Голодные Игры: Восставшие из пепла

Вода обтекает мое тело, оставляя на коже приятную дрожь. Воздух все еще наполняет мои легкие, когда я опускаюсь к самому дну бассейна. На уши тут же наваливается давящая и страшная тяжесть, но я мало обращаю на нее внимания, есть только я, расслабленность, тихие всплески воды где-то надо мной и покой. Плаванье – единственное дело после охоты, которое по-настоящему могло очистить мой разум, расслабить напряженные мышцы тела. Бокс на поверхности забит учениками. Они вглядываются в серебристую гладь воды под надзором усиленного отряда миротворцев. Я же стараюсь оттолкнуться, уплыть, скрыться в блеске бассейна от всего этого. Остался день. Всего лишь утро и ночь, разделяющие детей от кроваво-красного пламени ужаса арены. Каждый раз, вспоминая об этом, я чувствую жуткую слабость и горечь, заходящуюся внутри меня. Мне кажется, я проглотила сотню иголок, и теперь они впиваются в органы, заставляя меня невольно задыхаться. Отталкиваюсь от самого дна и всплываю на поверхность, как совсем недавно учил меня отец. Недавно? Мне было шесть, и теперь от этого беззаботного детства меня отделяла непроницаемая стена под названием «Голодные Игры». Свет обжигает глаза. И я невольно жмурюсь, смахивая капли воды. Купальный костюм, который выдан мне как ментору впивается в плечи и сдавливает мою грудь, так, что я едва могу вздохнуть. Неожиданно замечаю склонившуюся фигуру надо мной: светлые лучистые волосы, лазурные глаза с золотым ободком, пушистые ресницы, слабая полуулыбка. – Я понадеялся, что ты утонула, – выдает Пит. Слабо отталкиваю его протянутую руку. – Записался в ряды Джоанны? Не помню, как циничность закралась в наши отношения. Возможно, после слов «секс по принуждению», а возможно, как раз тогда, когда мы согласились оберегать друг друга в роли друзей. Он протягивает мне полотенце и помогает выбраться из бассейна. – Мне нужна твоя помощь, – говорит он серьезно. По мне все еще стекает вода, проходит замирающая дрожь, когда он оборачивается к толпе позади нас. «Добровольцы» одеты в такие же примитивные плавательные костюмы, что и я, но в глазах вместо моего отчаянного страха, я замечаю лишь радость и предвкушение. Вода. Она словно кусочек счастья в бесконечной череде тренировок. Я выдавливаю из себя улыбку. Дети – есть дети, пусть даже им пришлось повзрослеть так рано. – Почему вы еще не в воде? – с надменной холодностью спрашиваю я. Намек понят. Один за другим, рассчитавшись на пары, они отправляются на плавательные дорожки, отведенные им по номеру корпуса. Циничная ирония проскальзывает в этой систематизации: будто кровавые казематы, увенчанные страхом, потом и рвотой – единый Панем, а номера корпусов – отведенные для них Дистрикты. Многие из моих учеников делают огромные успехи: словно мальки они мельтешат на поверхности, ныряют, уворачиваются, скользят по воде. И я невольно радуюсь тому, что Капитолий был обеспечен настолько, чтобы любой уважающий себя гражданин мог позволить себе такую недостижимую роскошь как бассейн. В брызгающейся толпе замечаю дикий взгляд Хейвен – вот кто никак не мог смириться с водной стихией. Будто читая мои мысли, Пит изрекает: – Она боится плавать. Ей просто страшно находится в воде – это единственная, но самая горячая ее фобия. – Как будто ты сам умеешь плавать, – пытаюсь шутить я, – Считаешь это можно исправить? Напарник размеренно качает головой. – Мне кажется, это нечто, что она не может преодолеть. Ты ведь с ней так и не поговорила? Я краснею. – Мне… мне не о чем с ней говорить… – У вас с Хейвен, гораздо больше общего, чем ты думаешь, – улыбаясь, говорит Пит. Он подходит сзади и забирает промокшее полотенце. Я чувствую, как его пальцы касаются моей прохладной кожи, и меня бросает в дрожь – не от холода, от его прикосновений. – Я знаю, как много ты делала для каждого из них. Знаю, что и ты нашла себе любимчиков, но все о чем я только могу попросить – если я вообще могу о чем-то просить тебя – помоги ей. Она заслуживает этого Китнисс, правда заслуживает. – Почему именно она? – спрашиваю я и в лоб уставляюсь на своего напарника. Неожиданно понимаю, что в голос закрались страшные нотки ревности, но к моему счастью, Пит не замечает этого, а лишь оборачивает меня к себе. По-дружески, так, как бы сделал это Гейл. Черт. Гейл. Прежде, чем успеваю продолжить эту мысль, мои глаза встречаются с небесным, лучистым взглядом Пита. Теперь все воспоминания и мысли сводятся к одному – к слабым, забытым, но вспыхивающим, словно фейерверк, чувствам. Я знаю, что все, что есть у меня теперь, я могу выменять на один такой взгляд – игривый, насмешливый, заботливый. – Ты знаешь, что означает её имя? – А оно что-то значит? – Хейвен – убежище или пристанище. Думаю, ты не раз замечала то, как она смотрит на остальных, то, как они смотрят на неё, Китнисс. Она их убежище – достаточно только ее взгляда, чтобы почувствовать беспристрастный уют. И она подарила мне этот уют, это счастье. Она мне как сестра, которую я должен уберечь и защитить и на самом деле, я очень плохой брат раз не могу оградить ее от будущих Игр… Она дарит ему счастье – это так важно для меня. Я вижу ослепительные глаза Пита и понимаю, с каким завороженным, будто очарованным видом он смотрит на неё. Ей не больше пятнадцати, хотя раньше я бы не дала ей и тринадцати лет. Осиная талия, круглые бедра, точеная линия груди – я сжимаю всю волю в кулак, чтобы не восхититься пружинками ее курчавых и длинных волос. На свету, который проникал сквозь широкие стеклянные окна Тренировочного Зала, они кажутся золотыми. Хейвен боится воды и это видно невооруженным глазом. Команда, которую я озаглавила «профи» посмеиваются над ней на самой глубокой точке бассейна. Девушка одергивает промокший локон, но продолжает ослепительно улыбаться, будто все было под контролем. – Китнисс, – шепчет Пит, – Я мечтаю о том, чтобы именно ты стала её ментором, ведь ты обязательно сможешь вытащить её. Ты обладаешь мудростью Хеймитча, его характером и стойкостью, когда как я, поддамся чувствам, а значит не смогу сохранить её жизнь. – А если нет, Пит? Если я тоже поддамся … эмоциям? – Помоги ей, Кит, пожалуйста… Он никогда не звал меня «Кит». Никогда не просил о помощи. Никогда не признавался в своих чувствах к другой. Это странный, истерзанный пошлостью и иронией анекдот, но я вновь прибегаю к силе своего характера. – Хорошо. Он не успевает ответить, как я скидываю полотенце и ныряю в воду. Дети оборачиваются на всплеск, но я уверенно направляюсь к Хейвен, которая жалась на мелководье. «… И она подарила мне этот уют, это счастье…» «… Я должен ее защитить…» «… Он мог пожертвовать своей жизнью, а я не могу…» «…Это желание. Не любовь, Китнисс…» Шум воды, гам веселившихся детей замолкает, и все, что я слышу эти строки. Они пульсируют в моей голове, словно таблоиды с нашими откровенными поцелуями с Питом. Я хочу сжаться в клубок и горько заплакать, почувствовать боль в полной мере, чтобы перестать давить из себя эту фальшивую улыбку. Я открываю глаза. Чистый, благородный янтарь её глаз обдает меня пугливым холодом. Бледная, будто мраморная кожа, на которой теперь блестели стекающие капли воды. Светлые, обрамляющие веко, ресницы, оттенявшие ее лицо. Девичье, бесконечно юное и приятное личико, искаженное гримасой стыда. Я пытаюсь выдавить улыбку, но лишь ухмыляюсь – я меркну по сравнению с ее красотой. Будто бы подделка, тускнеющая в лучах диковинного камня. Он выбрал ее – не меня. – Хейвен, – холодно приветствую я, – Почему ты не нарабатываешь навыки плаванья? – Я… Мне очень жаль, мисс Эвердин, я … – Здесь все говорят со мной на ты. Я ничем не отличаюсь от вас – удача отвернулась от меня, Хейвен, точно так же, как она не снизошла до вас. Я равная тебе, ладно? Девушка коротко кивает. – Расскажешь в чем дело? – Это Пит тебя прислал? Я открываю рот от удивление. Ни нахальства, ни препирательства от спокойной, и такой безучастной Хейвен, я ожидать просто не могла. – Разве мои разговоры с Питом должны касаться трибутов? – резко спрашиваю я. Глаза девушки на секунду стекленеют от ужаса, губы сжимаются в тонкую линию, и я начинаю жалеть о собственных словах. – Прости. Я переживаю за всех вас, и я искренне хочу, чтобы ты сражалась. Если не ради себя, то ради него, – я опускаю глаза на светлую воду, – Он нуждается в тебе, и он верит в тебя – этого достаточно для победы. – Я ведь не владею никаким оружием, как им владеешь ты или Пит. Я нескладная, слишком нежная и боязливая для арены, – приглаживая волосы, говорит она, – Я знаю, что ты потеряла сестру, Китнисс. И знаю, что это произошло по вине моего народа… – Здесь нет вины капитолийцев. И нет разницы между нами, понимаешь? Мы одно целое и Панем – наш общий дом. Пока мы не сможем жить под одной крышей, такие, как Койн будут жаждать расправы, Хейвен. Неожиданно я понимаю, как крепко сжимаю ее ладонь – прохладную, теплую и надежную. Такую же надежную ручку Прим. – Я помогу тебе. Мы одно целое, помнишь? – я ободрительно улыбаюсь ей. Янтарные глаза светятся лучистой надеждой. Это благодарность за мою непокорность и непоколебимость. Я верю в неё, верю в то, что шанс есть всегда. И она выберется. Я клянусь, что вытащу её, если это понадобится. Если я стану ее ментором, или им будет кто-либо другой. Если придется пожертвовать своей честью или званием. Если приложу все силы революционеров, чтобы первой высвобожденной с арены была именно янтароглазая Хейвен.

***

– Скажи, что ты шутишь? – Разве я сказал, что-либо смешное, солнышко? – негодует Хеймитч. – Она не могла… просто – не могла, – по буквам изрекает Пит, – Разве для этого не существует Фликермена? Сопровождающих? Любых других телеведущих? – Все, чего она хочет – зрелища, Пит. Она поняла, что дети стали частью всех вас, когда Китнисс набросилась на миротворца. – Она вызвала тебя для этого? – шипит Джоанна, – Ты унесся стремглав еще с утра. Тебя забрала личная машина этой суки… – Джоанна, – воскликнула Эффи. – Заткнись, парикоголовая! Не смей врать мне, Хеймитч, понял? Я не Сойка – топор всегда при мне. Что она сказала тебе? Чтобы этим занимались мы? Чтобы мы лично сопроводили их прямиком в пекло? Ты идиот? Ты не мог сказать ей – нет?! Нет, понимаешь? Отказаться? Воспротивиться? Где закаленный характер победителя, мать твою?! – Джо, – выдыхает Бити. Он выше Мейсон на полголовы. Темные, зачесанные назад волосы, блекнут на фоне его светлых, горящих глаз. Он смотрит на ее словно одержимый, словно больной человек, ищущий взглядом флакон с антидотом. Прежде, чем Джоанна кидается на Хеймитча, руки Технолога сгребают ее в охапку. Из горла Победительницы вырывается сдавленный, животный рык, который заполняет комнату чувством полного сумасшествия. Руки удерживают ее, но она по-прежнему рвется на волю, словно загнанный зверь. Я не могла представить, что дети – всего лишь дети – так важны для «мясорубки из Седьмого». Я никогда не думала о том, что она мечтала о семье – свадьбе, светлых вечерах в кругу близких, светловолосом мальчишке с карими, как и у нее, глазами. Я никогда не считала ее сумасшедшей – сумасшедшей настолько, чтобы зубами вгрызаться в плоть своего напарника. Кровавые следы виднелись на руках Бити, но он не разжимал руки. Душевная боль превозмогала физическую. – Убери её, – слабо просит Хеймитч. Крики Джо остаются во мне. Они разжигают во мне страх, отчаянье, боль, даже, когда в комнате остаемся только мы вчетвером. Тебя забрала личная машина этой суки… Койн. Почему же она не может оставить нас всех в покое? Почему ей так трудно поверить в то, что Панем может воссоединится? Почему не поддается вере и надежде? Потому, что она давно уяснила, что они бесполезны в коммерческих делах. Потому, что реальность жестока настолько, чтобы последовать примеру своего предшественника. – Когда Жатва завершится, вы будете свободны. Остальным детям подарена амнистия – вознаграждение. В руках бьется дрожь. Пит сжимает спинку стула так, что я замечаю побелевшие костяшки его пальцев. Ему больно – больно так же, как Энобарии, Джоанне, Бити, мне или Хеймитчу. Я вижу понурый взгляд ментора, который вглядывается в мои черты лица, словно сравнивая их. Я вспоминаю фотографию его возлюбленной и понимаю, что отчасти я точная её копия. Моя боль – его боль, мы слишком породнились за этот год. – Она хочет, чтобы мы вытащили их имена на Жатве? – сипло спрашивает Энобария, – Я согласна с Джоанной – это нечестно, Хеймитч. Мы можем отказаться? – Да, несомненно, можете, но тогда это аннулирует договор с Капитолием – но о том, чтобы стать менторами своих любимчиков, можете просто забыть. – Но она не найдет нам замены, Хеймитч! Не так скоро! До Игр остался всего лишь день, – протестую я, хватаясь за эту соломинку, как за спасительный круг. – Китнисс, мне жаль. Но она уже нашла, – он оборачивается к двери, где жмется Эффи, – впусти их. Бряк затравленно смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, не накладных на этот раз, а светлых, словно испепеленных огнем. Она смотрит на него, как на предателя и я чувствую злость и отчаянье, которое кипит в моей сопровождающей. Поддаваясь, он разжимает кулаки и открывает дверь. В комнату проникает холод. И я замечаю Шестерых. Разного роста и наружности, они, тем не менее, напоминают мне единую серую массу идущую плечом к плечу. Четверо мужчин и двое женщин. Некоторые улыбаются нам, у других же на лице написана нескрываемая нервозность и гнев. Мне не страшно, я просто медленно поднимаюсь с перины дивана. Понятия не имею, как выгляжу, но чувствую, как непроизвольно губы сжимаются в тонкую линию, а брови сводятся друг другу, образуя хмурые складки. Их улыбки – фальшь и я рада, что есть из них те, кто хотя бы не скрывает правды. – Доброго всем вечера, – говорит сладкоголосая девица моего роста. Она равняется со мной, оставляя остальную часть команды позади себя. Протягивает ладонь с длинными, угловатыми ногтями и при пожатии грубо впивается в кожу. Я стараюсь отплатить тем же, сдавливая её ладонь до слабого хруста. Она хмурится. – Китнисс Эвердин, полагаю? – Разве мы знакомы? – выдавливаю сквозь зубы я. – Меня зовут Тагетис – я уроженка Третьего дистрикта. Очень глупо предполагать, что я не узнаю тебя, Китнисс. Мы все, – она оборачивается к остальным, – прекрасно вас знаем. Пит, Хеймитч, Энобария, всем нам выпала огромная честь работать вместе с вами. Возможно, даже потягаться. Её рот изгибается в подобии улыбки. Жизни трибутов – жизни детей, которые на протяжении месяца стали мне родными – не значат для нее ровным счетом ничего. – Позвольте представить – Хорн, Деметрий, Бриан, Дальтон и Иллайн. Я осматриваю их, натыкаясь на колючие, прожигающие взгляды будущих менторов. Они вселили бы в меня ужас, не будь я защитницей своих подопечных. Своих детей. Койн нужны убийцы – не помощники. И она сделала абсолютно все, что было в ее силах, чтобы дети не смогли победить в заранее проигранной битве. Не будет борьбы за спонсоров, не будет вмешательства менторов – будет кровавая резня, которая рано или поздно унесет с собой 23 детских жизни. В списке которых могла оказаться и Хейвен. Я сгребаю ее за шиворот и потягиваю к себе, будто это был жест вежливости, протягиваю нараспев: – Если она все еще думает победить, передайте ей, что она серьезно просчиталась. Едва она хоть пальцем тронет моих детей. – Сойка решила показать свой характер? Не особо удачный ход, Китнисс. От твоего гостеприимства зависит наше отношение к твоим детям, – искривляясь в усмешке, говорит Тагетис. Она смахивает мою руку. – Не будем играть в радушных соседей. Никто из нас не рад подобной встрече – сотрите с лица фальшивые улыбки. Вы могли выбрать перемирие, и мы бы вместе смогли безболезненно лишить их жизни – без излишнего фарса, но теперь… Пряди ее волос слиплись и висят неухоженными лоскутами. Глаза разрывают меня на части, но я вряд ли уступаю ей в этом. – Я лично прослежу, чтобы все было, как можно красочней. – С новосельем, – выдавливает Хеймитч, – на сегодня вы и так достаточно сказали друг другу. – Мистер Эбернети, кажется, мы договаривались с вами, что подготовите ребят к нашему приезду, но я не замечаю особо радушного приема. – Ребят? – вспыхиваю я, – Повтори, сук… – Китнисс, – чья-то рука обвивает мои плечи, – идём. Я пытаюсь возразить, но Пит выхватывает мою ладонь и тянет вглубь коридоров. Я слышу сдавленные смешки нам в спину и пытаюсь вырваться. Но во время вспоминаю обезумевший взгляд Джо, ее сумасшедшее поведение. Я не должна быть такой – на мне бремя символа. Неожиданно на ум приходит взгляд Бити – живой, желающий, испепеляющий. И болезненный. Он словно чувствовал страх и отчаянье Джоанны, будто разделил боль между ними, чтобы ослабить её. Я, наконец, прихожу в себя. Как раз во время. За мной запирается дверь. Щелчок и я уже лицом к лицу с Питом. В комнате стоит полумрак, и я все еще слышу сдавленное биение своего сердца. – Зачем ты сделал это? – сквозь зубы спрашиваю я. – Сделал что? Вытянул тебя оттуда? Чтобы ты не расцарапала ее лицо. –Одним лицом она бы не ограничилась, – выплевываю я, – Разве ты не видишь – она сделает все, чтобы они не вернулись! Кто знает, кого мы вытянем на Жатве? А если это будет Хейвен, Пит? А если это будет тот мальчишка, которого я спасла от лап миротворца? – Изуродовав Тагетис – ничего не изменится, и они по-прежнему должны будут полагаться на волю случая и удачу. – А что изменит? Скажи мне – и я сделаю это! Глаза напарника блестят в темноте. Боль ли это? Страх? Испуг? Помню, с каким непониманием я глядела на Джоанну, как ее вид, заставлял стыть в жилах кровь, а беспокойство сменятся чувством ужаса. Неожиданно он делает ко мне шаг. Протягивает руки, и улыбается. На его лицо падает ночной свет, и я невольно задыхаюсь: светлое, искреннее, а главное игривое выражение не сходит с его лица. Я любуюсь блестящей полоской его волос, которая оказывается в лунном свете; проникающими в самую душу глазами, странным прикосновением его пальцев к моим плечам. – Иди ко мне, – прижимая меня к себе, говорит он. Ткань его футболки трется о мою щеку так, что я ощущаю тепло его тела. Я словно теряю дар речи, продолжая прерывисто вдыхать запах Пита. Безопасность. Я снова и снова погружаюсь в нее, словно в беспроглядный омут, который накрывает меня со всех сторон. – Пит, что ты… – Мы сможем это сделать, Китнисс. Я обещаю, что все изменится – только верь мне. Он отстраняется и прижимается лбом к моему лбу. – Мы же друзья, помнишь? Единое целое, а значит я не позволю тебе сдаться, а именно этим ты и займешься, когда Тагетис попадет в больницу. Разве ты не понимаешь – Койн ждет этого от тебя. Она слишком хороша изучила тебя в Тринадцатом. Она на шаг впереди, потому, что ты поддаешься эмоциям. Хорошее начало, Пит. Весомый аргумент. Но все же ты не учел одной маленькой детали – начало всех эмоций закипающих во мне это ты. – Я не могу иначе… – Нет, можешь. Ты должна, – неожиданно он открывает глаза. Я чувствую, как к щекам приливает кровь. Как сердце выбивает бешеный ритм, стучащий, словно колеса локомотива. Как замирает дыхание, когда его губы слабо касаются моей щеки – будто в благодарность, оставляя на коже согревающее клеймо. – Идем спать. – То есть…– сипло спрашиваю я. – Вместе. _________________________________ Дорогие мои Читатели, те которые еще не сбежали, а дождались очередной проды. Хочу поделится с вами не особо хорошей новостью. к несчастью наступил учебный год, а значит времени у меня теперь в самый, что ни на есть, обрез. Проды будут выходить намного реже, чем в июне-июле до моего отъезда. Но они будут регулярными ( я буду очень стараться). Раз в неделю. Не меньше, я думаю. Оставляя пожалуйста свои отзывы, для меня это важно. Спасибо, ваша Ася.