Потому что ты Мой

*** Коттедж «физиков» стоит на ушах. Вечеринка в самом разгаре, как и учебная неделя, но кого это когда волновало? Повод для веселья не нужен, даже если Элиот иронично пытался обозначить его примерно как «в честь полутора месяцев до конца первого семестра». Это всех устраивает. Каждый диванчик, кресло, стул, пуфик, даже ступеньки лестницы, убегающей на второй этаж, заняты чьими-то задницами, все остальные горизонтальные поверхности заставлены бутылками и бокалами. Элиот неутомимо смешивает напитки, исправно их дегустируя, его иногда покачивает, но фирменный коктейль он в состоянии соорудить даже будучи вообще без сознания. Музыка с помощью маленькой волшебной хитрости равномерно заполняет все пространство гостиной, в нее вмешиваются стеклянные перезвоны, взрывы смеха, кто-то даже пытается перекрыть ее треньканьем расстроенного пианино, которое торжественно и бесполезно стоит посреди комнаты, будто квест для любого, кто хоть немного возомнит себя музыкантом. Если заглянуть в коттедж снаружи, мало что получится разглядеть. Внутри уже накурено так, что кто-то не выдерживает, пытается открыть окно, но оно не поддается из-за наложенной защиты, которая призвана не впускать внутрь тех, кто не проявил смекалку, а решил действовать напролом. — По-моему, неплохо, — величественно сообщает Элиот, озирая творящуюся вакханалию с дымящейся сигаретой в руке, которую держит наотлет манерным, удивительно идущим ему жестом. — На семерку, как минимум. Что скажешь? Артур, подошедший к нему за пополнением бокала, скорее читает по его губам, чем в самом деле слышит, но кивает согласно. Он уже пьян, но до «в стельку» еще далеко, и далеко до того мига, когда неистощимый поток шумного веселья выплюнет его на пустынный обглоданный берег, и тогда сразу станет скучно, тошно, постыло от глупых нетрезвых рож… короче, надо будет резко отваливать, чтобы не портить остаток вечера ни себе, ни другим. — Чем развлекаешься? — спрашивает Элиот, и вот теперь Артур его слышит. Кажется, он как-то убавил немного музыку, будто она подчинялась одной лишь его мысли, как подчинялось Элиоту вообще все, связанное с тусовками. Артур пожимает плечами, делает щедрый глоток коктейля. Пойло крепкое, но очень вкусное, Артур без понятия, что Элиот туда намешивает. — Да так. Хотим проверить, как Тодд усвоил новые знания. Верно, Тодд? Тодд, долговязый первокурсник с длинным, красным от выпитого лицом, уже потихоньку пятится от него, но застывает, настигнутый вопросом. — Ага, Артур, да… хотя, может… ну не знаю, как-то… Лень сейчас, — симулируя развязность, говорит он заплетающимся языком. — Я лучше… лучше… Он не успевает придумать, что будет лучше, чем позволить Артуру отрабатывать на нем лайт-версию боевых чар. Пожалуй, лучше для него было бы что угодно, то есть буквально — что угодно. Но зачем же было хвастать, что научился у третьекурсников заклинанию барьера? — Брось, приятель, — говорит Артур и жестом велит тискающейся на диване позади Тодда парочке свалить подальше. — Твой час триумфа настал. Не то чтобы на них много кто обращает внимание, но несколько студентов, которые стоят ближе всех, заинтересованно поворачивают головы, и Тодд краснеет еще сильнее, мнется и несколько раз подряд сглатывает, отчего кадык на его тощей шее ходит вверх-вниз. — Итак, — Артур берет его за плечи, ставит ровнее перед диваном, отходит на некоторое расстояние и складывает руки знакомым жестом, одна ладонь поверх другой, немного переплести пальцы, согнуть, будто взведенную пружину, готовую выстрелить. — Тебе надо просто отразить. Ты же умеешь, да? — Да-а… — тянет Тодд, шевеля пальцами, будто паучьими лапками. Кажется, что он не очень знает, что с ними делать. Кажется, что он забыл даже те жесты, которые преподаватели успели им вдолбить за прошедшие пару месяцев с поступления в Брейкбиллс. — Есть смысл просить тебя не устраивать избиение младенцев на моей вечеринке? — с тенью раздражения в голосе спрашивает Элиот, поправляя идеальный узел галстука. Он, конечно, при полном параде, будто павлин в курятнике. — Я буду нежен, — обещает Артур — и, вытянув руки, без предупреждения разгибает пальцы. Невидимая ударная волна сносит Тодда с ног как пушинку и с размаху впечатывает в диван. Они охают — диван и Тодд — с одинаковым придушенным звуком. — Эй, приятель! Я думал, ты готов, — неискренне кается Артур. Сбоку доносятся одобрительные пьяные смешки. — Прости, надо было дать сигнал. Ну-ка, еще раз. Тодд улыбается, скрывая смущение и легкий испуг, кое-как поднимается на ноги, пошатывается, отходит на шаг от дивана и опять шевелит пальцами, складывая их в непонятные фигуры, которые едва ли отыщешь хоть в одном из томов Поппера. Может, ему правда показывали, что надо делать, но он ни хрена не запомнил. — Теперь у тебя точно получится, — заверяет Артур, вскидывает руки, целится. — Давай! Свист, вздох, удар. Тодд нервно смеется, растекаясь по дивану, трет грудь в месте, куда пришелся толчок. — Тодд, ты не собран, — строго говорит Артур. Возвращается к самодельной барной стойке, за которой возвышается значительно опустевший стеллаж с алкоголем, находит свой бокал и хлебает сразу половину. — Артур, — вот теперь это уже точно упрек. Он подмигивает Элиоту, кивает, чуть закидывая голову назад, как бы говоря «да расслабься, старик, все нормально». Ведь так оно и есть. Всем весело, никакого напряга. — Подъем! — командует он Тодду с задором. Руки сложены для нового выстрела. Может, если бы Тодд просто сказал, что приврал для красного словца и чтобы покрасоваться перед девчонками, Артур хлопнул бы его по плечу и налил еще бокал, который явно стал бы для того последним на сегодня. Но Тодд пьяно и глупо упрямится, бормочет что-то вроде «Я просто маловато еще пркт… прак… тиковался», поднимается кое-как — и снова летит на диван, который скрипит уже довольно угрожающе. И летит снова. А потом Артур со смехом, почти не глядя, поднимает руки, пальцы разгибаются, выпуская воздушный заряд, — и что-то происходит. В хмельной голове едва рождается удивление — «Когда этот парень успел появиться перед Тоддом?», — как собственное заклинание рикошетом возвращается к нему и отшвыривает Артура спиной на барную стойку. Элиот, кажется, успевает подхватить и убрать подальше два бокала. Еще два Артур сметает на пол. — Какого?.. — начинает он с недоумением и пялится на того, кто загораживает собой Тодда. Впрочем, тот через пару секунд, словно запоздало принимая грудью очередной снаряд, шагает назад и садится, на этот раз медленно и, кажется, основательно. — Может, хватит уже? — Парень улыбается приветливо, но с осуждением. Артур такого странного сочетания раньше никогда не видел. И самого этого защитника сирых и убогих встречал едва ли. — Ты достаточно повеселился, приятель. — Эл? — поворачивает голову Артур, взглядом нашаривая свой бокал. Тот как раз в числе спасенных Элиотом. — По-моему, у меня тут стихийное расширение списка приятелей, как тебе такое? — А по-моему, я слышу ноты занудства и задиристости, которая тебе совершенно не к лицу, — отвечает Элиот. Он убирает его бокал подальше, вне зоны досягаемости Артура, а со вторым направляется к обломщику веселья. Тот худощав, лопоух, что заметно даже под шапкой черных волос, и одет проще некуда, в своей однотонной синей футболке с длинными рукавами и мешковатых джинсах он совершенно теряется на фоне Элиота. — Напиток для сегодняшнего победителя в конкурсе эффектных появлений, — провозглашает Элиот и протягивает ему второй из спасенных бокалов. Артур наконец отлипает от барной стойки, потирает грудь. Против ожидания, удар был довольно ощутимым. Только он никак не может понять, что случилось. Этот парень не произносил заклинания. Черт, да он даже рук не поднял, просто влез перед Тоддом и встал столбом. — Так вы знакомы? — уворачиваясь от танцующей через всю гостиную пары, Артур подходит к ним, встает напротив со скрещенными на груди руками. — Мой дорогой Артур. — Элиот со вздохом заставляет его выйти из оборонительной позы, железной хваткой взявшись за запястья. — Нельзя же быть таким оторванным от жизни университета. Ты правда не знаешь, кто этот отважный юноша, который не даст в обиду вусмерть пьяного товарища? — А должен? — грубовато интересуется Артур. У него не то чтобы есть претензии к этому парню, может, шутка с Тоддом и впрямь зашла дальше положенного, но это геройство напоказ слегка выводит из себя. Артур чувствует, как на них смотрят, и знает, на чьей стороне большинство симпатий. — Это, друг мой, — Элиот понижает голос, пародируя профессора Снейпа — даже Артур, отнюдь не задрот, узнает отсылку: — Наша… новая… знаменитость. — Элиот, брось, — забавно краснеет «знаменитость» и делает глоток коктейля, пряча неловкость. — Отринь ложную скромность, Мерлин! Ты совершенно невероятный, да к тому же еще и не в меру очарователен. Ну, да ты в курсе, я уже говорил пару раз. А сейчас предлагаю вернуться к моему боевому посту. Без бокала я как голый. Он, элегантно пошатываясь, направляется к покинутому бару, а Артур еще несколько секунд в упор смотрит на пунцовые кончики ушей, торчащие из волос парня. — Извини… он сказал «Мерлин»? Или я допился до слуховых галлюцинаций? — Пока еще не допился, не волнуйся. — Со скромностью Элиот погорячился… Это у тебя псевдоним такой? Еще и без фамилии, наверное? Как Шер, Мадонна и все такое? Мерлин несколько секунд смотрит на него, с той же осуждающе-приветливой улыбкой, разве что к ней примешалась пара капель яда, и просто качает головой. — Артур, ты там грубишь? — зовет Элиот встревоженно, гремя бутылками. — Не смей обижать малыша! Мерлин направляется к нему, но, видимо, только чтобы поставить бокал и уйти. Не похоже, что он жаждет продолжить общение. Артур, как привязанный, следует за ним. Внутри у него ворочается веселая и немного злая досада. — Я точно отстал от жизни. Поведай же, Мерлин… чем ты потряс Брейкбиллс? — Ничем, — отзывается тот негромко. Этого не должно хватить, чтобы перекрыть музыку, но Артур слышит его хорошо. — Элиот преувеличивает. — Как ты отразил волну? — Так же, как отразил бы Тодд, если бы мог. — Не вешай мне лапшу. Ты и пальцем не пошевелил. — Мерлину и не надо страдать этой пальчиковой херней, — со счастливой улыбкой заявляет Элиот. Шейкер в его руке танцует, внутри с приятным шорохом пересыпается ледяная крошка. Артур смотрит на него секунд пять, пытаясь въехать. — В каком смысле? — Да в прямом. Никаких жестов, никаких заучиваний фигур и правильных поворотов запястья под углом в хрен градусов. Только… магия, — на последнем слове Элиот разливает содержимое шейкера по двум бокалам и один сразу подхватывает, нюхает, пробует, довольно жмурится. — Что за бред? — он фыркает и, переигрывая, закатывает глаза так, что почти может увидеть изнанку своего черепа. — Магия так не работает. — Звучит так, словно ты знаешь о ней всё, — с насмешкой говорит Мерлин. Его довольно широко расставленные голубые глаза вдруг вспыхивают золотом — и, покорный этой вспышке, бокал сам собой придвигается к нему. Его руки неподвижны. Музыка глухими басами стучит в висках, выдавливая связные мысли. Артур тупо пялится на бокал, на длинные пальцы, которые берутся за тонкую стеклянную ножку, на четко вычерченные, по-девчачьи пухлые губы, касающиеся сахарной кромки. — Это фокус такой? — наконец спрашивает он. — Это, Артур, интуитивная магия, — с состраданием подсказывает Элиот, наблюдая за ним насмешливо. — Штука редкая, примерно как единороги, или драконы, или совершеннолетние девственники. Хотя нет, погоди… драконов вычеркиваем. Они встречаются чаще. — То есть ты просто пшикнул глазами — и поставил барьер? — допытывается Артур с досадой, которая ему самому, даже в поддатом состоянии, видится детской и нелепой. — Ага, — беззаботно кивает Мерлин. И улыбается — довольно и смущенно. Кажется, у него талант комбинировать выражения лица. Это не так уж трудно: оно подвижное, с тонкими чертами, которые изобличают малейшие проблески эмоций. Артуру нет до этого дела, он просто так отслеживает разлет его бровей, просто чтобы уцепиться за что-то взглядом, потому что ему вдруг становится слишком душно, и внутри безумно накурено, а Элиот еще добавляет порцию дыма, поджигая извлеченную из серебряного портсигара тонкую сигарету. — И что такому уникуму делать в Брейкбиллс? — спрашивает Артур развязно. — Раз уж ты и так все умеешь. — Я не все умею. И Брейкбиллс дает классическое образование, с обширной теорией магии и другими полезными штуками, — Мерлин с усмешкой бросает взгляд на Элиота, явно его цитируя. Тот польщенно щурится. — Я думал, ты это уже и сам знаешь. — Пощади его, Мерлин, — доверительно просит он, облокотившись о стойку. — Не думаю, что гордость Артура готова к такому удару. Видишь ли, он правда — правда — очень одаренный волшебник, среди «физиков» настоящий король. — Вот оно как, — с преувеличенным вниманием слушает его Мерлин, кивает глубоко, с прежней приветливо-осуждающей улыбкой косится на Артура: — Мне-то показалось на первый взгляд, что он просто задница. — А теперь? — спрашивает Элиот, словно Артура тут и близко нет. Тот, стиснув зубы, разглядывает их обоих с видом независимым и снисходительным. — Теперь… вижу, что королевская задница, — салютует ему Мерлин бокалом. Фраза насмешливая, в ней нет ничего такого, но она вдруг бьет наотмашь, бьет так, что в голове звенит, словно Артура приложили об клавиши их расстроенного пианино, и далекое эхо чего-то, что он даже никогда не слышал, на миг глушит все остальные звуки, весь мир. — Что? — спрашивает он. Получается не возмущенно, а растерянно. Может быть, даже испуганно, потому что Мерлин вдруг перестает улыбаться, между бровей у него прорезается тонкая морщинка. Артуру жутко оттого, что он ждал её. — Ты перегнул палку, вот что, — говорит Мерлин спокойно. — Тодд тебе не груша для битья. — Тодда никто не тянул за язык, — огрызается Артур, но без огонька. Ему надо выпить. Он смотрит на Элиота вопросительно, будто тот должен немедленно прочитать его мысли, но Элиот, конечно, не лузер-телепат, так что истолковывает это как призыв поддержать методы воспитания Артура. Вместо поддержки он глубоко затягивается, выдыхает клуб дыма, парой жестов лениво придает ему форму члена и говорит: — Не ссорьтесь, мальчики. Вам же, так сказать, на роду написано быть друзьями. На него устремляются два одинаково недоуменных взгляда. — И это меня упрекают в непросвещенности, — жалуется Элиот в пустоту, потом подходит к Артуру, небрежно облокачивается о его плечо. Дым лезет в глаза, забивается в ноздри, в горло, и только поэтому так гудит голова. Он все-таки перебрал, черт, надо было уйти еще до Тодда, надо было валить, пока не… пока не что? Он понятия не имеет. — Артур и Мерлин? Нет? Нигде ничего не ёкает? Никаких ассоциаций? Мерлин тихонько фыркает и ерошит волосы, густые и мягкие на вид, Артур смотрит и не может не смотреть. От этой духоты, от монотонной, в одном бешено-задорном ритме, музыки его словно ногами заталкивают в подобие транса. Он смотрит, как вздрагивают ноздри Мерлина, тоже полные дыма с отзвуком ментола, и держится на самом краю, и не знает, как он на этом краю оказался, и край чего это вообще. — А может быть… ну, кто знает, — интимно и насмешливо шепчет ему на ухо Элиот, тяжело наваливаясь на плечо, — может, он… Твой? М, как думаешь? Повернуть к нему голову и выдать самый суровый взгляд, какой только возможен на границе вечера и ночи после нескольких бокалов крепкого пойла, — то еще приключение. Но Артур справляется. — Или Твой? Раз ты так очарован, — говорит он с ухмылкой, без церемоний стряхивая Элиота с себя. Нет, это уже слишком. Артур верит в любовь. Правда верит, хоть и напускает на себя вид слегка циничный и чуждый сопливой романтике. Он верит, что двое могут настолько потерять голову друг от друга, что всерьез будут считать, словно они мистически связаны судьбами, сердцами или чем там еще. На веки вечные. Неразрывно. Но он не верит, что это все по-настоящему. Россказни про эту самую Связь, про возможность — редкую, исключительную, но якобы реальную — обрести кого-то настолько близкого, что трудно понять, где кончаешься ты и начинается он, нашумевшие истории нескольких знаменитых пар — это всё казалось менее правдивым, чем спрятанный от всего мира волшебный университет. Артур владеет магией, он каждый день видит удивительные, потрясающие вещи (которые его, правда, уже не очень удивляют и потрясают, но поначалу-то!), но идея рокового сплетения душ ему чужда. То есть… ну как это можно доказать? Как проверить, что те редкие пары, которые нашли Своего или Свою (вот еще тоже закрепилось в обиходе, пародия на термины, которые никогда не пригодятся тем, кто их запустил в народ) связаны именно так? Никакого физического подтверждения этому нет. Никаких меток на теле, о которых любят ввернуть авторы слащавых романов про вечную любовь, никаких суперспособностей. Повышенная чувствительность в отношении друг друга, но так это не очень-то удивительно для влюбленных, разве нет? Хотя тут Артуру судить непросто. В любовь он верит, но она еще ни разу не трогала его сердца. Не так, как это должно быть. Не так, как он этого ждет. И все же романтические сказки живучи, люди обсуждают их, мечтают об обретении тех самых, заветных «вторых половин», расширяют мифологию этого таинственного явления. Самой популярной версией остается та, согласно которой некоторые души на первом кругу жизни так тесно сплетаются, что потом возвращаются в мир снова и снова, и ищут друг друга, и только в единстве обретают счастье. Для этого нужна сущая мелочь. Достаточно лишь раз прикоснуться. Так просто. Только вот простота всегда заманчива, но часто лжет. Об этом все почему-то забывают. Здесь, в Брейкбиллс, завеса тайны жизни приоткрывается чуть выше, чем снаружи. Они знают, что душа человека — его тень — в самом деле покидает тело. Знают даже примерно, куда она отправляется. Но может ли она вернуться снова, может ли прожить вторую, третью, сотую жизнь — этого не знает никто. Артур предпочитает думать, что тени уходят навсегда куда-то дальше, за грань мыслимого, и вливаются в некое вселенское Ничто, или вселенскую Душу, или вселенскую Тьму. Не так уж важно. Мысль о полном упокоении его обычно странно утешает, но он никогда ни с кем это не обсуждал. Большинству нравится верить в сказки. Пусть. Он так глубоко проваливается в собственные мысли, что не сразу замечает, когда Элиот успел перетечь ближе к Мерлину и приобнять его за плечи рукой, в которой все еще зажата тлеющая сигарета. Мерлин немного ежится и глядит на него из-под темной челки глазами, в которых плывет золотистая дымка. Элиот явно придает их знакомству больше веса, чем сам Мерлин. Ему неловко, и Артур переступает с ноги на ногу, гадая, чего они все топчутся у бара, вместо того чтобы сесть где-нибудь, как нормальные люди. — Я бы и попробовал выяснить, — говорит Элиот. Секунду Артур не понимает, что это продолжение ахинеи про две стороны одной монеты, или Связь, или Единство, или как там еще это дерьмо именуют в женских журналах. — Но наш Бэмби не так прост, верно? — Эй! Я все слышу! — возникает из окружающей их волнующейся, но потихоньку затихающей студенческой толпы голос Марго, а потом и сама она, царственная, прекрасная и сексуальная сверх всякой меры, появляется рядом с Элиотом, чтобы пихнуть его в бок маленьким твердым кулаком. Он покаянно тянется к ней, гладит по голове, и она позволяет, все еще сверкая глазами. — Прости, прости, всему виной зеленый змий. — Двум Бэмби в этом доме не бывать, — заявляет Марго и оглядывает их троих подозрительным взглядом. — О чем это вы тут воркуете? Артур, ты опять вел себя по-скотски? Признавайся. Переход без всякой логики, но она Марго и не нужна. Артур немного приходит в себя от наезда, смотрит с оскорбленным видом на нее, на Элиота и даже почему-то на Мерлина, который минуту назад величал его задницей. Не дождавшись поддержки, машет рукой: — Да ну вас. — Я в кои-то веки блеснул своей эрудированностью, а эти двое не оценили, — ябедничает Элиот. — Кажется, легенды о Камелоте нынче не в чести. Наматывая на палец длинный локон волос, Марго с ведьмовским прищуром темных глаз смотрит сначала на Артура, потом на Мерлина. Видимо, «новую знаменитость» она тоже знает. Да и неудивительно, круг общения и просто шапочных знакомств у них с Элиотом один на двоих. Артуру иногда кажется, что даже со своими мимолетными пассиями они трахаются под присмотром друг друга. Мерлин аккуратно выворачивается из хватки Элиота, и Артур с удивлением ловит на себе его слегка плывущий взгляд. Золото в глазах. Золото на коже. Как странно. — Почему ты сказал, что фальшивый Бэмби не так прост? — спрашивает он Элиота. — И правда, — Элиот переадресует вопрос Мерлину, пока нашаривает на низком столике позади себя пепельницу. — Почему же? — Наш чудо-мальчик полон еще каких-то сюрпризов? — с очаровательной улыбкой голодной лисицы спрашивает Марго, стряхивая с плеча Мерлина невидимую пылинку. Артур уже готов ему посочувствовать. Он неплохо представляет себе, что такое попасть в оборот к этим двум. — Я как открытая книга, Марго, — с нервным смешком отзывается Мерлин. — Как открытая старинная книга под стеклянным колпаком в дико серьезном музее, — подхватывает Элиот. — Смотри, но не трогай. — Да ты же только что лапал мальчика без зазрений совести! — смеется Марго. — О, да? Ты так считаешь? Хорошо… тогда поцелуй его. — Чего? — скептично выгибает она бровь. — Попробуй. Просто попробуй. — Элиот, я… Марго… — с паническими нотками начинает Мерлин, готовый отскочить в сторону, но Марго долго упрашивать не надо, и действует она без проволочек. Точнее, пытается действовать. Ее губы замирают почти у самой его кожи, у совершенно гладкой на вид щеки, а потом золотая вспышка озаряет все лицо Мерлина, будто выплескивается из его глаз, и Марго отскакивает на шаг, словно ее ударило током. — Какого хуя?! — Вот видишь, — самодовольно замечает Элиот. — Ты знал! — и маленький крепкий кулак еще раз врезается ему в бок. Конечно он знал. — Прости, — бормочет Мерлин неловко. — Я… не специально, я просто… не очень… — Не очень любит, когда его трогают, — милосердно подсказывает Элиот. — В смысле не через одежду, а вот так. — Какого хуя? — повторяет Марго, но чуть спокойнее, с проснувшимся любопытством. — И что, со всеми так срабатывает? Или только с девушками, — она косится на Элиота, — и некоторыми озабоченными? Проверим. Ею овладевает дух экспериментатора. Артур, отстраненный и будто еще более пьяный, чем пять минут назад, смотрит на все это как через дымку. Марго, словно хищная птица, когтями выхватывает из толпы взъерошенного пухлого очкарика, который увлеченно дожевывает добытый где-то кексик. — Поцелуй его, — велит она очкарику и указывает на Мерлина. — Что?.. — Живо. — Но… — он озирает всю их компанию расфокусированным взглядом. — Живо! — беспрекословно повторяет Марго, а потом, сжалившись, добавляет: — В щеку. Парень смиренно вздыхает. Мерлин смиренно вздыхает тоже и закрывает глаза, пока к нему тянутся губы с налипшими крошками. Под бесстрастным взглядом Марго очкарик получает разряд и роняет последний кусочек кекса. — Блядь! — только и выдыхает он. — Свободен, — приказывает Марго. Лицо у нее нехорошее. — Элиот?.. — Нет-нет, Бэмби, — со смешком качает он головой. Его тщательная укладка немного растрепалась, и вид он теперь имеет чрезвычайно артистичный, хотя казалось бы — куда уж больше. — Мне и одного раза хватило. Пытался пожать ему руку. Взглядом Марго можно резать, как ножом. — Руку? — Ну да, я и не говорил, что дело непременно в поцелуях. — Ребята, — пытается вставить хоть пару слов Мерлин, но это он зря, конечно. — Меня ёбнуло по губам, ты, придурок! — Рассматривай это как расширение своего чувственного опыта. — Я лучше посмотрю на расширение твоего. Мерлин, дорогой, — она поворачивается к мигом застывшему Мерлину, — а если ты сам до кого-то дотрагиваешься, происходит такая же срань? — Смотря до кого, — осторожно отвечает Мерлин. Артур видит, что он взмок, видит блестящие бисеринки на лбу, над верхней губой, видит влажный завиток волос возле уха и проступающее темное пятно на груди, даже почти чувствует пряный запах его пота через разделяющее их пространство, вокруг которого все еще гремит музыка, и кто-то танцует, кто-то пытается колдовать, кто-то декламирует что-то на латыни (Артур надеется, что не заклинание вызова какой-нибудь дьявольщины). Их неровный кружок на четверых словно уже выключен из общего праздника молодости и алкоголя. Артур теряет нить разговора, но снова и снова подхватывает ее, когда губы Мерлина шевелятся. — Я не знаю, — бормочет он. — Лучше не… не надо… — Прости, прости, никаких больше поцелуев. Просто дотронься до щеки Элиота. Пожалуйста. — Просьба милая и не предполагает отказа. Мерлин тянется к Элиоту, тот обреченно позволяет коснуться своего лица. Марго с мстительным сочувствием смотрит, как золото опаляет его кожу. Элиот шипит, трет ладонью пострадавшее место и определенно жалеет, что затеял эту игру. Мерлин выглядит расстроенным, но все еще слегка улыбается, и его рот с двух сторон обнимают забавные ямки. Он тоже жалеет — что сунулся сюда сегодня и вздумал геройствовать. — Артур. Он смотрит на Марго, красивую, как древняя богиня, которая в экстазе ярости сметает города на пути, и не понимает, обращается она к нему — или дает последнее указание для Мерлина. — Меня-то за что? — вздыхает он, с трудом вспоминая слова. — Уверена, есть за что, — припечатывает она. — Вот, например, Тодд. — Да ты же сама над ним измываешься! — О… О, прости, ты сравниваешься меня с собой? — спрашивает Марго с таким искренним потрясением, что Артур только отмахивается. — Ну? — спрашивает он у Мерлина, который делает шаг навстречу, кусая нижнюю губу. Это отзывается в Артуре чем-то, чего в нем не было еще вчера. Еще час назад. Еще минуту назад. Мерлин с виноватой и насмешливой, два в одном, улыбкой протягивает руку, как для рукопожатия. Узкая ладонь, длинные пальцы, прижатые друг к другу, кроме оттопыренного большого. Так чинно, будто они на собеседовании. Артур фыркает. Артур закатывает глаза, и шлет всё на хер, и за рукав дергает его на себя. — Да ладно, чего уж мелочиться, отхвачу по полной, — успевает сказать он, прежде чем притянуть к себе Мерлина за талию и прижаться к его губам. Ничего не происходит. Это просто поцелуй. Простое касание друг друга. Оно длится секунды три, не больше, — пока оба не понимают, что происходит, пока оба не делают шаг назад. У Мерлина огромные глаза, и в них бушует золотой огонь, но больше ничего. — Видишь, — говорит Артур так спокойно и размеренно, что не узнает собственный голос, — и в твоем файерволе есть бреши. Мерлин бессмысленно пожимает плечами, потом еще раз, его верхняя губа подрагивает, словно он хочет улыбнуться, но не помнит, как это делается. — Мне пора, — наконец говорит он. Тоже очень спокойно. Артур не смотрит, как он уходит. Просто вслепую тянется к барной стойке, нашаривает бокал, из которого Мерлин едва ли сделал один глоток, и залпом выпивает, не чувствуя вкуса. Он считает, что хорошо держится для человека, у которого под ногами только что разверзлась пропасть, и он прямо сейчас летит, летит, летит куда-то, и хочет уже наконец разбиться, чтобы перестать чувствовать. Это. Он кивает Марго и Элиоту, даже, кажется, что-то говорит. Даже, может быть, улыбается. И отходит в сторону, скользит в пьяную, веселую, чужую толпу. Элиот обнимает Марго за плечи, прижимается губами к ее виску, вдыхает запах ее волос. — Что думаешь? — Думаю, пизда нашему Артуру. — О, Бэмби. Меня всегда восхищает твоя правота при абсолютной некорректности формулировок. — Три… — Два… — Один… Артур срывается с места и прорубает себе путь к выходу с таким отчаянием, будто в руках у него меч.