Дарованный

В чём смысл жизни? Я не знаю… Что такого замечательного в ней? Она восхитительна? Сложна? Загадочна? Может в ней есть что-то такое неуловимое и притягательное? Но я не знаю, что такое действительно жить. Раз, два, три. Крики детей такие противные, что уши заложило. Четыре, пять. Еще чуть-чуть и всё пройдет. Не обращай внимания. — Эй, ты! Есть претензии? — сильный удар в плечо, что отдается запоздалой болью. — Ты глухой? — пустой взгляд, направленный напротив, будто передо мной и вовсе нет этого раздражающего парня. — Ты вообще понимаешь, о чём тебе говорят? — Может, он отсталый? — смех режет уши. Шесть, семь. Вокруг уже собралась толпа. Кто-то шептался за спинами других, смеялся, некоторым просто было не до этого. Восьмой, вроде его так зовут, в очередной раз решил развлечься над невинным человеком, просто кому-то везёт меньше, чем остальным. Они рады, что не на моём месте, я бы тоже был рад, наверное ….мне все равно, скоро это прекратится, нужно терпеть. Мои щеки резко сжимают и заставляют посмотреть в глаза. — Хмм... — его глаза прищурены и внимательно рассматривают меня. — Ты такой жалкий — гадко выплёвывает он. — Он, как стухшая лыба, и воняет такше — парнишка с выбитым зубом, несколько ниже остальных, зажал нос в притворном жесте. — Меня сейшас вылвет, беее — раздался смех — не то от его слов, не то от его произношения. Я поморщился и отвернулся, моя реакция была тут же воспринята Восьмым как оскорбление. — Я не разрешал тебе отворачиваться, уродец. — он схватил меня за волосы и резко потянул вверх — из-за того, что я сидел на полу, мне пришлось встать на ноги, я зашипел. — Ты всегда такой тихий, ходишь везде, ныкаешься, как крыса, и глаза мне твои не нравятся. — Отвратительно. — Да и вообще зачем ты тут нужен? Только еду на тебя тратят. — не отпуская мои волосы, он потащил меня вперед — чтобы уменьшить боль я плелся за ним. Мы шли вдоль дорожки к воротам. Там был сторож, что вечно уходил по своим делам, его работу выполняли две сторожевые собаки у входа. — Твоё место здесь, жри это! — меня толкнули вперед. Я налетел прямо на собачьи миски, опрокинув содержимое на себя, попутно сдирая в кровь ладони и коленки об каменные дорожки. Раздался лай собак, что неприятно отдавался в голове. Их кормили остатками нашей еды, её просто смешивали и подавали как есть, но даже это лучше, чем ничего. Всё это месиво растекалось по голове и пропитало майку, которая неприятно липла к телу. Все знали, что нельзя подходить к воротам, но это не остановило Восьмого, ведь он должен выделиться, показать своё превосходство. Собаки бросились вперед, громко звеня цепями. Из их пастей капала пена, глаза налились кровью. Остальная компания детей, что стояла поодаль на холме, гадко смеялась. Я не понимал, что такого смешного? Неужели унижение других доставляет столько веселья, некого удовлетворения? Возможно, они пытаются так заменить что-то внутри себя, но что? Восемь, девять. Собаки близко, цепь гремит, но издается непонятный звук, какого-то удара, щелчка. Дети перестают смеяться, они замолкают на секунду и с воплем бегут назад. Секунда и я прижимаю ноги к груди всё еще лежа на земле. Сбоку раздается болезненный крик. Восьмой падает на землю, одна из собак вцепилась ему в руку, вторая же кружилась вокруг меня и рычала, но не кусала. На крики прибежал сторож. Невысокий мужчина с пивным животом, в его волосах уже виднелись седые волосы, а с краев губ стекала слюна вперемешку с чем-то. — Ах ты, сука! А ну отойди от него! — собака, услышав голос хозяина, отпустила руку Восьмого, тот корчился на земле и его лицо было перепачкано в слезах и земле. — Зараза, вставай, поскудыш. — он рывком поднял его за другую руку. — Пошли вон! — махнул он рукой в сторону собак, и те послушно ушли, припустив морды. — Что тут происходит? — к нам подошел воспитатель. — Эти гадёныши пытались сбежать. — Это всё он! Он пытался убежать и разозлил собак! Я не причем! Он натравил на меня собак, а сам хотел удрать. — всё ещё плача и размазывая сопли рукавом, проговорил Восьмой. Воспитатель строго посмотрел на меня, а затем перевел раздраженный взгляд на другого. — Этого в лазарет, а с ним я разберусь. Сторож, недовольно хрюкнув, потащил того внутрь. Меня же, подхватив за локоть, потянули в место, что пугало каждого ребенка, находившегося здесь. — Неблагодарный поганец! — кожу на щеке обожгло от пощечины. — Захотел убежать? И что же ты пытался найти там, на свободе? Ты никому не нужен, тебе никто не поможет за этими стенами. — после каждого слова он наносил удары по щекам, отчего те горели огнем, а голова кружилась, слезы уже текли из глаз, хоть я и старался их сдержать. — Заруби себе на носу, ты, жалкий мальчишка. Если не будешь приносить пользу, то тебе же будет хуже, сбежать ты не сможешь, умрёшь по пути, и тебя искать не будут. А тут мы даем крышу над головой, работай и не нарушай правила, авось и заберут тебя, хотя такой как ты вряд ли кому-то да понравится. — во рту был неприятный привкус железа — я прикусил щеку. — Сиди здесь и подумай над своим поведением. — он толкнул меня в какой-то сарай и закрыл дверь. Тут очень темно, свет проникал через дырку в потолке. Вокруг лежали швабры, ведра и принадлежности для уборки двора. В самом углу лежали тряпки, но для чего они нужны не было возможности узнать. Я забился в самый дальний угол и обхватил свои ноющие колени. Голова кружилась и болела, как и содранные ладони. Десять. Я почувствовал чьё-то присутствие. Я не знаю, что это. Хоть тут и темно, уверен, что тут пусто, но некая сущность смотрит на меня. Хоть её и не видно, я чувствую, что она есть. Она молчит, просто смотрит, но каждый раз я содрогаюсь будто на меня вылили ведро холодной воды. — Что ты такое? — ..... — Что тебе нужно? — и снова тишина. — Покажись… пожалуйста. — но ничего не меняется, я все ещё один в этом пустом сарае. Мне начинает казаться, что я просто все это выдумываю. Я действительно странный. **************************************************************** В детдоме нужно научиться жить. Как бы не было тяжело, но к этому нужно привыкнуть. К постоянным побоям, издевкам, голоду — надо терпеть. Потом будет легче, если не выделяться из толпы таких же детей, пытаться быть как все, то вполне спокойно переживешь этот день. Сегодняшний день запомнится мне надолго по двум причинам. Во-первых, сегодня мне исполнится 7 лет, это не особенный день, но обычно нам выдают дополнительную еду и печенье с предсказанием, что пекла наша кухарка — мадам Беллатрикс. Она была довольно милой старушкой, тем, кто помогал на кухне, дарила фрукты. Но намного приятнее, если твоя ежедневная порция станет немного побольше. — Шестой, тебя попросила подойти Белла. У нас нет имен, только номера. Никто не интересовался почему имена заменили простыми числами, всем было всё равно. Я пошёл в направление кухни. Белла что-то выкладывала на тарелку, стоя ко мне спиной и напевая мелодию под нос. Но стоило ей повернуться ко мне, улыбаясь добродушной улыбкой, как я почувствовал это снова. Резко замотав головой во все стороны, но не увидев, то что хотел, я был растерян. Сущности опять не видно, это было странно, обычно я чувствую её присутствие, но не вижу. Сейчас чувство отличается, мне не по себе. Мне тревожно, а причина не известна. — Я приготовила твой подарок, угощайся. — она положила тарелку с печеньем. Тем самым, что с предсказанием. Что-то не так. Внимательно присмотревшись, можно увидеть, что вокруг Беллы, будто обволакивая её, была темная пленка. Словно вуаль из черного шёлка, она струилась и покрывала её с ног до головы. Хотелось потрогать, понять, какова она на ощупь, но видение стало не четким и вскоре исчезло, оставив после себя чувство разочарования. — Так ты будешь есть или аппетит пропал? — А, да. — я схватил печенье. На вкус оно было сладкое. — Ну, что там? — я развернул листочек. «Лучшие цветы — это белые каллы». — Я не знаю, что это значит. — Обычно значение предсказания растолковать сложно, но у тебя ещё есть время, чтобы понять его. — Вы правы. Я тогда пойду, спасибо за печенье. — Будь здоров, малыш. Идя по направлению к библиотеке, где я любил проводить все свое свободное время, я всё еще был в прострации. Это видение и предсказание — всё не просто так. Я долго просидел в библиотеке, нужная мне книга валялась совершенно не в том отделе и была такой неприметной, что просто так и не увидишь. «Многие очевидцы утверждали, что каллы в их доме зацветали перед смертью кого-либо из членов семьи.» Именно эта строчка зацепила моё внимание. Хотя там говорилось, что есть разные толкования, как плохие, так и хорошие. Но их могли принести на похороны, как дань уважения к умершему. Из своих раздумий меня вывели крики детей. Я вышел посмотреть, что случилось, все бежали вперед по коридору. Вскоре собралась толпа и понять, что там, не представлялось возможным. Приехала машина скорой помощи, но нас не выпустили во двор посмотреть. Вечером объявили, что мадам Беллатрикс скончалась от сердечного приступа. Её похороны прошли быстро. Посетить могилу разрешили не всем, я был среди тех, кому позволили. У Беллы не было близких, она так же, как и мы, была воспитанницей приюта когда-то давным-давно. Сейчас её скромная могила была в самой глубине кладбища, единственное, что выделяло её от других могил — это наличие свежих цветов. Мой букет тоже был там. Белые каллы прекрасно вписывались в атмосферу. — Прощайте. — холодный ветер заглушил последние слова. После этого череда неприятных событий преследовала меня, как прокаженного. **************************************************************** После смерти Беллатрикс прошло два месяца. За это время видения посещали меня всё чаще. Правда теперь они не были черными. Попадались синие, чаще всего красные, пару раз зеленые. Я начал потихоньку понимать их смысл. Синий цвет — печаль, красный это гнев, зеленый — мимолетная радость. Дети были синие, воспитатели покрывались красным только когда были сильно злы. Я пытался приглядываться, чтобы получше рассмотреть, но от этого привлекал излишние внимание — многие не понимали моего поведения и злились из-за того, что я пристально смотрел на них. Дабы избежать конфликта, я стремительно отворачивался или уходил в другую комнату. Как бы я не пытался, но контролировать это я не мог и вскоре мне надоело, а резко появляющиеся пятна на людях стали раздражать. Я старался не обращать на подобное внимания. Так прошёл ещё месяц. Я выполнял поручения, получал побои от старших и прятался в библиотеке. Существо все так же было где-то рядом, невидимое, безмолвное. К нам приходили взрослые в надежде взять к себе одного из нас на усыновление. Кому-то везло, а кому-то нет. Были случаи возврата, тогда воспитатели покрывались ярко алым цветом и били детей, затем запирали в сарае или ещё где-то. Мне было все равно. Я не испытывал желания отправляться в приемную семью, но и тут оставаться было противно. Хотя я привык к приюту, в библиотеке было спокойно и комфортно, другого я и не желал, лишь чтоб меня не трогали. Но это продлилось недолго. Однажды я услышал голос, он был неожиданным, но весьма четким: «Руфа». Что бы это не значило, но это испугало меня. Я как всегда сидел в библиотеке, когда это произошло, поблизости точно никого не было. Озноб прошёлся по моей коже, знакомое чувство. — Это ты? — тишина в ответ. Может послышалось? Возможно. Но на следующий день голос снова повторился еще более чётче: «РУФА». Это было так громко, что я с испугу вскочил с парты во время урока. Все с презрением посмотрели в мою сторону. — Чего вскочил? — воспитатель перевёл на меня раздраженный взгляд. — Сядь на место и решай задачу, даже если тебе плохо я тебя не выпущу до конца урока. Я сел на место и опустил глаза в тетрадь. Раздались смешки и фырканье воспитанников. «Опять этот чокнутый» «Ему так нравится привлекать внимание?» «Убожество». Я глубоко вдохнул и начал считать: один, два, три… На десятой цифре закончился урок, и я успокоился. Собрав вещи, я отправился на ужин. — Эй, шизик! — меня схватили за руку. — Я не шизик. — Ха, он ещё и отрицает это! Ты шизик, самый настоящий. — Восьмой, отпусти. — Ты что-то сказал? — он наклонился поближе. И тут меня будто ударили тяжёлым по голове. Стало очень больно, перед глазами потемнело, но затем вспыхнул свет, появились фигуры. Всё было расплывчато, кто-то лежал на траве весь запачканный и мокрый, он плакал, а я смеялся. Я буквально почувствовал восторг от происходящего, это испугало меня. Я никогда не испытывал такое, а тем более никогда не смеялся над страданиями других. Всё поменялось и снова кто-то рыдает, но теперь он в крови, а я его избиваю. Кадры менялись, но содержание было всё тем же, боль, страдания, мучение животных, я даже украл деньги у воспитателя и спрятал. И это делал я! Мне это нравилось! Нет, это не мог быть я. Это ошибка. Меня осенило — это Восьмой! Я вижу мир его глазами. Крепко зажмурившись и быстро досчитав до десяти, успокоился и открыл глаза. Его рука, которой он всё это делал, все ещё держала меня за локоть. Я ощущал отвращение от его прикосновения. Хотелось закричать, высвободиться и убежать подальше. — Отпусти. — Говори громче, я не слышу, что ты там пищишь. — Я сказал отпусти меня! — он не ожидал, что я начну вырываться и отступил на шаг, освобождая меня. Серые глаза напротив блеснули искрой веселья. Жертва даёт отпор, что-то новое. — Мелкий, ты забыл где твоё место? Я тебе напомню. Седьмой, Девятый, держите его. — получив приказ, двое приспешников тут же подскочили с обеих сторон и потащили меня за своим предводителем. Мы двинулись к старому складу. На улице было уже темно, выпал первый снег, и дул ветер. Открыв дверь, меня заставили сесть на землю, но все еще держали. — Ходит много слухов из внешнего мира. Те, кого вернули, многое мне рассказали. Хочешь услышать? — я не ответил, но мне стало интересно. — Там живут не только люди, но и различные твари, представляешь?! Орки, гномы, феи и прочая нечисть. Даже есть эти, как их... Эльфы. Ты представляешь, эльфы, как в той дурацкой книжке, что ты таскаешь часто. Настоящие, мать его, эльфы! Обалдеть. — на последних словах он чуть ли не кричал. — Но их мало, вроде как. Но это не самое интересное, слушай дальше. Восьмой подошел поближе и посмотрел прямо в мои глаза. — Они такие жалкие! Они проиграли нам, людям! Хахах-ахаха. — его смех был ещё противнее голоса. — Чертовы слабаки. Так и хочется самому надрать им их задницы. Знаешь, мне порой кажется, что ты такой же, как они. Такой же жалкий мусор. Может ты и вправду один из них? — я не понимал, о чём он говорил. Восьмой схватил мои волосы и потянул вверх, молча осмотрел меня, делая какие-то свои выводы. — Для эльфа ты слишком уродливый. Может ты орк? — Точно! Та еще пакость! — У них вроде клыки есть. — Клыки? — Восьмой, потянул меня за щеки. — Нет у него ничего, значит ты не орк. — Может Пикси? — Дурак! Какая к черту Пикси? Ты видел у него крылья? — Ну, нет. — Тогда молчи. — Седьмой дал подзатыльник Девятому. — Хотя ты похож на фею, такой же припизднутый чудак. — весь этот разговор мне не нравился, что еще эти идиоты скажут? — Ты же помнишь, что я сказал об этих тварях? — он наклонился к самому моему лицу. — Я хочу надрать им задницы, чтоб знали где их место! — последовал удар в живот, который выбил весь воздух из лёгких. Седьмой и Девятый крепко держали меня за руки. Восьмой не остановился на этом, последовали удары по лицу и животу. Я корчился от боли, во рту появился неприятный привкус железа. Меня уже не держали, от чего я повалился на землю. Меня пинали ногами по спине, я прикрывал голову руками, надеясь, что это скоро закончится. Когда я им наскучил, они ушли. Их медленно отдалявшиеся силуэты отдавали зеленым. У меня не было сил встать или вообще пошевелиться. Я остался лежать на земле. Я не понимал, за что они так? В чём я виноват? Я же… не знаю. Может такова моя судьба? Вечно быть посмешищем, изгоем. Я чувствовал, как горело моё тело, а слёзы жгли лицо. Давно уже не плакал. Я не чувствовал злобы, скорее всего это обида. Обида на всех в этом приюте. Ощутив уже привычное чувство, я всё ещё плакал, лежа на холодной земле. — Ты снова здесь? — я не надеялся получить ответ, и потому закрыл глаза. Услышав, как кто-то напевает песню, я резко распахнул глаза. Будто колыбельная, она успокаивала и отдавалась теплом где-то внутри моего сердца. Существо пело, пытаясь успокоить меня, или мне так казалось. Но главное, меня действительно это успокаивало. Стало легко и комфортно. Мелодия была ненавязчивой и знакомой. Но я не мог слышать её раньше, откуда? Хотя это не важно. Мои глаза закрылись, а разум опустел. Громкий и хриплый звук разбудил меня. Открыв глаза, я увидел, что лежу в кровати. Голова болела, как и всё тело. Вздохнув, я обжег лёгкие воздухом и закашлялся. — О, ты проснулся. — откашлявшись я повернул голову в сторону говорившего. Это была Вторая — девчушка небольшого роста. Её черные волосы были длинными и блестящими, а глаза очень яркого голубого оттенка. Они напоминали небо. Вторая улыбалась и приветливо махала мне рукой. — Гха, гха… Где… — кашель раздирал горло. — …Где я? — Тебя принёс один из воспитателей. Тебя что, заперли на улице? Я молча рассматривал её. Она лежала на другой кровати в ночной сорочке. — Просто потерял сознание, ничего такого. — я флегматично хмыкнул. — Как это ничего такого? Это был Восьмой со своими дружками? — девочка резко откинула одеяло и спрыгнула со своего спального места. Я и моргнуть не успел, как она оказалась на моей кровати, придвинувшись поближе и всматриваясь в моё лицо. — Признавайся! — В чём? — она была так близко. Её большие глаза смотрели прямо в мои. Я пытался увидеть её ауру, прочесть её, но не видел опасности или того, что могло мне навредить.— Я не понимаю. — Ты дал им сдачи, и вы подрались? Да?! — она предвкушающее улыбалась. — Н-нет. Я… Я не… — я не знал что сказать. — Я никого не бил, это они…сами. — на секунду её улыбка пропала, но на её месте появилась хитрая ухмылка. — Тогда мы им ещё отомстим! Восьмой совсем зарвался, ко всем пристаёт и избивает. Особенно к тебе, Шестой. — Ко мне? С чего ты это взяла? — Ну, к тебе постоянно пристают, и обычные дети, и, особенно, воспитатели. Куда Старший вечно тебя тащит? Ты пропадаешь по несколько дней в карцере? — Откуда ты знаешь? Следишь за мной? Я был очень удивлен. Я и сам не понимаю, почему со мной так обращаются, ведь я стараюсь как могу. Помогаю в работе, выполняю ежедневную норму. Но пару раз в месяц Старший запирает меня в подвальном карцере на цепь и вкалывает что-то. После укола всё тело долгое время ломит. И сколько бы я не просил и не умолял, он не прекращает меня бить и издеваться. «Ты никчёмное ничтожество! От тебя одни только убытки, никакой пользы». Сколько я уже наслышался от него. А понять причину так и не могу. Из воспоминаний меня вывел громкий кашель Второй. Он был такой сильный и хриплый, а она, задыхаясь, всё пыталась прокашляться. — Я всегда наблюдала за тобой. Ты отличаешься от них всех. Не пойми неправильно, я просто вижу, что ты стараешься, но к тебе придираются. — И чем же я отличаюсь? — Хм-м-м… Даже и не знаю, как сказать... Ты тихий и вечно сидишь в библиотеке. Это понятно, все иногда хотят побыть одни и спрятаться от остальных. Мне самой тоже хочется. — Да, порой бывает слишком шумно. — А я о чём? — мы улыбнулись. Я впервые смог действительно улыбнуться по-настоящему.— Так вот, ты порой посмотришь на нас так пристально, будто сканируешь. Ты видишь что-то сверхъестественное? — ком застрял в горле, я ошарашено смотрел на её серьезное лицо. Что сказать? Соврать или признаться? — Я…немного. — не могу смотреть ей в глаза. — Правда? Круто! Я тоже вижу призраков! Мы с тобой похожи. — она схватила меня за ладонь и сжала двумя своими. Они были теплыми. — Призраков? — Да, женщина в белом. Она мелькает иногда и тут же исчезает. Я пыталась заговорить с ней, но она напала на меня. Но ты не бойся, она подлетела и тут же испарилась, правда я так испугалась, что не могла нормально дышать какое-то время. — Я не вижу призраков. — А что тогда? — Это скорее похоже на ауру, что покрывает человека, словно на него накинули прозрачную простынь или мантию. Вы будто подсвечиваетесь яркими цветами. Так я могу угадать ваше настроение сейчас или которое будет в ближайшие время. Вторая молчала некоторое время. Я уже успел пожалеть, что рассказал ей всё, но она улыбнулась. Что-то ёкнуло глубоко внутри меня. — Спасибо, что рассказал. Это очень необычное умение. — она ткнула пальцем мне чуть выше щеки. — Прямо, как твои глаза. Я вопросительно посмотрел на неё. — Они необычные. В них сразу два цвета: фиолетовый переходит в золотой. Очень красиво. — чувство, что я ощутил, было мне незнакомо. — Эй ты чего? Температура поднялась? — она переложила ладонь на лоб. — Да ты горишь! Всё-таки простудился, быстро ложись обратно, я позову воспитателя. Она закутала меня в одеяло. Когда пришел воспитатель, то он дал мне стакан чая и таблетки жаропонижающего. Меня клонило в сон, я не стал сопротивляться. Проснулся снова от чужого кашля, голова почти не болела и тело ломило все меньше. — Вторая. — тихо позвал я. — Я разбудила тебя? Прости за кашель, он всё время у меня. — Ты поэтому тут? Я слышал, ты часто находишься в лазарете. — Почти. Ты вот тоже, кстати, но ты быстро выздоравливаешь. Да, все болячки быстро проходили — вот и сейчас синяки уже начали сходить. — Шестой, мы теперь с тобой друзья? Друзья? Это как? Нет, я знаю, что это за слово. Но как дружить не знаю совсем. — Я не знаю, как это — быть чьим-то другом. — Это не страшно. Мы вместе будем учиться, ты теперь мой первый друг. — Хорошо, я согласен дружить с тобой. Но всё еще не понимаю как. — Ну, друзья помогают друг другу и поддерживают. Ммммм, дарят подарки! — Подарки? Но у меня нет ничего особенного. — Это не важно, подарок не должен быть необычным, важно лишь внимание, которое ты уделяешь человеку. Я так прочитала в одной книге. — И когда мне подарить тебе подарок? Сейчас? — Хм-м… Нет. — она замотала головой. — Я прочитала в одной книжке, что подарки дарят зимой, на Рождество. Тогда еще наряжают елку и приходит Санта-Клаус в красном костюме и дарит эти подарки. — Кто такой Санта? — Не знаю. — она улыбнулась. — Да и не важно, без него обойдемся.