Ни единой истории...

      — Подойди.       Устал. Так устал. Все эти планы, все стремления... Если он без Золотого дракона пуст, так стоит ли рваться куда-то? Прошлое, будущее, власть, жизнь и смерть...       Росчерк красивых крыльев по синему атласу. Золото волос под пальцами.       Две чаши весов, которые никогда не пребывают в равновесии. «Хочу» — эгоистичное, усталое, тоскливое. И «Надо, решил» — тоскливое не меньше, обреченное, тяжелое.       Нужно найти дракона. Это едва ли окажется сложнее, чем в прошлый раз. И... Пусть. Даламар?..       Это... Больно. Рейстлин не напуган, скорее изумлен и рассержен, и на руку, сжимающую короткую рукоять почти без гарды смотрит скорее с непониманием. Даламар?       В самом деле?       А рукоять золотая. Гилу бы понравилось. Зато кровь, как положено, красная...       Рейстлин сжимает было горло бывшего — уже бывшего, пусть он еще и жив — ученика, но тот, конечно, сильнее, тот легко вывертывается. Круги перед глазами цвета янтаря на солнце.       И море шумит. Они хотели к морю слетать, не успели. Жалко. Песок тоже был бы золотым, особенно на закате. Нет, конечно, не море, это другой шум... Пусть его.       И никакого выбора. Он почти благодарен вдруг в этот момент, даже, кажется, улыбается. Не Даламару, конечно.       ...А потом темнота не становится концом, и время, чертово время, его слишком много. Слишком много — наедине с собой. Не в одиночестве Башни, среди книг и дел, но с собственным разумом и пустотой наедине. А той, пустоты, после Гила осталось слишком много. И она все росла, росла, сжирая саму жизнь...       Теперь, кажется, только пустота и осталась. Воспоминания. Мысли. Сколько угодно времени между редкими короткими чужими визитами.       Гилтиас. На периферии сознания, на краю мироздания, по кромке пустоты, во всей той бездне вокруг — всегда Гилтиас. Наваждением, безумием, единственным смыслом не свихнуться, не раствориться в грезах и той самой пустоте.       И не-бытие становится в самом деле вечностью. До тех пор, пока руки не касаются вдруг — руки, какой руки, есть ли у него еще руки? — знакомо и тепло, где-то вовсе не здесь, не в темноте разума.       Не в темнице собственных воспоминаний, почти все счастливые — золото.