Вкус огня (сборник драбблов)

Как она пристрастилась к этому странному фрукту, остается загадкой. Быть может, какой-нибудь зализанный Уизли преподнес ей столь оригинальный подарок. Может, случайно купила этот странный красно-желтый шар и влюбилась в его вкус. Как бы то ни было, теперь Гермиона Грейнджер тратит кучу галлеонов на покупку этих фруктов. И как акула скользит вдоль витрин Хогсмита, пытаясь найти его взглядом. Драко один раз тоже решил его попробовать – фрукт оказался мало того, что кислым, так ещё и горьким, и эта горечь долго оставалась на кончике языка, не заглушаемая, не перебиваемая никаким другим вкусом. «Как и сама Грейнджер», - думает Драко невольно. Но до чего же – неимоверно, невозможно – сладко смотреть, как она ест их. Грейнджер – невысокая, тонкая, ледяная и мраморная, статуя, недоступная гриффиндорская принцесса; невыносимая девушка с холодным и непроницаемым лицом, в этот момент воплощает жажду и нетерпение. Как нетерпеливо и торопливо обдирает она толстую кожуру аккуратными ноготками, снимая её кусочек за кусочком, и под напором этих тонких пальчиков обнажается мягкая розовая плоть. Затем она резким движением делит фрукт пополам, и центральные дольки неизменно рвутся, сок струится по её запястьям – она не может, не способна быть аккуратной. Она на мгновение откладывает уже разорванный фрукт и облизывает пальчики – блудница в монастыре, монашка в борделе – и улыбается, отделяя первую дольку и снимая с неё прозрачную кожицу. Как же невыносимо сладко смотреть на зернистую, истекающую соком мякоть в её белокаменных пальцах!.. Невыносимая, невероятная девушка… но разве можно не восхищаться ею: гордой посадкой головы, нечитаемым, хладнокровным лицом, её сильной и цельной натурой, точеным профилем и изяществом тонких пальцев. Грейнджер кажется не человеком, а каким-то животным с холодной и медленной кровью - но иногда сквозь этот каменный фасад видна её настоящая суть. Как в разгаре их столкновений, когда на его очередное «грязнокровка» воздух вокруг неё дышит штормом, когда её волосы пахнут грозовыми разрядами, а в глазах горит такое пламя, что Драко кажется – он обожжется, если дотронется до неё. И он усилием воли заставляет себя не опускать глаза, встречаться с ней взглядом – и буквально слышит скрежет, звук скрещенных палочек, когда она, молча и яростно, смотрит ему в глаза. Грейнджер в такие моменты – воплощение всех слов о шторме в открытом море, и Драко одновременно боится этого и тянется к ней. И он не способен оторвать от неё глаз, когда Гермиона, глубоко, жадно вдыхая и растягивая каждый миг наслаждения, ест эти ненавистные – и невероятно любимые им - фрукты. Как хороша она в этот вкуснейший момент: и скрещенные плоские голени, и острые плечи, и подвижный язычок, слизывающий капельки сока с губ, и сами губы, терзающие очищенную дольку, чуть припухшие, остро пахнущие соком; и глаза, её необычайные глаза цвета горького шоколада, в которых вдруг появляется этот так хорошо знакомый ему жадный, опасный, кисло-горький огонек, и липкий, мокрый подбородок, и капли сока, текущие по её шее вниз… Драко думает в этот момент о её вкусе: все равно, наверное, что лизнуть огонь, а потом целовать обожженными губами её горькую кожу, разделяя её дыхание, её запах, ныряя в шторм, текущий в её венах. Он жаждет её, как она жаждет этот дьявольский фрукт. Кусает, сминает и слизывает горькие капли, уже прочертившие путь до ее сосков, впитывает её всю вместе с горечью, и сгорает в огненном взгляде её глаз. Она прекрасна сейчас – и знает это, проклятая девушка, она делает это нарочно: Гермиона Грейнджер всегда точно знает, чего она хочет и как это получить. Но Драко не сдастся первым, он не уступит ей в этом танце стали, огня и горечи. Грейнджер абсолютно обнажена в такие моменты, во что бы ни была одета; её одежда слетает с неё, растворяется в заполнившем весь мир горьком запахе, стекает к её ногам разноцветной лужей. Она – слишком румяная для мрамора, слишком бледная для вейлы – обнажена, и нет в ней больше твердости и молчаливого достоинства камня, нет больше самоуверенности и спокойствия льда, она страстна и неуравновешенна – словом, такая, как и есть на самом-то деле. Воплощенное удовольствие, горькое, жадное, горячее, безжалостное; – как, впрочем, и все удовольствия – девушка, достаточно протянуть руку, чтобы коснуться её… Но он не станет этого делать. Он боится, что стоит поддаться ей, стоит только прикоснуться – провести рукой по мокрому, липкому следу капельки, стекшей в запретное, манящее царство её выреза – и он пропал. - Чего пялишься, Малфой? – спрашивает Грейнджер, откинувшись назад в глубоком кресле посреди их гостиной. Чем она так манит его, эта странная девушка? Почему от этой проклятой Мерлином ведьмы исходит такая волна жаркого, животного влечения? Что в ней есть такое, – в этой мраморной статуе, непредсказуемой, опасной, нечитаемой – отчего ему хочется откинуть это кресло, вжать её в стену, впиться пальцами ей в бедра и жадно впитывать её горький запах, сцеловывать с неё этот огненный-сладкий вкус, растворяться в ощущении её холодной и гладкой кожи?.. - Ты бы умылась, Грейнджер, - говорит Драко, глядя ей прямо в глаза. И она со скоростью рыси покидает комнату, подпирая дверь спиной, с другой стороны. Тогда горькие дорожки огненного сока становятся чуточку солёными. …открывая очередную бутылку «Огденского», он думает, что благородная горечь огневиски не идет ни в какое сравнение с тяжелым, почти осязаемым запахом её загадочных фруктов, который все ещё висит в их теперь пустой гостинной.