег, и ему хватало. Учиха медленно продвигался по карьерной лестнице, но не стоял, всё же, на месте. Отпуск не брал за ненадобностью, накопил на машину. Расходы на нее успели стабилизироваться, так что Саске жил и не тужил, пусть и не имел ни жены, ни девушки, ни хороших друзей. Так, товарищи, но может оно и к лучшему. Чараске молча поражался, как его копия ещё не повесилась с такой жизни, но потом осознавал, каков его брат. И всё равно не понимал, как так можно жить, это же ску-ко-ти-ща! Нет, может он, конечно, не понимал всей прелести подобного образа жизни, но расставлял приоритеты совершенно по-иному. — Значит, ты живёшь один? — спрашивала мама, и каждый видел в невинном вопросе подвох и уже догадывался, к чему всё идёт, но не решался перебить или возразить. Саске кивнул и глянул на рядом сидящего как-то неопределенно, ловя на себе примерно такой же взгляд. Чараске читал в нём "не смей соглашаться", и заранее как-то расстраивался, чувствуя себя изгоем, не нужным ни родителям, ни близнецу, — Тебе не бывает одиноко? — Мне некогда скучать. — Но ты ведь не собираешься всю жизнь жить один? — Не знаю, я об этом не думал. — А я думаю, что для молодого парня всё таки рано жить вот так, по-стариковски. Дом-работа-дом, у тебя наверняка даже домашнего животного нет, а иногда ведь так хочется, чтобы кто-то ждал... — мать продолжала вести разговор к основной цели, Чар же смотрел с нескрываемым скепсисом, вскидывая бровь. Это его сейчас хотят псиной брата сделать или что? — А вот Чараске сейчас находится на перепутье и не знает куда себя пристроить. Вы можете подать друг другу хороший пример и разнообразить скучные будни, как вы на это смотрите, мальчики? Близнецы медленно повернулись лицом друг к другу, представляя совместный быт каждый по-своему. Саске прямо видел, как брат разносит его квартиру, ничего не убирает за собой, водит всяких девчонок и устраивает шумные тусовки, исчезая на ночь неизвестно где, заранее предполагая, что такой балаган не выдержит. Чараске же представлял, что живёт с роботом, который делает всё в определенную минуту своего времени, и только попробуй встать у него на пути по случайности - из глаз на тебя попадут два красных лазера и сожгут до тла, обрекая на муки. — Нет, — хором высказались младшие, впрочем, не останавливаясь на коротком ответе. — Да он же зану-у-уда, с ним вообще жить нереально. — А ты безответственный, я не собираюсь разгребать за тобой бардак. — Да я разгребаю бардаки получше тебя. — Если ты лучше меня разгребаешь бардаки, то я чемпион по плаванию. — А ну хватит, — не выдержала больше Микото, грозно смотря на своих сыновей. Фугаку предпочитал не вмешиваться, зная, как никто другой, возможности своей жены, да и под горячую руку женщины не стремился попасть, — Саске, твой брат хорошо себя показал за несколько дней у нас, и ничего ужасного в твоей квартире он не сделает. Чараске, ты сам прекрасно знаешь, что твой близнец не такой зацикленный на порядке каким ты его считаешь. Общество друг друга вам пойдет на пользу, так что не возмущайтесь заботе своих родителей. Учиха ощущал пустоту в душе. Может быть, вернуться в родной дом было всё таки ошибочным решением, непродуманным. Не стоило возвращаться, небольшой запас денег у него имелся, нашел бы где пожить. Лучше шататься по отелям или жить на улице, чем знать отношение самых близких людей к себе. Он вышел из-за стола и ушел, уже второй раз с тем же разочарованием в окружающем его мире, и поплелся наверх, задерживая ногу над четвертой ступенькой, но переступая через нее. Воспоминания о детстве не помогут решить нынешние проблемы. Вещи он особенно не разбирал, так что сумки уже были готовы к отбытию. Он только докинул сверху немного дорогих сердцу вещей и прихватил гитару, также тихо спускаясь обратно, обувая потёртые кросовки уже у входа, после чего поднимая взгляд и шарахаясь. Блять, Саске, ну можно так пугать? — О, так ты уже готов. Отлично. *** Чараске сидел спереди, подперев щеку кулаком, на соседнем от водителя левом сидении, и залипал куда-то на дорогу, не понимая, как он вообще здесь оказался. Нет, то есть, он конечно знал, что сам зашел сюда через вот эту дверь и сел, предварительно закинув на заднее сидение все свои пожитки, но как, черт, ка-ак, он на это согласился? Учиха четко помнил, как полчаса где-то назад шел к двери старого коттеджа, обувался, и планировал сбежать также тихо, как делал раньше ночами, снять какую-нибудь дешёвую комнату в ближайшем мотеле хотя бы на ночь, а там уже поискать что-нибудь подальше от родительского дома, чтоб на глаза не попадался больше никогда вместе с близнецом, хотя где тот жил теперь он не имел ни малейшего понятия. — Почему, Саске? — не то что бы парень ждал ответа, вопрос вообще случайно сорвался с его губ, когда в мыслях прокрутился уже раз сто, и не нашлось ни одной адекватной причины подобного поступка. Зачем брату такой безответственный мудак, коим он Чара считал? Он ведь даже не стеснялся выгибаться перед родителями, отстаивая своё жилище. Так для чего ему это? — Что "почему"? — то ли Саске профессионально прикидывался дураком, то ли не был настолько умным, как все его считали. Очевидно ведь что, братец. Ответ на поверхности. — Почему ты согласился? Я ведь такая сякая хуйня, которая всё только портит. Ты сам сказал. — Я так не говорил. В кожаном салоне темно-синей Тойоты вновь повисло молчание. Чараске не знал, о чем думал близнец. Не был уверен, что хотел знать. Просто сидел и искал причины, обмозговывал возможные последствия совместной жизни. Вероятно, тот просто чувствовал вину за своё поведение и спустя месяцок также выпнет его под зад без лишних вопросов, с чувством выполненного долга. Стоило признать, Учиха вообще не знал, какой перед ним сейчас человек, как Саске изменился за последние пять лет, чем он дорожит, помимо работы, если только он не совсем сузил кругозор до одного компьютерного стола в какой-то там конторе и не забил на всё остальное. *** — А ты ничего так здесь устроился, — новый постоялец сия жилища даже присвистнул бы, оценивая масштабы квартиры, но помнил о плохой примете и лишь осматривался по сторонам. Двуспальная кровать в спальне наталкивала на какие-то неопределенные мысли. Например, зачем одному человеку такая громадина? — Красиво жить не запретишь? Но Саске ничего не ответил, укладывая в руки нынешнего соседа постельное белье, судя по всему, совсем новое, даже не распакованное.Чараске был выделен диван в гостиной, с виду тоже не сильно старый. Казалось, близнец совсем недавно сменил здесь всё и сделал капитальный ремонт. Либо работа мастера была настолько хороша, что сохраняла вид многие-многие годы. Время шло к ночи, одному из жильцов надо утром на работу, и он ушел спать, оставляя другого Учиха в горлом одиночестве. "Пульт вон там, но если будешь смотреть телевизор, сделай потише," — удосужился сказать уставший брат, прежде чем удалиться, оставляя своего близнеца, покрутившего в руках кнопочную коробочку, но так и не решившегося включать чужую технику, размышлять о произошедшем. Чараске казалось, что Саске ведёт себя с ним как-то странно. Сначала ступорится, услышав родной голос. Впрочем, он и сам бы сильно удивился. Потом не хочет видеть его в своей квартире, но всё таки забирает к себе. Ладно, спишем это на чувство вины и забудем, но близнец всегда был достаточно прямолинеен и... Нет, чувство вины, всё, забываем. Дальше же Саске помогает поднять вещи, но так бы любой адекватный мужик поступил, с этим тоже разобрались. Пожалуй, единственное, чему брюнет не мог найти хоть какого-то объяснения, это внезапно нежное прикосновение ладони темноглазого к его руке. Он ощущал это тепло, чувствовал его немного дольше, чем то должно было быть. "Айййй..." — Чар с размаха ударился лицом в подушку и пролежал так минуту, пока воздуха не стало ощутимо не хватать. Ему просто показалось, потому что он сам этого хотел, сам этого желал, и до одури боялся осознать. В детстве ему казалось, что любить брата вполне нормально. В подростковом возрасте он начал считать свою сильную любовь к близнецу собственным нарциссизмом, перенесенным на самого похожего на него человека. После он понял, что никогда не сможет полюбить себя так, как Саске. Это не нарциссизм, а самая настоящая тяга, но осознание невозможного было для него самым ужасным и он старался избегать. Топил желание быть рядом со всякими девушками, сбегая ночами на всевозможные тусовки и прогулки. И когда ему показалось, что все прошло он... Стал жить с Саске. И теперь точно знал, что любовь никуда не ушла. — Ну и пиздец же... — прошептал он, но в тишине комнаты показалось, что прозвучало громко, почти отчётливо. Раньше они хотя бы жили просто в одной комнате, а теперь им предоставлена целая квартира. Парень просто надеялся не сойти с ума от такой близости, но все надежды и беспокойства покинули его, стоило только заснуть.