Операция «Феникс»

Реджина смотрела в отчаянные, непокорные глаза сына: ее цвет, ее вызов, но безрассудная дерзость Эммы, страсть Эммы. Необходимость не быть брошенным. Быть любимым. Она не могла ему сказать. Как он сможет это понять? Он был одержим всеми этими идиотскими историями о принце, спасающем принцессу, о герое, «получающем» девушку (как будто любовь можно завоевать). И все же… разве он не считал Эмму героем? Хотя она, Реджина, определенно не девушка… И все же он прекрасно понимал, что сотворила с ней магия… И, в любом случае, мальчик сразу поймет, если она солжет. Так почему бы ей просто не сказать ему правду. Верно? Ее руки дрожали, когда она оперлась ими о колени, наклонившись так, чтобы смотреть ему в лицо на его уровне. Реджина знала, что Генри слышит, как прерывается ее дыхание, с шумом прорываясь в легкие, и она твердила себе, что это хорошо: если слова, которые она собиралась ему сказать, будут действительно честными и искренними — а она несомненно была ему это должна — тогда будь она проклята, если не позволит своему языку тела быть таким же открытым. В свою очередь, Генри смотрел в глаза матери, затуманенные слезами, и его собственное дыхание было таким же тяжелым и прерывистым, подстраиваясь под ее ритм. Он пытался быть бесстрашным героем, но динамит напугал его, и мальчик отчасти испытал облегчение, когда Реджина пуфнула его в небытие. Он внимательно следил за тем, как в ее глазах отражался внутренний конфликт и борьба противоречивых мыслей, как неосознанно подергивались ее брови и на мгновение поджимались полные губы, пока она вглядывалась в его лицо. В ее поведении чувствовалось почти отчаяние, и он знал ее достаточно хорошо — возможно, лучше, чем кто-либо другой, — чтобы понять, что она ведет в уме быстрые расчеты. Генри знал, что на одной чаше весов она взвешивает всю свою историю, их отношения, свою уверенность в том, что месть защитит ее от невыразимого одиночества, гнева на мать, вины и горя, пытаясь установить сложный баланс со второй чашей, на которой находилось что-то, чего он не знал и не понимал, но мог почувствовать, поскольку это висело в воздухе между ними. Он ждал, зная, что если прервет ее мыслительный процесс, это испугает ее, отпугнет, как мягко протянутая рука, которую он иногда предлагал крольчатам в этом самом лесу. Реджина с болью в сердце думала о Коре — о женщине, которая нуждалась в отмщении, о женщине, которая дала ей все и все у нее забрала, которая всю свою жизнь притворялась, что любит Реджину, никогда так по-настоящему ее и не полюбив. До тех пор, пока эта лицемерная девица не заставила дочь убить собственную мать. Но разве тебе не было приятно по-настоящему почувствовать ее любовь в эти последние мгновения? — спросил раздражающий голос внутри нее. Реджина заткнула его. Каким-то необъяснимым образом, он был невероятно похож на голос второй матери Генри. И именно это вернуло ее к настоящему моменту. Кора никогда не была честна с ней. И Реджина не может позволить себе продолжать поступать так же с сыном. Она сделала еще один глубокий, прерывистый вдох. — Я не планировала использовать это зелье на тебе, Генри, — ее голос был таким тихим, что она не была уверена, услышал ли ее сын, но, когда он нахмурился, она поняла, что услышал. Реджина подняла дрожащую руку, когда мальчик открыл рот. Он закрыл его обратно. Ее глаза неотрывно следили за Генри, когда она заставила себя переключиться в «режим мэра»: только так она сможет выдавить из себя следующие унизительные слова. — Я собиралась наложить заклинание на мисс Свон, Генри. Мертвая тишина заполнила лес вокруг них, когда Генри просто моргнул. Его молчание требовало дальнейших объяснений. Реджина огляделась по сторонам, словно опасаясь, что ее могут подслушать. И, что ж, так оно и было. — Если бы она думала, что любит меня, она простила бы меня за убийство ее матери, а если бы она простила меня, ты бы тоже простил. И это было бы реально, а мы могли бы снова стать настоящей семьей, Генри. Он смотрел на нее несколько долгих секунд, в течение которых она сосредоточилась только на звуке его ровного дыхания. — Настоящей семьей… с Эммой, — мальчик задал свой вопрос, и Реджина опустила глаза, пытаясь побороть унижение. Она кивнула. Хотя женщина и не могла этого видеть, но глаза ее сына светились сочувствием. И надеждой. Когда он заговорил, в его голосе звучала такая нежность, что сердце Реджины чуть не разорвалось на части. Снова. Кто я такая, чтобы заслужить такую любовь? — Но на самом деле, Эмма не чувствовала бы этого, мам. Это было бы не по-настоящему, — брюнетка снова кивнула, не отрывая глаз от своих ног. Когда она заставила себя поднять взгляд, чтобы встретиться со взглядом сына — чего он, казалось, ждал, — мальчик склонил голову в растущем понимании: ее глаза горели слезами и горем безнадежности. — А ты… ты хочешь, чтобы Эмма любила тебя, — продолжал направлять ее Генри. — Потому что… ты хочешь победить, или потому, что ты хочешь быть счастливой? К его удивлению, Реджина тихо рассмеялась. — Я всегда думала, что это одно и то же, — пробормотала она сквозь слезы, обращаясь скорее к себе, чем к ребенку. Она тряхнула головой, словно выгоняя воду из ушей. — Она никогда не полюбит меня, Генри. Ты не видел той ненависти в ее глазах, когда она думала, что это я убила доктора Хоппера. Даже теперь, когда она знает, что я этого не делала, есть этот персонаж — Нил — но даже если… даже если бы его не было, она все равно убеждена, что я действительно была на стороне Коры. — А ты была? — его лоб нахмурился, вопрос прозвучал твердо, но не обвиняюще. В ее взгляде читалось поражение, когда она ответила: — Я всего лишь хотела вернуть тебя. Я хотела тебя, я хотела ее любви, но у меня были свои рамки. Я никогда не хотела убивать мисс… Эмму… и я бы не позволила своей матери убить ее. Но мне нужно было продержаться рядом с ней как можно дольше, Генри: она была невероятно опасна, когда пыталась заставить меня полюбить ее. — Как и ты, — прошептал мальчик и взял ее за руку, чтобы смягчить удар от своих слов. — Ты видела не ненависть, мама. Я… я думаю, это было разбитое сердце. Эмма хотела верить в лучшее, что в тебе есть. После того, как мы узнали, что Арчи жив, она так много плакала, когда думала, что я сплю, и иногда я слышал, как она бормотала, что ей жаль и она виновата перед тобой, снова и снова. И она не влюблена в Нила, хотя считает, что он должен иметь возможность узнать меня, раз уж она такую возможность получила. Я думаю, что она злится на тебя только потому, что боится, что ты никогда не простишь ее, и она боится и злится, что ты снова вернулась к своим старым привычкам, даже после того, как сильно она в тебя верила. Я думаю, она просто чувствует себя преданной, мама. Я не думаю, что она ненавидит тебя, хотя она действительно злится. Реджина сдерживалась изо всех сил, чтобы не усмехнуться. — Она чувствует себя преданной? Я не убивала Сверч… доктора Хоппера, а она… — Ну разве ты не замечаешь? Тебе не все равно, что она думает. Мам, ты… ты… любишь Эмму? Реджина скривилась от своего искаженного от слез голоса. — Я почти забыла, что значит любить, — снова мягко повторила она сыну. Генри торжественно покачал головой. — Я так не думаю. Я думаю, ты просто забыла, что значит доверять. Но поверь мне: мы заставим Эмму снова поверить в тебя. Она может любить тебя и без зелья, мама. Теперь пришла очередь Реджины покачать головой. Она сжала губы, сдерживая слезы. — Но я… - …больше не Злая Королева. Но она — все еще Спасительница. Вас обеих нужно спасти, мама. Позволь мне помочь вам научиться любить друг друга. Только так мы сможем быть семьей, а не с помощью злых зелий. Глаза ее сына светились надеждой, которую в течение последнего года она наблюдала только издалека, видя ее только тогда, когда он смотрел на Эмму. Его маленькая ручка обхватила ее ладонь так крепко, как только могла, и, на мгновение, он снова стал ее малышом, и их любовь была почти идеальной. Может ли она быть идеальной сейчас? Искренность в глазах Генри заставила Реджину поверить в это. Надежда начала робко прокрадываться в ее сердце. Генри слегка улыбнулся ей. Однако ее надежда была вырвана из груди, пробив кровавую дыру в сердце, когда она услышала безудержную ярость в голосе Эммы Свон — ненависть, окрашивающую каждый слог ее имени. — Реджина, отойди от моего сына!