***
Цветные блики лазурного и ярко изумрудного оттенка мелькают по разным сторонам взгляда расплывчатыми разводами, сменяя друг друга без устали на темную зелень и желтые полосы под ногами из иголок. Чёртов лес все такой же и за деревьями кажется будто кто-то прячется темными пятнами и не прибавь немного шагу, то они набросятся и кусочка живого на теле не оставят. Все те же стволы деревьев, похоже, что вытягиваются прямо перед глазами и встают величаво на пути, что уклоняясь в последний момент от их статных тел, она хватает плечем по жесткой коре и морщится. Бежать теперь нужно было не только от старушки-убийцы, но словно и от всего леса: он опасен, страшен, должно быть как назло сгущается вокруг жертв и заставляет адреналин бурлить в крови. Бежали они сломя голову сквозь лес так, словно никогда больше не придется тормозить и оглядываться назад, будто легкие, так старательно сгорающие изнутри и горло точно разодранное ногтями до крови, никогда не остановят их, не смогут приградить им путь к свободе, к безопасности и спокойствию. Казалось, еще чуть-чуть и они так и с владений Роанока выберутся и до города добегут, но это только казалось. Густая чаща леса не проглядывалась и сгущалась вокруг, тут то и становилось понятно, что очутились они не дальше мили от того места, где был Доминик. Они останавливаются, когда Шелби и Одри, отстающая на пару шагов, оказываются на поляне схожей с той, с которой они так старательно убегали, будто все в этом лесу не достаточно нарочно одинаковое. Останавливаясь, но чувствуя как сердце и ноги продолжают гнаться, бежать дальше, женщина садится возле одного из деревьев. Шелби сейчас думает переводя дыхание, что поступают они не очень то и правильно. От слова совсем. Если бы она смотрела что-то на подобие фильма ужасов сейчас с похожими героями в лесу, то закатывала бы глаза на каждое их опрометчивое действие. Ну, кто вот в фильмах ужасов делится на группы — правильно только те, кто потом погибают или те, кто нарочно хотят сдохнуть. Но они не в фильме и когда в лицо тебе направлен очень даже настоящий пистолет, думать приходится быстро и не всегда то, что ты надумал будет правильным. Нельзя было кидать Бэнкса, понимает сейчас Миллер, проводя ладонью по влажному лбу и морщась. Он ведь их не догонит и он их не найдет здесь. Особенно если учитывать, что здесь — это хрен пойми где. Особенно если учитывать, что мужчина ранен. Бэнкс не самый плохой человек, он не монстр, не чудовище — нельзя его обвинять во всем. Миллер осознает и свою вину и то, что сама во все ввязалась, Бэнкс же хотел всего лишь помочь. Он не заслуживает смерти, а Миллер не хочет быть палачом, но то как женщина повела себя… Шелби корит себя за то, что опять остолбенела. Они с Агнес играли в гляделки, когда та размахивала оружием, и того бешеного, запугивающего и властного взгляда хватило на то, чтобы Миллер встала в ступор. Если бы все не сложилось настолько удачно, то и она сама и Доминик уже бы попрощались с жизнью. В конце концов, возможно она была права, когда говорила, что это ее последний забег перед смертью… Но Тиндалл — чертова спасительница — снова это сделала. Снова спасла их и всего то каким то камушком. Шелби обычно не задумывается насколько ей стыдно во время страха или опасности, но сейчас ей и вправду совестно перед актрисой. Скоро терпение ее закончится и наконец учитель йоги попрощается с жизнью. Ноги Одри стало сводить и покалывать в икрах еще на меньшем расстоянии, чем пробежала женщина рядом. Казалось, опасность уже далеко, но Миллер не останавливалась, движимая страхом, а Одри оставалось только поспевать за ней, ведь теперь они остались вдвоем. Актриса волочилась что есть сил, то и дело оглядываясь через спину, дыхание ее как у курильщика заядлого срывалось на кашель и британка втемяшила себе что, если она выберется отсюда живой, то перейдет на рацион как у Миллер, ведь та как лань дикая бежала и перепрыгивала через любой куст, что, если честно, очень впечатлило актрису. Только подумать, что хорошее питание и какая то там йога делает с людьми… Тиндалл тяжело дыша, опирается на дерево, наконец нагоняя Миллер и чувствует как в кармане платья скользит телефон, оставленный Сидни. Пластик его оправы черный гладкий, поблескивающий на солнце, а вес будто с каждой последующей минутой становится все больше и больше, что рука клонится ниже к земле только от того понимания, что они тут как бы все ещё должны снимать новый сезон шоу. Только подумать как жизни людей этого проекта поменялись за одну ночь. И нет, не тогда когда Ли и Монэ поймали Полки или же Агнес ворвалась в дом, когда Доминик еле добрался до дома в ночи, а Шелби и Одри преподали урок Мэтту в подвале: их жизни полностью изменились, когда они подписали контракт Сидни, когда подпись, словно оставленная кровью на дьявольском контракте, в двух экземплярах оказалась в руках Сидни и каждого из актеров. Эти телефоны должны были стать доказательством того, что здесь происходит, но что-то после всего пиздеца женщина и не вспомнила про то, что должна была что-то снимать на этот телефон… Он в кармане то по чистой случайности оказался. Одри хочет домой. Она бы даже хотела вернуться в их общий с Рори дом, но то предательство ещё подогревает её кровь и бесит до трясучки. Поэтому Тиндалл хочет к родителям. Хочет ещё разок взглянуть на них и ещё разок поругаться о мелочах с мамой, хочет чтобы те её защитили, как давным давно во времена её молодости, когда отец пригрозил ухажеру со школы муляжом ружья со стенда над камином. «Вот надо же этой чокнутой старухе опять все испортить!» — соображает Тиндалл, собираясь с силами. Сколько еще препятствий придется преодолеть, чтобы выбраться отсюда живыми? Такое вообще возможно — выжить? Потому что, что-то пока она в это начинает верить все меньше и меньше. Их группа, сука, в прогрессии часов становится только слабее и меньше. Сначала Мэтт, потом Ли и Монэ, затем Доминик, а теперь?.. С волнением Одри смотрит вокруг, стараясь понять где они. Вокруг нихрена не было… Это просто лес, просто поляна. К тому же не похожая ни на одну из тех, на которых снималась британка в первом сезоне. Единственная, кто хоть немного могла прояснить ситуацию с местоположением — Шелби. Миллер же склоня голову на колени сидит под одним из деревьев и переводит дыхание. Какого то хрена на свитере женщины проступает небольшое пятно крови прямо на том месте, где закреплена повязка. Агнес ведь не стреляла, потому что Одри не помнит, чтобы слышала звук выстрела… — Эй, твое плечо… — подходит обеспокоенно британка. — Задела дерево, когда бежала, — будто только сейчас замечая, бормочет Миллер. Слегка выдохнув, успокоившись, британка присаживается рядом и отодвигает ткань так плотно прилегающую к коже, но уже пропитавшуюся кровью блондинки. Одри морщится от того, что пальцы снова становятся влажными и алыми, а учительница йоги строит на это гримасу и даже отворачивается, лишь бы не видеть раны. Перевязать заново, ясен хрен, нечем и Одри остается только выругаться: — Черт, — садясь рядом, выдыхает актриса. — Не знаешь, как далеко мы? Но Миллер будто и не слышит, она все так же отвернувшись в сторону что то разглядывает за собой. Одри даже на мгновение думает, что женщина зла на нее из-за Доминика, пока вдруг от нее не приходит ответ: — Ближе, чем ты думаешь… — резко изменившись в тоне и подтолкнув британку ближе к кустам, шептала Миллер. Что-то еле слышно шуршало вдалеке, но Одри и не слышала этого, все на что она могла сейчас обратить внимание так это то, как близко к ней прижимается тело голубоглазой блондинки. Тиндалл даже и не подозревала, что отреагирует так… Ей кажется, что женщина, припавшая к ней телом, может заметить как жар охватывает ее щеки и по шее бегут мурашки от теплого дыхания Шелби, слегка касающегося кожи прямо под короткими светлыми прядями актрисы. Шелби не на шутку сосредоточена и хмуро высматривает что то впереди за зарослями. И очень хорошо, что она так сосредоточена, а то заметила бы ну очень изучавшую ее актрису. Британка вдруг поняла, что смутилась. Нет, серьезно, Тиндалл, и смутилась? Она, наверное, просто не ожидала от Миллер такого. Что главная страдалица и просто мышка, может быть сильной и собранной, настойчивой и упрямой? Нет, этого всего Одри точно не ожидала. Она не ожидала, что блондинка сможет ее удивить, ведь актриса была уверена, что знает Шелби как облупленную благодаря первому сезону. Знает, как она отреагирует, как себя поведет и что сделает по сюжету. Это, конечно, очень самонадеянно так думать со стороны Тиндалл, но что она могла с собой поделать. Миллер для нее была раньше скучна настолько, что британка даже не замечала насколько красива женщина перед ней. Это заставило ее смутиться еще больше. Черт, почему вообще Тиндалл смущается?! Актриса в себя приходит не сразу, но спешит поинтересоваться, что так привлекло женщину. Она опирается на бедро голубоглазой и старается приподняться над зарослями кустов, противясь слабым предостережениям женщины рядом с ней. Одри не спешит думать, что именно она там увидит, Шелби слишком ее отвлекла, даже позволила забыть, что опасность все еще дышит им в спину, пока сама что-то не услышит: — Какие нахер кабаны, братец? — даже не успев увидеть кто это был, кареглазая в секунду нагнулась обратно за кусты. Все тело враз похолодело и сердце верно в живот упало, покалывая. Выпучив глаза, Тиндалл хватает Миллер за руку и та, повторив движения, выглядит не менее напуганной. — Там, м-мне казалось, что там были кабаны, — приглушенно и с заиканиями произнес другой мужчина. Что-то подсказывало британке, что это совсем не безобидные охотники с хотя бы пневматическими ружьями, которые по советам не очень добрых людей оказались в лесах Роанока, охотясь на каких то там кабанов… От этих голосов, а именно говора и акцента, выдающего в людях грубых неотесанных деревенщин, актриса дошла собственным умом, что это те самые Полки. Как примерно можно было определить, эти подонки находились метрах в пятнадцати от женщин и блондинки ещё никогда, наверное, так не хотели чтобы эти метры стали километрами. Одри теперь понимает, что, видимо, голубоглазая услышала шаги, когда британка осматривала ее плечо. Со стороны мужчин пришел звук, будто один из них отвесил другому подзатыльник, а потом и голос: — Почему мне опять с тобой здесь тухнуть, когда Джо и Лени могут развлекаться! — со злобой в голосе проскрежетал мужчина и ударил по кустам. Шелби стало плохо только от одной мысли, что именно он имел ввиду под словом «развлекаться». Хотелось надеяться, что это развлечение ни коим образом не затронет Ли и Монэ, да и их двоих. Одри же содрогнулась от звука удара по кустам, только представляя, что следующие могут быть их кусты и прикрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, чего доброго. — Маманя сказала, чтобы мы поймали парочку кабанчиков на ужин. Разве она нам не доверяет? Она думает, что я сильный, раз дала ружье. — гордость с которой он произнес эти слова окончательно пошатнула веру в то, что эти люди будут способны пощадить их. Они, кажется, совершенно спокойно пристрелят живых людей, лишь бы мамаша их похвалила. Ну, по крайней мере один из них… — Ты придурок! — снова звук удара. — Мать предвидела, что остальные актеришки захотят сбежать или даже сунуться к нам, поэтому сказала чтобы я и ты, остолоп, нашли их! — А-а, ужин?.. — сконфуженно, вопросил один из братьев, будто ничего из предыдущих слов не способно было заставить его задуматься, в отличии от женщин. — Те две бабы — и есть наш ужин, Роджер! — мужчина произнес эти слова с такой легкостью в голосе и очевидностью, что живот скрутило. У Шелби в глазах помутнело и на задворках разума всплыли те самые яркие картинки: в комнате темно, кругом шум и крики, можно было разглядеть только отдельные части тела Элиаса — ученого — на столе и сильный запах крови в воздухе. Рядом много людей, но голубоглазая старается смотреть только на Флору и Мэтта. А потом вкус сырого жилистого мяса на языке и инородная кровь, растекающаяся по всей полости рта после скромного укуса человеческой вырезки. Язык Миллер от воспоминаний вкуса начал неметь во рту, не позволяя и слову выйти, и все что ей оставалось — это только расплывчатым видением всматриваться в Одри, надеясь на то, что британка сможет сейчас вытащить их из этой передряги. Но Тиндалл не встретилась с женщиной взглядом, кажется, она прокручивала в голове последнюю фразу: «Те две бабы — наш ужин…» снова и снова, пытаясь поверить в смысл этих слов. Она отчаянно отказывалась верить в существование подобной херни. Господи, призраки, монстры, трупы и ведьмы — да черт бы с ними, тут грёбанные каннибалы! И даже Забойщица не так страшна по сравнению с тем, что может сделать обычный не очень одаренный умом деревенщина. Как обычная семья дошла до такого? Как вообще человек может пойти на то чтобы съесть себе подобного?.. Все монстры — люди… Одри не позволит себя сожрать, еще чего доброго! Нужно уходить отсюда как можно быстрее, пока эти придурки не догадались все проверить и Одри оглядываясь, думает, что предпринять. — Шелби, вперёд! — шёпотом, только чудом не срывающимся на крик, лопочет актриса и подталкивает женщину перед ней. Они устремляются на полусогнутых коленях в сторону других зарослей, огибающих Полков сбоку и вслушиваясь, буквально молятся всем богам на свете, чтобы деревенщины были не только не образованные, но и глухие. — Аа-а, — протяжно произнёс один из Полков, перестав расхаживать и шуршать хворостом под ногами, — я поня-ял! Подняться чуть выше кустов и постараться увидеть где эти убийцы, а не предполагать на слух, означало бы что у дам были нехилые яйца, но как таковых их не было, поэтому оставалось только гадать, что там этот придурок понял и грозит ли что-то британке и учителю йоги. И именно в этот момент все затихло. И даже шаги и шуршания одежды и ружей стали еле различимы, будто эти дебилы слышали как женщины перебегали и теперь пытаются вслушаться, чтобы дождаться когда добыча сама себя выдаст и они смогут безжалостно накинуться на нее. Тиндалл снова накрывает дрожащие губы ладонями, чтобы не хватать так громко ртом воздух сквозь стиснутые зубы. Все что угодно, лишь бы не выдать себя и лучше слышать деревенщин. У Миллер нижняя губа аналогично ходит ходуном, глаза на мокром месте и грудная клетка будто подпрыгивает при каждом стуке сердца, но дышит она так тихо, будто специально этому обучалась где-то. Хотя то через что она прошла… — Что ты понял то блять? — не выдержав драматичной паузы, специально выдержанной одним из братьев и повернувшись в его сторону, спрашивает наконец Полк, явно уставший от дерьма своего братца. — Что теперь мне надо поймать актеришку, чтобы маманя меня похвалила! — довольно выдал мужчина. Когда после этого последовал знакомый звук подзатыльника, кареглазая и голубоглазая переглянулись и поняв, что это их шанс, улизнули за следующие кусты, оказавшись теперь за спинами мужчин, в том месте откуда Полки изначально пришли и куда логично было бы двигаться, чтобы найти Ли и Монэ. Без добычи, как стало понятно, деревенщины не стали бы возвращаться, поэтому сюда пойти не должны были, а значит женщины почти убежали от этих уродов. Шелби и Одри договариваются, как перебежать к следующему кусту, от которого идёт небольшая канава, по которой уже не составит труда скрыться от деревенщин и слыша, как жалуется один из Полков, решаются на последний рывок. Одри перебегает чуть впереди, а за ней всего на шаг отставая Шелби. Они так близки… — Ну-ка, завались, твою мать, — прерывая жалобы и стоны своего братца на подзатыльник, кидает Полк, — я че-то слышал… Сердце Миллер вдруг будто остановилось и та встала в ступор. Буквально секунды пока голубоглазая слушала и старалась больше не издать и звука, хватило Одри на то чтобы оказаться уже за другими кустами в безопасности и обернувшись, увидеть, как учитель йоги испуганными мокрыми глазами смотрит на актрису. Тиндалл размахивает руками, пытается показать ей, что они ещё их не видели и не знают, что они тут и чтобы блондинка скорей бежала к ней, но Миллер ужасно напугана и пятиться назад к тем зарослям от которых они только что пытались перебежать. — Всё ты, ёлки палки, ну-ка прошмонай кусты, урод, — командует мужчина и братишка-дурачок начинает тыкать во все заросли своим ружьём. Британка видит как Полк начал с дальних кустов и у Шелби ещё есть шанс, пока тот придурок дойдёт до нее. Но Шелби сжалась и схватилась за свои плечи, щеки её уже мокрые от слез, которые текут от чистейшего страха, грудь поднимается и опускается вверх вниз так быстро, что пару минут и женщина упадёт в обморок, а глаза, Боже… Её зрачки бегают так быстро и дёргаются на каждый шорох, который совершает мужчина, тыкая в заросли, что голубоглазая точно не обращает внимания на актрису. — Вон там ещё, слепошарый, — указывая на кусты, где женщины оказались в самом начале, бросает мужчина. У Тиндалл паника, она старается всеми силами достучаться до Миллер, машет ей, сигналит, на глазах у самой наворачиваются слезы от беспомощности, костяшки пальцев белеют от той силы с которой она их сдавливает и бьёт об землю, когда видит как мужчина подбирается все ближе и ближе к заветному кусту с женщиной. Взгляд бегает то между Шелби, то между, показавшимся прямо за кустом Миллер, деревенщины. Черт побери, Одри не знает что делать, она просто не может потерять Шелби, что она будет делать одна, как спасёт Ли и Монэ? Британка уже не может контролировать плач, соленая вода заслоняет видение маленькой фигурки Миллер и короткостриженная корит себя за то, что не взяла пистолет Агнес. Будь он в ее дрожащих руках она бы выстрелила, она бы спасла Шелби и избавилась бы от этих уродов. Земля будто из-под ног уходит и Тиндалл летит в пропасть все ниже и ниже, понимая, что это конец. Она опять останется одна… Громко прозвучавший выстрел где-то вдалеке, заставил не только Полков вздернуть головы на звук. Со стороны выстрела поднялось плотное одеяло тёмных и громко заголосивших птиц, тревожно сбегающих подальше от опасности и рассредоточившихся прямо над головами деревенщин и двух женщин. — Какого блять хрена? — неожидав такого, сам себя спросил мужчина. — Давай туда, живее. — подталкивая братца от кустов с Миллер прикладом ружья в спину, мужчины поспешно ушли в сторону выстрела. Несколько минут женщины не двигались, будто вросли в холодную землю Роанока и стали такими же экспонатами этих мест. Было страшно двинуться раньше времени, вызвать шум и просрать момент, но когда Одри наконец удалось оторваться от земли, выждав, она рванула к голубоглазой. — Шелби! — лопочет женщина, подбегая к длинноволосой. Тиндалл не может поверить, что женщина перед ней жива, что с ней все хорошо и неизвестный выстрел спас ее. Она притягивает тело женщины к себе и шепчет ей, что все хорошо, что они ушли и она может не бояться. Слезы отчаяния и страха сменили слезы радости. Шелби — жива… Но это слишком для раненой, она не выдерживает, не справляется. Учитель йоги — слаба. Ей страшно все так же, она снова в этом месте, на Мэтта больше нельзя надеяться, искать его поддержки и спасения. Она одна, как была так и будет — ничто это не изменит. Никто это не изменит… Она чуть не погибла по своей глупости и из-за своего страха. Никто бы не стал её защищать и любить. Может раньше в первом сезоне у нее и была хоть какая-то храбрость и сила, сейчас же она иссякла. Раньше была цель — открыть зал йоги, спастись, выжить, любить мужа, родить… Но она все потеряла, все просрала — ни семьи, ни цели. Но нежный шепот на ухо, осторожно поглаживающая волосы рука и объятия, заставляют что-то в глубине Шелби передумать. Воспоминания того, как Мэтт притягивал её к себе, сжимал и успокаивал, когда слезы бесконтрольно покрывали щеки Шелби, всплыли в сравнении в сознании. Мэтт был сильный, большой, его руки сжимали её так, что приходилось дышать глубже и реже, лишь бы не задохнуться в его хватке, но Миллер всегда вжималась в него сильнее. Запах его любимой терпкой туалетной воды, затуманивал сознание, что голова кружилась и приходилось всегда прикрывать глаза, а голос, которым он старался успокоить женщину, был низким и хриплым. Но у него всегда получалось, он мог её успокоить, когда хотел этого. Пока хотел этого… Чего Миллер не ожидала, так это того, как Одри старалась её успокоить и даже не хотелось признавать, но получалось у неё это лучше, чем у мужа. Актриса не сжимала женщину в сильные крепкие объятия, она нежно обвивала её плечи, словно пуховое одеяло, её ладони и пальцы гуляли по плечам и волосам, поглаживая в местах лёгким касанием пальцев и мурашки страха голубоглазой успокаивались, рассеиваясь прочь. Там где проходили руки женщины, оставался неповторимый запах актрисы. Пахло духами, наверняка дорогущими, что даже спустя столько времени, этот тонкий аромат свежести, будто только после дождя, так и не выветрился. Он перемешивался с запахом хвойного леса и Миллер вдыхая его, невольно расслаблялась. Мелодичный и звучный голос с бархатным британским акцентом, шептал ей приятные слова на ухо, оставляя тёплое дыхание на коже. Ей так спокойно вдруг в чужих руках, страх стал отступать и чувство защиты воцарилось на его месте. Голубоглазая плачет теперь тише, она вжимается в Одри и старается ни о чем не думать. — П-прости… — выцеживает между вдохами голубоглазая виновато. Одри не думает, что если бы останься она сейчас одна на произвол судьбы, в этом лесу и на владениях Роанока, то она смогла бы выжить. То как отчаянно она хватается за плечи голубоглазой женщины и не может её отпустить, звонком, нет, оглашающей сиреной звенит у неё в голове. Тепло тела Шелби против тела актрисы, заставляет её чувствовать себя не одинокой, спокойной и нужной. Тиндалл чувствует это, как внутри ощущение силы и тепла, заставляет её прильнуть губами к макушке женщины рядом и закрыть глаза, шепча дрожащими губами, что все получится и что все хорошо. Британка чувствует как вдохи и выдохи учителя йоги становятся спокойными и не отчаянными, напряжение отступает и женщина рядом с ней успокаивается. Это успокаивает и Тиндалл, она спокойно выдыхает. Вот оно… Одри Тиндалл хочет защитить Миллер. Но почему именно, она не может ответить даже себе. Это уже не жалость, первоначально заслонявшая любые чувства и эмоции к женщине, и это не чувство долга. Это что-то более загадочное и неизвестное, бескорыстное и приятное. — Эй, все нормально они ушли, нам тоже надо уходить, — поглаживая ее по длинным светлым волосам, дрожащим голосом вышептывает Тиндалл, удерживая себя на месте, чтобы не озираться по сторонам и не пугать Шелби сильнее. — Я не знаю, смогу ли я Одри… Британка уже и сама не уверена, сможет ли…***
Они не долго бродили по лесу после побега. Шли на угад, доверяя интуиции и старались даже на малейшую секунду не выпускать друг друга из поля зрения. Солнце уже к этому моменту, будто устав дожидаться противных людей, близилось к закату и еще каких-то жалких пару часов и тьма поглотит не только все вокруг, но и саму душу. И это не могло не пугать. От одной только мысли о том, что придется снова пробираться по темным лесам Роанока, бежать как можно быстрее и тише, когда мокрые ноги сводит от усталости и вечерней росы, заставляет прибавить шагу и побыстрее уже найти Полков. Как бы страшно и наивно это не звучало. Им удалось добраться, с божьей помощью, не иначе, до дома схожего скорее с заброшенным хлевом, чем с жилым зданием. Шелби передернуло, как только она узнала очертания этого жилища прямиком из своих кошмаров. Это был дом Полков. Именно своим заброшенным и бесхозным окружением он смахивал на дом из фильма ужасов, но больше всего пугали его обитатели. Искореженные болезнями и язвами, немытые и перемазанные невесть чем люди и на людей то переставших смахивать, как только проглотили кусок некогда живого человека. Около одного из больших сараев стоял мужчина с ружьем на перевес и был он никто иной, как тот самый Роджер — братик дурачок — из лесной передряги. Он выглядел как щенок, которого только забрали из приюта, накормили и дали поиграть в новую игрушку. Его перекосившаяся улыбка, словно лицевая судорога, выдавала на обозрение гнилые и покореженные зубы, он лыбился и еще пару минут, бесспорно, и он начнет прыгать на месте от радости. Этого сукина сына, видимо, все же похвалили. Страшно узнать за что… Как и предполагалось солнце только в начале своего пути заката, стало заходить за горизонт. Еще не стало темно, но зато оранжевые и алые оттенки повсеместно танцевали на листьях и стволах деревьев, а на лицах блики отражались словно кровавое пятно. И то как свет красным тягучим пятном ложился на лицо мужчины, до ужаса пугало женщин. Собственно, все надежды исчезли в мгновение ока. Вооружённый мужчина стоит прямо на вход в амбар, в котором только по теории вероятности находятся Ли и Монэ. Попробовать обойти его или проскользнуть, получилось бы, сука, только в том случае, если бы дурачок сам ушёл или бы, блять, застрелил себя на месте. Даже если бы первое можно было провернуть, никто не гарантирует, что внутри больше никого не будет. Чокнутая мамаша, сервирующая стол нарезкой из актрис или избитые до полусмерти женщины? Забойщица собственной персоной? Тусовка призраков Роанока, может быть даже? — Что… Что будем делать? — задает вопрос Одри. Шелби задумывается. Она сейчас не испугана до беспамятства, она готова быть сильной для Тиндалл, потому что так близко к смерти она была лишь раз. Ну или парочку… Её смерть сейчас сыграет решающую роль не только для неё самой, но и для того кто рядом с ней. Если она умрёт, то британка тоже может пострадать или же пострадать при очередном спасении. Тиндалл не в первый раз рискует своей шкурой и Миллер умеет быть благодарной. Она слишком даже для себя самой решительно смотрит на Одри и британка старается не делать этого, не показывать, но невольно подергивает в замешательстве брови вверх. Вау. Миллер сейчас выглядит совершенно по другому… Они шепчутся, перебирают множество планов и никак не могут собраться с мыслью. Страшно. До жути. Неверное движение или действие — и пока-пока жизнь. Из амбара выбегает второй мужчина, которого женщинам уже посчастливилось сегодня встретить. Одри и Шелби притихли и затаились, вздрагивая при виде знакомого. Только не он снова… Злоба так и сочилось из его глаз, тёмные брови, словно щетина, так покрывали глаза, что лик его становился ещё ужаснее. Он сперва шептал что-то себе под нос, с такой агрессией, что каждое слово будто приходилось выплевывать, а когда заметил своего братца, так и вовсе заголосил громче: — Сука! Эта тварь… — тряся перед лицом Роджера рукой, которую Полк сжимает второй кистью, скрежещет зубами деревенщина. Женщины в укрытии даже сперва и не обратили внимания, на руку мужчины. В крепкой хватке, которой он сжимает вторую кисть виднеются капли крови, просачивающиеся из раны. Он трясёт ей, словно это поможет ему унять боль и выглядит даже, можно сказать, по детски. — Эта сука, укусила меня! — Ч-что?.. — сконфуженно спрашивает братец, оставляя ружье и полностью погружаясь в разговор. — Я только приблизился к ней, а она вцепилась в меня зубами, будто кусок хотела оторвать! — в таком изумлении лопочет он, будто сам не ебаный каннибал и это, на самом деле, потрясло его до глубины души. — Даже кровь не останавливается! — Тебе надо залатать руку — мама будет ругаться… — спохватившись, вдруг, мямлит он. — Тварь, ведь ещё и за любимую руку. — если бы можно было услышать этот разговор вне контекста, где нибудь в безопасной обстановке, можно было бы легко представить, как два паренька разговаривают о свиньях, которых собираются заколоть, а те, совершенно не согласные на смерть, борются и кусаются. К такой простоте разговора нельзя привыкнуть — от этого до сих пор противно. Помельтеша на месте и обдумав как поступить — заложников бросать с братцем дураком он явно не хотел — мужчина, все же скорчив рожу, обратился к братцу: — Я пойду в дом, если ты урод… — схватив с земли ружье и кинув в руки брату, прижимая тяжёлое оружие к груди того, собираясь будто прямо тут задушить его, с наездом начал старший Полк, — хоть на секунду отойдешь от амбара или упустишь этих шлюх — я сам тебя изувечу и не посмотрю на то, что другие тебя жалеют. Там внутри никого. Смотри мне, блять. И мужчина удалился, все причитая себе под нос какая же тварь та, которая его укусила. Роджер же остался стоять, прижав ружье ближе к себе и будто даже углубившись ногами в землю, чтобы ничто не смогло его сдвинуть с этого места. Даже его взгляд изменился, он уставился в глубь леса, вроде, даже стараясь что-то разглядеть. Одри озарила идея. Она вдруг повертевшись на месте и схватив камень, обратилась к Шелби: — Стой тут и жди пока я не приду. Не шевелись, — прошептала с наказом британка, сжимая предплечье учителя йоги, чтобы привлечь внимание. Миллер как щенок, которому сказали сесть на место и не шевелиться, уставилась на актрису, а та в обход двинулась дальше в лес. У голубоглазой могла бы возникнуть идея, что британка её кинула, поняв, что дело проигрышное, что она сейчас убегает и эта мысль бы грызла её, но Миллер старалась не думать об этом. Она старалась положиться на чувство доверия к актрисе, которое так стремительно увеличивалось с каждым разом нового спасения. Миллер теперь даже права не имела сомневаться в ней. Как, в прочем, и в остальных ситуациях до этого: с Мэттом, затем и с Домиником. Нет, Одри другая и Шелби это чувствует. Единственное на что надеется Шелби, так это на то, что актриса не выкинет какую нибудь глупость. Но слыша как вдалеке бьётся стекло, блондинка тяжело выдыхает, ощущая как по спине бежит холодок от предстоящей беготни и нагнетающего чувства. Будто в замедленном действии, женщина наблюдает, как вздернулась вверх в сторону шума голова каннибала. Его взгляд был наполнен решимостью, пока не проследив вместе с ним взглядом за источником шума, не сменился безнадегой и испугом. Один из пикапов, а если быть точнее, синий с ржавыми вкраплениями на подвеске, красовался разбитым окном. — Тише… — шепчет британка, неожиданно появившись за спиной голубоглазой и положив руку ей на плечо, от чего Миллер дернулась. У Тиндалл хитрый взгляд, довольный собой, даже отчасти злобный. Разбить машину этих уродов оказалось лучшей наградой за последние дни. — Ёбаный в рот… — шепчет под нос он себе. Роджер видать не на шутку испугался за свою жизнь и будущее состояние здоровья, особенно если учесть то, как побелело его лицо. — Он меня убьёт, точно убьет… Мужчина мельтешит, ноги топчатся, ещё секунда и он сорвётся с места, побежит подбирать стекло и уверять брата, что он не виноват, но с ещё большей опаской оборачивается и смотрит за спину на старые двери амбара. Вот ведь ситуация, кажется, Роджер в любом случае получит оплеуху. Если уйдёт и оставит амбар или же, если не пойдёт проверять машину и ловить урода, который это сделал. И мужчина решается, что с братом ему жить бок о бок дольше, поэтому перекидывая через плечо ружье, идёт к пикапу. Женщины ждут подходящего момента, пытаясь выискать его между действиями Полка. Братец покружив у пикапа и что-то побурчав себе под нос, схватился за оружие и начал кружится уже с ним. Взгляд его впервые за все время наполнился злобой и ненавистью, он осматривал в оранжевом солнце двор перед своим домом и не увидев ничего, решил направиться в лес. — Сейчас?.. — тихонько спрашивает Миллер. Британка прикусывает губу, смотрит вперед на спину мужчины, скрывающуюся за листвой и говорит: — Да, давай, сейчас! Крадясь до самой двери в амбар, Шелби все смотрит в сторону леса, куда ушел один из Полков и на дверь дома, в которую ушел второй мужчина. На удивление, все шло достаточно хорошо. Вера в то, что все может получится крепла. Тиндалл заходит в амбар первой и теперь проверяет Миллер — за ней ли она еще, тут ли или же опять испугалась. Но наблюдая как женщина за ней старается как можно тише закрыть ветхую дверь амбара, Одри выдыхает. Осталось самое сложное… Не успевая и обернуться, в долю секунды ошарашивая актрису, на нее налетает ткань, погружая все ее видение в темноту. Она старается пошевелиться, вырваться, но, кажется, руки путаются только сильнее. Тяжелая ткань покрывает лицо и британке, должно быть, становится тяжелее дышать сквозь эту пыльную тряпку, потому что все что выходит — это рваные вдохи. Слезы наворачиваются толи от пыли с тряпки, толи от страха и осознания того, что ее словно сеткой поймали охотники и еще мгновенье — ее заколят. Тиндалл хочет кричать, хочет позвать Шелби, узнать в такой же она ситуации, в порядке ли, но и звука не исходит от женщины в западне. Это не может быть концом после всего через что им удалось пройти… Нет…