Смена тональности

Геральт проснулся первым, почувствовав тепло под боком. Он открыл глаза и обнаружил, что к нему жмётся Лютик, пытаясь согреться прохладным утром. Ведьмак замер, боясь пошевелиться и прервать идиллию. Парень спал так сладко, чуть улыбаясь во сне, тычась носом в плечо, и будить его не было никакого желания. Вместо этого Геральт, едва дыша, разглядывал его растрепавшиеся волосы, чуть розовые щеки, задравшуюся рубашку, открывающую живот. В какой-то момент Ведьмак понял, что Эмиль видит его таким каждое утро, и жгучая ревность вновь проснулась внутри. Чертовски несправедливо. Взгляд Геральта упал на едва приоткрытые губы, наверняка мягкие. Желание проверить так и зрело внутри, хотя Ведьмак прекрасно осознавал, насколько это нагло. Лютик был бы ужасно зол, если бы проснулся в этот момент. Так что пришлось запихать свои желания поглубже и отстраниться, пока не наделал глупостей. В этот момент он услышал хруст сена и повернул голову ко входу в стойло. Возле столба стоял Эмиль, хмурый и опечаленный. Он выглядит так, словно был совершенно не удивлен увидеть их обоих здесь. Но при этом так, словно не спал всю ночь из-за этого. Геральт ему не верил, ни единой эмоции на его лице, но осторожно поднялся со стога, отряхнулся и подошел ближе. — Ты мразь, — прошептал Эмиль. Говорить он явно не желал, зато Геральт видел, как сжались его кулаки, как потемнел взгляд. — Успокойся, — предупредил Ведьмак. — Ты думаешь, я оставлю это без внимания? — Эмиль кивнул на спящего барда. — Ничего не было, — честно сказал Геральт. Он хотел бы соврать, но тогда это выставило бы в дурном свете Лютика. Ведьмак не вправе за него решать, так же, как и не должен портить его отношения с Эмилем. Бард ясно дал понять, что не хочет, чтобы в них вмешивались. — Но ты хотел бы, — настаивал Эмиль. Геральт не ответил. Всё и так было очевидно. — Зачем он тебе? Я не понимаю, — прошипел Ведьмак. — Он мой друг. И… — Геральт замолчал и мотнул головой. Своей влюбленностью делиться он не готов даже с самим собой, что уж говорить о других. — Не важно. Это тебя не касается. — Друг?! — воскликнул Эмиль. — Да ты больше года о нём не вспоминал! А как увидел его со мной, так зависть заела? — Мне надо было разобраться с другими проблемами! — зарычал Геральт. — Это меня не оправдывает, но мне никогда не было плевать на него! Эмиль устало вздохнул и снова посмотрел на мирно спящую фигуру вдалеке. — Я тебе его не отдам, — спокойно, но твердо ответил он. — Он не твоя вещь, Геральт. Его нельзя вложить в книгу и засушить. — А врать ему о своих чувствах, — можно, — хмыкнул Геральт. — Кого ты пытаешься обмануть: его или себя? Он еле успел увернуться от удара, после чего перехватил второй. Ведьмак не собирался драться, но если на него нападают, в долгу он не останется. Геральт с размаху заехал мужчине по скуле, после чего сам получил коленом под дых. Эмиль яростно рычал, пытаясь повалить Геральта на землю, пока тот, сопротивляясь, надеялся изловчиться и подсечь соперника. Их драку прервал звонкий голос Лютика: — Вы что творите?! — он подбежал к Эмилю, буквально бросаясь ему на грудь и пытаясь успокоить. Ведьмак послушно отошел на пару шагов, но зрачки его всё ещё были суженными, взгляд бешеным. — Что случилось? — повернулся Лютик к Геральту, который выглядел поспокойнее. Тот передернул плечами. Объяснять не было никакого желания, так же, как и видеть, как бард бережно поглаживает чужие плечи, пытаясь успокоить любовника. — Ясно, — нахмурился бард. Серьезный вид ему совершенно не шел. — Пойдем, тебе надо умыться, — сказал он Эмилю и, бросив разочарованный взгляд на Геральта, потащил Ведьмака прочь из стойла. Геральт тяжело выдохнул и потер переносицу. Просто, блять, прекрасно. Теперь он козел отпущения.

***

Лютик стоял, опершись на стену, пока Эмиль ледяной водой смывал кровь с щеки и с уголка губ. Бард был непривычно молчалив, так что Ведьмак прекрасно понимал, что тот обижен, или зол, или все вместе. Он вытер лицо рукавом и подошел поближе к парню. Тот уставился в пол. — Я не спал с ним, — тихо произнес он. — Я знаю, — в тон ему отозвался Эмиль. — Но ты думал об этом. Ведьмак поджал губы и кивнул. Конечно думал, всю ночь думал. Если бы это действительно случилось, он бы всё понял, он бы отпустил. Геральт прав, они не конкуренты, не с его… дефектом. — Как ты мог так подумать? — Лютик обратил на него взгляд, опечаленный, подавленный. — Конечно, мы не обсуждали то, что между нами происходит, хотя, если честно, давно пора, но я просто… Не хотел тебя этим грузить, понимаешь? Вы, ведьмаки, такие сложные, — он передернул плечами, словно сбрасывая обволакивающие его неприятные воспоминания. Потаенные страхи. — Но я-то знаю, что ты больше ни с кем не спишь, и я тоже, уже довольно давно. Думал, это значит, что мы, ну, вместе? Эмиль слегка улыбнулся и взял его за руку, поднося к губам, касаясь поцелуем аккуратных костяшек, не тронутых жестокостью. — Извини, — искренне произнес он. — Нам стоило всё прояснить уже давно. Я хотел бы быть с тобой. Просто не знал, как ты отнесешься. А потом появился он, и тебя к нему словно тянет. Лютик оторвался от стены и отнял руку, отходя. — Бред! — заявил он. — Вы меня оба за кого держите? Какую-то шлюху? Один то отталкивает меня, то пытается наладить нашу дружбу, — на этом слове Ведьмак поморщился — уж он-то знал, что намерения Геральта совсем не дружеские. — Другой ревнует меня, словно имеет на это право, хотя я ни разу не услышал от него и слова о симпатии и о любви! — бард разошелся, почти перейдя на крик, размахивая руками. — Посмотри мне в глаза и скажи, что у меня нет повода для ревности! — рыкнул Эмиль, дернув парня на себя. Лютик недовольно уставился на него. — У тебя нет повода для ревности, — сказал он без запинки. — Да, он нравится мне и, скорее всего, всегда будет, но я с тобой, потому что я так хочу, а не из-за отсутствия альтернатив. И то, что ты считаешь, что я побегу за ним, как только он меня пальцем поманит — оскорбительно. Ведьмак слегка смягчился, его хватка ослабла. — А если он скажет, что любит тебя? — спросил он уже осторожнее. — Хватит нести чушь. Его скорее привлекают стервозные чародейки. — Ты уходишь от ответа, — подметил Эмиль. Лютик топнул ногой от недовольства. — Да что с тобой не так? Я же ясно дал понять, что хочу быть с тобой! Почему ты не веришь, что я честен? Зачем допытываешься, придумывая какую-то глупость? — закричал он, уже отчаявшись что-либо доказать. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я люблю тебя? Это просто несправедливо! — на глазах у него наворачивались слезы обиды и злобы. — Ты сам-то меня любишь? Эмиль замер, словно заколдованный. Он приоткрыл рот, но не издал ни звука. Да и что говорить? Солгать? Это и вправду будет нечестно по отношению к Лютику. Сказать правду? Это разрушит всё, что он строил весь год. А он правда не хотел его терять. Поэтому Ведьмак молчал, наблюдая за тем, как по щекам барда катятся горькие слезы, а его взгляд всё тускнеет. — Зачем я только с вами связываюсь, — прошептал он и, схватив лютню, бросился прочь из комнаты. Эмиль погнался за ним, но налетел на Генерала, что стоял возле их комнаты, и помрачнел. «Подслушивал?» — мгновенно подумал он, смерив негодяя взглядом. Тот стушевался, вжавшись в стенку, и Ведьмак решил, что разберется с подлецом позже, но, когда огляделся, фигура барда уже исчезла. Выругавшись, Эмиль спустился вниз, перекусить. Лютик рано или поздно вернется, и тогда он ему все объяснит. Тот заслужил знать всю историю.

***

«Любовь моя всегда выходила мне боком, Ножом подставленным к горлу: Еще не больно, Но страшно выдохнуть», — сорванным от всхлипов голосом пел Лютик. Близился вечер, стоило вернуться в таверну, чтобы хотя бы поесть, но он не мог заставить себя увидеть Геральта или Эмиля вновь. Ему было больно, почти физически. Он растрачивает свои чувства на людей, которым они и даром не сдались. Ревность Ведьмака к Геральту — не более, чем конкуренция. Они делят его, как некий приз. Не более. Лютик отложил лютню и закрыл лицо руками, повалившись на траву. Сиреневое небо, проглядывающееся через крону деревьев, тревожило, казалось, не предвещая ничего хорошего. И, позволяя этой душащей печали обволакивать себя, затуманить разум, бард закрыл глаза и медленно выдохнул. Ещё пару минут слабости, и он вернется. Нацепит улыбку, всё простит, продолжит свой путь. А как иначе? Он не умеет, да и поздно переучиваться.