Mirrors under the snow

Польша 1995 Сумерки медленно опускались на Варшаву, окрашивая центральную площадь с пустеющими шатрами, тентами и театральными декорациями в нежные оттенки лилового. Пятидневный фестиваль уличных театров подходил к концу — еще один день, несколько завершающих представлений, и площадь вновь станет прежней, а красочный калейдоскоп фантасмагорических иллюзий, сотворенных распаленным разумом постановщиков и сценаристов, растворится в ноябрьской стылой свежести. Старинные дома с разномастными крышами лепились друг к другу, как живые существа, которые ежатся от холода и пытаются согреться — того и гляди, какая-то незримая сила пожалеет их и укроет исполинским вязаным одеялом. Цветные всполохи уличных фонарей, разгорающихся тут и там, подобно взмахам крыльев порхающих в полутьме бабочек. Редеющая толпа зевак, туристов, влюбленных парочек, галдящих детей, фотографов, уличных торговцев-лоточников и пытающихся согреть озябшие руки попрошаек. Аромат жареных каштанов, которые потрескивают на огромных железных жаровнях прямо на площади — тонкий, похожий на запах свежеиспеченного хлеба с легкими ореховыми нотами и примесью кристальной свежести осеннего ветра. Растрепанная девушка в очках прихватывает шарфом бумажный кулек с горсткой аппетитных дымящихся каштанов и пытается протереть рукавом запотевшие очки, пока ее спутник — высокий, нескладный и конопатый, роется в карманах в поисках мелочи. Монеты выскальзывают из замерзших пальцев, с громким стуком падают прямо в почерневшую жаровню, продавец беззлобно ругается под нос и ловко подхватывает падающие гроши и злотые железным совком. Пожилой саксофонист выгребает мятые купюры из потертого кофра, осторожно оборачивает мягкой фланелью видавший виды инструмент, защелкивает замки. Поцелуи украдкой, скрытые от посторонних глаз за бокалами яблочного сидра. Переплетающиеся пальцы. Нетерпеливо постукивающий по мостовой в ожидании такси каблук. Люди расползались по домам, по гостиницам, по постелям, а Агнесс лавировала между опустевшими площадками, потягивая подогретое вино — организаторы фестиваля поили глинтвейном замерзших посетителей с поистине трогательной заботой, и хотя все прилавки уже свернули около часа назад, последняя порция все еще согревала ладони через тонкие стенки бумажного стакана. С наступлением сумерек театральная площадь преображалась, превращалась в царство фантазмов и неясных теней, а холодный ветер принес мелкие снежинки — они оставляли мокрые следы на ладонях, таяли на глазах, растворялись в темном глянцевом вине, на секунду задерживаясь на плавучей звездочке пахучего бадьяна. Напиток был вкусным и ароматным, пальто — теплым, Агнесс купила себе на удивление уютный и мягкий шарф на местной ярмарке, и прогулка обещала быть по-настоящему приятной, несмотря на холод. Снег медленно падал в свете уличных фонарей — призрачный, магический, нереальный… и мокрый. Ни шапки, ни зонта она с собой взять не догадалась. Оставалось прошмыгнуть под ближайший навес — последние несколько часов там что-то монтировали, но теперь сцена была пуста и безмолвна, людей видно не было, и главное — там можно было переждать снегопад. Агнесс стряхнула с волос крупные мокрые хлопья, отодвинула ограждение, ступила на дощатый помост сцены и огляделась. Луч приглушенного мягкого света выхватывал часть задника — странного, абстрактного, привлекающего внимание причудливой комбинацией материалов, на первый взгляд хаотичных, но на деле незнакомому мастеру удалось поймать неуловимую точку встречи гармонии и эклектики. Безупречно выверенный баланс хаоса и порядка, не больше и не меньше — создавая эту декорацию, кто-то перемешал все, что попалось под руку. Стекло, прозрачная пленка, мятые газеты, вырванные книжные листы, пустые рамы с осыпающейся позолотой — то ли от картин, то ли от винтажных зеркал. Агнесс поймала себя на непреодолимом желании пощупать все это великолепие, от одного вида которого Шимона хватил бы удар. Востролицый и вечно недовольный всем Шимон Арцес отвечал за дизайн большинства постановок в их театре, прослыл невыносимым консерватором, и последняя попытка Агнесс убедить его в том, что сценография требует перемен, если тот не хочет сокрушительного разорения, закончилась импровизированной ссылкой в Варшаву. «Съезди, развейся, посмотри на чужие представления, — мрачно бросил Шимон напоследок. — Глядишь, привезешь с собой парочку неплохих идей, а я посмотрю, можно ли с ними иметь дело…» Она исследовала задник внимательно, аккуратно касаясь кончиками пальцев шуршащего пластика, прохладных скользких боков стеклянных бутылей, шелестящей папиросной бумаги, напоминающей гигантские лепестки несуществующего цветка, и отдернула руку от шершавых грубо обструганных досок, которые угрожающе ощетинились длинными кривыми гвоздями. В тот же момент что-то с грохотом обрушилось сверху, и Агнесс, взвизгнув, отпрыгнула в сторону, едва не повалившись с распростертыми объятиями на треклятые доски — в темноте и тишине звук показался оглушительным, застал врасплох, а упавший предмет, судя по шуму, вполне мог проломить ей голову. Стараясь не думать о несостоявшейся черепно-мозговой травме, Агнесс огляделась и с трудом перевела дыхание. На дощатом полу валялся стул. Он свалился ей на голову в прямом смысле слова, появившись откуда-то из темноты, слишком странный, чтобы оказаться реальным. В какой-то момент она была готова к тому, что стул оживет и с тихим зловещим скрипом поползет к ней по пустой сцене, но к счастью, этого не произошло. Агнесс отбросила волосы со лба, выдохнула и почувствовала себя пациентом сумасшедшего дома, которому самое время ретироваться в уютную гостиницу, переодеться, заварить ягодного чая, купленного утром в одной из городских кондитерских, достать припасенный шоколадный трдельник — уже остывший, но все такой же хрустящий и тающий во рту… Секундой после раздался глухой стук подошв — кто-то спрыгнул на дощатую сцену позади нее. Стулья, падающие с неба. Люди, сваливающиеся на голову. Пожалуй, на сегодня с нее было достаточно. Единственная вещь, в которой Агнесс все еще была уверена, пытаясь унять бешено колотящееся сердце — это в том, что здесь как минимум не было скучно. Тягучая скука, от которой она сбежала в отпуск, выпросив у Шимона поездку в Варшаву, отступала, как ночные тени отступают при первых лучах рассветного солнца. Она настороженно обернулась, уже готовая извиниться за непредвиденное вторжение — вероятно, пришлось столкнуться с запоздавшим работником сцены, который вряд ли ждал гостей. Человек стоял чуть поодаль, неподвижно застыл в тени, и, хотя его лицо было скрыто капюшоном, Агнесс была уверена, что за ней внимательно наблюдают — пристальный взгляд неприятно щекотал, и чем дольше незнакомец молчал, тем более неловкой становилась тишина. Агнесс сделала шаг навстречу, но не смогла ни разглядеть лица, ни определить возраст — мужчине могло оказаться с равным успехом и восемнадцать, и сорок. Худощавый, невысокий, появившийся из ниоткуда, он разглядывал свою гостью с интересом ученого-исследователя, в руки которого попала неожиданная находка. Он рассеянно сдвинул на затылок просторный черный капюшон, открывая ее взору взлохмаченные темные волосы — вьющиеся, жесткие, давно не видавшие гребня — и, уже не скрываясь, уставился пронзительно светлыми голубыми глазами. Зрачки сияли странным блеском — а может быть, это был всего лишь эффект сумерек, сюрреалистичной полутьмы и света уличных фонарей. Рассмотреть его подробнее не представлялось возможным — фигура терялась среди теней, света было мало, и в конце концов молчание стало давящим. Агнесс вздохнула и в конце концов решила нарушить тишину. Прежде, чем уйти, стоило объясниться. — Наверное, это ваш стул, — выдавила Агнесс и почувствовала себя в ту же секунду полной идиоткой. — Я… эээ… приношу свои извинения. Незнакомец задумчиво посмотрел сначала на многострадальную мебель, потом поднял глаза наверх, туда, где темнели сложносочиненные сценические конструкции, затем на Агнесс, затем снова наверх. Агнесс подняла голову и нервно сглотнула. Откуда-то из темноты свисали стулья. Множество разномастных старых стульев разных цветов и размеров. Это зрелище было настолько абсурдным и поражающим воображение, что она не могла произнести ни слова. Вся эта слегка жутковатая инсталляция парила в воздухе тихо и неподвижно, нахально нарушая законы физики. Человек упорно хранил молчание, словно все происходящее его ничуть не удивляло, и Агнесс, пытаясь разрядить обстановку, указала пальцем наверх в надежде, что он наконец заговорит. — Веревки? — Левитация, — он усмехнулся. — Магия. — Ваша магия потерпела поражение. По крайней мере, сейчас. — Агнесс перевела взгляд на стул, который валялся неподалеку и, казалось, укоризненно подмигивал дырой на обивке, напоминающей чудной глаз. — Все когда-то случается, — он пожал плечами. — Это капроновые шнуры. Прочные. Очень странно. — Похоже, не такие уж и прочные, — парировала Агнесс. — Этот стул меня едва не убил. — Но ведь не убил, — незнакомец снова пожал плечами и рассеянно улыбнулся. — Венский стул девятнадцатого века — не самое эффективное орудие убийства. В любом случае, я должен извиниться первым. Ты выглядишь напуганной. Прости. Агнесс наконец почувствовала, что можно расслабиться. — Кто угодно бы выглядел… Где вы взяли столько стульев? Он неопределенно помахал рукой. — Тут, там… Если хочешь создать что-то новое — возьми забытое и заброшенное, дай ему новую жизнь, и стул перестанет быть стулом. Это будет нечто новое, обладающее формой стула, но уже не стул. Он похоже забыл о том, что не один, говорил словно сам с собой, и в итоге сел прямо на деревянный пол. Ночной гость со своими рассуждениями настолько обескураживал, что Агнесс помедлила и, вместо того, чтобы уйти, присела рядом на какой-то фанерный ящик. — Это твое представление? Он кивнул с отсутствующим видом, глядя куда-то вверх, где в сумраке темнели угловатые силуэты. — Театр «Фантасмагория». — Играешь? — Нет. Работаю. — Днем и ночью? — Агнесс саркастично изогнула бровь и посмотрела на небо. Из-за туч выползал желтый, почти сказочный месяц. — Я была уверена, что в такое время здесь уже никого нет. В том числе, разумеется, падающей на голову антикварной мебели. — А есть разница? — он удивленно взглянул на Агнесс и снова отвел глаза. Она не нашлась, что ответить, и решила просто представиться — хотя бы ради формальной вежливости. Странность этого места очаровывала и необъяснимо притягивала. Пространство стульев, стекла, пленки, бумаги, дерева и тишины казалось неправдоподобно фантастическим, как и его обитатель — молчаливый, оторванный от реальности, нездешний. Он казался еще более странным, чем вся сцена со стульями и декорациями вместе взятыми. Глинтвейн в одноразовом стакане закончился, как и снегопад, но возвращаться в отель почему-то расхотелось. — Меня зовут Агнесс Хаген. Повисла неловкая пауза. — Я вообще-то не отсюда… — Я тоже. — Пишу сценарии для спектаклей в хорватском театре. Постановка не ладится. Приехала в отпуск, — пояснила Агнесс и разозлилась сама на себя за немыслимое косноязычие. Какого дьявола? — Не ладится? — он резко повернулся и с интересом посмотрел на Агнесс, моргнув. Она мрачно вздохнула и кивнула. — Я должна написать сценарий «Орфея и Эвридики». Новый. Оригинальный. Но все не подходит, все не так… Наш бессменный творец, который последний раз создавал что-то необычное лет этак десять назад, отправил меня восвояси, а полагаю — просто избавился от моего назойливого присутствия. Никаких идей! — она раздраженно махнула рукой и посмотрела наверх. — Эти стулья выглядят интереснее, чем все его предложения и эскизы местных дизайнеров. У театра есть деньги… — В отличие от нас, — он вставил слово и ухмыльнулся снова. — Да, в отличие от вас. И у тебя, несмотря на их отсутствие, получилось создать нечто, что выглядит интереснее любой классической постановки из тех, что любят наши замшелые консерваторы. — Агнесс раздраженно сморщила переносицу. — Есть деньги, но нет вдохновения. Нет новизны. Не представляешь, как это печалит. Денег им недостаточно… Шимону, черт бы его побрал, не хватает не денег, а свежего ветра, который сдует нафталин и пыль с его рабочего стола. Я не для этого училась на сценариста, я не для этого шла работать в театр. Я… А, гори оно все. Агнесс пнула картонную коробку. Та отлетела в сторону и с шорохом ударилась обжелезную опору. Новый знакомый смотрел с любопытством, уже не отрывая взгляда. — Печально. Агнесс думала, что он скажет что-то еще, но похоже, хозяин сцены не отличался разговорчивостью, и она пожалела о том, что устроила сеанс творческих откровений. Она не знала, с кем разговаривает, и не было никаких причин ему доверять. Может быть, ему вообще не было интересно, и он не мог дождаться, когда нежеланная гостья наконец встанет и уйдет, перестанет его отвлекать и даст заняться своими делами. Становилось холоднее, площадь окончательно обезлюдела. — Йонас Линде. Он неожиданно представился и протянул руку, однако, не дождавшись, пока Агнесс ее пожмет, передумал и спрятал в карман. Это было неожиданно и непредсказуемо — все говорило о том, что он не собирается продолжать разговор. — Приятно слышать, — она наконец собралась с мыслями и снова замолчала. Время шло, он явно не собирался никуда уходить и не возражал против компании, но и беседу поддерживать не стремился. — Холодно, — Агнесс поежилась, заматываясь в шарф, которого явно было недостаточно, и пожалела, что оставила перчатки в гостинице. Она заметила, что собеседник был одет очень легко, не по погоде, но от вопросов воздержалась. Простая черная толстовка с капюшоном, джинсы. Он сидел на холодном дощатом помосте, засунув руки в карманы, и не торопился с ответом, погрузившись в собственные мысли, однако спустя некоторое время очнулся. — Кофе хочешь? Агнесс устала удивляться. Это было уже не только странно, но и несколько подозрительно. Кроме того, не было похоже, чтобы здесь, на полутемной сцене, среди декораций и ящиков был чайник, а следовать за подозрительным мужчиной с неясными мотивами, который приглашает выпить кофе под луной, не входило в ее планы. Все рестораны и кафе уже давно закрылись, и она не сомневалась, что сейчас ей предложат нанести светский визит на частной территории. Агнесс уже мысленно отрепетировала вежливый отказ… Но новый знакомый оказался еще более непредсказуемым. Не дожидаясь согласия, он поднялся и ушел, а минутой спустя вернулся с большим медным кофейником. Из изогнутого носика поднималась тонкая струйка пара. Агнесс моргнула и от неожиданности рассмеялась, но Йонас вел себя так, словно горячий кофе, появляющийся из ниоткуда ночью на центральной площади Варшавы, посреди пустой холодной театральной сцены, был чем-то обыденным. Агнесс, поразмыслив, пришла к выводу, что пора просто принять происходящее — как забавный сон, слишком похожий на реальность. Он заметил ее замешательство и в конце концов улыбнулся. — Может быть, никто не пьет здесь кофе в такое время — ну кроме меня, конечно. Не удивляйся. И кроме того, не забывай: я чуть не убил тебя стулом, так что это можно посчитать чем-то вроде извинения. — Может, у тебя еще и кружка найдется? Он протянул кружку с невозмутимым видом и добавил: — Я часто остаюсь на постановке ночью, поэтому привык держать под рукой все необходимое, особенно кофе… Ты пей, пей. Он не отравлен. Агнесс хихикнула. Похоже, этот человек действительно не имел никаких скрытых намерений. Он больше не казался подозрительным и, несмотря на странность, вызывал все больше симпатии. Напиток оказался удивительно вкусным — с привкусом шоколада и корицы, а железная кружка приятно согревала ладони. Она решила не спрашивать, как и где этот невероятный тип умудрился его сварить — вечер и без того был достаточно абсурдным, и вопрос явно не имел смысла. Йонас накинул капюшон и почти целиком спрятался в нем, опустив глаза. — Где ты живешь? — полюбопытствовала Агнесс, заметив, как тот поежился от холода. — Тут, там… Мои актеры остановились в задрипанном клоповнике в Беляны. — Далеко. Беляны — это северная окраина Варшавы. — Поэтому я туда и не поехал. Кроме того, нет ни малейшего желания спать в одном помещении с этими людьми. — Люди — твоя труппа? Они тебя не потеряют? Йонас раздраженно повел плечами. — Они привыкли. — Ты руководишь постановкой? — Можно и так сказать. Делаю сценарий, музыку, декорации, планирую, пишу… В конце концов, это интересно. Агнесс присвистнула. — Вот так, все сразу? Ты композитор? Он выглядел озадаченным. — Не знаю. Наверное. Возможно. Я просто делаю то, что привык. — Он снова посмотрел наверх, вцепившись в края капюшона. Агнесс невольно задержала взгляд на тонком изящном профиле — до сего момента ей не удавалось рассмотреть вблизи его лицо. Молодой, даже по-мальчишески юный, он не производил впечатления руководителя целого театра, и уж тем более — композитора и сценариста. — Писать сценарий «Орфея и Эвридики» интереснее, чем развешивать декорации на уличных спектаклях. Ты говорила, что у вас проблемы. Расскажи, где вы застряли. И еще… — Он поднялся, прихватив полупустой кофейник. — Лучше уйти за сцену — там нет ветра, зато есть еще кофе. — Подожди, — Агнесс замотала головой. — Ты меня даже не знаешь, но собираешься помогать мне со спектаклем для хорватского театра, который, возможно, даже не увидит свет? Он пожал плечами снова. — Но это театр. Здесь театр, там театр. Какая разница? Жанры? Города? Страны? Это не имеет значения. Мне скучно, Агнесс. Йонас впервые с момента знакомства назвал ее по имени и застал врасплох — ей, признаться, вообще казалось, что он пропустил имя мимо ушей, забыл о нем тут же, как продолжил разговор. — Ну хорошо, — она в конце концов поднялась следом, припадая на затекшую ногу. — Показывай, где тут у тебя подпольная кофейня… Они обошли вокруг сцены и наконец остановились около небольшого подсобного помещения, больше напоминавшего чулан. Обычно такие кладовки-времянки использовались для хранения сценического реквизита и запасного оборудования. Помещение было очень маленьким, и для того чтобы войти внутрь, пришлось пригнуться. На полу стояла газовая горелка, рядом валялся потертый старый ковер неопределенного цвета, на крюке на стене — электрический фонарь, в углу — пара книг, заголовки которых терялись в темноте. Все это совершенно не вязалось с маленькими изящными металлическими банками, которые оглушительно пахли кофе и специями. В логове уличного артиста можно было ожидать увидеть все, что угодно — бутылки с алкоголем, пакеты от фастфуда, но баночки со специями… Агнесс покачала головой. — Ты не будешь задавать вопросов, а я буду думать вслух, так? Что ж… Я не знаю, как должен выглядеть этот спектакль, но точно знаю, каким он быть не должен. Я не хочу стандартной постановки в классической манере. Не хочу ничего, что напоминало бы о традиционном античном театре. — Мне нравится начало. Продолжай. — Да подожди ты. Если бы я еще сама знала, как именно продолжать… — Агнесс раздосадованно укусила себя за костяшки пальцев — эта надоедливая и раздражающая привычка преследовала ее с детства, и избавиться от нее так и не удалось. — Билетов продается мало. Мы устали. Нужно что-то современное, а значит, наш драгоценный Шимон на это не способен. Между тем, Йонас с хозяйским видом, флегматично, словно ничего странного не происходило, уселся напротив горелки, поставил на нее кофейник, подкрутил фонарь, налил воду и подцепил какой-то ароматный порошок из ближайшей баночки длинной тонкой ложкой. Каморка наполнилась запахом, от которого замирало дыхание. Он вел себя так, будто был абсолютно один, и Агнесс снова почудилось, что о ее присутствии забыли. Она кашлянула. — Ты всегда живешь… вот так? — Как? — он непонимающе мигнул и продолжил колдовать над кофейником. — Или ты про кофе? Нет комфорта — нет творчества. Она присела рядом на ковер, осторожно, стараясь не думать о том, придется ли потом стирать куртку. Йонас прочитал мысли. — Не беспокойся, он не новый, но чистый. Я крайне брезглив. Театр «Фантасмагория». Чем дальше, тем больше ширилось и росло ощущение, что фантасмагорией было все происходящее. Чулан освещал только ненадежный луч фонаря, сквозь щели в панелях проникали отсветы с улицы, а в остальном же в Варшаве воцарился вечерний сумрак. Агнесс взяла еще одну кружку. Она почти согрелась и наконец заметила теплое пальто, висящее на крючке у двери — теперь легкая толстовка ее спутника не вызывала такого удивления. Он покрутил кружку в руках и поднял проницательный взгляд. Агнесс вздохнула. — Орфей и Эвридика. Ты знаешь эту историю? — Разумеется, — он откинулся назад, прислонившись к стене. — Красивая история. Прекрасная музыка. И?.. — И у нас нет идей. — А у тебя? — А я не знаю, как придать форму собственным фантазиям и донести их до Шимона, не расплескав. У меня нет ничего, кроме фантазий. Йонас прикрыл глаза. — О чем этот сюжет? Не пересказывай мне греческую мифологию, я и сам ее прекрасно знаю. О чем этот сюжет для тебя? — Я вижу эту историю сквозь… — Агнесс задумалась и потерла виски. — Я не знаю, как объяснить. Это песня о подземном и земном. Пугающее, но прекрасное путешествие между мирами, полное любви. Нужно что-то простое, ясное, прозрачное, с размытыми границами между реальностью и иллюзией. Зритель должен потерять ощущение реальности тоже — погрузиться в пугающую призрачную красоту и призрачную же любовь. — Финал. Каким будет финал? — Йонас подался вперед, забыв про остывающий кофе. — Финал? Неоднозначный, многогранный. Огромное пространство для интерпретаций, Йонас. Огромное! Это, знаешь ли, большой вопрос, кто кого выводит из тьмы — Орфей Эвридику, или же она его… Я думала о декорациях. Я не вижу никакой античности, но что создать вместо нее… Может быть, загадочный заброшенный особняк, овеянный тайнами. Я не знаю! Она не заметила, как начала самозабвенно жестикулировать и говорить громче, и в конце концов подытожила: — И они не могут это сделать. И я уверена, что тоже не могу. Она сделала глоток кофе и посмотрела на Йонаса поверх кружки. Он сидел молча, не мигая, внимательный и безмолвный. — Призрачная история. Призрачная, но не жуткая. — Он продолжил сверлить ее взглядом и внезапно добавил: — Ты спрашивала, где я взял столько стульев. Агнесс вопросительно подняла бровь, ожидая продолжения. Она не понимала, почему он снова начал говорить об этих несчастных стульях. — У тебя удобная обувь? — Да. А какое это имеет значение, и как это связано со… Он обезоруживающе улыбнулся. — Хочу предложить тебе настоящее путешествие в особняк с призраками. Источник вдохновения под стать вашей истории, не так ли? И заодно, компенсация морального ущерба за произошедший инцидент, если ты не возражаешь, конечно. — Ты шутишь? — Ни в коем случае. Агнесс стало смешно. Происходящее окончательно превращалось в театр абсурда — каким бы каламбуром это не выглядело. — Особняк с призраками. В Варшаве. Хорошо. И где? Он был на удивление серьезен. — Здесь немало заброшенных домов на окраинах. Никому нет до них дела — реставрация слишком дорогая, большинство имеют культурную ценность, никто не знает, что с ними делать… — И весь свой реквизит ты нашел в заброшенных домах? — догадалась Агнесс. — Не весь, но немалую часть. Кстати, тот старинный венский стул, который тебя атаковал, был найден именно в этом доме. Если примешь приглашение, увидишь его воочию. — А что насчет призраков? Он снова рассеянно улыбнулся. — Я с ними договорюсь… Но вообще-то, там нет никого, кроме красоты, конечно. Специфической, особой, но мне почему-то кажется, что ты оценишь — если я верно уловил твои фантазии. Тебе не придется придумывать — ты просто придешь в подходящие декорации сама. И я буду рад показать. Побуду твоим… проводником, если угодно. Есть единственное небольшое «но» — это довольно далеко. — И насколько далеко? — Около пары часов, пешком конечно… Поэтому я и спросил об обуви. Человек, которого она видела впервые в жизни, приглашал ее прогуляться глубокой ночью в заброшенный особняк на окраине Варшавы. Самым странным в этом было то, что она была готова согласиться. — Итак, — Агнесс медленно отпила еще один глоток. — Ты предлагаешь мне длительную прогулку в незнакомом направлении к черту на рога, под покровом ночи, чтобы найти в каких-то старинных руинах вдохновение для театральной постановки. — Именно. — Ты сумасшедший. — Безусловно. — Одиннадцатый час ночи! — На улицах есть фонари. — Хм… — То есть ты согласна с тем, что это неплохая идея, так? — Я согласна с тем, что похоже, я так же безумна, как и ты, если соглашаюсь. Разве может быть лучшее время для прогулки? Ей стало весело. Еще час назад ее беспокоило возможное приглашение в гости, а теперь она была готова идти в неизвестность, в место, которое вполне могло оказаться опасным, с человеком, которого едва знала. Прекрасно. Это вполне вписывалось в обстановку. Он поднялся. — Смотри. Ты пришла сюда неожиданно. Я тебя не ждал. Потом ты встретилась с моим стулом. Твои идеи для новой постановки чертовски вдохновляющие. А мне, как я уже упоминал, в последнее время становится невероятно скучно. Я редко встречаю кого-то интересного, а превосходные идеи люди приносят еще реже — так что считай, что я организую развлечение не только для тебя, но и для самого себя. — Сумасшедший дом. — Агнесс закатила глаза, стараясь вытолкать мысленно за дверь голос разума, который паниковал и требовал остаться. — Когда? — Сейчас. Или это слишком безумно? — Достаточно безумно, чтобы меня устроило. Агнесс внимательно посмотрела на фигуру в черном, замершую у выхода, и в голове мелькнуло, что в обещанном доме с призраками единственным паранормальным явлением будет он сам. Она улыбнулась собственным мыслям, запахнула куртку поплотнее и вышла на улицу, понимая, что может и не вернуться назад. Варшаву окутала ночь.