His Touch

Слэш
Перевод
PG-13
Завершён
2474
переводчик
Mad Prayer сопереводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
14 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
2474 Нравится 15 Отзывы 391 В сборник Скачать

His Touch

Настройки текста
Знакомясь с Лютиком, люди сразу же приходят к одному из двух выводов. Первый, что тот — дамский угодник, и во многом оказываются правы. Он наслаждается женской компанией — и притом весьма. Судя по тому, как часто становится причиной скандалов и едва не сорванных свадеб. Однако мужской компанией он наслаждается не меньше. Так что Лютик искренне негодует, когда его называют дамским угодником. Другие считают, что тот обижается, и это правда, но совершенно не понимают причины. А второй, что барда не волнуют личные границы, и вот тут-то они ошибаются. Лютик — любвеобильный человек, который не скупится на прикосновения и сам выбирает, что пить, чем закусывать и где сидеть. То есть на барных стойках и столах, активно жестикулируя и делясь последними новостями или слухами. В виде песен. Неловко становится, когда другие принимают его природную дружелюбность за предложение чего-то большего. Будто он — проститутка, готовая отдаться за деньги. Лютик не из таких музыкантов. Уж лучше честно заработать на пропитание и отправиться в бордель как добропорядочный гражданин. И если напористые, распускающие руки зрители рассчитывают на нечто большее, то их ждет только разочарование. Последнее особенно беспокоит Геральта. Отчасти потому, что сам Лютик ужасно любит распускать руки: ведьмаку не раз приходится повышать голос, когда его личным пространством пренебрегают. Как, например, сейчас. — Проклятье, бард. Не мешай. — Неужели я мешаю тебе убить взглядом куст? По дороге в Темерию они останавливаются на ночлег. До ближайшего города пара дней езды, так что выбор невелик — придется спать под открытым небом пятый день кряду. Лютику вконец опостылели грязь, купание в холодных реках и пресная похлебка из кролика. И его резкие высказывания действовали ведьмаку на нервы. Но после напоминания, что именно Лютик увязался следом, чтобы облечь все подвиги легендарного Белого Волка в песни, поток жалоб внезапно иссяк. Геральт, как обычно, убил кролика и подвесил его над огнем, а Лютик, решивший отведать свою половину жареного мяса, устроился рядом. Облокотившись о его плечо. И прерывая тем самым медитацию. — Ну хоть на этот раз, для разнообразия, жареный. Всяко лучше водянистой пресной похлебки из костей. — Лютик, — говорит Геральт, в тысячный раз надеясь его заткнуть. — Что? Уже скучаешь по похлебке? — бормочет Лютик, обгладывая кроличью лапку. Геральт не знает, почему не отталкивает от себя барда. Раздражает ведь. Своей болтовней, располагающей улыбкой и беззастенчивым панибратским отношением. Но больше всего раздражает, что все его вещи пропитались чужим запахом и виновник того сидит прямо перед его носом. Окажись на месте Лютика кто-нибудь другой — непременно отведал бы доброй стали. Без всяких сомнений и исключений. Но меч так и остается лежать в ножнах. Как ни странно, Лютик не видит ничего неподобающего в том, чтобы перекинуть свою ногу через бедро ведьмака и всем телом облокотиться на него. Будто бы Геральт не охотник, а мягкая кушетка. Мягкая кушетка для отдыха. В глубине души он считает: так устроены люди. Может, однажды он и был человеческим ребенком, но человечности в нем давно уже не осталось. Минул век с тех пор, как он перестал жить среди людей, и сложно понять, что считается нормальным, а в данном случае — странным поведением. Совершенно очевидно, что ведьмак не вписывается в общепринятые рамки. Да и никогда не впишется. Пожалуй, Лютик — исключение из правил. Вероятно, именно поэтому, вопреки всем законам логики, он водит дружбу с ведьмаком и чувствует себя комфортнее рядом с ним, чем с другими людьми. Только безумец может так долго путешествовать с таким, как Геральт. Иного объяснения не находится. И еще куда легче обвинять Лютика в чудачестве, чем признать: бард — по-прежнему единственный, кто касается его столь беспрепятственно. Геральт бросает попытки медитировать, когда костер затухает, и раскладывает спальник. Ещё одна забавная деталь. Лютик таскает с собой три вещи: лютню, записную книжку и бурдюк. В первую ночь, когда Геральт узнал, что спать барду негде, кроме как на земле, он стукнул себя по лбу и тяжело вздохнул. Ну конечно, святое дело — ставить музыку превыше всех удобств. — Честно, я даже как-то не подумал! — Конечно, — проворчал Геральт, зная о любви Лютика к необдуманным поступкам. Так что каждую ночь они спят в самодельной палатке, в одном спальнике. Одной ночью Геральт внезапно просыпается от храпа Лютика. Не из-за громкости, а из-за близости к его уху. Потеет спина — из-за слоев одежды и прижимающегося тела становится слишком жарко. Бард крепко обнимает его за талию, щекоча волосами затылок. Он жадно забрал себе почти всё одеяло. Снова и снова Геральт спорит сам с собой, не зная, разбудить и оттолкнуть Лютика или оставить как есть. Проветриться не помешало бы. И даже пытается претворить свой план в жизнь и кладет ладонь на руку Лютика, но не решается убрать. Касается осторожно, подсознательно опасаясь причинить боль. Ведь люди — крайне хрупкие создания, а ведьмачьи руки не годятся для нежности. Геральт обычно не беспокоится о таких мелочах, но, когда дело касается Лютика, ему важно, чтобы человеку, который выглядит счастливее рядом с ним, не было больно. Бард все равно просыпается, шмыгая носом, и потирает заспанные глаза кулаком. Сразу и не замечает, что, оказывается, той же рукой обнимал Геральта. — Извини. Разбудил? Как ни поразительно, Геральт шепчет: — Всё в порядке. Только вот ни черта не в порядке. Ведьмак дорожит своим личным пространством, и ему нужна собственная кровать. Лютик же продолжает нарушать все установленные Геральтом правила о прикосновениях. Прикосновения допустимы исключительно во время секса или в пылу битвы, когда союзник пытается помочь, а враг — убить. Лютик, ничего не замечая, кивает и не мудрствуя лукаво устраивается поудобнее. Его дыхание быстро выравнивается, и в груди Геральта разливается непривычное чувство, когда тот понимает: бард просто берет — и засыпает. Ни учащенного пульса, ни дальнейших расспросов. Ему так сильно доверяют, что Геральт задается вопросом, чем это заслужил. Сон приходит далеко не сразу.

***

Ещё одна вещь, которая крайне озадачивает Геральта: Плотва терпит общество барда. Она так же щепетильно относится к прикосновениям и ласке, как и её хозяин. То есть не подпускает никого к себе и тут же брыкает любого смельчака. Но, как часто бывает с Лютиком, он — исключение из правил. Весь день бард идет пешком, Геральт же то едет верхом, то шагает, держа Плотву под уздцы. Со всадником на спине кобыла быстрее утомляется, а два недовольных спутника уж точно не сулят ничего хорошего. В этот раз Геральт сидит в седле, а Лютик без умолку болтает — не с ним, с Плотвой, — о прекрасной даме, которую был вынужден покинуть из-за непредвиденно появившегося жениха. — Серьезно, откуда я мог знать, что она обручена? Мы встретились в баре, и она была совершенно одна! Даже и не упомянула никакого жениха, так что виноват не я, а она… Лютик не прекращает рассказ, пока они не добираются до устланной цветами поляны. Он восхищен увиденным зрелищем — столько красок и возможных цветочных композиций. Его лицо так и светится от неподдельной радости, какую редко увидишь даже у детей. Выезжая на тропу, Геральт слегка натягивает поводья. Лютик же исчезает из поля зрения. — Эй, бард, закругляйся. — Наверное, не стоит прерывать его, но они собирались добраться до города до полуночи, а Лютик уж больно долго копается в золотом островке цветов, собирая те, что подушистее. — Пора идти. Лютик поднимает голову — на его губах играет полуулыбка. — Неужели думал, что это цветы для меня? — Что?.. На долю секунды Геральту кажется, будто бард нарвал цветов для него, и мозг напрочь отказывается воспринимать происходящее. Но ведьмак быстро осознает свою ошибку, когда Лютик подходит к Плотве и вручает ей скромный букет из одуванчиков, которые только что нюхал. — Держи, девочка. Перекуси на дорожку. Плотва терпит поглаживания барда, пока тот разговаривает с ней, и с радостью принимает угощение. Казалось бы, мелочь, а Лютик расплывается в улыбке. В ответ Плотва утыкается мордой в его ключицу, чем вызывает очередную пламенную тираду. Геральт смотрит на них и задается вопросом, когда собственная лошадь успела променять его на какого-то барда. «Было бы к кому ревновать», — убеждает сам себя, но Лютик продолжает почесывать Плотву, и внутри закипает злость. Как смехотворно. И глупо. Дурацкая мысль. Плотва фыркает, словно чувствуя раздражение хозяина. Когда они снова двигаются в путь, Геральт, не отводящий взгляда от барда, замечает, что тот едва поспевает. На губах — всё та же улыбка, но будто бы вымученная. Усталая. Они проснулись раньше обычного и поспешно собрали вещи, предвкушая горячую ванную в конце дня. И теперь Лютик явно начал выбиваться из сил. Геральт вздыхает от одной лишь мысли о том, что собирается сделать. — Так, тпру. Плотва немедленно останавливается, а за ней и Лютик. — Что-то случилось? — Случилось. Ты едва тащишься. — Оу… — Голос барда звучит необычайно тихо и подавленно, и, зараза, Геральт совершенно не смыслит, как… должны поступать друзья. Он стискивает зубы и слишком резко произносит: — Иди сюда. — Лютик подходит, не скрывая своего искреннего недоумения. Геральт протягивает руку. — Забирайся. Бард смотрит на него, будто видит впервые, а затем наконец понимает. — В смысле, к тебе на лошадь? — Неужели дошло. На лице Лютика отражается целая палитра эмоций. Удивление сменяется сомнением, затем — признательностью. В конце концов губы барда растягиваются в плутоватой улыбке. — Тысяча благодарностей, Геральт. Так любезно с твоей стороны протянуть мне руку помощи, когда я уже истоптал себе все ноги. Извинюсь только перед Плотвой, которой, как какой-то рабочей лошадке, придется тащить такой груз. Как ни удивительно, Плотва лишь недовольно храпит, когда Геральт усаживает Лютика за собой. Она твердо стоит на ногах, будто бы хочет доказать барду, что, напротив, выдержит двух седоков. Геральт и не сомневается — после всех-то монстров, которых ей приходилось таскать на своей спине, — но его забавляет бодрый шаг кобылы с гордо поднятой головой. Лютик обхватывает ведьмака поперек живота и, вскрикнув, прижимается ещё ближе, подпрыгивая из стороны в сторону. — Ой… Плотва, прошу, не надо, — начинает жаловаться бард, держась так, будто вот-вот упадет. Геральт сжимает поводья покрепче и высылает Плотву вперед. Хватка Лютика превращается в полноценное объятие, и этот неожиданный жест до глубины души поражает Геральта — будоражит кровь. Он не знает названия этому чувству. — Что здесь смешного? — Лютик пытается перекричать шум ветра. Геральт ничего не отвечает — сразу и не понимает, что улыбается, и в мгновение ока мрачнеет. Они добираются до города задолго до темноты. Лютик не отпускает его ни на секунду.

***

На несколько дней они останавливаются в городе, в кои-то веки каждый в своей комнате. Геральт наконец может лечь спать обнаженным в блаженном уединении после долгой ванны. Вот что он называет королевской роскошью, а не всякие причудливые яркие одежды и сундуки, набитые золотом. Нет, ванны и немного личного пространства — вот истинная привилегия богачей. И Лютик при всей своей любви к роскошной жизни полностью с ним согласен. — Уж не ожидал, что буду плакать от счастья, оказавшись в теплой ванной. Как же две недели суровых скитаний в большом мире меняют человека. — Хм-м, — добавляет Геральт, делая глоток пива. Лютик, по обыкновению, сидит прямо на столе, болтая ногами и невольно задевая ими бедро ведьмака. — Преунылое местечко, не находишь? — Геральт так не считает. Здесь, скорее, многолюдно и дурно пахнет. Впрочем, вопрос барда явно риторический. — Только посмотри на них. Убрали кошельки подальше и ковыряются в зубах! Думаю, самое время порадовать народ песней, а себя — звоном монет. А, Геральт? Ведьмак моргает, зная, к чему всё идёт. Не проходит и минуты, как Лютик после пары аккордов на своей прекрасной лютне затягивает балладу о весне. Как он любит сам выражаться, все ждут её прихода после холодной зимы. Лютик расхаживает по таверне и поет о тепле солнца и влюбленных взглядах, чтобы привлечь внимание всех вокруг. Геральту этого не понять. Он не знает, почему некоторые начинают хлопать и просить ещё, когда бард затягивает другую, более известную песню о рыбаке. В самом выступлении нет ничего захватывающего. Но оно чем-то сродни заклинанию, чарам, лишающим окружающих воли. Почему-то те начинают подпевать, когда знают слова, и даже несколько часов спустя бормочут себе под нос строки песни, будто одержимые духом поэзии. И, судя по всему, Лютик лишь заряжается чужой радостью, порхая от стола к столу. В данном случае деньги — не более чем приятный бонус. Выступление так затягивается, что Геральт прекращает следить за бардом и переключается на свой скромный завтрак — хлеб и сыр. Звучит ещё несколько песен, и лютня окончательно замолкает. Геральт полагает, что Лютик заработал достаточно денег и откланялся. Но к их столу не возвращается. Это столь непривычно, что Геральт отрывается от сыра и оглядывается по сторонам. Барда нигде нет, и внутри нарастает тревога. За свою жизнь Геральт успел завести много врагов, но у Лютика их, вероятно, в разы больше. В воздухе всё ещё витает запах барда — Геральт поднимается и пробирается сквозь довольную толпу, скользя взглядом по сторонам и пытаясь заметить неладное. Несколько посетителей останавливают его, будто бы узнав в нем ведьмака из песен, и начинают возбужденно тараторить, но из-за угрожающего вида не рискуют приближаться. От былого восторга не остается и следа — чары рассеиваются. На смену им приходит опаска. Геральт прекрасно знает, во что превратился после мутаций. Только благодаря хвалебным балладам Лютика его пугающую наружность затмевают невероятная храбрость и честь. Красивая сказка для тех, кого легко запугать. Геральту всё равно. Ему куда важнее узнать, куда приведет след Лютика, кружащего будто бы в танце. Наконец Геральт обнаруживает барда за колонной в окружении… девиц. Он флиртует с ними и нашептывает на ухо пошлости. Геральт их прекрасно слышит — все до единой. А девицы, как маленькие кокетки, тянутся своими изящными пальчиками к рукам и груди барда. — Расскажи нам ещё разок об эльфах. Как много их было? Правда, что их зубы тонкие и острые, как иголки? — Как же ты выжил? — пламенно спрашивает одна из них. — Ведьмак явно тот ещё зверь, раз ему нипочем дьяволы и эльфы, как ты говоришь! Лютик отвечает на их восхищение смехом, легко приобняв за талии. — Как раз напротив, милая. Я бы даже сказал, что он весьма привлекателен… О, Геральт! — Лютик слегка меняется в голосе, едва его взгляд падает на ведьмака, и прекращает смеяться. — Эм… Что-то не так? — Всё в порядке, — цедит сквозь зубы тот и разворачивается в сторону выхода. До ушей доносятся извинения Лютика перед собравшимися вокруг него девицами. Он сбивает с ног некоторых посетителей, пытаясь нагнать, но у Геральта широкий шаг — так просто не поспеешь. Ведьмак выходит наружу и идет, пока не оказывается у загона для овец. Накрапывает мелкий дождь. Он один, если не считать двух любопытных блеющих животных. — Да заткнитесь, — невольно бросает Геральт. Овцы трясут ушами и нюхают его ботинки, а затем в страхе разбегаются. И что же такого они учуяли? Геральт не знает, то ли дело в зловонии запекшейся крови альгуля на ботинках, то ли в его собственном запахе. Да и какая разница? Он просто хочет побыть один. Он хочет побыть один и всё же ловит себя на мысли, как сильно треск сверчков и цикад в траве раздражает слух. А когда-то ему нравились эти звуки. Здесь он не находит покоя — только вынужденное уединение. От людских толп обостряются все его чувства. Слишком много звуков, запахов и вздрагивающих фигур с ожесточенными взглядами. Но после знакомства с Лютиком кое-что поменялось. Часами, а то и днями, они терпели друг друга, путешествуя по Северным королевствам. Хоть он и хочет тишины, Лютик удивительным образом заполняет безмолвную пустоту. Неизведанное пространство, где Геральт ищет успокоения. Лютик — единственный знакомый запах в вонючих тавернах. Единственный, кто одаривает его приветливым теплом, а не новыми шрамами. Черт, даже его музыка, подобно колыбельной, успокаивает Геральта. Ворчит он исключительно из принципа. Но, разумеется, он не один чувствует то же самое. Разумеется, есть и другие, кто так и тянется к свету, который излучает Лютик. Как бедняки за подаянием. Жалкая человеческая черта — искать утешение в объятиях других. И сам он — жалок. Он — охотник на монстров. На кой ему сдался бард? Геральт стоит под дождем, как камень посреди поля, когда сухощавый старик вырывает его из размышлений. — Эй ты, с серебряным мечом… Случаем не ведьмак? Лишь слегка склоненная голова выдает, что Геральт слушает. — Что ж… Тогда хорошо. — Старик осторожно достает из-под плаща мешочек — раздается тихое позвякивание. Монеты. Геральт поворачивается к нему. — В чем дело? Старик не знает, как зовётся монстр, но описывает его логово достаточно подробно, и Геральт понимает: придется иметь дело с утопцами. Эти обитатели болот, поселившиеся за лесом, доставляют неприятности. За гнездо полагается оплата получше, но что взять с бедных селян — всяко лучше, чем ничего. Геральт забирает мешочек и говорит старику, что отыщет его в таверне, когда покончит с монстрами. Лютик замечает ведьмака, когда тот направляется к конюшне, чтобы прихватить сумку для охоты. — Геральт, что происходит? Я искал тебя… — Взял контракт, — бросает он, не дав Лютику и закончить фразы. В груди всё сжимается от вида искаженного лица барда. В голову закрадывается мысль, что Геральту совершенно не нравится ни это выражение, ни волнение в голосе Лютика, ни будто посеревшая, промокшая насквозь жилетка, которая липнет к его коже. Неожиданно хочется броситься бежать и убить что-нибудь. Подвернувшийся контракт оказывается весьма кстати. Геральт уже собирается так и поступить, когда слышит позади хлюпанье знакомых шагов, и резко останавливается. — Нет. Я иду один. Лютик недоумевающе моргает. — И как, по-твоему, мне слагать балладу о твоём похождении, не видя… Уже на ходу Геральт бросает через плечо: — Мне плевать. Расскажу потом.

***

Лютик многое мог бы рассказать о ведьмаках. Перво-наперво, что те совершенно не умеют доверять другим. Лютик отнюдь не бесполезен как спутник. Он не раз таскал зелья ведьмака и смазывал его меч маслами против монстра, на которого они шли. Работа неблагодарная, но он нисколько не жалуется. Лютик понимает: Геральт не хочет почем зря подвергать его опасности. И искренне верит, что его труды вознаграждаются десятикратно, хотя, возможно, сам ведьмак так не считает. Иногда, в конце тяжелого дня, Геральт облокачивается на него. Не вздрагивает и не отстраняется, когда Лютик тянется к нему и убирает непослушные пряди с лица. Иногда при взгляде на него выражение лица Геральта меняется. Да, у него необычайные зрачки, в которых отражается лунный свет, но такое случается и тогда, когда он смотрит на опустившуюся на его плечо ладонь. Рассеянным взглядом, от которого сердце Лютика заходится птицей. А сейчас Геральт бросает его одного и отправляется на охоту. Перед этим знатно вспылив. Если бы Геральт только мог сказать, почему злится, Лютик бы уже всё исправил. А не сидел бы за столом в обнимку с пинтой пива, которое даже не собирался пить. Дождь идет весь день и всю ночь. Наутро ненадолго проясняется, а затем начинается настоящий ливень. Лютику надоедает ждать у моря погоды. Он упорно старается не думать, почему Геральт всю ночь разбирается с обыкновенным гнездом. — Значит, гнездо? Близ трясины за лесом? Старик, которого самолично отыскал Лютик, лишь кивает. — Так и есть. Милсдарь ведьмак не сказал, когда вернется. Просил лишь ждать его здесь. Лютик тоже кивает, подсознательно соглашаясь. Признаться, Геральту и не нужно полагаться на кого бы то ни было в деле, для которого он был создан. Но Лютику стало бы намного легче, знай он, что с ведьмаком всё в порядке. До него никак не дойдет, что другие беспокоятся о нем, невзирая на сверхъестественные способности. — Значит, поступайте так, как сказал ведьмак. Прошу, заберите мою пинту. — Лютик хлопает любезного старика по плечу и выходит на улицу, где немилосердно льет дождь. Прощай, новая свежая одежда. И все ради великовозрастного грубияна, который разговаривает со своей лошадью. Оказавшись на улице, Лютик сразу же промерзает до костей. Он радуется, что оставил лютню и свою записную книжку в теплой комнате — дождь льет как из ведра и грозит вымочить до последней нитки. Плотва никогда не простит Лютика, если он выведет её из конюшни по своей прихоти, так что он решает не беспокоить кобылу и придерживается размытой дороги, которая ведет в лес. На пути лишь реки грязи и гнилые деревья. Несколько раз он наступает в лужу, которая оказывается глубже, чем выглядит. Лютик проклинает всех богов Северных королевств. Пересечь болото оказывается еще сложнее. Он смиряется с тем, что придется идти по колено в воде, пока какой-нибудь утопец не положит конец его страданиям. Естественно, он не ожидает встретиться с монстром вживую, и неудивительно, что с криком отпрыгивает в сторону, когда натыкается ногой на нечто твердое и подозрительно напоминающее конечность. У монстра, всплывшего на поверхность, пятнистая, бледно-серая кожа. Из спины торчат кости и плавники, покрытые гнилью. Судя по крови, текущей из рассеченного живота, монстр мертвее некуда. Лютик и не сомневается, что при желании мог бы найти ещё парочку утопцев в не менее плачевном состоянии. Но он пришел сюда не за монстрами, а за охотником на них. Дождь наконец прекращается, и удается получше разглядеть лес вокруг. В прорехах между свисающими ветками — лишь зловещая темнота. Зубы стучат от пробирающего до костей холода. Лютику кажется, будто посреди валежника стоит человек. Сердце падает в пятки — белые волосы! — Геральт! Ведьмак опирается на широкий ствол дерева, едва держась на ногах. Приблизившись, Лютик замечает ладонь, крепко прижатую к боку. Он несется изо всех сил, чудом что не плывет. — Геральт… — Ведьмак заметно напрягается, когда Лютик легко касается рассеченной куртки. — Эй, это ведь я. Ты ранен? Вместо ответа — резкий рык сквозь стиснутые зубы. Геральт не сдвигается с места. Кровь, текущая сквозь пальцы, нисколько не помогает унять бушующие в голове мысли. — Ладно, хорошо. Где твои зелья? — Лютик пытается не поддаваться панике, вставая с другого бока, которым ведьмак опирается о дерево. — Сумка… — Голос Геральта пугает барда — он будто бы говорит через силу. — …потерялась на болоте. — Восхитительно. Вот видишь, взял бы меня с собой, то сумку нес бы я и ничего не потерялось бы. Но не будем об этом сейчас. Давай хватайся за меня. Лютик протягивает руку и ловит на себе неуверенный взгляд, который сменяется чем-то, что никак не поддается описанию. Он ждет, втайне боясь, что Геральт откажется от помощи и придется тащить его силком через весь лес. Но волнения оказываются совершенно напрасными. Геральт выпрямляется и подходит к Лютику. Тот не сразу понимает, что ведьмак не берет его за руку, а наваливается всем телом. Они чудом не падают. Лютик прижимается к Геральту, не давая тому осесть на землю. Постепенно, после нескольких шатких шагов, удается отыскать ритм. Лютик кусает губу, силясь спросить о том, что беспокоит больше всего. С каждым шагом он мало-помалу набирается смелости. — И долго ты так стоял? Геральт молчит, и бард не хочет давить на него. Он не знает, что могло пойти не так с теми утопцами, но одно ясно наверняка: новый шрам Геральту обеспечен. Как только они высохнут и согреются у очага, бард снова задаст свой вопрос. И при необходимости настоит на том, чтобы Геральт ответил. А пока что его первостепенная задача — вывести ведьмака из леса и дотащить до таверны. Они не сразу пробираются через затопленную, заболоченную местность. Теперь Лютик куда больше внимания уделяет колдобинам и подлым лужам, с которыми боролся по пути в лес. Ради Геральта. Они добираются до города, и, на счастье Лютика, люди готовы облегчить его незавидное положение. Напуганная старушка придерживает им дверь — явно боится, не притащат ли они ещё кого на хвосте. Сын трактирщика подкидывает дров в очаг — хоть сейчас жарь целого борова. Никто не пытается тронуть Геральта, за что Лютик крайне признателен. Ведь люди, наверное, знают: перед ними ведьмак. И все же Лютик был бы против. Да и Геральт, верно, тоже. Никто не помогает Лютику стянуть с ведьмака мокрую одежду. Это лишь его бремя. Он бросает кучу грязных влажных вещей перед огнем. Свои в том числе. Тогда-то он и видит, как сильно ранен Геральт. Глубокая борозда тянется от бедра к животу и вяло кровоточит. Геральт потерял свою сумку с зельями и мазями на болоте, и Лютику ничего не остается, кроме как промыть рану влажными полотенцами, ополоснуть теплой водой из бадьи и наложить свежую повязку. Рана открытая, так что он воздерживается от горячей ванны. Торопиться некуда. В комнате стоит тишина, если не считать треска огня и приглушенных ругательств Геральта. Ведьмачьи мечи у кровати. Туда их положил Лютик, когда пытался раздеть Геральта. Бард готов поклясться, что тому спокойнее от одного их вида. Именно поэтому мечи и стоят так близко. Гром гремит над головой. — Ну так что, — начинает Лютик, обтирая полотенцем растянувшегося Геральта, — собираешься рассказать, как долго стоял у дерева? Тот хмыкает и поворачивается к огню спиной, бросив лишь мимолетный взгляд. Ведьмак явно избегает этого разговора. Бард считает его поведение сущим ребячеством. — Ну конечно. «Хм-м» — такой полный, красноречивый ответ. — Лютик продолжает пропускать пальцы сквозь спутанные волосы Геральта. Они оба в одном лишь белье, и кожа, несмотря на близость к огню, всё такая же сморщенная и ледяная. Лютик встает с насиженного места, чтобы найти чем ещё укрыться. Находит в шкафу несколько медвежьих шкур. Накидывает одну на себя и отправляется проверить, есть ли что в его комнате. Возвращается с ворохом хлопковых простыней. Лютик помнит, что сердца ведьмаков бьются медленнее, и полагает, что Геральту потребуется больше времени, чтобы отогреться. Поэтому он и не обращает внимания на чужое недовольство, когда забирается на кровать и накидывает поверх свежее белье и шкуры. — Геральт, прошу. Ты совершенно ледяной. Я пытаюсь помочь. — Мне не нужна твоя помощь. — И всё же ведьмак на ощупь как лед. Его кожа сухая, потому что Лютик вытер его насухо полотенцем. Но этого явно недостаточно — бард скользит руками по широкой спине и предплечьям, а их коленки неловко соприкасаются под слоями ткани и меха. Он поворачивается к Геральту, но пламя отбрасывает длинные тени — ничего толком не разглядеть. Непонятно, что выражает лицо ведьмака. — Геральт. — Лютик ведет пальцами по рельефной спине, иссеченной многочисленными шрамами. — Что я сделал не так? — Ничего. Ответ следует незамедлительно, и Лютик невольно улыбается. — Ты не умеешь врать. Я чувствую твое напряжение. — В подтверждение своих слов он начинает разминать лопатки Геральта своими мозолистыми пальцами. Может, Лютик и подшучивает, но такой реакции не ожидает. Даже задается вопросом, не обманывают ли его собственные глаза. — Я… Какая глупость. Ты ни в чем не виноват. Заткнись. Геральт хмурится. В комнате стоит полутьма, но Лютик готов поклясться, будто бы лицо ведьмака темнеет. Будто бы к нему неожиданно приливает кровь. Лютик молчит, но Геральт снова едва слышно повторяет: — Заткнись. На этот раз Лютик хмыкает. Противоречивость ситуации будоражит кровь: Геральт отказывается и вместе с тем жаждет его помощи, борясь с необъяснимой нерешительностью. — Знаешь. — Лютик аккуратно скользит выше, методично поглаживает тонкие белые волосы. — Мне кажется, люди слишком строги к ведьмакам — ты зарабатываешь дурную славу за помощь другим! Но и ты тоже слишком строг к себе. Именно тогда Лютик целует его. Даже не целует, а так — клюет в уголок губ. На тот случай, если его порыв не оценят. И Геральт застает барда врасплох, когда крепко прижимает к себе, наваливаясь всем телом, и пылко, как изголодавшийся зверь, отвечает. Лютик закрывает глаза, окутанный приятной темнотой. Они — словно две мышки, спрятавшиеся в своей уютной норке. В тихом месте, где никто не осудит. Лютик становится смелее, а Геральт — дает волю чувствам. Слова тут не нужны — за него говорит тело. Когда поцелуй заканчивается, Геральт наклоняется поближе к барду — видно, как вздымается иссеченная шрамами грудь. На долю секунды Лютик задается вопросом, слышно ли на столь близком расстоянии судорожное биение его сердца. — Я ещё не… — Рыча, Геральт снова затыкает Лютика поцелуем. К огромному сожалению того, приходится довольно быстро отстраниться. — Я, конечно, всё понимаю, но послушай же меня! Геральт вздыхает и нехотя уступает, отвлекая одним лишь пронзительным взглядом. Лютик прокашливается и театрально надувает губы. — Я… Думаю, мне стоит извиниться за вчерашнее. Ты, конечно, упрямо твердишь, что всё в порядке, но… для меня — нет. Принимаешь ли ты мои извинения? Лютик легко скользит по небритым щекам Геральта. Совершенно неосознанно, не зная, куда деть беспокойные пальцы. Он не останавливается и чувствует, как Геральт, довольно хмыкнув, закрывает глаза, будто бы погружаясь в сон. И, уже балансируя на самой грани, бросает: — Принимаю. Черт с тобой. Они ещё долго лежат в обнимку. А когда становится невыносимо жарко, просто скидывают белье на пол.

***

Наутро дождь прекращается. Они отправляются в путь ни свет ни заря, набив животы печеными яблоками, а заметно потяжелевшие сумки — деньгами. Плотва с подозрением нюхает Лютика. Тот лишь пожимает плечами, будто бы спрашивая, зачем она вообще это делает. Геральт помогает ему забраться в седло — якобы чтобы не пришлось всю дорогу месить грязь, — и кобыла неверяще фыркает. — Уверен, что она не собирается дать задом? Они останавливаются у заводи, чтобы Плотва напилась, и Лютик продолжает болтать без умолку. — С чего бы? На лице барда отображаются несколько стадий неверия. — Плотва нюхала меня. Геральт многозначительно хмыкает, восседая на плоском камне и сосредоточенно точа стальной меч. — Ты вообще меня слушаешь? Плотва меня нюхала. — Плотва — лошадь. Она много что нюхает. — Ну конечно, «Плотва — лошадь», — бормочет себе под нос Лютик. — Как глупо с моей стороны. Будто бы ты не получал копытом, когда от тебя за милю несло кровью гулей. Соберу-ка для неё букетик. Вечер проходит спокойно. Лютик задается целью снова получить расположение Плотвы. Геральт, как бы ни пытался не обращать внимания, едва заметно улыбается, когда кобыла отказывается отведать подарок барда — букет игольчатого мирта. Он отводит взгляд и продолжает полировать меч, пока сталь не начинает петь от каждого движения точильного камня. Геральт настолько увлекается, что и не замечает, как Лютик приземляется рядом. Он запоздало понимает, что сидит не один — бард подносит ладонь к его уху и шепчет: — Ты обидишься, если я скажу, что меня так и тянет тебя поцеловать? Геральт не поддается и по привычке хмыкает, убирая меч в ножны. И сильно ошибается. Пальцы нежно скользят по распущенным волосам — и от деланного безразличия не остается и следа. Прикосновения барда манят, и Геральт хочет прижать его к себе, хотя тот уже бесстыдно забирается к нему на колени. Тесные объятия, вес чужого тела, запах и прикосновения опьяняют. Мысли мечутся в голове, с губ невольно срывается тихий стон. Но Геральт по-прежнему жаждет большего. Больше, чем мог себе помыслить. Больше, чем когда бы то ни было. — Беру свои слова обратно, — уверенно заявляет Лютик. Геральт впадает в некое подобие транса. — Вот так намного лучше. Не в сравнение с ночью в таверне. Желание, разгорающееся в животе, не обжигает подобно когтям утопца, вонзившимся в плоть. Особенно когда на него смотрят с обожанием, достойным божества. «Да, намного лучше». И Лютик улыбается, будто бы прекрасно всё понимает. Будто бы знает наверняка, что творится на душе у ведьмака. — Мне нравится, когда ты такой, мой друг. Так — намного приятнее. С губ едва не слетает: «Я посмеюсь, когда Плотва наконец лягнет тебя» — но Лютик решает, что самое время снова заткнуть Геральта поцелуем. После такого ведьмак готов простить барду всё что угодно.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.