Исповедь

Поправив одеяло, Гробовщик с нежностью провёл по щеке крепко уснувшего мальчика. Сидевший на подоконнике Грелль нетерпеливо шевельнулся. — Долго он будет спать? — До тех пор, пока не разбужу. Теперь нам ничто не помешает, — Гробовщик встал и, кивнув сползшему с окна Греллю, увёл его в смежную комнату. — У жнеца иссякло терпение? — спросил с тихим смешком, замкнув за собой дверь. — Кажется, для тебя нет ничего дороже этой семейки, — Грелль показал в улыбке острый зигзаг зубов. — Не совсем так. Ревнуешь к мальчишке? — одним неуловимым жестом Гробовщик тесно прижал его к себе. — Просто… ночь коротка, между прочим, — Грелль убрал с его глаз мешающую чёлку и в мягком трепете потрогал губами щётку белых ресниц. Ответный поцелуй несытых губ замедлил торопливые пальцы, что уже теребили жёсткий воротничок, высвобождая ряд мелких пуговиц. И кровь побежала огнём, окатив горячей волной, ударила в голову, как в предвкушении битвы. Грелль, чуть отстранившись, смерил его взглядом и заманчиво скользнул языком в уголке рта. Через миг оба оказались на кровати у стены, опять лицом к лицу, Грелль оседлал колени своего визави. Не сопротивляясь, тот лишь потянул его шейную ленту, распуская красно-белый бант. Грелль быстро расстёгивал одежду, пока Гробовщик не остановил его руки. Они тотчас нервно нырнули ему на грудь под рубашку, раздвигая полотно. Прохладные ладони заплутали в красных прядях и двинулись по жёстким мускулам плеч. Потом острая щекотка чёрных ногтей по голой коже, обводя все неровности, опускалась вниз, в тесноту ненадёжной ткани, разгоняя жгучие искры по всему телу. Грелль с наслаждением выгнулся навстречу бесстыдному взгляду, подставляясь самым пикантным ласкам. — Всё-таки, почему ты сбежал? — спросил ему в губы, перебирая серебристые нити волос. — Хочешь знать больше, чем другие? — сквозь смех поцелуй вскользь мазнул по тугой щеке. Слегка прикусив ему мочку уха у самых серёг, с риском оставить новый прокол, Грелль обжёг дыханием у виска: — Я им не верю, меня используют против тебя боевым щитом, ничего не объясняя. Я хочу разобраться. Его губы пробежали цепочкой поцелуев по бледной коже, не отрываясь от неё. И по-кошачьи мягкие подушечки пальцев перебирали у корней волос на шее, иногда задевая отточенными краями ногтей. Прикосновения растекались теплом, отдаваясь в паху жарким спазмом. Красные пряди навились на другие чуткие пальцы. Привлекая вплотную к себе гибкое тело, Гробовщик дразнил его жаждущие губы, ловил открытым ртом и ускользал от поцелуя. — Могу рассказать тебе давнюю историю. Семьдесят лет назад…

*********

1819 год, май Рождение этого ребёнка ждали. Люди беспокойны и суматошны, не видят ничего, кроме себя. Они не замечали ни сияющих одежд ангела у колыбели, пока пустой, ни тёмной тени демона, мелькающего у зеркала в углу. Впрочем, для тех суета смертных тоже проходит как за стеклом. На миг вдруг все стихли; около распахнутой двери отчего-то замешкалась, ойкнув, расторопная служанка, словно на кого-то наткнулась в пустом проёме. И заполошная беготня тотчас продолжилась, как ни в чём не бывало. О таких моментах люди говорят, что пролетел ангел. На самом деле, появился мрачный жнец. Демон почтительно склонил голову и отступил в угол с неверной улыбкой. Жнец, кивнув и ему, и ангелу, точнее, никому в отдельности, но промежутку между ними, спокойно встал ожидать в стороне. Он сам как тонкая дымная тень; стекали хвостом седого тумана долгие волосы, перехваченные траурной лентой. Холодно поблёскивало серебро очков, и его мёртвое лицо ничего не отражало. Он был похож на равнодушного клерка, что пришёл зафиксировать смерть и огласить завещание. Только рука в чёрной перчатке легко держала грозную косу, украшенную частью скелета. Демон хмуро поглядывал на неё из своего угла. Он вовсе не покушался на чью-либо душу и с удовольствием бы улизнул, однако, должен был узнать развязку дела. Наконец улеглась бестолковая людская суета, что заглушала слабый вскрик младенца. И в колыбели, среди батиста и кружев, упокоилось новорождённое дитя. Это не ребёнок ещё, лишь живой комок плоти: пока вились над ней, втягиваясь, призрачные нити предначертанной судьбы, — основа для будущих воспоминаний, — чего не избежать и не изменить на жизненном пути. Если он будет пройден, этот путь, или хотя бы начат. Жнецу предстояло решить, останется ли дитя в живых. Для многих часто оказывалось непомерным само бремя жизни. И за все века, на его памяти, случалось ли, чтобы потеря одной недолгой жизни становилась бы невосполнимой утратой для всех смертных. — Отойди! — с высокомерным приказом ангел загородил собой колыбель перед жнецом. — Тебе здесь не место! — Что?.. — замерло на бескровных губах. Такого ещё не бывало. Никто не смеет останавливать мрачного жнеца в его деле. — С каких это пор ангелы Света вмешиваются в нашу работу? — Это дитя под нашим покровительством. И ты к ней не подойдёшь! Две короткие пики ангела сверкнули прямо в глаза. Его оружие опаснее, чем мечи демонов и даже косы смерти. Жнец успел заслониться своей косой. И отбил следующий стремительный выпад, отскочив на другую сторону колыбели. Жёсткое оперение крыльев как острые осколки стекла, хлестнув, едва не смело. Занесённая в ответ коса заставила ангела взвиться, однако, он навис сверху почти плашмя, препятствием к колыбели. — Самый беспощадный жнец, который в своём милосердии избавляет любого от тягот бытия! — издевательски летело под звёздный блеск глаз. — Но ты не знаешь, что ей предназначено. Жнец закрылся от мгновенного укола двух пик, и взмахом косы, зацепив, выбил одну из них. Уходя от новой атаки, бросил мимолётный взор на всё ещё тянущуюся над колыбелью смутно прозрачную нить грядущей судьбы. — Я знаю, что ей предназначено. В ней гнилая кровь. Избранная душа должна спасти обречённую династию за цену в миллионы других жизней? — его бесстрастное лицо чуть задела усмешка. — Она настолько необходима человечеству? — Это не твоя забота! Мощный поток перьев, секущих стеклянными краями, вынудил отбивать их и одновременно отклоняться от прямых налётов ангела. Жнец был быстрый, очень быстрый. Но преимущество ангела, что для него не помеха стены и потолок, через которые пролетал, не замечая. Для жнеца они вещественны, он не умеет видеть и проникать сквозь них. Мог только наблюдать, как растворялся ангел, и не знал, откуда он возникнет вновь для очередного наскока. Зато демон видел всё. Жнец замечал, куда он направлял взор, отслеживая противника, это позволяло избегать ударов. Однако вскоре демон спохватился и взялся строчить в своей тёмной книге, лишь исподволь поглядывая на стычку. Последнее нападение внезапно ослепило вспышкой света. Словно острым крошевом стекла, мучительно резануло зелень глаз, любящих сумрак. И безжалостно стегнуло косое крыло, отбросив, как пинком, рассекая лицо. — Убирайся на свой круг! И запомни: она подчинит себе любовь, страну и даже смерть… *** Жнец чудом не упустил косу из рук. Его вышвырнуло в портал через зеркало. Путь обратно был заблокирован, что ангелы хорошо умеют. За всё нескончаемо долгое и безупречное служение этот жнец впервые не выполнил задание. Ему нечего было даже пометить в отчётном листе из своего списка. Развевая растрёпанным серебристым шлейфом волос, жнец яростно пронёсся по коридорам Департамента в кабинет высокого начальства. Никогда прежде его не видели в таком состоянии, чтобы встречные жались по стенам, отшатываясь от сжигающего зелёного свечения глаз. Лишь начальство встретило его с безразличной холодностью. С ними он был на равных, и многих выше по своим заслугам. Излагать происшествие не понадобилось, его остановили, едва он открыл рот. Им уже был известен исход событий. — Я прошу разъяснений, — сдержанно потребовал он. Выяснилось, они заранее знали об обстоятельствах. И заведомо направили туда самого сильного жнеца в надежде, что он выполнит обычную миссию, несмотря ни на что. Намеренно или случайно, его не уведомили о предполагаемой роли только наблюдателя. Если бы он это знал, возможно, всё повернулось бы иначе. У начальства было своё мнение. — Вам следует нижайше принести извинения ангелам Света и преклонить колени перед благородной особой, принятой ими под покровительство. Он не ослышался. Мрачный жнец, несущий смерть, должен добровольно признать повиновение человеку. Но это бы нарушило сам принцип взаимодействия жнеца и смертного. — Вы в своём уме?.. Или это насмешка? — Нам не нужны осложнения из-за упрямства одного жнеца. Пока вы это не осознали, сдайте косу. Вы отстранены. Словно окатило могильным холодом. Жнец молча отвернулся, плеснув своим длинным хвостом, вызывающе хмыкнув в усмешке, и вышел. Это было прямое неподчинение, он понимал. Поэтому был готов к раздавшемуся вслед приказу: — Взять его! Бег, стремительный, неудержимый. Перепрыгивая через перила и загородки, снося в щепки двери, если они не открывались пинком. Какая разница, за что сидеть под арестом. В замкнутом каменном мешке его продержат вечность, до тех пор, пока не покорится. У него уже возникла идея скрыться в мире смертных, если удастся уйти. Его не выпустят отсюда. Но его ещё надо схватить. Взмах мощной косы сокрушил лестничный пролёт, отсекая преследователей. Они такие шумные… С лёгким смешком жнец отскочил от рушащихся балок. Нельзя останавливаться, медлить. Было весело. Охватил шальной азарт, когда бывшие коллеги уже наперебой лезли поймать строптивого жнеца. Кто из них удостоится такой чести? Он злил их, раздражал неуязвимостью, ловко от них уходя. Создавал им лишние препятствия, разбивая стены, легко, словно бумагу, громил мебель вместе с содержимым, подняв клубы непроглядной пыли, что не продохнуть. И хладнокровно задевал косой всякого, кто смог достаточно приблизиться. Попытки его задержать перешли в задачу усмирить его любой ценой. Кажется, против него одного собрался весь штаб, все, кто способен орудовать косами смерти без боязни самому попасть под удар. Впрочем, группа захвата отработала чётко. Пока прочие отвлекали беглеца и вымотали. Всех оказалось слишком много даже для него. После погони с отчаянным боем они встали, созерцая то, что осталось от мятежного жнеца. Развороченный, иссечённый кусок мяса. Ветер трепал бессильную седину прядей, развевал их невесомым облачком пепла. Но он ещё стоял на самом краю, намертво сжав рукоять косы, как в смертном оцепенении. И медленно оседал, почти стекал, по обломку стены, к коему прислонялся, оставляя спиной широкие кровавые полосы. В остывающей тишине пробился нелепый звук. Совсем негромко, хриплый, или всхлипом, слышался прерывистый смех. Скрежещущий и царапающий слух, сквозь широкий, развесёлый окровавленный оскал зубов. Смех безумца, на последнем издыхании. Он не чувствовал боли. В пелене кровавого тумана вязли размытые голоса: — Ему смешно?!. — Болевой шок. Плакать он не умеет, оттого смеётся. Смех и плач похожи… — Добить его, чтобы не мучился… Чужая коса смерти милосердно полоснула по клокочущему горлу, прервав наконец самый немыслимый смех, раздирающий душу…