И однажды... все изменилось...

В последующие дни в Сторибруке постепенно наступил относительный покой. После того как выяснилось, что Реджина таинственным образом исчезла, неофициальные бразды правления городом перешли к Белоснежке, ее супругу и, так сказать, народному совету. Охотник и Дэвид стали отвечать за безопасность города, разделив между собой обязанности шерифа. Они работали посменно, а иногда и вместе. Белоснежка с гномами, Голубой феей и миссис Лукас отвечали за более социальные нужды города, который, как выяснилось, не потеряв память истинную, покинуть невозможно. Румпельштильцхен, узнав про это, испытал небольшой приступ ярости, ведь это означало, что к поискам Бейя приступить он пока не сможет, но стоило ему увидеть Эмму гуляющую на заднем дворе и укачивающую Генри, он даже немного порадовался этой отсрочке. Делить Эмму, как и ее мальчика, к которому он с каждым днем привязывался все сильнее и сильнее, он все еще отчаянно не хотел, даже с сыном. Поэтому, отложив на неопределенный срок нахождения способа покинуть город без вреда для его воспоминаний, Румпельштильцхен просто решил наслаждаться своей новой жизнью. Жизнью, которая была воистину чудесна. Он уже ведь и не надеялся обрести подобный покой и любовь в своей жизни, этому даже не мешало почти постоянное присутствие четы Прекрасных в его особняке. Но в целом, да, он был необыкновенно счастлив. С каждым прошедшим днем, когда он думал, что сильнее уже не может влюбиться в свою белокурую принцессу, он понимал, что все же может. Особенно после того, как через пару месяцев после рождения маленького Генри, которого они впервые оставили с бабушкой и дедушкой, Румпельштильцхен устроил для Эммы настоящее свидание. То был потрясающий вечер, который плавно перерос в прекрасную ночь. Ох, как же Эмма была красива тогда… В ночь, когда она окончательно стала его. После этого, девушка, раньше все же иногда ночующая в своей спальне, окончательно переселилась к нему в комнату. Да и детская маленького Генри была от главной спальни куда ближе, чем от ее прежней комнаты. Хотя по ночам это было не так уж и важно. Мальчик был поразительно спокойным, предпочитая мирно посапывать всю ночь напролет. Он вообще был счастливым, не вызывающим хлопот ребенком, который день ото дня все больше очаровывал свое странное семейство. Принц, конечно, не упустил случая и самодовольно заявил, что Генри получил это от него. Румпельштильцхен на это лишь закатил глаза, как и Белоснежка.

***

Так незаметно пролетел год. И подкрался девятнадцатый день рождения Эммы. Ее восемнадцатилетие так толком и не праздновали. Отравление, рождение Генри, падение проклятие, исчезновение Реджины, всеобщая паника среди очнувшегося люда… Все это не способствовало устройству праздника. Пусть даже и такого важного, как восемнадцатилетие принцессы. Да и самой Эмме было не до этого. У нее были более важные дела. Особенно одно. Маленькое кареглазое дело, которое не так давно стало звать ее мамой. Но все же Мэри Маргарет была настроена решительно. И день рождения в этом году у Эммы должен быть отпразднован. Да и Генри тоже. Так уж вышло, что день рождения Генри и Эммы были с разницей в два дня. А так как мальчик еще мал, праздник у них было решено провести один. Ну, как решено, Белоснежка со свойственным ей упрямством заявила, что праздникам быть и все тут. Более того, она даже смогла уговорить Темного провести его у него в особняке. Румпельштильцхен для виду поморщился и поворчал, а потом отвел Мэри Маргарет показывать подарок, который он уже подготовил Эмме. А конкретнее дом. Более просторный и светлый, чем тот, который ему создала Реджина под проклятием. Эмма не раз уже ворчала, что в их, как она ласково называла, розовом чудовище, слишком темно, да и Генри, который уже делает попытки встать, будет небезопасно в доме, где столько острых углов и антиквариата, который может стать «жертвой» художеств мальчика, жутко полюбившего фломастеры, подаренные доброй бабушкой. Пару картин, стоящих на полу, прислонёнными к стене, уже подверглись вандализму. Спасибо магии, благодаря которой удалось их спасти. Да и вообще… Сколько бы не было хороших воспоминаний, созданных в том особняке за эти почти два года, колдун хотел другой дом. Тот, который был бы только их. Ему до сих пор не верилось, что они с Эммой уже год как полноценно вместе. Еще не с одной женщиной, после Милы, он не был так долго. И колдун искренне надеялся, что это было только началом. Кстати, Белоснежка дом одобрила. Как и кольцо. Да, да, Румпельштильцхен решил сделать Эмме предложение. И даже попросил благословение у четы Прекрасных. Ну, как попросил. С Белоснежкой-то все прошло гладко, а вот с принцем… Благословение пришлось буквально отвоевывать. Спасибо магии, а то ходить ему с разбитой губой и рассеченной щекой. Правда пастуху не так повезло, и на дне рождения дочери он всем светил своим впечатляющим фингалом под глазом, якобы полученным на дежурстве. Колдун весь вечер ехидничал по этому поводу, за что и получил локтем под дых от своей принцессы, которая таки согласилась стать его женой. И вот уже ко второму дню рождению Генри Эмма Свон стала Эммой Голд. Сама церемония была тихой и скромной. Эмме было плевать на шикарные торжества, а Румпельштильцхен просто хотел наконец, чтобы его Истинная любовь окончательно стала лишь его. И она стала. Белоснежка, как и ее светлейший супруг с внуком на руках, только и успевали утирать слезы, хотя принц и продолжал утверждать, что ему просто что-то в глаз попало. Охотник — единственный почетный гость, слыша это не смог сдержать тихого смешка, за что и получил подзатыльник от Мэри Маргарет. После этого время вновь продолжило свой неумолимый бег…

***

— …И жили они долго и счастливо, — тихо закончила Эмма, закрывая фолиант, который некогда открыл ей ее истинное предназначение, а главное — ее семью. Она с улыбкой посмотрела на семилетнего Генри, который мирно спал, раскинувшись на своей кровати. Эмма все еще не верила, что ее мальчику уже семь. Такой большой… Эти годы пролетели так быстро, что она и сама заметить не успела. Казалось, только недавно Эмма оказалась буквально без ничего, на окраине странного городка под названием Сторибрук. Беременная и отчаянная. Но вот уже семь лет спустя, она была матерью и женой. А еще дочерью и старшей сестрой маленького Лео, которому было уже четыре, и который как и Генри обожал слушать сказки из этой особенной книжки. Эмма провела ладонью по макушке мальчика, который даже не пошевелился от ее прикосновений и, выключив ночник, встала. Она потихоньку вышла из комнаты, и стала спускаться вниз. Уже около гостиной, Эмма услышала, еле слышный голос, напевающий колыбельную и, притормозив, прислонилась к косяку плечом. Она с улыбкой посмотрела на своего мужа, который и был тем певцом. Причем довольно неплохим. Хотя чему удивляться? Ее супруг был человеком многих талантов. И сейчас он медленно расхаживал по комнате, и убаюкивал их маленькую дочь. Их маленькую Викторию*. Та ведь и впрямь стала для них победой. Как выяснилось, отравление для Эммы не прошло бесследно. Сначала она даже и не знала об этом, но после того, как родился Лео, блондинка поняла, что хочет еще одного ребенка, да и тоску, которая порой мелькала в глазах ее мужа Эмма не могла не заметить, тоску по собственному ребенку, ведь найти Бэйлфаера ему так и не удалось; не то чтобы конкретно об этом Эмма сильно жалела, бывшего ей не хотелось видеть от слова совсем, и они попытались дать жизнь еще одному малышу. Нет, Румпель обожал Генри, но все же… Она знала, что он хочет своего ребенка. Их дитя. Продолжение их любви. Но это оказалась довольно трудно претворить в жизнь. Два года. Два года они пытались зачать дитя. Но ни магия, ни медицина не смогла им в этом помочь. И когда они уже смирились, что Генри, их драгоценный мальчик, будет единственным их ребенком, случилось чудо. Эмма забеременела. И три месяца назад родила чудесную девочку. Которая предпочитала засыпать лишь на руках у отца. Маленькая привередливая принцесса. Эмма оттолкнулась от косяка, и медленно подошла к мирной парочке. — Уснула? — едва слышно спросила она, подойдя к Румпелю со спины, и сжав его предплечье, заглянула ему через плечо. — А то, — довольно прошептал ее супруг с любовью смотря на девочку в своих руках. Блондинка хихикнула и положила подбородок ему на плечо. — Ну и не удивительно, — хитро сказала Эмма. — Ты же ее убаюкивал, — тут она печально вздохнула, — ее старая мама ей все равно не нравится. Румпельштильцхен ухмыльнулся, и посмотрел на жену. — Не завидуй, — притворно укоризненно сказал он. И тут же получил легкий тычок в плечо. Колдун фыркнул и произнес: — Поаккуратнее, леди, у меня тут ценный груз, — и уже обращаясь к дочке, обиженно добавил: — Твоя мама все время меня бьет, ты знаешь? Надеюсь хоть у тебя будет побольше уважения к старшим. Эмма закатила глаза. — Ничего. Ты у меня старик крепкий, — с улыбкой сказала она, отведя прядь его волос с лица. — Потерпишь, — и похлопав ресницами, невинно добавила: — Ты ведь нас любишь, да? Колдун издал фальшивый тяжкий вздох. — Люблю, — без колебаний ответил он. Румпельштильцхен развернулся к супруге, и немного наклонившись, поцеловал ее. Это был целомудренный, но полный любви поцелуй. Едва их уста разомкнулись, он уже привычно утонул в сверкающих зеленых глазах Эммы, чей взгляд, как и семь лет назад, так и манил его, и искренне сказал: — Очень. Женщина улыбнулась, и коснувшись щеки мужчины, который когда-то давно украл ее сердце, и произнесла в ответ: — И мы тебя. Очень-очень. Пара была настолько поглощена этим моментом, что не один из них не заметил, как на той стороне улицы, куда выходило окно перед которым они стояли, промелькнула тень мужчины, чья рука на миг сверкнула в темноте. Точнее не рука, а... крюк.

Конец...?

* - Виктория - это значит победа.