Операция «Феникс»

Однако ее надежда была вырвана из груди, пробив кровавую дыру в сердце, когда она услышала безудержную ярость в голосе Эммы Свон — ненависть, окрашивающую каждый слог ее имени. — Реджина, отойди от моего сына! Губы брюнетки скривились, когда она резко развернулась на голос. Стоило ей увидеть Нила рядом с Эммой, как в раскрытой ладони Реджины непроизвольно образовался огненный шар. Она снова ощутила острую боль, которая всегда неизбежно следует за слабостью из-за надежды. Именно ярость, а не надежда делала ее сильной. Генри был добрым мальчиком, но он ошибался. Она встретилась взглядом с горящими гневом глазами Эммы и услышала оклик Генри — «Мама!» — у себя за спиной, получая утешение и удовлетворение от того, что на этот раз он разговаривал с ней, а не с блондинкой, не с женщиной, чье существование грозило все разрушить. Любовь — это слабость, Реджина. Генри коснулся ее спины открытой ладошкой. Но что, если это сила? Огненный шар в ее руке потускнел, и на мгновение — всего лишь на мгновение — Реджине показалось, что она заметила в глазах Эммы боль от разбитого сердца, искусно замаскированную под ненависть, о чем и говорил ей чуть ранее Генри. Она была честна со своим сыном, и, как выяснилось, ему вовсе не претила мысль о том, что Злая Королева и Спаситель могут любить друг друга. На самом деле он, казалось, крайне поддерживал такую возможность. А может быть, честность была наркотиком, точно так же, как и месть: может быть, теперь, когда она знала, что такое доверие, уверенность, утешение и поддержка Генри — особенно теперь, когда он точно знал, кто она на самом деле — может быть, она никогда не согласится на меньшее, на что-то искусственное, на что-то, чем можно манипулировать. Свободной рукой она подняла свиток с проклятием над пылающим огненным шаром. — Нет никакой необходимости в твоем оружии, Чарминг, — она заставила свой голос звучать с легким презрением уверенной в себе Королевы на пороге победы. Она полностью игнорировала Эмму. Она должна была вести себя так. Потому что… что, если Генри ошибался? — Можешь уже бежать к своей несомненно рыдающей женушке и сказать, что она не получит от меня облегчение в виде смерти: моя семья будет любить меня, несмотря на то, что она дышит, а не благодаря тому, что она умрет, — Генри обратил внимание на то, что она употребила слова «моя семья» вместо «мой сын», и с трудом удержался от улыбки. Он не хотел, чтобы Эмма заметила это раньше времени. Он знал, что что-то меньшее, чем самый совершенный в мире план, просто унизит и рассердит его приемную мать, и хотел все сделать правильно. Реджина отпустила свиток, позволив ему упасть в пламя, и почувствовала, как энергия от распада заклинания дрожит в ее венах — источнике огня, который превращал бумагу в пепел. Она не обращала внимания на боль, как не обращала внимания на агонию, вызванную могущественной магией, которую она впитала в себя на этом самом месте относительно недавно. Реджина внимательно наблюдала за потрясенным лицом Эммы, пока горело проклятие, неосознанно превращая огонь в более горячее синее пламя, пытаясь увидеть в мимике блондинки хоть какие-то признаки… чего-нибудь положительного. Обычно столь искусная в считывании эмоций людей, Реджина внезапно была озадачена гневом, шоком и растерянностью молодой женщины. — Идем, Генри, — позвала блондинка, не отводя взгляда от глаз Реджины, и протянула руку их сыну. Сердце брюнетки ухнуло вниз с такой силой и скоростью, что она была почти поражена тем, что весь лес не задрожал под его тяжестью, когда оно ударилось и разбилось о землю. Краткий миг искренности, привязанности, любви между матерью и сыном. Неужели она действительно ожидала чего-то другого? Какая же она дура! Возможно, Генри сказал все это только для того, чтобы заставить ее уничтожить свиток. «Он не твоя мать», — напомнил ей мягкий уверенный голос, снова раздражающе похожий на голос Эммы. «И он не ты», — добавил голос, но без осуждения, почти извиняющимся тоном. А затем, уже тонкий голосок Генри вернул ее к колодцу из нисходящей спирали ее сознания, где она проводила большую часть своего времени в эти дни. — Нет! — взвизгнул мальчик, отчего глаза Реджины расширились, а голова Эммы в шоке дернулась назад. Чарминг снова осторожно поднял пистолет, явно обдумывая вероятность того, не наложила ли Реджина на его внука какое-нибудь другое заклятие. И это не ускользнуло от внимания ребенка. — Она не заколдовывала меня, дедушка! Об этом я и говорю — в этом-то вся и проблема! Эмма сейчас выглядела как человек, сбитый с толку сложным математическим уравнением. Реджина подавила неосознанное желание посчитать это невероятно милым, и вместо этого сосредоточилась на Генри, надеясь — вопреки всему — что он клонил к тому, о чем она думала. — Я не понимаю, малыш, — глухо сказала Эмма, которой явно не терпелось поскорее выбраться из этого проклятого леса. — Ну естественно, — не удержавшись буркнула Реджина, и в ее сторону сразу же были направлены три сердитых и один слегка удивленный, но в то же время раздраженный взгляд. Эмма изо всех сил старалась не замечать, что раздраженное выражение лица Генри было таким же, как у Реджины. Она мысленно закатила глаза. Испытывать гнев было значительно проще, чем нежелательную любовь к брюнетке, которая устраивала ей эмоциональные американские горки с такими резкими спусками и подъемами, что Эмма не могла себе такого раньше даже представить. Их сын продолжал, как будто и не прерывался. — Просто задумайтесь об этом, — настаивал Генри, словно это он был взрослым, а они — детьми. — С тех пор как проклятие пало и мама попыталась стать лучше, что мы все делали? Она спасла тебя и Мэри Маргарет, а потом мы все пошли праздновать без нее, и никто, кроме тебя, даже не поблагодарил ее, Эмма. Потом, когда ты все-таки пригласила ее, никто не подходил к ней весь вечер, а Ворчун угрожал ей большим ножом, а потом все набросились на ее лазанью, не поблагодарив ее и не спросив, как она себя чувствует после того, как впитала в себя всю эту зеленую магию. Никто особо не искал ее, когда мы узнали, что Арчи жив, хотя мы все прекрасно понимали, что Кора была очень опасна и могла навредить ей. И вместо того, чтобы извиниться за то, что не поверили ей насчет Арчи, мы все просто ополчились на нее из-за Коры. Он глубоко вздохнул, набирая воздуха в легкие, чтобы продолжить, в то время, как все взрослые разинули рты, а на глазах двоих из них появились слезы. — И что же сейчас? Мэри Маргарет манипулировала ею, чтобы заставить убить свою собственную мать, и мы все сочувствуем бабушке, а не маме. Но все, что мне нужно было сделать, чтобы убедить ее не причинять никому вреда — это всего лишь поговорить с ней. И при всем при этом, вы опять хотите, чтобы мы все вместе развернулись и ушли, оставив ее одну? Снова? Разве вы не понимаете? Именно такие вещи заставляют ее думать, что ей не остается ничего, кроме как снова стать Злой Королевой! Ты лучше всех должна понимать это состояние, Эмма — тебя тоже не раз бросали. Слезы оставляли мокрые прозрачные дорожки на его щеках - точно такие же, как и на щеках Реджины, пока он говорил. Тушь для ресниц и подводка для глаз Эммы — более дешевые, чем у Реджины, и менее водостойкие — оставили темные и размазанные полоски на ее лице, и в этот момент блондинка почувствовала металлический привкус крови на своей губе, из-за того, как сильно она ее прикусила, пытаясь сдержать дрожь. Голос блондинки сорвался, когда она заговорила: — Реджина, я… — Не надо, мисс Свон, — безапелляционно произнесла Реджина, хотя в ее предостережении на этот раз не было обычной язвительности. — Я не нуждаюсь в вашей жалости, возникшей только благодаря проницательности моего сына, — но она смотрела на Нила, а не на Эмму, в тот момент, когда назвала Генри своим. Ее лицо смягчилось, когда она взяла Генри за подбородок и наклонилась к нему. — Спасибо, Генри. Но я им не нужна, — его взгляд был почти таким же печальными, как и у нее. Брови мальчика слегка нахмурились, когда он разглядел усталые морщинки и темные круги под глазами матери. Она слегка приоткрыла свое сердце, глядя в его карие глаза. — И разве мы можем их винить? Я только что угрожала убить того, кого они любят. Генри открыл было рот, чтобы возразить, но она мягко приложила палец к его губам. — Зайдешь ко мне завтра? Если… — она замолчала внезапно осознав, что видит во взгляде сына любовь к ней, которую слишком долго не видела такой чистой, незапятнанной сомнениями. - …если твоя мама позволит. Она нежно поцеловала его в нос и исчезла в клубах фиолетового дыма, прежде чем его раскинутые в стороны руки успели обхватить ее в объятии.