***
Дом бабули Чону совсем не выглядит как старая развалюха, какую ему успел в красках описать Донхёк, не бывавший там никогда в жизни. Уютное (насколько таковым может быть жилище на окраине) кирпичное гнездо среди леса, заброшенность которого выдают завешанные плотной тканью окна и усыпанное снегом крыльцо. В остальном это место похоже на все дома в Снежной Ночи: такое же маленькое здание, укрытое со всех сторон хвойным покрывалом и упирающимися в небо пиками гор. Конечно, Джисон знал об этом месте. В своё время он самостоятельно обшарил окрестности в поисках той самой невидимой черты, которую нельзя пересекать. Себя и свои возможности он мог испытывать только методом проб и ошибок, ведь других дриад он в жизни не встречал, а знания Джемина были очень скудными. Но зайти сюда ему посчастливится впервые. Дурная слава дома и его аура заставляли детей испуганно бежать сквозь сугробы, а взрослых обходить место стороной. Деда Чону все считали сумасшедшим, и, несмотря на заверения дочки в том, что её отец вполне вменяемый, про хижину на окраине всё равно ходили разные легенды и дурные слухи. Джисон и сам верил в них до тех пор, пока Джемин, закатив глаза, не сообщил, что всё это байки для малышни. — Папа чистит иногда территорию вокруг, но ты же знаешь, какие тут бывают метели, — бубнит Чону, с трудом протаскивая ноги через снег на пути к входной двери. Джисон мычит в ответ, стараясь ставить ноги точно в следы Чону. Несколько раз он путается в собственных ногах, что невероятно смешит Донхёка за его спиной. Унизительно и несправедливо, учитывая, что меченого от нелепых ситуаций спасает легкая рука магии. — Ты такой неловкий. Так и не скажешь, что представитель одного из самых древних магических видов. Джисон поджимает губы и закатывает глаза. За вчерашний день Чону и Донхёк успели порядком его утомить, но если это хоть немного поможет в сложившейся ситуации, то стоит молча терпеть. Чэнлэ должен гордиться его выдержкой и тем, что он ещё ни разу не ударил никого из этих двоих. — Надеюсь, мы реально найдём там что-то полезное, потому что снег в моих трусах уже заставил меня пожалеть, что я примчался сюда, — продолжает разглагольствовать Донхёк. И когда Джисон мельком смотрит на него, губы против воли растягиваются в ехидной улыбке: меченый вымотался до такой степени, что вся его переносица и щёки покрылись пунцовыми пятнами, а над верхней губой собрались капельки пота. Кроме того, одежда Донхёка явно не предназначена для горных условий, и Джисону на секунду становится жаль его, но потом он вспоминает, как эти двое пару часов назад перепугали маму своими шутками. Каждый получает по заслугам. — Надеюсь, что ты не забыл ключи, — на выдохе произносит Джисон, опасливо топая ногами на крыльце, чтобы отряхнуть обувь от снега. Стоит признать, что вблизи дом выглядит гораздо хуже, чем издалека. Всё же дедушка Чону и Йери умер много лет назад, и жить тут некому, ведь родители обустроились в центре города, а дети слиняли в большой мегаполис при первой же удобной возможности, оправдавшись лучшим образованием. — Ой, — огорчённо начинает Чону, но на раздражённые взгляды спутников быстро меняется в лице и сияет улыбкой. — Конечно взял! И здесь хранится запасной вариант. Будто ты не знаешь, как это бывает в деревенских домах. Вообще-то Джисон предпочитает называть Снежную Ночь курортным городом, но судя по тем фильмам и сериалам, которые он тоннами поглощает между сменами в отеле, Чону не зря зовёт их поселение деревней. Джисон хотел бы увидеть мосты, небоскрёбы, реки и парки. Хотел бы пригласить Чэнлэ на свидание куда-то, кроме кресел-мешков у камина в отеле. Иногда мечтам не суждено сбыться, но отнять горячее желание хотя бы день прожить как в фильме, будучи простым человеком, не прикованным ни к чему, у Джисона не сможет никто. И пусть всё это будет существовать лишь в голове. Однако там будет утренний кофе из пекарни напротив, уютная квартира на двоих с высокими потолками и маленькой кухней, а ещё невероятная, заставляющая колени дрожать улыбка Чэнлэ. Чону снимает варежки и встаёт на носочки, пальцами пробегаясь по выступу над дверью. Его ладонь замирает буквально через секунду, нащупав связку ключей, скованных тоненьким кольцом. — Добро пожаловать! И если снаружи дом не выглядит настолько пустующим, оставленным, то густой затхлый запах, сбивающий с ног, говорит лучше любой картинки перед глазами. Джисон с непривычки даже прикладывает рукав к носу, лишь бы не дышать многолетней пылью и книжными клещами. — Боже, вы специально устроили тут хламовник? — спрашивает Донхёк, махая перед лицом ладонью, будто это как-то может ему помочь. В пальто и валенках, которые ему благосклонно выдал Джисон, тот выглядит донельзя абсурдно, тем не менее в городе его бы наверняка назвали моделью с обложки. Там любят столь экстравагантные наряды. — Я скажу тебе больше: тут нет света, и придётся ходить с фонариками, когда на улице стемнеет, — удручённо сообщает Чону, снимая рюкзак и вручая каждому по упомянутому источнику света. Джисон тяжко вздыхает, наблюдая за облачком пара, растворившимся в воздухе, но бодро идёт вперёд, оглядываясь вокруг. Ноги путаются в бесконечных газетных листах, которыми устелен пол, одежда цепляется за полиэтилен, покрывающий мебель, а глаза с трудом, но всё же привыкают к режущему свету фонарика. Первое, что стоит отметить, — в доме не видно стен. Все они скрыты за бесконечными стеллажами, полками и комодами. Книги в некоторых местах просто стоят на полу, размерами достигая высоты небольшой тумбы. Мебель, кстати, наверняка видела не только бабушку Чону, но и три поколения перед этим. Изогнутые линии, треснувшие ручки, потёртые ножки и облезлая краска. Джисон, привыкший к тому, что в отеле регулярно меняется интерьер, уже забыл, как скрипят старинные петли на дверцах шкафов. Однако всё это меркнет на фоне сотен книг, потрёпанных, раритетных, коллекцию из которых несомненно собирали не один десяток лет. — Это очень красивая и печальная история, — внезапно начинает Чону, срывая ткань с окон и пуская в дом свет. Пыль тут же взмывает в воздух, напоминая маленькие песчинки снега, и Джисон завороженно смотрит, как они застывают в воздухе. Будто останавливая их во времени и возвращая на пару десятков лет назад. — Бабушка в период зачатия выбрала жертвой дедушку. Они по-быстрому развлеклись, и она вернулась обратно, домой. Но ей хватило одного дня, чтобы влюбиться без памяти. И вот через несколько месяцев она рожает, но противится обычаям и не связывает маму с деревом, а отдаёт на воспитание отцу. Они мучились несколько лет, пока она не решила больше никогда не возвращаться в дерево. — Что? В каком смысле в дерево? — удивлённо вопрошает Донхёк, отталкивая носком ботинка какой-то хлам. Джисон пальцем ведёт по полкам и растирает грязь между пальцами, продолжая путь по гостиной. — В прямом. Рождённые природой дриады обязаны большую часть жизни проводить в дереве, принимая человеческую форму только в сезоны зачатия. Иначе они плохо себя чувствуют, увядают и погибают, забирая с собой дерево. Чону рассуждает об этом так легко, потому что не понимает, насколько тонкая, въедливая связь сковывает дриаду и дерево. Не просто магия или что-то в голове. Это куда более возвышенная вещь. Если Джисон долго не ходит к своему дереву — он чувствует острую пустоту. Иногда просыпается среди ночи и бежит на зов чуть ли не в пижаме, лишь бы оказаться рядом с тем, что так громко и отчаянно его зовёт. Откуда бы Чону знать? Даже эту историю он воспринимает только со слов своего деда, и хоть он неплохой рассказчик, но сочувствия и сострадания в его голосе явно не хватает. У Джисона кровь стынет от мысли, что не только у него под кожей живёт чувство настолько безнадёжное и сильное, буквально граничащее с безумием. Будь это их с Чэнлэ история, он бы не раздумывая поступил так же. Лучше провести несколько счастливых недель рядом с ним, чем годами мучиться из-за невозможности прикоснуться к его теплу. Стоит Джисону сейчас выйти за пределы города — грудь начинает адски жечь, дыхание становится прерывистым, надломленным. Он легко может умереть за несколько минут, даже не осознав, что это конец. А как себя чувствовала бабушка Чону, когда решилась на такой шаг? Вероятно, она испытывала постоянную боль весь короткий остаток своей жизни. — Сколько лет было твоей маме? — Четыре, когда бабушка решила жить с ней и отцом, и почти пять, когда магия забрала её обратно. Всего три месяца, большую часть из которых она увядала и передвигалась по дому в кресле, почти не вставала с кровати. — Не позавидуешь, — выдыхает Донхёк. — В те времена дедушка, как обезумевший, искал способ сохранить ей жизнь. Но он был человеком, а на сотни миль вокруг не было никакого следа магических существ. И даже после её смерти он продолжал собирать информацию, так что здесь настоящая сокровищница, — спокойно рассуждает Чону, обводя руками бесконечные полки с книгами. — И поэтому мы здесь? Чтобы найти что-нибудь в его дневниках? — уточняет Джисон, поднимая с пола потрёпанный блокнот. Примерный план ему рассказали ещё вчера, заставив дриаду подняться с кровати ранним утром и отвести их на завтрак. Ни капли стыда и скромности. Джисон уверен, что Чону и Донхёк тот ещё адский дуэт. — Именно. Других вариантов у тебя всё равно нет, а ждать помощи от компашки сумасшедших я бы не стал, — Донхёк пытается шутить, но Джисон видит, как осунулись его щеки, как побелело лицо за то время, пока он находился отдельно от всех. Невооружённым взглядом заметно, насколько сильно его сердце тоскует. — Спасибо, Донхёк, — Джисон говорит это слишком громко, заставляя обоих парней вздрогнуть и повернуться в его сторону. — Ты действительно очень сильно помог мне. Без тебя мы с Чону никогда бы даже не стали говорить об этом. Несколько секунд на чужом лице ничего не отражается. Донхёк стынет изваянием и не моргая смотрит Джисону в глаза, впитывая слова слишком глубоко. Может быть, это не успокоит его мысли, но точно принесёт хотя бы небольшую радость в полную мрачных мыслей голову. Джисон уверен, что Донхёк очень несчастен в глубине души, потому что яркие, цветущие улыбками люди почти всегда несчастны и одиноки. Джемин сказал ему это однажды, и за годы жизни среди множества клиентов он не раз подтверждал эту теорию. Чернеющая пустота в зрачках меченого медленно сменяется привычной широкой улыбкой, и Донхёк быстро хватает его за плечи, прижимая к груди. — Ты такой милашка. Неудивительно, что Чэнлэ слетел с катушек, когда тебя встретил. — Не говори о нём так, — жёстко обрывает его Джисон, получая очередную порцию смешков. Каждый раз до этого момента, когда в разговоре кто-то из них упоминал Чэнлэ, Донхёк расплывался в хитрой улыбке и выразительно глазел в сторону дриады, заламывая брови и щуря глаза. — Конечно-конечно. А теперь давайте приступим. Подозреваю, что за один день мы тут точно не справимся.***
Естественно, прежде чем начать поиски, им приходится разжечь камин. Джисон и Чону в качестве обременённых жизнью в деревне людей по очереди чистят дымоход, задыхаясь от кашля, под звук клацающих зубов Донхёка, замёрзшего до стадии синих губ. Потом старший из них благородно отправляется на улицу, чтобы отыскать в поленнице розжиг, а Донхёк приносит целую кучу обломанных веток, которые они нещадно ломают на дрова. Джисон должен был бы испытывать муки совести: всё-таки эти ветки когда-то принадлежали живому, дышащему дереву. Но единственное, что его заботит в данный момент времени, — невыносимый холод. А лесу достаточно просто сказать спасибо за преподнесённые дары. К тому моменту как первые красные брызги охватывают пламенем дрова, они уже вспотели и устали настолько, что сил хватило только на жадный перекус едой из чайной, которую Чону выпросил у матери, и на скорое перелистывание пары дневников, валявшихся прямо на полу. — Почему вы приехали? — задаёт вопрос Джисон, завернувшись в спальный мешок по самые уши. Он мечтает о горячем чае и ванне, но доволен и обжигающим жаром камина, к которому они сели вплотную. — Могли бы просто написать сообщение или позвонить. Передать всё через Чэнлэ. Думаю, твоя мать позволила бы мне порыться здесь. — Не все люди злые и равнодушные. Я не смог не приехать, когда узнал, что дело касается тебя. Всё же наши матери очень хорошо дружат. И если мы почти не общаемся, то это не значит, что я не готов прийти на помощь. Тем более, я не представляю, как бы ты смог объяснить внезапное желание порыться в доме моего деда. Чону сонно потирает глаза, перелистывая очередную страницу дневника, который обнаружился прямо в камине. Он не поворачивается в его сторону, и Джисон даже благодарен за это: его сердце пропускает удар от той лёгкости, с которой старший открывает свои мысли. Невероятно приятно знать, что есть люди, которым не всё равно на то, умрёшь ты или будешь жить. Джисон смущённо чешет кончик носа и натягивает капюшон толстовки ниже. — Ты теперь часть нашей семьи, — сквозь зевок говорит Донхёк. В отличие от Чону, он смотрит в его сторону и кривит губы в улыбке. — Я не могу помочь Чэнлэ, но почему бы мне не помочь его парню, когда есть такая возможность. Джисон смущённо вспыхивает, слыша из чужих уст фразу «парень Чэнлэ». Его пульс всё ещё сбивается от мысли о том, что друзья демонолога считают их парой, принимают Джисона и относятся к нему очень радушно, по-доброму. Зовут его семьёй. У Джисона много знакомых. Трудно их не иметь, когда твоя мать владелица самого популярного отеля в городе, тусующаяся в элите местных жителей. Он общается как со сверстниками, так и с теми, кто старше, заводит отношения с девушками и парнями. Заводил. До встречи с Чэнлэ. Но настоящим другом, близким, на которого можно положиться в любое время дня и ночи, Джисон считает только Джемина. Пусть с Чону у него никогда не было возможности сблизиться, ведь тот старше и сбежал из города ещё до того момента, когда Джисон стал кем-то большим, чем импульсивный подросток с бушующими гормонами, он всё равно ощущает в груди непривычное доверие. Похоже на то, что окружает его в обществе Джемина. Джисону комфортно с шутками Донхёка, граничащими с грубостью, комфортно в громком гоготе Чону. Они странные, и из-за этого он впервые за много лет чувствует себя ребёнком, желающим подружиться с кем-то, кто кажется ему необычным и крутым. Жаль только, что теперь друзей не завести, всего лишь поделившись машинкой. — Кстати о Чэнлэ, — Джисон ощупывает карманы, разыскивая телефон, и с тоской смотрит на давно потухший экран. — Хватит отвлекаться, — говорит Чону, вскакивая так резко, что у Джисона начинает кружиться голова от мельтешащих движений. — Даже с удачей Донхёка мы не сможем обыскать всю эту кучу за пару часов. Так что работаем, парни!***
Они несколько дней копаются в старых, пыльных книгах, и Джисон мог бы потерять надежду, как сделал это Донхёк ещё три дневника назад, но у него изначально не было никакой веры в лучшее. Он слегка пессимистичен, когда дело касается собственной жизни, и, если честно, смирился ещё в тот момент, когда Джемин и Чэнлэ покинули стены города. Джисон долго смотрел в потолок, борясь со слезами, и в душе всё отчаянно кричало, что из этой ситуации нет выхода. Он может сколько угодно верить в лучшее, но его сущность, деревья вокруг, магия — всё шепчет, что конец очень скоро наступит. Вопрос только в том, встретит он его один или в компании любящих, дорогих людей. Джисон просто не хочет, чтобы надежду терял и Чэнлэ. Так магу будет легче справиться с потерей. Джемин точно сможет пережить смерть дриады: он с рождения один, и пусть Джисон близкий друг, но друиды верят в то, что существовать лучше всего в одиночестве. Эти мысли вдалбливали в его голову с самого рождения, поэтому да, будет тяжело, но он несомненно справится, пойдёт дальше. А сможет ли так поступить Чэнлэ? Как отразится на нём то, что дриада, привязавшая его к себе, умерла? В первую очередь Джисону необходимо найти ответ на этот вопрос. И если исход будет жутким, то он сразу же разорвёт связь. Вчера вечером они созванивались, но поговорить удалось буквально пару секунд: связь в горах в принципе дерьмовая, а что уж говорить о богом забытом доме у чёрта на рогах. Джисон успел только сказать, что Донхёк с ним и что волноваться не о чем, а в ответ услышал короткие гудки. — Твой дедушка очень талантливо описывал всё. Буквально всё, — фыркает Донхёк, нацепивший сегодня очки для более важного вида. — «На завтрак малышка съела три яйца. У неё хороший аппетит, в отличие от тебя, милая». Даже не понимаю, мило это, пугающе или грустно. Чону смеётся, обнажая ровный ряд идеально белых зубов, и хватается за живот. — Моя мама и правда любит поесть. Мы с Йери переняли это от неё. — Ерунда, — обрывает его Донхёк. — Могу поспорить, что в соревновании на поедание острой курицы я сделаю тебя в два счёта. Джисон громко усмехается. — Бросьте. В отличие от вас, я всё ещё расту, а значит, съем в три, а то и в четыре раза больше. Они спорят до тех пор, пока в дверь не начинают стучать, а за окнами не слышится громкий голос Джемина, доносящий до всех в округе то, что снег попал ему в ботинки. Донхёк удивлённо косится в сторону выхода несколько секунд, а потом подскакивает с места, спеша пустить незваных гостей внутрь. Джисон слышит только громкое «Какого хрена ты тут делаешь?», а после — громкий смех и приветственные похлопывания по спине. Его тело будто парализовало, когда в голову пришла мысль, что вернулся и Чэнлэ. — Привет, деревце, — Тэн заходит в комнату первым, придерживая Джено за талию и помогая ему опуститься на диван. Джисон удивлённо хлопает глазами и наконец находит в себе силы подняться. — Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает он, накидывая на Джено свой спальник и помогая ему устроиться поудобнее. — Где Джемин? — Эльфы устроили мне тёмную, — хрипит волк. Его губы бледные, и с лица пропала всякая краска, но он мужественно улыбается и вяло хлопает Джисона по плечу. Видимых увечий Джисон не замечает, но под толстым слоем одежды наверняка скрыта серьёзная рана. Оборотней не так-то просто ранить столь сильно, чтобы те начали выглядеть как ходячие мертвецы. — Надо сказать, что сражался он лучше всех. Герой лежачих войск, — Джемин, как всегда, появляется эффектно. В излюбленной розовой куртке и тёплых штанах, через силу надетых ботинках, взволнованный, но счастливый. Сердце Джисона подскакивает к горлу, и он спешит в чужие объятия, получая смешок в плечо. — Черт, кажется, ты стал ещё выше за эти пару дней. — Даже недели не прошло! — возмущенно фыркает Джисон в макушку, пахнущую травами. — Ты скучал по мне больше, чем показываешь. Я точно знаю, — Джемин выпускает его из кольца своих рук и испуганно вздрагивает, уловив болезненный всхлип Джено. — Только не двигайся резко. Лучше ляг. Говорил же, что тебе нужно остаться у меня дома. — Я в порядке, — Джено закатывает глаза, но скорченное в гримасе лицо выдаёт, насколько тяжело ему даются движения. — Ну для того, чьё сердце почти проткнула стрела, — да. В комнате появляется Ренджун с повисшим на себе Донхёком, за ними Марк с пакетом из продуктового магазина, но Джисон совершенно забывает о них, стоит на пороге появиться человеку, которого он ждал больше всех. Вдох теряется где-то в груди. Чэнлэ выглядит уставшим. Его волосы спрятаны под жёлтой шапкой, которую тот не успел снять, а ладони покраснели из-за колючего, холодного вечера снаружи. Куртка расстёгнута, и шею, выглядывающую из-под свитера, спасает только толстый вязаный шарф. Маг оглядывается вокруг, заинтересованно скользя глазами по ровным рядам книг и записных книжек, нежно смотрит на своих друзей, улыбаясь, когда Донхёк осторожно обнимает Джено и целует его в макушку, и только потом обращает внимание на Джисона, глупо застывшего среди всеобщего хаоса. Он не может понять ни слова, когда все синхронно начинают бурно рассказывать Чону и Донхёку о случившемся. Всё, что он слышит, — стук своего сердца от скромной, мягкой улыбки, которую Чэнлэ дарит ему, неловко застыв на пороге. — Земля вызывает Джисона, — Джемин щелкает пальцами у него перед носом, и это работает. Джисон смаргивает пелену с глаз, выходит из транса, моментально подскакивая с места, едва не падая обратно из-за резкого движения. Он решительно идёт вперёд, чтобы схватить растерянного Чэнлэ за рукав и вывести его из комнаты под шутливые комментарии остальных парней. — Тормози, — со смешком выдыхает Чэнлэ, осторожно переплетая их пальцы и прислоняясь к стене, притягивая дриаду к себе. Он поднимает подбородок, лукаво щуря глаза, и Джисон наконец делает первый полноценный вдох, теряясь в самом любимом на свете запахе. Между ребрами гуляет огонь, и под внимательным взглядом Чэнлэ он вдруг чувствует себя настолько смущенно, что делает шаг назад и закрывает лицо ладонями. Он так счастлив и взволнован, так рад, что сил хватает только на прерывистое дыхание и зажмуривание глаз. — Эй, милый, — Чэнлэ не даёт ему разделить их общее пространство на две части. Он подходит ближе и сжимает руками его талию, поднимаясь на носочки и целуя сухие костяшки. — У нас не так много времени наедине, знаешь ли, чтобы ты так расточительно его тратил. Могу поспорить, Донхёк придёт через минуту. Джисон смеётся и раздвигает пальцы, показывая только свои глаза. — Я просто очень счастлив, — слова с трудом различимы, потому что он слишком сильно прижимает ладони к лицу, но его, кажется, понимают. Чэнлэ перестаёт улыбаться. Он тяжело смотрит в его глаза, размеренно дыша, слишком серьёзный для человека, который впервые после разлуки встретил своего возлюбленного. Всё такой же невероятно привлекательный, сильный и добрый. Джисон влюблён до щекотки в горле и пересохших губ. — Я люблю тебя. После этих слов Джисон осторожно убирает руки от лица и кладёт ладони на холодные щеки мага. Он пальцами гладит нахмуренные брови, обводит скулы, задевает подбородок. Не может перестать просто смотреть на Чэнлэ. — И я тебя. Он наклоняет голову вниз и мягко целует податливо раскрытые, приглашающие губы. Шум в его ушах отступает. Чэнлэ пылко подаётся вперёд, зарывается пальцами в тёмные волосы, а край его шапки щекочет лоб Джисона. Так скучать по кому-то просто невозможно, неправильно. В присутствии Чэнлэ всё становится другим, и это пузырящееся в груди счастье нельзя ощутить больше ни с кем. Он никогда в жизни не сможет в достаточной степени насытиться чужим присутствием рядом. Когда язык мага жадно толкается ему в рот, сбоку действительно возмущенно прочищает горло Донхёк. — Не то чтобы я обломщик, но мы, вообще-то, должны заниматься делом, а не лизаться по углам. Чэнлэ очень медленно отлипает от губ Джисона, напоследок специально прижавшись к ним особенно смачно и громко, и только после этого поворачивается в сторону друга. — Свали, пока я не поджарил твой зад. Джисон борется с желанием сказать ещё что-нибудь грубое, но пальцы Чэнлэ ловко пробираются под его толстовку и нежно оглаживают разгорячённую кожу, отвлекая от происходящего. — Дети так быстро растут, — возмущенно басит Донхёк, под конец махнув рукой в их сторону и скрывшись в комнате с камином. — Отвали, мы буквально одного возраста, Донхёк, — громко кричит Чэнлэ. — Джисон, не забудь мои уроки. И помни о защите. — Заткнись, Джемин. Они улыбаясь смотрят друг на друга, пока их друзья в комнате бурно обсуждают последние события, и тихо смеются, потираясь носами. Всё хорошо, пока у них есть возможность вот так стоять рядом и наслаждаться одним воздухом на двоих. Джисон сходит с ума от переполняющих его чувств. Стягивает пушистую шапку, приводя в порядок непослушные прядки, целует покрасневшие уши и стискивает Чэнлэ в своих руках так сильно, что тот протестующе мычит и до боли сжимает пальцами кожу у него на животе. — Надеюсь, это последний раз, когда мы расстались так надолго, — шепчет Джисон, задевая чужие губы своим дыханием. Чэнлэ немного отстраняется и внимательно смотрит ему в глаза. — Обещай мне. Джисон не понимает этот взгляд. Слишком пристальный, внимательный и печальный. Поэтому он просто целует острый подбородок, зубами прихватывает нижнюю губу Чэнлэ и только после этого произносит: — Я обещаю.