Ооцуцуки в мире шиноби

Прогулка за пределами убежища у Момошики не особо задалась, великое небо решило обрушить дождь на бедную и несчастную голову небожителя дождь. А кто бы мог подумать, ещё полчаса назад на небе не было ни облачка, а солнце несчадно сжигало все на своём пути, а теперь ведь льет, как из ведра. Промокнув до ниточки, Момошики вбежал в дом и захлопнул за собой дверь, яростно на нее рыча. По телу пробежался холод, от чего по телу Ооцуцуки прошлась дрож. Ворвавшись в собственную комнату, Момо нырнул под одеяло. Вскоре согревшись, осмелился он высунутся, поглядеть на жилище. И только сейчас он заметил подчиненного в дверном проеме в кухню, что прямо из кастрюли, руками ел нечто походящие на разваренную крупу. Каков наглец, мог хотя бы спросить из приличия, что с господином! Не слепой ведь, явно видел, что Момошики пришел. Ещё смеет в любви признаваться, не имя ни капли уважения. Возмущенно зарычав, Момошики ударил Урашики по глупой лохматой голове, дабы обратить на себя внимания. — Какого черта, Момошики?! — Урашики подавился от неожиданности и начал дико кашлять, будто помирает. — Ты все-таки меня заметил… — Момо надулся и нанес новый сокрушительный удар. — Как ты можешь так жрать? Мерзость… Что это вообще? — На бледном личике Момошики читалось небывалое отвращение. — «Гречака», ваше величество, так написал тот, кто это сделал. — Урашики криво улыбнулся, смотря на семпая, наконец-то откашлявшись. — Я просил вас принести, но вы никак не откликались. — Тоже мне, твои приказы исполнять… — Момошики вздернув нос, отвернулся, взгляд остановился на каплях дождя, стекающих по стеклу. — Какого черта ты вчера нажрался, как скотина? — Вы меня обидели, я просто был в глубокой печали! Как ты не понимаешь, о милейший? — Урашики театрально смахнул несуществующие слезы и гордо отвернулся, задрав нос, изображая то, как себя ведет Момошики в данную секунду. — Ты полный критин. — Брезгливо выдал Момошики, трепля того по жутко лохматым волосам — Сейчас расческу достану и ты будешь у меня страдать. Меня бесит твоя лохматость. Хотя судя по состоянию твоих волос всегда, ты знать не знаешь, что это вообще. — Урашики бешено на него посмотрел. — Просто так я ничего не делаю, а расчесать себя подавно не даю. Может, что-то другое попросите с меня? — Момошики призадумался, а потом выдал, тяжко вздыхая — Я тебя прибью, если продолжишь орать и неповиноваться. Мои слова ясны тебе? — Мгх… Понял я вас — Урашики почувствовав неладное, вышел из комнаты, а оглядев все здание, возвратился на кухню. — Слушай, твой отец ушёл куда-то… Не слишком ли это странно? — Я вчера приказал ему сходить и разведать. Ты ведь, как и я, понимаешь, что с пустыми руками нас в клан не примут обратно? — Момошики присев на стол, печально посмотрел Урашики в глаза. — Какая злая ирония… Мы пришли за Кагуей, а за нами придут, как мы за ней… — Не придут, семпай. Мы принесем им плод и все будет хорошо. — Урашики улыбнулся, сжав руку семпая. — К тому же, на этой планете вероятно есть еще один из нас… Помнишь старшего товарища Кагуи? — Момошики нахмурился и возмущенно спросил, — Все это время Ишшики был здесь и ты не сказал мне об этом?.. Да как ты только посмел?! — Урашики тяжко вздохнул, нежно поглаживая мягкую ладонь возлюбленного. — Я лишь предполагаю это… Если он жив, а мы не сможем поймать лиса? — Ты хочешь скормить его божественному древу? — Момошику нахмурился и призадумался, стоит ли оно того? Не примут ли их за предателей, после такого. — Это слишком сомнительная идея, Урашики. — Ты так думаешь, любовь моя? Ишшики бы без промедления скормил бы любого из нас! Он тут так давно, находясь в старом, дряхлом сосуде. Мог бы и подготовить себе новое тело, коль хочет жить… А сделал он это иль нет, наши ли то проблемы? — Урашики ехидно улыбнувшись, посмотрел в глаза господина. — Я и сам могу пойти в жертву, даже не имея сосуда, ради тебя… Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, это малая плата за твое счастье… Но готов ли ты пойти на такую жертву? Я же знаю, что не безразличен тебе… — От Урашики послышался мерзкий смешок, а потом в помещении повисла гробовая тишина и лишь стук капель об стекло. — У Момошики дрогнуло внутри, но не желая показывать своей слабости, тот тихо холодно и бесчувственно сказал в ответ. Ему самому так казалось, на деле же в голосе Ооцуцуки слышалась ели уловимая слухом дрож. — Коль для миссии и тобой пожертвую, а коль не тобой, то отцом иль самим собой. Жизни цена для плода и клана слишком мала, что бы ей не жертвовать. — На лице Момошики появилась усмешка. — Завтра же за хвостатыми пойдем, Ура-чан. Я тебе ноги, да и не только ноги повырываю, если свалишь от нас. А если мы не сможем, я рога тебе отобью, если Ишшики не найдешь. — Урашики встав из-за стола, поцеловал Момошики в щеку. — Я вижу тебя насквозь, любовь моя. Почему ты боишься терять лицо, даже наедине со мной? Перестань обманывать сам себя. — Ооцуцуки обнял Момо, нежно прижав к себе, тягуче заговорив — Как прикажете, мой семпай. Можете вырвать ноги и руки, но не вырывайте все остальное. Оно нам еще пригодиться… — Твою ж… — Момошики тихо посмеялся, издав звук похожий на «цэ. цэ, цэ» и отпихнул от себя Урашики, спрыгнув со стола. — На первый раз могу и обойтись одними ногами, раз тебе так уж важно оставить при себе главное. За прошлую ночь я сполна убедился в том, что я этим еще воспользуюсь, хотя могло быть и лучше… Хе хе хе…