Луна

      Первые лучи солнца разрезают мрак и холодный туман, проникая в комнату. Скользят по благородному паркету и красивому восточному ковру, спотыкаются об разбросанную обувь. Прикасаются к жидкому зелёному шёлку, небрежно лежащему на полу.       Смятые простыни, спутанные волосы, разбросанная одежда. Следы губной помады цвета бордо на постеле и теле. На сердце и душе.       Полумрак понемногу рассеивается.       Видны красивые золотые заколки, неаккуратно оставленные на тумбочке у кровати. Там же оказались и наручные часы.       Все спутанное-перепутанное. Смешанное, связанное. Сплетённое так, что больше не расплести. Уже и не поймёшь, где что. И было ли оно когда то цельным, как не сейчас.       Все так естественно и правильно. Словно так и было. Должно было быть. Но будет ли?       Первым проснулся мужчина.       Солнечный свет, игриво пересёк его лицо, и остановился на щеке. Это заставило его сначала нахмуриться, но затем, глубоко вздохнув, медленно открыть глаза. Он лежал на боку, вытянув одну руку вперёд, а другой прижимал к себе девушку, держа руку на хрупкой талии.       Она крепко спала, и чуть поморщила нос, когда он прикоснулся к её лбу в лёгком поцелуе. Её золотые волосы в лучах рассветного солнца неестественно сияли, а родинки на теле стали ярче. Вот одна прямо под ухом, вот другая на изгибе ключицы, а третья прямо над грудью. И совсем маленькая, почти невидимая, у уголка губ. Нестерпимо захотелось её поцеловать.       Его прекрасная жена. Что вчера так трепетно прикасалась, так нежно целовала, и томно вздыхала.       Настоящая маленькая львица.       То, что произошло между ними, можно было смело включать в список самых неожиданных вещей, которыми смогла удивить его Ярен Шадоглу.       Ярен пошевелилась во сне, прижимаясь ближе, утыкаясь носом в его грудь. И все бы ничего, если бы она не потерялась об его грудь своими соблазнительными розовыми сосками. Харун тяжело выдохнул, понимая, что снова возбужден. Он, воспользовавшись сползшим одеялом, внимательно рассмотрел молочную кожу, лебединую шею с его подарком, покатые плечи, красивую грудь, тонкую талию и округлые бедра. Она была совершенна. Он старался не оставлять на её теле следов, быть нежным в её первый раз. Но сорвался. Об этом свидетельствовали синяки на её бедрах, следы зубов на груди. Вероятность находится с ней рядом и держать себя под контролем сводилась к нулю.       Он заправил выпавшую прядь за ухо, когда её ресницы затрепетали и неспешно открылись. Ярен немного осмотрелась, взгляд постепенно приобретал осознанность. — Харун?       Он мягко кивнул ей в ответ. — Как ты себя чувствуешь?       Ярен удобнее устроилась на его руке, все также глядя ему в глаза. — Я в порядке, не переживай. — Точно? — Да. — Мы вчера чересчур увлеклись... — Харун... не надо...       Ярен мотает головой, приложив палец к его губам, останавливая очередное извинение, замечая, как чернеют его зрачки.       Ярен осознает, что может произойти, когда преграда исчезнет. Рука безвольно скользит вниз, но Харун перехватывает её и прикладывает к своей груди. Ярен ощущает быстрое биение сердца.       Он видит, как она закусывает губу, чувствуя, как её пальцы несмело гладят его кожу, он весь напрягается от этого прикосновения. Взяв ее руку, он проводит ей ниже, достигая низа живота. Она замирает, не в силах что-либо произнести, чувствуя лишь твердый и пульсирующий орган в своей ладони.       Харун наклоняется к ней и целует. Жадно. Трепетно. Долго. Он скидывает одеяло на пол, а потом резко опрокидывает её на спину, закрывая собой.       День обещает быть длинным.

***

      Проснувшись поздним утром, а точнее, ближе к полудню, она понимает, что что-то не так. Это то чувство, когда просыпаешься не в своей кровати обнаженной и абсолютной одинокой.       Ярен осматривает постель, натыкаясь на букет белых роз, что источали лёгкий приятный запах. Некогда белоснежные простыни приобрели бордовый цвет, доказывая произошедшее. Пару минут она пытается встать, но оказывается не в силах даже сесть, и ей понадобилось около двадцати минут, чтобы сползти с постели и пойти по направлению к ванной.       Ярен вылезает из воды спустя час нахождения в теплой воде, чувствуя, что неприятные ощущения несколько притупились.       Вода приносит облегчение, но Ярен, вспомнив один из тех ужасных разговоров с матерью, решает, что ей потребуется пару дней, чтобы полностью восстановиться, окончательно прийти в себя. Девушка оборачивается в мягкий белый халат, сушит волосы полотенцем, наносит увлажняющий крем на проблемные места. Проходится массажным роликом по лицу, убирая отеки и следы бессонной ночи, берет с полки ароматное масло, по капле наносит его за волосы, на кисти и на ключицы, придавая лёгкое сияние.       С открытого окна несло свежестью, но запах вишни все не уходил, впитываясь в кожу. Запах уносил в прошлое, в те дни, когда она была самым обычным ребенком. Когда она беззаботно гуляла по величественным садам старого особняка в Бурсе, где жили родители матери и где она проводила летние каникулы, где всегда пахло вишнёвым пирогом и сладким чаем. С этим ароматом ощущалось прошлое, которое не вернуть, ощущалось давно забытое, невинное детство, без зла и порочности.       Невинное.       Сейчас все иначе.       В те редкие часы, когда она думала о будущем, она воображала о чистой любви. Такой чистой, словно слезы матерей. Любовь ассоциировалась с тёплыми объятиями, целомудренными поцелуями, искренними разговорами. Мать не лишала её этих грез. Их отношения с отцом для всех были именно такими. Отец всегда целовал мать на прощание, а в ответ она с нежной улыбкой поправляла его галстук. В их комнате парфюм матери и одеколон отца находился на одной полке, ящик с галстуками был поделён напополам вместе с её платками. Папа знал, какие цветы она любит, а мама знала, какой одеколон он предпочитает.       Мелочи совместной жизни. Так они выражали свою любовь.       Об отношениях в другой плоскости мать тоже рассказывала, но в такие моменты она закрывала уши, а сидящая рядом Рейян становилась пунцовой с каждым сказанным словом. Они были ровесницами, поэтому, что не смущать девушек поодиночке, Зехра и Хандан в один момент решили вместе поговорить на эту тему. И это, честно, было очень тяжело. Настолько, что после каждого такого разговора чувствовала себя неуютно. Ей было тяжело представить, как это происходит, что нужно делать, как себя вести. Девочки в школе болтали об этом, ведь, в каком бы ты месте не был, всегда найдется кто-то, кто знал больше, чем ты. Ярен невольно прислушивалась, но быстро теряла интерес.       Она лишь знала, что приличная девушка до брака должна быть чиста. Все, что от них требуется — блюсти собственную красоту и невинность. А позже, этим займётся муж. После вступления на данный этап, отношения двух людей кардинально меняются, брак входит в силу. Это даёт ясно понять, что девушка чувствует, а после она полноправно считается женщиной.       Ярен в самом деле чувствует себя более взрослой.       Она думала, что будет жалеть. Ей казалось, что позже придут сожаления, ненависть, злость на саму себя за проявленную слабость, но этого так и не произошло.       Потому что Ярен не жалела.       Было что-то завораживающее в ощущении надёжности, близости, позволение быть слабой в чужих руках. Доверять ему. Не прятаться за маской. Чувствовать безопасность в пылких объятиях, под защитой его тела.       Ярен решает никуда не идти в этот день. Работы у неё нет, Сена с Асланом... что будет с ними, пока не ясно.       В Урфу они должны были выезжать утром, но она проснулась в полном одиночестве лишь к половине двенадцатого, с запиской на прикроватной тумбочке и букетом душистых ромашек на соседней подушке. В записке было сказано, что он вернётся к девяти. И только.       Ярен, возводя руки вверх, блаженно потягивается. Сняв халат, она выбирает из гардероба зелёную юбку на запах и такой же топ с открытыми плечами. Подаренный жемчуг снимать не решается.       Ярен звонит на ресепшн, и после привычного приветствие понимает, что охрипла. Голос был сорван, а она и не поняла с утра, поглощённая болевыми ощущениями, сосредоточенными внизу живота. Разговор смущающий, но она тихим голосом просит привести номер в порядок, пока она будет завтракать обедать.       Не дожидаясь ответа, она поднимается в ресторан, выбирает любимый столик в закрытом шале, заказывает сарму и кофе. Терпеливо ждёт заказ, игнорируя любопытные взгляды.       Сплетни расходились со скоростью света.       Она с аппетитом поглощает блюдо, отмечая, как сильно голодна. Заказывает кускус под заинтересованным взглядом официантки, которая хитро улыбается и желает приятного аппетита.       Ярен все равно.       Она слишком глубоко погружена в себя, чтобы замечать такие мелочи, но тем не менее, замечает. Как и помрачневшую Хазан, что угрюмо ходит от стола к столу, провожая гостей, и следя за официантами. Тщательно замазанные круги под глазами, блеклые волосы. Хоть кто-то разделяет неведомую печаль, охватившую её.       Закончив прием пищи, она возвращается в номер, где все уже убрано и отполировано до блеска. Стол, где было пролито игристое шампанское, вновь сияет чистотой, испорченное платье забрали в чистку, как и мужской костюм. Постель заменили на новую. Словно и не было ничего.       Она сначала устало садится на самый край, а после падает на кровать, обнимая подушку, принимая позу эмбриона, и глубоко втягивает носом воздух, прикрывая веки. Лёгкий запах стирального порошка и засушенные веточки неизвестных сухоцветов.       Собственные чувства казались чуждыми. Все казалось странным, непонятным, спутанным, вместе с тем...       Всё оказалось гораздо сильнее и мощнее, чем Ярен представлялось. Но несмотря на боль, случившееся было невероятным — отрицать бессмысленно. Ночь была восхитительна. К собственному удивлению — особенно принимая во внимание все обстоятельства, — она испытала столько разных эмоций, что не поддаются описанию.       Ох, Ярен, и кто бы мог подумать, что все так случится?       Они были ненасытны.       Харун вновь и вновь врывался в неё, заставляя кричать, умолять, дрожать в желании испытать блаженство.       Харун был ненасытен. Он словно сорвался с цепи, не отпускал, стискивал в объятиях и рычал, словно волк.       Ярен была ненасытна. Наслаждение было явным, и она вновь и вновь хотела испытать это чувство.       Оба были целиком и полностью поглощены друг другом. А затем, когда голод страсти и похоти был утолен, настало время нежности.       Они не торопились. Все было размеренно, чувственно и нежно, хоть она и подозревала, какой выдержки ему стоило не наброситься на неё.       Харун неспешно исследует её тело, прокладывая на нежной коже дорожки из поцелуев, открывая для себя новые территории.       Ярен несколько раз умирает, когда он касается груди и задерживается на ней дольше.       Её кожа светлее, чем его, и она на пару секунд оказывается загипнотизирована зрелищем, контрастом цветов, скользя ладонью по мужской груди, чувствуя пальцами напряжение мышц.       Харун тесно прижимается к Ярен, ласкает её губы, зарываясь пальцами в волосы.       Его обнаженное тело поверх собственного.       Его крепкий торс на её округлой груди, мышцы его пресса на её нежном животе.       Отстраняясь от его губ, она откидывается на подушку и хватает его за плечи.       Он быстро подаётся вперёд и тут же замирает. Саднящая боль растворяется в ощущении наполненности.       Он целует её, и она сглатывает непрошеные слёзы и расслабляется, позволяя быть ближе.       Боль возобновляется.       Ощущение мышц под руками, перекатывающихся у него под кожей при каждом толчке. Она оглаживает ладонями его плечи, когда ногти вцепляются в кожу, когда она вновь чувствует боль и громко, не сдерживаясь, стонет.       Она издаёт слишком много шума — хрипы, стоны, бессвязные слова, неосознанно срывающиеся с губ, — но остановиться не может. Эмоции слишком сильны.       Харун целует её так, что боли почти не чувствуется. Целует до дрожи в теле и ощущения эйфории.       Мир на секунду замирает, а потом рассыпается перед глазами на тысячи осколков.       Ярен касается губ, которые помнят его прикосновения. Она проводит по ним кончиками пальцев, не веря.       Неужели, вот так все и происходит?       Ничего ведь кардинально не изменилось. Она все та же. Те же волосы, те же глаза и губы, то же тело. И вместе с тем, совершенно иная.       Внутри неё сейчас бушевали две стороны.       Прежняя Ярен кричала, что она делает, во что ввязывается? Она бьётся в агонии, не понимая, как это произошло. Ей было страшно думать, что теперь она зависит от мужчины, причем делает это добровольно. И Ярен внутри себя переживала, что этот выбор оказался неправильным.       А новая Ярен спокойно восприняла случившееся, смирилась. Ей было страшно признаться лишь в двух вещах.       Ярен, кажется, проиграла в игре.       Ярен, кажется, желала большего.