Конец войны, последующий год проведён в чужом городе Украины по причине неясной невозможности въезда в Россию. Стужа накрывала с головой, снегом тепло прилипая к ресницам, перчаткам и внешней отделке зимнего камуфляжа лёгкого танка. Могучая техника прыжком пересекла два упавшие сухие ствола, зачерпнула гусеницами снег и тут же выплюнула.
Из люка на крышке вылез солдат в утеплённом камуфляже, облокотившись на локтях и скрестив руки. Вдохнув поглубже зимний освежённый воздух, солдат заметно расслабился и блаженно прикрыл веки. Он был похож на Юрия Гагарина, отличаясь разве что формой и густотой бровей и низким лбом.
В след танка тянулись высокие обнажённые деревья, одновременно опережая технику. Танк двигался с приличной скоростью, и управляющий-наводчик Дмитрий безмолвно работал, время от времени целуясь с бутылкой минералки.
Максим-заряжающий воодушевлённо всматривался вдаль, в постепенно синеющее небо, белым светом ослепляя глаза. Солнце, почти белое, нависло высоко-высоко, белоснежными поблёскивающими полосами расчерчивая и деля небосвод на четыре части. Ещё полтора часа назад солнце соприкасалось с горизонтом, отдавая рыжим светом, а сейчас даже давала некую надежду на просветление ума. Максим прищурился. В промежутках полос возникло ещё равное число лучей.
— Макс, — глухо отвлёк его командир — Саша, — там через триста метров радиация и неровности, ты давай полезай обратно.
И Макс послушался. Занырнув, он звякнул железом и окинул спокойным взглядом двоих человек. Под жёлтым ровным светом расположился Дима, целующийся с бутылём. Потом он прошёлся пятернёй по светлой голове, дошёл до затылка и плавно отпрянул руку. На его висках волосы были мокрыми от духоты, медленно высыхая.
Саша подставил белую лампу к себе и изучал карту Владимирской области, водя крупными пальцами в засохшем гуталине. Пару условных обозначений он отчерчивал, делал сноски, а порой брал из ниоткуда клочок бумаги или столовую салфетку и расписывал что-то по ним, не оставляя и сантиметра свободного места. Саша большую часть времени молчал, каждые две минуты сверяясь с действительностью и местностью. В конце концов Дима вывел танк на длинный межгородник, и тот минут десять слонялся по нему, иногда подпрыгивая и дрожа. Дима блекло осмотрел пространство танка, задержавшись на Максиме.
Макс в глаза смотрел чутко, до дрожи. Ясность в его взгляде давала настораживающую ясность, понимание действительности, в то же время как-то огорчая, мол, весь путь, пройденный командой за эти четыре года со дня поступления на фронт, являлся только началом положенного. В глазах читались проблески ума.
Саша вдруг тоже посмотрел на Максима, вспомнив о его гибкой памяти, великолепно, бережно хранившую всё, чего не мог запомнить Сухой-Сухов сам. Максим злопамятный, хотя проявлений подобного у него не прослеживались. И сейчас он, зыркнув исподлобья на Сашу, дёрнул подбородком в его сторону, на что Сухов просто помотал головой.
А вот Дима человек мрачный. Он верил, что Союз падёт с треском, был тем самым «панком на танке» (или уже панком в танке?). Он часто отклонялся от разговоров, не желая их развивать, а уж тем более начинать, воровал спички из хозмагазинов и жвачки из продуктовых, если была такова возможность. Тело его было идеально чисто, цело, излечено с редкими тонкими шрамами. У него было мало родинок, не был тем самым третьим человеком, самые заметные были на затылке и левой щеке, если Дима не надевал балаклаву. У Саши, наоборот, родинок было пруд пруди.
Дима, убрав мокрые волосы вбок, попытался расслабиться. Фигура сгорбленного, измученного и напряжённого ефрейтора сменилась широкоплечим, прямосидящем и расслабленным Димкой с высоко поднятым подбородком. Максим его в конце концов узнал.
— Слышите, а вот что будем делать, если налетим на какого-нибудь налётчика? — прервал заглушье Дима, вслушавшись, как трещали ветви под гусеницами. — Если и так — молю, хоть бы не украинец. Украинцы, конечно, ребята классные, но я, кажись, уже русский язык стал забывать с их-то мовой.
— Дим, прекрати, — перехватил его Сухов, не поднимая глаз, — накаркаешь ещё, бандит. Ты Кубку мозги не пудри своими изречениями, не порть пацана.
— Ага, а сам тираду развёл, Толстой фигов…
«Кубком» именовали Максима, чья фамилия была почти совпадающей с прозвищем: он Кубкóв.
— Слушай, Саш. Посмотри, может, там напечатана воинская часть имени… Ну, ты и так знаешь.
— Есть, есть, — он на полминуты отвлёкся к воле, соображая, куда нужно направить танк, — сворачивай налево, слышишь.
И Дима покорно задействовал центральную коробку передач танка на первую скорость и дал команду на разворот в нужную сторону. Дальше он, потянувшись, переключил механизм на вторую скорость, чтобы правая гусеница начала двигаться быстрее. А выровняв технику, Дима сам глянул из люка: глухомань, всё бело. Было ярко, и Дима ощутил, насколько устали глаза и как тяжело стало видеть. Небо он не видел: перекрыла крышка люка.
Танк шёл на той же второй скорости, на сей раз до воинской части, так почему-то нужной Диме. Оставалось немного, что от Владимира к селу Борисовскому.
*
Показались решётки и мощные заборы с причудливыми вмятинами. Диме отдали приказ тормозить, как только танк подобрался к въезду за несколько метров. Техника встала за три шага.
Почему-то ярко загорелись прожекторы, как на форпосте, но и их мощности не хватало до настоящего света. На колючей проволоке почудилась мертвая туша щенка или крысы, но, как оказалось, это была сорванная ветвь дуба.
Из-за ограждения вышли двое в неровно надетых балаклавах, в мятых формах, наброшенных на скорую руку, и с двумя одинаковыми калашами. Один был с перчатками и грубо сделанной белой краской на берцах надписью «Русија», когда у второго ни перчаток, ни надписи. Пахло гарью.
Максим выглядывал из-под люка, затаившись: выжидал команды Сухого. И тот её выдал:
— Обоснуй им ситуацию. Упомяни, что с нами их Дима.
Макс вылез, ногой ударившись и проехавшись по отделке танка. Двое вышедших рядовых одновременно навели прицелы на него, смотря сверху вниз.
— Назовитесь! — выкрикнул один, и на тот момент было видно, как у него дрогнули руки.
— Максим Кубков Витальевич, — не робея представился Кубок, да так, что Саша слышал, — у нас тут без вести пропавшие и погибшие люди: Александр Сухов Алексеевич да Дмитрий Лебягин Олегович.
— Дима! Наш?!
— Ваш, ваш.
— Проезжайте, пожалуйста.
*
— Тьфу ты! Из техники в технику!
— Моя конечная, так что бывайте, братья, и берегите себя. Надеюсь, мы ещё пересечёмся, — выпалил на одном дыхании Дима, со слезами, что так и наровили потечь, кивнул им и поплёлся ватными ногами прочь.
Саша ловко запрыгнул в зелёный армейский топливозаправщик и быстро-быстро завёл двигатель. Изляпанная потом и жиром кожа местами расходились с тонкого руля, такие же кожаные кресла были нагреты. С зеркала заднего вида свисали автомобильные ароматизаторы, они же «вонючки», «Спартака» и «ЦСКА». Второй истощал, имел ничего, кроме оболочки, и висел из-за достоинства и жалости.
Максим, непонимающий, почему Дима бросил их и ушёл на воинскую часть, потупил ещё минуту, плотно сжав брови, и развернулся к нему спиной. Крупный снег с дождём иголками просаживали лицо, и даже не напомнив себе ничего про слабость, Макс поспешил залезть в прогревающийся салон. Единственное, что он понимал — Дима от них всё это время скрывал чин, связи и рабочую сторону, показал себя «лейтенантским» лицом, безчувственно воткнул ножом-правдой в спину-доверие. Но предателем его было кличать трудно, да и можно ли? Он вывел их с Афганской земли, провёл через границу Украины здоровыми и сытыми, проложил путь к родному для Саши с Максимом и чужому для него городу. Дальше их, «Кубок» да «Сухой», двое. Оба водить умели, друг друга клялись подменить в случае чего. Сам Саша, кажется, о тайнах Димы точно знал и даже не удивился, бровью не повёл, когда он покинул их с опорой на его же товарищей. Они его буквально дотащили, измученного, пыхтевшего, больного.
Мысли слились в кашу. Голова трещала от излишка информации, хотелось прилечь на минуту и забыться на неделю. Каша не давала свободно мыслить, давала тревогу о возможности кражи мыслей неизвестным и сковала движения, разве что разрешая подпереть кулаком голову, набитую и увестистую. Всё тело дрожало от тряски техники, в челюсть вжимались кости руки.
Саша знал цель, знал, куда ехать. У него на виду был та самая карта, повёрнутая так, чтобы дорога совпадала с видом из ветренного окна.
— Макс, там, в нашем городе, нас больше не ждут, понимаешь? Мы без вести пропавшие, почти погибшие, так, может, свернём в Литву?
— Нет, Саш, меня жена ждёт. Мне всё интересно, как она без меня?
— Отлчино, летит в постель к Виталику-двоечнику.
— Очень смешно.
И Максима пробрали сомнения.
