До наготы и ночи.

Уезжал он в ночь и, спустя три долгих недели, ночью же и вернулся - из аэропорта по освещённому фонарями, полупустому шоссе, мимо спящих городских окраин и негаснущих вывесок круглосуточных аптек. От автобусной остановки до дома шёл быстрым шагом, подгоняемый холодом и внутри чем-то зовущим, тянущим. Тем, что в день отъезда ещё в груди осталось, под тем местом, куда Лютик, прощаясь, руку положил. - Последний раз без меня едешь, - говорил он нарочито весело, - Отдохни уж, как с делами справишься. Развейся. А то я вот диплом получу, и никуда ты больше от меня не денешься. В окнах горел свет, значит Лютик его ждал. Геральт перехватил сумку поудобнее и принялся подниматься на шестой этаж - сломанный лифт вот уже полгода дожидался капитального ремонта. Как приятно вернуться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как... Он позвонил в дверь и, не дождавшись ответа, открыл её своим ключом. Бросил сумку на стул, разулся, повесил на крючок куртку и подхватил Плотву под тёплое пузико. Та возмущённо мявкнула - от Геральта пахло усталостью, аэропортом и, наверняка, тварями, а Плотва была кошкой немолодой и умудрённой жизнью. С ней на руках Геральт прошёл в комнату, уже понимая, что сейчас увидит. Лютик спал за рабочим столом, уронив голову на скрещенные руки. Перед ним на подставке стоял открытый учебник, из-под локтя виднелся краешек тетрадки с конспектами. Яркая настольная лампа светила ему в затылок, и его светлые, давно нестриженные волосы казались в её свете золотистым пухом. Геральт привалился плечом к дверному косяку, вбирая в себя и эту домашнюю картинку, и тепло, и привычный запах стирального порошка и чего-то хлебного. Ему снова удалось. Он сходил за горизонт и вернулся обратно. Вернулся домой. - Лютик, - позвал он тихо, - Лютик, эй! Просыпался Лютик тяжело, нехотя, словно отходил от болезни. Сессия оставила на нём свой неприятный след - под глазами залегли тени, он похудел и осунулся, а между бровей появилась напряжённая складка, которая на его открытом, жизнерадостном лице была совсем не к месту. Он долго тёр глаза, пытался сфокусировать взгляд и ещё, видимо, пытался убедить себя, что происходящее ему не снится. Зато, когда он окончательно пришёл в себя, то немедленно развил бурную деятельность: выключил лампу, поставил чайник, умылся, сдёрнул с кровати дневное покрывало - и все это, не забывая засыпать Геральта вопросами. - ...короче, бывало хуже, - припечатал Геральт и от души сыпанул в чай сахара, - Ты-то как? - Живой, как видишь, - Лютик пожал плечами. Сейчас он действительно выглядел несколько более живым - на щеках проступил румянец, в глазах появился знакомый бодрый блеск, - По фотоделу и документалкам у меня автомат, сам понимаешь. С языком сложнее, но пока живу. А вот литература - пиздец. Полтина билетов, я из них знаю примерно семь. Экзамен послезавтра. - Что думаешь делать? - Что-что. Рациональные капиталовложения. Двадцать пять рублей на свечку в храме и пятихатку на коньяк для лектора. Как-нибудь уж, с Божьей помощью... - он пожал плечами и улыбнулся, как-то очень беззаботно и по-мальчишески, и Геральт вдруг понял, что тянущего, томящегося в груди больше не осталось. Солнце было где-то далеко за горизонтом, и не собиралось являть себя городу ещё часов шесть, не меньше. Солнце Геральта ждало его дома, носило рубашки в клетку, пахло зелёным чаем и вот-вот собиралось стать бакалавром журналистики. Он принял горячий душ, чтобы смыть с себя запах аэропорта, холод улицы и три долгие рабочие недели. Спать хотелось периферийно, оттеночно - на первый план выходило совсем другое, то, чего вдали от дома не хватало особенно сильно. Из ванной он вышел не одеваясь - в конце концов, у него не было ничего, чего бы Лютик ещё не видел. В тёмной спальне скользнул под одеяло, прибирая к рукам родное, тёплое. - Да? - Да! - выдохнул Лютик, в отличии от Геральта зачем-то надевший в кровать пижаму, словно бы и не рассчитывал на продолжение вечера. Он был мятный от зубной пасты и лихорадочно горячий. Раздевался быстро, спеша прикоснуться кожей к коже. За скулы Геральта к себе притянул, чтобы поцеловать. - Мудак ты ёбаный, - шептал он между поцелуями, - Я так по тебе скучал... Пиздец, месяц же почти... Знаешь, как хотелось простого человеческого поебаться, а? Дождался, блять, любимого из армии. Созвониться за три недели удалось пару раз, не больше. Там, где Геральт работал, зачастую не оказывалось то связи, то розетки. Поначалу, не слышать постоянной Лютиковой болтовни Геральту очень нравилось. Потом - нет. - Я такую красоту недавно для зарубежки сочинял, - Геральт пальцами и губами вспоминал тонкую кожу у него на рёбрах, а Лютик говорил, хрипло и с надрывом, словно бы слова сами рвались наружу, - По американской классике. Там книга начиналась с такой красивой фразы... Мне её ещё пришлось самому переводить, потому что перевода не было... "На борту далёкого корабля есть желания каждого мужчины. Для одних они приходят с приливом, для других - вечно кружат у самого горизонта, никогда не исчезая, никогда не причаливая, до тех пор, пока смотрящий не..." Геральт нашёл губами впадинку ключицы, и Лютик рвано выдохнул, путаясь пальцами в чужих волосах. - ..."не отвернётся, и его мечты не будут разрушены временем. Такова жизнь мужчин." Я... Я переводил этот охуительно красивый текст и думал о том, что на моём корабле - ты. Капитан ли, поклажа - похуй. Главное, чтобы ты сошёл ко мне на берег. - Я уже сошёл, - сказал Геральт, - Может заткнёшься теперь? - Не мечтай. У Лютика было мокро на лбу и под коленками, дышал он часто-часто, загнано, пока Геральт не торопясь, подстраиваясь толкался внутрь, в лихорадочную тесноту чужого тела. Ногтями короткими, под корень сгрызенными, за лопатки цеплялся. Потянулся было волосы с лица убрать - Геральт его руку поймал и поцеловал в раскрытую ладонь. Рот свой пиздливый Лютик, конечно, не закрыл, - на это Геральт и не рассчитывал, - зато его речь снова превратилась в бессвязный сумбур, и с этим, конечно, было мириться гораздо легче, чем со всякого рода лирикой. - Плотва, уйди! - взвыл вдруг Лютик, бросив взгляд Геральту через плечо, - Ты не кошка, ты собака некрещёная!.. Она мне дрочить не давала, представляешь. Спускаю штаны - она тут как тут. Дверь запираю, она и орать и скрестись начинает... Да уйдёшь ты наконец? - Брысь, - коротко бросил Геральт. Плотва бесшумно соскочила с подоконника, сверкнув напоследок жёлтыми глазами, и исчезла за дверью. Лютик рассмеялся, с нотками истерики, и потёр лицо руками. - Никакого уважения, а! Я её, значит, кормлю, пою, какахи за ней убираю, а она... - Юлиан, - сказал Геральт, - Ебало завали. Господа Бога ради. - Да я что, я - ничего, - отозвался Лютик, - Хочешь ебаться в тишине, как заяц, под кустом - пожалуйста, мне не слож-... Ай, блять! Хорошо, хорошо, молчу, не кусайся только. Животное, блять. Плотвы не лучше... Геральт хмыкнул, соглашаясь, перехватил Лютика под коленкой, и принялся работать бёдрами так, что Лютик все слова мигом растерял, только дышал широко открытым ртом и руками Геральта к себе тянул, ближе, ближе, хотя ближе было уже нельзя. С Геральта текло, простыня под руками намокла и неприятно липла к ладоням, у Лютика на лбу и над верхней губой тоже выступила испарина, словно марафон бежал. Одной рукой он держал Геральта за шею, другой дрочил, перемежая шумные вздохи тихим матом и всхлипами. Геральт знал, что надолго его не хватит. Лютик отрубился быстро, едва успев обтереться первой попавшейся футболкой, а Геральт еще какое-то время лежал без сна, перебирая в голове дела, которыми нужно будет заняться в первую очередь. Перевести плату за заказ с рабочего счёта на личный, сходить за продуктами (в холодильнике имелись только хлеб, колбаса и энергетики), заменить мигающую лампочку в коридоре, сводить Плотву к ветеринару. И начать уже оформлять Лютика как секретаря, или напарника, например, раз на следующее дело они едут вместе. Когда Геральт заснул, то до рассвета ему снились корабли.