***
Одри плелась позади Шелби прямиком в комнату Доминика, переваливаясь с уставшей ноги на ногу и нервно поглядывая себе за спину, проверяя, не летит ли в нее снова тесак. Шок, страх, неверие — переполняли сполна так, что и лишнее слово то вымолвить ей не удавалось. Хотелось, чтобы не соврать, повести себя прямо как Миллер в первом сезоне: боясь абсолютно любого шума и неправильно покосившейся ветки к своему окну, похожей на зловещую руку Забойщицы, забиться в угол как до смерти напуганное животное и лишь попискивая, не подпускать к себе никого. Вся эта херня, которую еще недавно она называла сценарием, оказалась правдой, а не каракулями выдуманными Сидни на бумаге. Ну это просто блять «идеально». Куда уж лучше то, нет серьезно. Только заходя в комнату мужчины и видя как тот кое-как и кряхтя как собака раненая пытается сесть на кровать, Одри мало того что закатывает глаза, так еще и готова прямо сейчас сдаться от беспомощности, потому что, давайте будем честными, подобная немощная группа людишек вряд ли что либо сможет сделать против херовых деревенщин с оружием и призраков Роанока. Тиндалл уже даже не знает кого обвинить. Этот то придурок мертв, а вся ответственность лежала на нем. Кто блять её спасет? Сидни, как говорилось выше — умер, Рори, видимо, только счастлив будет остаться вдовцом. Даже по закону она, собственно, сюда сама приехала. Раздражение вдруг подскочило даже выше страха на фоне всего этого абсурда. — А сколько у нас времени? — спрашивает актриса, теперь то время начало так стремительно сыпаться из ее рук, что порождало только большую панику. — День, два, пара часов? — Дня два, — как то очень отрешенно проговорила Шелби, помогая мужчине дотянуться до аптечки и так уже потрепанной и наполовину пустой из-за недавней раны Миллер. Шелби старалась собрать в кучу мысли и все варианты выхода из положения, но то как мельтешила перед ней Одри, с лицом выражающим подобие страха и полное раздражения, постоянно ее отвлекало. — Тиндалл, не маячь перед глазами, тебе надо успокоится, — выговорила Шелби, потирая глаза от усталости и думая о том, что стоит умыться, чтобы убрать пленку из высохших и стягивающих кожу слез. — Успокоиться?! — взвизгнула она, — успокоиться, ага. — теперь утвердительно с насмешкой в голосе повторила британка. — Вокруг нас творится какой то пиздец, а ты говоришь мне успокоиться, — вставая напротив голубоглазой и сверля ту взглядом, снова тем самым будто это из-за нее их хотят убить и именно она в этом виновата, психует женщина, — мы застряли в какой то жопе, некому прийти нам на помощь, да еще в добавок нам надо идти спасать остальных! Нет, то как Тиндалл это говорила и правда чувствовалось обвинение, будто, сука, в этом виновата учительница по йоге из всех людей. На Шелби накатило знакомое отвратительное чувство, когда тебе не верят до последнего, а потом выдают, что это ты виновата, что раньше не сказала. И в силах только на то, чтобы закатить глаза на британку, Миллер снова сверлит точку на полу отрешенным взглядом. — Мы попробуем вернуться за Ли и Монэ и свалим по дороге до города, а там найдем помощь, — уже обработав рану и наконец оторвавшись от нее, включился в разговор Доминик. — Нуу-у-у-у, да, это же блять будет также просто и безопасно, как и в ебучем первом сезоне! — А это и не будет просто и безопасно, как ты выразилась, — пустым, даже немного безнадежным взглядом сопроводила свои слова голубоглазая, — этот придурок обрек нас всех на смерть. Если повезет — жить будем, нет — останемся тут навсегда… Одри Тиндалл даже покосилась в сторону от такого настроя Миллер. Если уж говорить откровенно, то у нее с удачей все ниже среднего и что теперь делать с этой информаций, вот хоть убей, она не знает. Если Шелби, прошедшая всю эту галиматью, сейчас говорила с таким настроем, то кажется можно даже и не рассчитывать на жизнь… Но дикое раздражение, появившееся откуда то горячим комом в горле, не угасает, а только наоборот крепчает и британка выговаривается: — Не смей нести подобную хуйню, слышишь? Если понадобится мы собственноручно задушим этих деревенщин и в припрыжку через лес сбежим из этого дурдома. — в глазах Шелби даже, кажется, загорелся еле видимый огонек надежды. У Одри есть этот характер, стержень не сломанный и целый, с помощью которого она имеет шансы выжить, у Миллер же от него ничерта не осталось после всего через что она прошла. А сможет ли британка на одной своей силе духа вытащить всех — был спорный вопрос. — Шел, она права, не надо так рано отчаиваться, мы справимся со всеми этими уродами. Завтра утром с восходом отправимся к дому полков. Тогда мне не дала нога справиться с ними, думаю сейчас взрослый мужик то сможет с ними совладать, — воодушевленно сказал Доминик. — Вот это точно херня, — реагируя на слова Доминика, будто он сказал самую ебанутейшую и наивную хуйню на свете, говорит Шелби следом, — не надо их недооценивать, эти придурки выстрелят не задумываясь, к тому же, их намного больше нас. Если мы и хотим вытащить Ли и Монэ, то делать это надо тихо. — Что ты предлагаешь? — Прокрадемся к Полкам и заберем Ли и Монэ бесшумно. А выберемся оттуда на машине — своруем у них грузовик. — может у Шелби и не было особой надежды на выигрыш, но голова у нее работала в правильном направлении. — Главное иметь хоть какое нибудь оружие, — размышляет вслух Тиндалл шепотом, не веря собственным словам. Она оружия то настоящего, кроме ружья своего дальнего дядьки в руках никогда не держала, а тут… — Значит это и есть наш план, — заключил темнокожий мужчина поспешно, — думаю, нам надо теперь отдохнуть наконец. Я ужасно устал и вымотан. Так что, спокойной ночи, дамы. Хоть план и был, какого то магического спокойствия и уверенности он не дарил. Да как только все разбежались по своим комнатам, как то уж совсем страшно стало. По крайней мере Миллер одной в ее комнате, где еще недавно она чуть не лишилась жизни. Она лежала на спине и вглядывалась в темноту комнаты, пытаясь разглядеть потолок. Ее по сути, спасать тоже было некому. Сидни мертв, Мэтт чуть не убил ее сегодня, так что он точно не станет ее защищать, а Доминик в случае реальной опасности, скорее бросит ее, чем поможет. Конечно, еще была Тиндалл, играющая сегодня в защитницу слабых и покалеченных, видимо. Потому что почему, вдруг, она так стала заступаться за учителя йоги ей не понятно. Миллер думает, что вот он — последний забег перед смертью. Что ей еще делать остается. Жизнь ее совсем теряет смысл и рисковать спасением Ли и Монэ уже не кажется таким уж плохим сценарием. Будь это тогда, в первом сезоне, чертас два бы она согласилась на такую операцию. Она бы попыталась сбежать или спрятаться, а сейчас, м-да уж. Сама лезет в лапы к Полкам. Прерываясь от самокопания, Шелби чудится шум за дверью. И она даже дыхание задерживает, вслушиваясь в тишину ночного Роанока. Все так же быстро затихло как и началось, но женщина потеряла единственные крупицы сонливости. Теперь в тенях, в которые до боли в глазах всматриваясь, видишь как начинают танцевать твари ночи, они же заставляют открыть глаза пошире, а тело словно окаменеть. В коридоре за дверью спальни вдруг послышались очередные скрипы половиц и шорох. Шелби даже уже подумала, что смерти она дождется сегодня ночью. На часах на стене в такой темноте было сложно что либо разглядеть, поэтому она достает любезно подаренный сидни телефон и смотрит время на нем. Без пятнадцати минут заполночь, а голубоглазой так и не спится, да еще и плечо ноет. А шорохи как аккомпанемент этой ночи смешивались вместе с диким воем ветра в щелках между деревянными рассохшимися ставнями окон этого проклятого дома. Но скрипы в коридоре не утихали, они наоборот только становились громче и громче, будто кто то идет к двери раненой. Шелби поднимается сидя в кровати и включает прикроватную лампу, сначала осматривая свою комнату, а потом останавливая свой взор на входной двери. И при всем великом желании отвести взгляд, как пятилетняя забиться под кровать или на худой конец под одеяло, Миллер напротив, сверлит проем своими голубыми глазами. И вот уже шаги слышны под самой дверью, резко пропадая, длинноволосая сглатывает, ожидая. Будто кто то думает как лучше ворваться в ее комнату и прикончить ее или же чудовище специально выжидает момент, чтобы с криком ворваться в спальну и убить голубоглазую сердечным приступом. Минута, две сколько еще прошло женщина не знает, потому что под слабый свет лампы гипнотизировала дверь не отрываясь, в ожидании чего то. Вдруг, стук. Осторожный еле слышный, спрашивающий разрешение и неуверенный почти только шум. Ну, призраки бы не стали так стучаться, ведь правда же? Стук эхом разлетелся по комнате и спустя мгновение дверь со скрипом слегка приоткрылась. Из-за двери показалась короткостриженная женщина и спросила: — Спишь? — тихо и как то неуверенно. — Ты пиздец меня напугала, — выдыхает облегченно Шелби. — Как же, уснешь тут. — Вот и мне не спится, — прошмыгивает в комнату и закрывает за собой дверь женщина, — мне всё всякая хрень в темноте мерещится и мысли в голову лезут… — Проходи, — понимая женщину в этом вопросе, приглашает ее голубоглазая, постукивая по месту рядом с собой на кровати. А почему бы и не пустить Одри? У Шелби, которая так сегодня хотела побыть днем одна — теперь рана на плече и если честно, теперь одной ей быть совсем не хочется. Выбор у женщины не большой, в доме помимо нее еще двое, но Одри априори лучше Доминика. Хотя раньше она так не считала… Ведь за помощью в трудную минуту она обратилась к Бэнксу, а не к знакомой по съемкам Тиндалл. И именно поэтому, кажется, пол фандома Роанока ненавидит ее. Изменница и психичка — класс клеймо. И сейчас Одри пришла к ней, а не к Доминику, что для Шелби немного непонятно, но она не жалуется. Смешно даже представить, но Миллер представила как испуганная Тиндалл крадется по коридору к ее двери на носочках и подойдя, стоит еще с минуту с поднятой рукой, чтобы набираться смелости постучать. Одри забирается на кровать рядом с женщиной и попадая под свет лампы, Шелби замечает красные глаза актрисы и ни единого намека на сон в них. Та видимо только что плакала — причин много, на самом деле. И Шелби даже может быть тоже хотела бы поплакать, но выдавить из себя и слезинки, не получалось. — Как плечо? — спрашивает актриса, выводя учителя йоги из раздумий. — Ноет, — кратко отвечает она. — Ты вообще как? — спрашивает Миллер взамен, решив осветить этот вопрос с красными глазами, потому что говорить про свои проблемы не особо то и хотелось. Про них хотелось только забыть. — Думаю, ты за сегодня пережила больше чем я, так что это я должна интересоваться у тебя этим вопросом, — улыбаясь, говорит она. — Да, мы все сегодня натерпелись, — соглашается Миллер. После слов голубоглазой прошло несколько минут и Одри обдумывая, что сказать, вернулась к вопросу Миллер о том, как ее дела: — У меня, блять, телефон умер и кажется, своей глупой ревностью я просрала наш безопасный шанс на то, чтобы вызвать копов… — виновато донельзя, процеживает сквозь зубы актриса. Шелби обращает на нее нечитаемый взгляд и Тиндалл страшно представить какие махинации сейчас будет готова сотворить с ней Миллер, но она помолчав и посверля ее голубыми глазами, отворачивается, смотря теперь в окно и говорит: — Наверное, я бы тоже так поступила, будь у меня схожая ситуация… — она сказала это так удрученно и грустно, что Одри снова почувствовала себя виноватой лишь за то, что ее муж не пытался ее убить, как это сделал Мэтт. Муж Миллер тоже ей изменил, но пытался ее задушить голыми руками, причем сделал это все в сто раз похуже чем у британки. И Тиндалл точно не могла придумать что сказать, чтобы Шелби стало легче, есть ли вообще такие слова на свете, чтобы ей полегчало? — Мне жаль, Шелби… — шепчет Одри. Они молчат еще какое то время, но сна ни в одном глазу. Во всем доме удивительно тихо и спокойно, будто это не Роанок и не место кишащее призраками разных мастей и форм, а просто загородный домик. Но вой ветра за окном и скрип крыши вернул в реальность и сразу поверилось больше в то, что они на землях потерянной колонии. Британка перевела свое внимание на комнату. То разбитое сегодня зеркало с помощью Агнес и Доминика некоторыми кусочками до сих пор лежало на комоде и если честно, Тиндалл рада, что оно разбито, потому что не хотела видеть свои заплаканные и красные глаза в отражении. Мысль о муже, которую она сперва откладывала из-за всего дерьма которое случилось, а потом уже из-за того, что он ебаный изменник, наконец настигла ее под конец дня и сменила все раздражение соленой водой, которая быстро бежала из карих глаз женщины в ее комнате. Это было предательство, ведь она любила его настолько сильно, насколько позволяла разница в возрасте и ее же тараканы в голове. Даже промелькивала мысль о том, что он не выдержал всего этого недоверия со стороны актрисы, но Одри не любит копаться в себе, легче просто верить в то что он это сделал, потому что молод и совершенно не имеет вкуса на хороших женщин. Британка и не замечает как старается разглядеть узор вычурных обоев с тем малым количеством света, что создавала лампа и сдавшись в этом занятии, переключается на Миллер, смотрящую в потолок. Блондинка выглядела уставшей, глаза у нее тоже покрасневшие от всего этого плача сегодня, а повязка белым бинтом только краешком выглядывает из выреза свитера. И, наверное, учительница йоги могла сейчас повернуться к актрисе и спросить у нее: «Какого хрена, ты на меня так смотришь?», но глаза ее голубой дымкой радужки смотрели очень уж сосредоточено на потолок, что чтоб отвлечь ее от этого надо было постараться. Тиндалл вдруг видит, как пристальный взгляд Миллер чуть-чуть замылился и веки приспустились на мгновение, но потом тотчас же поднялись и голубые глаза снова вытаращились на потолок. — Я не знаю что нас завтра может ждать, мне всякие мысли в голову лезут, что я уснуть не могу, — будто понимая, что Шелби тоже думает о том, что ей не спится, говорит актриса. Одри спустилась на подушки и скрутившись в позу эмбриона, прижала руки близко к себе. Взгляд ее теперь оставался на узоре покрывала кровати. — Всякие мысли — и ни одной хорошей, — сказала голубоглазая и повторила позу женщины, повернувшись к ней лицом. — Точно… — протянула актриса наконец сонно, сопроводив это все зевком. Они лежали молча какое то время, как будто что то обдумывая, пока сонливость не становилась все больше и больше и между тем не послышалось: — Знаешь, чтобы завтра не случилось — ты прости меня, — прошептала Тиндалл, — я была сукой, даже не подозревая, что все через что я прошла на съемочной площадке, ты прошла в жизни. Для тебя это все оказалось настоящим адом… Шелби даже открыла сонные глаза и посмотрела на женщину, лежащую перед ней. Не верилось, до конца, что перед ней извинилась сама Одри Тиндалл. Они с актрисой так то хорошо ладили, но ее вспыльчивый характер испортился еще больше после свадьбы. Женщины списывались и бывало даже выходили вместе на кофе, а на съемочной площадке постоянно разговаривали. Нет не были подружками и обычно разговоры все их были про процесс съемок и то как лучше отработать сценарий в определенной серии. Вся ситуация вышла из-под контроля после первого сезона. Вот когда общественное мнение и много разных передряг, в которые влипала не только Миллер, заставили изменить мнение женщин друг о друге. Так Тиндалл, например, прислушиваясь ко всем подряд и желтушной прессе и тому же Доминику, решила, что все-таки Миллер та еще тупая дерганная сучка, строящая из себя жертву. И тогда ей казалось нормальным поливать ее дерьмом точно так же как и пол Фандома, а не помочь блондинке. Сейчас же она поняла почему она себя так вела. Блять, женщина чуть не умерла в этом аду. Шелби же относилась к Одри всегда с опаской и недоверием из-за ее известности и вспыльчивости, а после свадьбы все это усилилось и Рори стал занимать все место в жизни актрисы, что даже на единственный раз когда Миллер звала ее выпить кофе, Тиндалл ее проигнорировала. С того то момента и кончилось их нормальное общение… — Знаешь, спасибо. Приятно знать что хоть кто нибудь тебе верит и не считает конченной сумасшедшей, — облегченно ответила женщина, понимая, что Одри и правда признала свою вину в том, что именно из-за нее они перестали общаться. — Спасибо, что пустила, — открывая глаза и встречаясь с голубыми, говорит женщина с короткими волосами. Миллер одним усталым кивком отвечает британке и закрывает глаза, не помня как ее сознание совсем затухает и они обе не засыпают.***
Здесь было красиво и поспорить с этим мог только самый что ни на есть настоящий невежда. А Шелби и не собиралась с этим спорить. Сосновый бор с высокими и стройными, простирающимися до самого неба деревьями, завораживал, заставлял почувствовать себя незначительно по сравнению с этими еловыми гигантами. Задирая голову так высоко, что та начинает кружится, к только только начинающему светлеть небу, можно увидеть как ветер этих мест колышет высоких гигантов из стороны в сторону так лениво и медленно, будто они и вовсе танцуют под указку прохладного ветерка. Под ногами шуршали желтоватые осыпавшиеся иголки напоминая песчаный берег рядом с тёмной водой моря и ходить по ним было только одно удовольствие. От леса спирало дух этим приятным сосновым запахом дерева и иголок, и женщина вспоминает почему, в первую очередь, вообще захотела купить этот дом и переехать сюда. Если Мэтта привлекал его теперь большущий дом, где он был самым что ни наесть хозяином, то Миллер — эти сосны, простирающиеся на длинные мили в даль. Они окутывали всё своим приятным запахом и свежим лесным ветерком, и голубоглазой это все очень напоминало о детстве, окутывая её в невидимую тень приятных воспоминаний о доме и былом спокойствии. И что уж было говорить о том, что этот лес как защитник укрывал постройку от ненужных взглядов и целых городов, пряча её в глуши. Никто и никогда не должен был их тут больше найти и причинить им боль. Но то-ли лес плохо выполнял свою работу, то-ли просто судьба такая у семьи Миллеров… С первыми лучами солнца как и планировалось они выдвинулись в чащу леса за остальными. Команду составляло три человека: двое раненных и одна недовольная британка. Недовольство её взялось уже с самого утра от того, что темнокожий мужчина в очках отказался пойти на помощь хотя бы для спасения собственной сестры! Ну, точнее как отказался, Доминик и Одри позади него, пересилив предостережения учителя йоги, спустились в подвал за мужчиной, а встретились только с пустой и пыльной комнатой. Тайный подземный проход был открыт настежь и из него в лицо актёров врезался прохладный и сильный сквозняк, заставляющий вздрагивать и даже щурится от его силы. Только и виднелись на входе разбитые стекляшки и оправа от очков Мэтта. Проход же окутывала всепоглощающая чернота, скрывающая за собой наверняка много разных ужасов этого дома. Собственно, никто и не рассчитывал на его помощь после того выкидона, но то что он совсем покинет группу, наверняка еще и с этой доисторической дрянью, разозлило Британку даже больше чем женушку Миллер. Миллер, видимо, совсем уже смирилась. Да причем так быстро. Смирилась с тем, что муж ее урод, с тем, что придется тут погибнуть из-за своей же тупости и с тем, что Одри очень демонстративно и злобно пинает хворост под ногами, шурша на весь лес. Шелби даже удавалось поражаться тому как актрисе хватает смелости так себя вести, ведь только вчера она так боялась за свою жизнь, что даже пришла к Миллер переждать ночь. И не то чтобы голубоглазой не понравилось — даже наоборот, женщина спала спокойней обычного, особенно понимая, что Одри была на стороне ближе к двери и если что, «бабайка» утащила бы ее первой. Но это конечно только шутки. Тепло человеческого тела, которым, казалось бы, замужняя женщина должна довольствоваться каждую ночь, постепенно забывалось и больше не доставляло спокойствия и умиротворения как прежде, пока Шелби не удалось почувствовать его вновь совершенно не от того человека. Ну а что теперь об этом говорить, и так уже все хуже некуда. — На что ты так злишься? — не выдерживает Шелби и поворачивая голову в сторону британки, спрашивает, продолжая ступать по тропинке в надежде, что это правильное направление. Одри вскидывает голову вверх и с минуту молча рассматривая другую женщину, что по глазам кажется будто сейчас она выдаст что то совсем неприветливое или и вовсе опять отчитает женщину рядом, выдает вдруг, поуспокоившись и замедлив шаг, как будто тайну мироздания: — Я пытаюсь настроиться. Уж лучше я буду злиться на этих свиней, чем трястись от страха, — даже сопроводив это все приподнятым уголком губ, отвечает Тиндалл. А Миллер и не скрывает с лица свое удивление, до того уж ей кажется это таким гениальным и в тоже время наивным, что она пялится на короткостриженную с ответной глуповатой улыбкой. Отворачиваясь и снова смотря на дорогу, думает что на самом деле она не была уверена, что помнит куда именно идти. Эти долбанные тропинки во всех возможных направлениях и будто одинаковые деревья только путали. Да и вообще, насколько помнится учителю йоги, лес как будто бы сам приводил тебя в те места, которые были нужны ему, путая сознание и запугивая шелестом хвои. В далеке лишь еще больше деревьев, по бокам высокие кусты, а возвращаться назад только время тратить. Миллер хотелось от беспомощности разреветься и начать метаться от ствола к стволу, заглядывая за них и всматриваясь в даль, надеясь увидеть хоть что то. И руки тут же предательски начинали трястись от паники и воспоминаний, как она очутилась в глуши леса посреди ночи и холодный пот покрывал ладони, а дыхание как после пробежки учащалось. Старая рана начинала ныть, напоминая что оступиться теперь намного проще и попасть в руки к этим наркоманам, которые от одного только взгляда на знакомое личико, будут готовы загрызть ее без вилки и ножа — как два пальца об асфальт. Сердце стучало где то все ближе и ближе к уху и по бокам зрения подступала чернота. Этот страх… Как давно его не чувствовала Миллер… — Хэй, по моему это вагончики Сидни, — шепчет Доминик, вглядываясь куда то впереди себя, где потерянная Шелби еще секунду назад видела только глухую чащу и до сих пор не слышит ничего кроме своего учащенного сердцебиения. Шелби ужасно страшно от одних только воспоминаний и того, что она оказалась в лесу. Что она собиралась делать когда увидит Полков? Женщина сейчас даже не представляет, а что уж говорить про Забойщицу. Шелби так потеряна, что сначала даже и не чувствует что чья то рука мягко поглаживает ее по плечу круговыми движениями, пока не слышит этот голос: — Шелби, ты в норме? — тихо и нежно спрашивает актриса, а женщина не хочет ей отвечать, ей кажется, что по ее испуганным до смерти глазам и так все видно и понятно. Шелби даже и не знает благодарить британку за то что помогла ей отвлечься или же смущаться, что такое вообще в первую очередь произошло. Одри только кивнув на молчание Миллер, погладила ее по плечу, и стала дальше выглядывать из-за кустов на вагончик. — Я не знаю есть ли там телефон, — начал мужчина, — когда тут показалась Агнес мы все старались унести ноги как можно быстрее и совершенно не обратили внимание на сам вагончик. — Кому нибудь надо сходить туда и проверить. — А-а… Где они? — встревоженно спрашивает актриса. — С той стороны вагончика, — удрученно отвечает мужчина, — тебе не обязательно это делать. Я могу проверить, если хочешь. — Я и так всю дорогу смотрю на то, как ты ковыляешь и стараешься сделать вид, что с твоей ногой все в порядке, идиот, — скрывая за язвительными комментариями явный страх, говорит Одри. И не только Одри из всех присутствующих до конца не понимает почему теперь так старательно пробирается через кусты к вагончику. Она так храбро и по настоящему глупо вела себя по пути к этому месту, лишь бы казаться готовой ко всему предстоящему дерьму, что на самом деле даже смогла забыть что боится до усрачки. Вместо неё это спокойно могла сделать Шелби или же тот же самый Доминик, но нет: «Расступись плотва — Тиндалл шагает!». Так легко сейчас винить в этом других — в том что она боится, что актриса именно об этом и думает, лишь бы в обморок не грохнуться от увиденного трупака. Это все Шелби и её глаза, в которых было столько страха и тревоги, что британка даже думала, что они её потеряли. Она кажется даже не замечала вокруг себя остальных, только пялилась вперёд тяжело дыша. И не то чтобы Одри осмелилась бы накинуться на неё после всего через что они прошли, тогда бы она была отвратительным человеком и возможно даже очень не живым, но этот взгляд её подкосил — заставил кровь стынуть и одновременно бурлить внутри от того как мелко выглядела Миллер. Не заслужила она всего этого дерьма, вот не заслужила и все. И Одри готова сделать теперь все, чтобы больше никогда не столкнуться с этими испуганными глазами. Но для себя, конечно, Тиндалл говорит что просто в один момент решила, что она готова встретиться с мёртвым телом знакомого человека и порыскать в поисках телефона. И раз уж она решила, значит теперь отступать было поздно. И совсем не из-за Миллер, не-е-т вы что. Дверца была приоткрыта и один только Бог знал, что она за собой скрывала: Агнес, увлечённо просматривающую камеры в доме? Одного из приспешников Сидни, которому посчастливилось выжить? Деревенщину? Или очень даже живого Сидни, готовящегося в любой момент прыгнуть на неё с криками: «Улыбнись, Одри, твоё испуганно лицо сняло сто-пятьсот скрытых камер!»? И кто бы её винил в том, что она до конца не поверила во всю эту хуйню с призрачный Роаноком? Никто адекватный это уж точно. Но нет, вот она поднимается по ступенькам очень старательно игнорируя не двигающиеся фигуры в её периферийном зрении справа и заходит внутрь. Очень много мониторов на стене впереди неё приковывают взгляд актрисы первыми. Да уж, если бы Сидни и правда был жив, то все его камеры прямо над кроватями в комнатах помогли бы ему догадаться, что самое время вызвать помощь актёрам в доме и сцапать эту психичку Агнес. Но Одри отодвигает эти мысли подальше, сейчас надо было сосредоточиться на другом. В трейлере кроме очень недешевой съёмочной техники, кажется и не было больше ничего полезного. Пара личных вещей Сидни, обед в пластиковом контейнере, камера стоявшая в углу и разная одежда съёмочной группы. Ей даже не верилось, что этот придурок настолько серьёзно подошёл к съёмкам, что отобрал телефоны не только у актёров, но ещё и у всех остальных, заведомо обрекая их на смерть. Одри выбежала из вагончика рассерженная и раздосадованная таким исходом событий. Она даже представила как подойдёт к трупу урода и будет кричать на него, пока ей не станет лучше, но последние частички здравого ума запрещали ей это сделать, а так же Агнес стоящая рядом с Шелби и Домиником, направляющая на них пистолет. Пожилая женщина выглядела намного помятее, чем когда британка видела её в последний раз. Её наряд выглядел очень потаскано и испачкано, а на рукаве было большое пятно крови, как будто у неё под этими тряпками пулевое ранение. Откуда было видно Одри глаза у старухи выглядели ещё более бешеными и испуганными и то, как она размахивала стволом в сторону темнокожего и Миллер, говорило только о том, что шарики за ролики у неё заехали окончательно. Ее лицо было перемазано невесть чем и покрыто испариной, а руки тряслись так будто старушка паркинсон подхватила, видать в таком возрасте немного сложновато бегать по лесу и угрожать людям. У Одри пересохло в горле от того, что на этой поляне может оказаться сейчас на два трупа больше и она ума приложить не может что с этим делать. — Агнес, пожалуйста успокойся, — дрожащим голосом, умоляет мужчина. Уверяю, обе женщины бы обратили больше внимания на то, как Бэнкс старался прикрыть собой Шелби, если бы все не были так напуганы. — Я-я — Забойщица! — выкрикивает она и грозит пистолетом. Тиндалл видела как Шелби тряхануло от этого крика и та пошатнулась на месте. — Я должна закончить начатое, — хрипло произносит она, — Убить Миллер и забрать свои земли! — Мы пытаемся уйти отсюда, разве ты не видишь? Не надо делать глупостей… — делая шаг вперёд с поднятой рукой, говорит Доминик. Это могло стать его роковой и последней ошибкой Тиндалл уверена в этом. Малец заигрался в актера и забыл, что, сука, все происходит настолько по настоящему, что Агнес бы спокойно выстрелила ему промеж глаз и секунду не подумав и пошел бы он в жопу со своей дипломатией. Поэтому британка предпринимает очень глупый и самоотверженный поступок на удивление самой себе. Хватая с земли камень и целясь так ровно насколько это возможно с её ходящими ходуном руками, актриса кидает его в сторону психованной. И кто бы блять сомневался, что она не попадёт? — Что за?.. — наблюдая как камень падает в шаге от её ног, вопрошает Агнес отвлекаясь. Доминик в первый раз при актрисе действует так как надо и реагируя моментально, налетает на старуху с кулаками, выбивая из её рук пистолет. Оружие летит в сторону британки и та немедля хватает его, отбрасывает в сторону и подбегает к Шелби. Бэнкс же старательно добивается того чтобы повалить Агнес на землю, но все что ему удаётся с его раной это прописать ебанутой удар по лицу и повернувшись к остальным, прокричать: — Не стойте, бегите! — Нет, стой н-нам не нужно разделяться! — лопочет Миллер. — Он нас догонит, Шелби, надо убираться! — очень убедительно парирует Одри и под руки оттаскивает женщину с голубыми глазами в глушь леса.