eternal hydrangea

      Стук рельсов смешивается с хаотичными голосами по бокам. Гамма посторонних звуков прерывается мягкой мелодией из наушников. За мутным, серым окном виднеются далёкие зелёные луга и холмы, покрытые свежими цветами. Где-то у горизонта тянется вереница ветряных электростанций: могучих белых турбин, высотою с небоскрёб. И всё это такое отчуждённое, далёкое от суеты города, что мысли невольно отстраняются от привычных проблем и уносятся в бесконечное путешествие вдоль безлюдных деревень и широкого голубого неба. Феликс опирается локтем на подлокотник и рассеянным взглядом следит за быстро пробегающей травой, осматривает цветущие летом деревья; вслушивается в приятную балладу и чувствует себя как никогда спокойно. Привычные проблемы остаются позади, с каждым километром размываясь в памяти.       В плечо упирается что-то тяжёлое, и Феликс отвлекается, поворачивая голову к сидящему рядом мужчине. На его коленях массивная сумка, забитая настолько, что по бокам видны очертания предметов. Феликс рефлекторно, сам того не контролируя, толкает ногой лежащий под сидением походный рюкзак и вздыхает, наблюдая за непоседливым соседом, который всю поездку из раза в раз отвлекает его от раздумий. Тот не обращает внимания, будучи погружённым в поиски.       А тем временем электронные часы в конце вагона переваливают за полдень, и поездка в один конец медленно движется к своему завершению. Остаётся около получаса до момента, когда поезд наконец достигнет станции и Феликс покинет приевшийся за три часа вагон. От осознания, что скоро он ступит на живую землю, сердце Феликса начинает трепетать — он слишком долго ждал этого дня. Настолько, что порядочно ставил крестики в календаре в течение всего месяца. И был вне себя от счастья, когда последнее число очертилось заветным кругом. Он умирал от предвкушения лучшего лета в своей жизни.       Скорость утихает, и ровные долины сменяются двухэтажными зданиями с выцветшей кровлей. Пассажиры принимаются собирать свои вещи, приободряясь скорому прибытию. Феликс отчаянно пытается себя контролировать, но довольная улыбка всё равно прорывается сквозь сжатые в тщетных попытках губы, и он провожает удаляющегося мужчину с удвоенной радостью. Достаёт специально купленный для поездки красный рюкзак и оглядывает его почти с отцовской гордостью, отряхивая от прилипшей пыли. Поезд останавливается, и люди выходят на узкий перрон, по неосторожности расталкивая друг друга.       Феликс достаёт с верхнего отсека спортивную сумку и движется вслед за остальными к заветному выходу. Неприметный, едва отмеченный на карте городок встречает его ярким солнцем и поднявшимся от суеты песком. Феликс делает глубокий вдох и почти впадает в приступ кашля, но сдерживается и усмехается вместе с влажностью на глазах. С первых секунд он понимает, что это место сильно отличается от столицы. И понимает, что здесь не просто иная архитектура, иные люди, иной климат, — здесь совершенно другая жизнь.       Пройдя крохотный вокзал, Феликс попадает на улицу, где его буквально за пару минут находит Сынмин, парень, который должен сопровождать его до нужного населённого пункта. Как бы Феликс ни хотел рассмотреть городок, но его конечная остановка — гораздо дальше. И он послушно садится в потрёпанный временем джип.       — Как всё прошло? — участливо спрашивает местный. Феликс секундно рассматривает его профиль и приходит к выводу, что тот выглядит довольно приветливо. По крайней мере, интонация, с которой он расспрашивает Феликса, не кажется надменной.       — Неплохо, — честно отвечает тот. — Думал, будет хуже.       Сынмин усмехается.       — Столичные нечасто к нам заезжают, так что обслуживание может подкачать, — они выезжают на главную городскую дорогу, и Феликс с интересом оглядывает мелькающие лавочки, магазины и даже школу.       — Не думаю, что обращу на это внимание, — оптимистично отвечает Феликс, чем вызывает у Сынмина искреннюю ухмылку.       — Даже если, то придётся свыкнуться, — пожимает плечами он.       Внешность Сынмина располагает к себе: тёмные волосы, развевающиеся на ветру из открытого окна; светлая футболка с затёртым принтом, прямо как у всех столичных подростков; мягкий, убаюкивающий голос и небольшая родинка на загорелой щеке. Феликс проникается к нему некой симпатией и практически не чувствует стеснения. Если честно, то он ожидал, что ему в компаньоны достанется какой-нибудь закалённый дед с кучей страшных историй и сварливым характером. Поэтому, бросая на Сынмина добродушный взгляд, он облегчённо расправляет плечи и наблюдает за тем, как за считанные минуты невысокие здания сменяются частными домами, а после — полями, засеянными пшеницей.       Сынмин уверенно нажимает на педаль газа, и они мчатся по пустой дороге навстречу плывущим облакам. Он кладёт руку на дверцу, и встречный ветер колышет его отросшую чёлку. Предлагает включить радио, пока у них ещё есть связь с внешним миром, а, когда начнутся сплошные помехи, — порыться в бардачке и выудить оттуда понравившийся диск с записанными песнями. Феликс с горящими глазами одобряет идею и, слушая плавную песню из молодости своей матери, вглядывается в пестрящий красотой природы горизонт.       Путешествие только начинается, но Феликс уже уверен, что оно станет одной из главных страниц в его жизни.

❀❀❀

      Небольшой домик в отдалении от основного скопления дворов очаровывает Феликса с первых минут пребывания. Он с детским любопытством кружит по импровизированному коридору между комнатой и кухней и вглядывается в каждую висящую фотографию, картину или плакат. Здесь даже запах другой — сладкий и в то же время свежий. Комната, которая достаётся ему в пользование, кажется уютной, хоть и небольшой. Феликс осторожно кладёт свои сумки рядом с высоким шкафом из тёмного дерева и с лёгким интересом касается лежащего на кровати пледа — колючий. И улыбается такой странной мелочи.       Из его окна виднеется внутренний садик с несколькими яблонями и одинокой скамейкой в окружении слегка заросших клумб. Феликс ловит каждую деталь в интерьере, каждую потёртость на потемневших обоях, каждую точку на некогда белом потолке и не может перестать улыбаться от разливающегося в душе чувства умиротворения.       Письменный стол быстро заполняется бесчисленными книгами по ботанике, а коробка со всевозможными образцами оказывается в скрипящем ящике. Феликс из последних сил подавляет желание прямо сейчас сорваться и пойти осматривать местность, понимая, что силы всё-таки не бесконечные и было бы лучше отдохнуть. Но предвкушение скорейшей работы разъедает изнутри, и он не может усидеть на месте.       К счастью, его эйфорию прерывает вернувшийся из соседней комнаты Сынмин, приглашая его на ужин. Всю ближайшую стажировку они будут жить вместе, и Феликс думает, что это самый благоприятный исход из всех возможных. Кухня с деревянным столиком, парой удобных стульев, столешницами, плитой и гудящим холодильником. Феликс не может адекватно проанализировать: в этом доме и правда настолько уютно или он просто слишком впечатлительный. Но он точно убеждается в одном — Сынмин потрясающе готовит.       — Если вдруг тебе понадобится дополнительная литература, то у нас есть библиотека, — между делом оповещает Сынмин, когда Феликс тянется за салфеткой.       — Правда? — удивляется Феликс, действительно не задумываясь о подобном. Вряд ли ему не хватит того запаса книг, который у него уже имеется, но подстраховаться в любом случае не помешает.       Сынмин добродушно качает головой.       — Конечно, — он отпивает свой чай. — У нас здесь на самом деле много чего есть. Не думай, что мы здесь, как на отшибе, — посмеивается он.       Феликс не собирается упоминать о том, что здесь нулевая связь, а интернета не существует и в помине, предпочитая доверять чужим словам. Даже если они и живут на отшибе, то это явно не минус. Пусть так. Главное, что здесь он имеет полное право заниматься тем, что приносит ему настоящее удовольствие, а именно — собирать сведения о местности, зарисовывать редкие виды флоры и фауны, делать гербарии в небольшой записной книжке без единой пометки. В этом, собственно, и состоит цель его поездки — собрать как можно больше материала для университетских исследований.       Они вместе моют посуду в чуть потемневшей от времени раковине и обсуждают ближайшее расписание. Сынмин предлагает пройтись по посёлку, чтобы показать Феликсу местные достопримечательности в виде водонапорной башни, той самой библиотеки и, кажется, ночного клуба. Кто Феликс такой, чтобы отказываться? У него буквально чешутся руки от предвкушения, когда он торопливо вбегает в комнату и хватает со стола любимый блокнот для записей.       Местные жители кажутся приветливыми, немного настороженными, но всё же Феликс получает пару улыбок от нескольких встреченных женщин. Он глядит на стоящие по обеим сторонам от дороги дома и думает, что посёлок выглядит мило. Перспектива жить здесь его не особо привлекает, но вот провести лето кажется неплохой идеей. Сынмин энергично ведёт его вперёд и показывает рукой в разные стороны, комментируя местность.       — Вон там у нас почта, — вдалеке виднеется белое здание с высокой вишней прямо перед входом. — За этими домами пруд, но туда лучше не ходить в чистой одежде, — Феликс усмехается. — Дальше подобие главной площади, — рассказывает Сынмин, поворачивая направо.       Феликс с интересом подмечает каждую растущую травинку, но пока не находит ничего, что можно было бы записать в блокнот. Выходя на площадь, он замечает вдалеке высокий холм, за который медленно заходит солнце. Красиво. Феликс сетует, что оставил фотоаппарат в сумке.       Сынмин знакомит его с местной молодёжью, которая не производит на него особого впечатления. Но Феликс всё равно обещает как-нибудь посидеть с ними у реки. Впереди много времени, так что найдётся свободный день и для подобных развлечений. Большинство из друзей Сынмина здесь только на каникулы, а в течение года живёт либо в городке, либо в ближайших населённых пунктах. Столичных среди них не оказывается, и Феликс искренне удивляется своей уникальности. А потому вынужден отвечать на закономерные вопросы о повседневной жизни, ответы на которые приводят компанию в экстаз. По доброте душевной Феликс обещает когда-нибудь показать им фотографии самых известных достопримечательностей столицы.       В библиотеке Феликс кружит среди стеллажей и закашливается от пыли, приходя в недоумение от того, что она не пользуется популярностью. Полка с книгами по ботанике и зоологии оказывается не такой бесполезной, как он ожидал. Феликс подмечает пару интересных пособий и думает взять их позже, если своих и правда не хватит. Библиотекарша пятидесяти лет вежливо улыбается, когда он спрашивает насчёт стоящего в самом углу старого компьютера. Им давным-давно никто не пользовался, но он должен работать, и Феликс очень надеется, что хоть таким образом сможет иметь связь с миром.       Возвращаясь домой после прогулки, Феликс расспрашивает Сынмина о подходящих местах для исследований. Тот советует рощу недалеко от конца посёлка и ближайший лес. Они бредут под отблесками уже зашедшего за горизонт солнца, и Феликс подмечает, что вдоль дороги нет фонарей. Значит, ходить ночью здесь не стоит. В целом, ему понравилось увиденное, он бы даже сказал, что действительное превзошло все его ожидания. У Феликса поднимается настроение от впечатлений, но усталость быстро даёт о себе знать, и он чувствует, как глаза со временем начинают слипаться.       Они идут с другой стороны, сделав целый круг по всему посёлку. Проходя мимо начала леса, Феликс останавливается. Сынмин уходит немного вперёд, не заметив чужого любопытства. В десятках метров от дороги начинаются густые заросли, которые по неведомой причине привлекают внимание Феликса. Застывшая темнота мешает рассмотреть, как далеко уходят кусты. Лес кажется совершенно обыкновенным, но внутри Феликса просыпается необъяснимое предчувствие, будто с ним что-то не так. Оно едва-едва ощутимое, но неприятно колющее. Сынмин наконец оборачивается.       — А что там? — заинтересованно спрашивает Феликс, ожидая, что Сынмин вернётся к нему, но тот стоит на месте, с нечитаемым лицом пытаясь подобрать слова.       — Туда лучше не ходить, — растянуто отвечает он спустя несколько секунд. Феликс изгибает бровь, отрываясь от леса и следуя за парнем.       — Почему?       Сынмин смотрит на него со странной осторожностью, которую Феликс никак не может распознать. Она появляется буквально на секунду, после чего Сынмин мастерски её маскирует, а Феликс промаргивается, так ничего и не поняв.       — Там болото, — поясняет местный, на что Феликс задумчиво кивает. — В прошлом году Минхо пришлось вытаскивать оттуда свою собаку, так что…       Феликс пропускает чужой рассказ мимо ушей и, отходя всё дальше и дальше, недоуменно оборачивается назад. Что-то в этой части леса отчаянно кажется ему странным.

❀❀❀

      Первые пять дней проходят спокойно: Феликс носится по всем окрестным рощам, фотографируя птиц и зарисовывая растения; даже находит несколько подходящих для гербария цветов и с гордостью засушивает их в позаимствованном у Сынмина толстом словаре; всё ещё отмахивается от предложений новых знакомых провести вечер вместе, но соглашается прийти на ближайшую дискотеку в местном клубе; внезапно проникается любовью к лимонаду из свежей клубники и лимона, который услужливо готовит Сынмин каждый вечер. Стажировка проходит благотворно, и Феликс надеется, что дальше будет только лучше.       — Завтра обещают дождь, — предупреждает Сынмин, читая привезённую из города газету, и переворачивает шуршащую страницу.       Феликс сидит на махровом ковре напротив квадратного телевизора в светло-жёлтой футболке и свободных шортах, задумчиво листая справочник цветковых растений. Он поворачивает голову на Сынмина и оглядывает его чуть нахмуренное лицо: тёмные глаза скрываются под очками в тонкой оправе. Феликс думает, что они делают его милее. По крайней мере, — отчего-то моложе. Хотя между ними всего два года разницы.       — Отличный шанс изучить грибы, — выдыхает Феликс и переводит взгляд на окно, за которым на ветру колышутся ветки растущей рядом яблони.       Сынмин одобрительно хмыкает.       — В лесу растут хорошие. Наши часто туда ходят.       Феликс кивает, ловя себя на опрометчивой мысли.       Песчаные дороги размываются от влаги и глубоких луж. Небо заволакивают серые тучи; с деревьев опадают тяжёлые дождевые капли. Феликс делает глубокий вдох и без задних мыслей шлёпает по воде в ярко-красных резиновых сапогах. Ни один нормальный человек не выйдет в подобную погоду из дома, но Феликс, отмахиваясь от качающего головой Сынмина, со спокойной душой открывает калитку. И не просто бредёт по размазанным улицам. А уверенным шагом движется в сторону леса.       Воздух пропитывается свежестью, отчего непослушные волосы начинают завиваться. Феликс почти закатывает глаза и надевает на голову капюшон. Обходит деревню с одной стороны и оказывается напротив той части леса, которую обошёл вдоль и поперёк. Мхи под деревьями больше не шуршат под подошвой от засухи, и Феликс проходит вглубь на несколько десятков метров, думая о том, что делать здесь, по сути, нечего.       Ему до ужаса любопытно посмотреть остальной лес. Тот, в который ходить запрещено.       Как бы Феликс ни пытался выпытать у Сынмина иную причину подобного беспокойства, в ответ он получал лишь расплывчатые объяснения. И его любопытство возрастало в геометрической прогрессии, потому что произрастающие рядом с болотами растения требуют такого же исследования. Пройдя мимо нескольких дубов и не найдя ничего интересного, Феликс останавливается и начинает усиленно думать.       — Ведь ничего же не будет, если я просто посмотрю, — шепчет он сам себе под нос, оглядываясь в поисках возможных грибов. — И вообще, я же не полезу в это болото.       Чем больше он размышляет о причинах, которые останавливают его, тем сильнее убеждается в их отсутствии. Единственный аргумент в пользу запрета — слова Сынмина. И Феликс бы даже не стал о них вспоминать, если бы не запомнил недоверчивый взгляд, которым тот его одарил. Было в нём нечто, что заставило Феликса в действительности задуматься о своих решениях. Но недостаточно, чтобы — остановить.       Высокие кусты, образующие подобие арки, встречают Феликса тихим шелестом. С того самого вечера это место никак не изменилось. И Феликс поднимает голову к небу, надеясь, что дождя больше не будет, иначе его маленькое приключение обречено на провал. Он делает шаг ко входу и чувствует, как сердце начинает ускоряться от непонятной тревоги. Неужели его так сильно запугал Сынмин?       На самом деле Феликс далеко не из тех, кто стал бы бояться какого-то леса. Да и в целом, он не из трусливых. Взять хотя бы бесстрашие, с которым он был готов защищать диссертацию против собственного преподавателя, лишь бы доказать, что тот неправильно провёл диаллельное скрещивание. Но сейчас по неведомым причинам он нервно прокашливается, прежде чем наконец прикоснуться к мокрой листве и расчистить себе путь.       На лицо попадают несколько дождевых капель, и Феликс недовольно фырчит, оказавшись на другой стороне. Кусты неприветливо трясутся за его спиной, будто бы закрывая обратный путь. Первое, что замечает Феликс, — абсолютная тишина. Ни единого звука. Даже ветра. Он осматривается и не видит ничего, кроме совершенно обычной чащи, — никакого болота.       И всё же атмосфера здесь крайне отличается от той, что была в другой части леса. Феликс не может понять, в чём дело. Но что-то внутри него явственно откликается на столь странную перемену.       Он проходит дальше, едва касаясь крон деревьев, что отпечатываются на пальцах почти не осязаемой влажностью. Феликс надеется наткнуться хотя бы на крошечную полёвку, лишь бы опровергнуть внутреннюю тревогу. Создаётся ощущение, будто чаща мертва, и Феликс вслушивается в одинокое молчание. Единственный шум — его шаги, отдающиеся эхом проминающегося мха и скрипучих веток. Феликс оборачивается, но замечает лишь широкие стволы, точно такие же, как и впереди, и слева, и справа. Словно двойники друг друга они наблюдают за осторожными перемещениями затерявшегося путника.       Феликс сглатывает, невольно ощущая давление ничем не тронутой травы, могучих дубов и сгущающихся туч. Но продолжает упорно двигаться вперёд, надеясь, что его переживания будут оправданы встреченными растениями. Рюкзак с блокнотом и одним пособием по грибам ударяется о спину, стоит Феликсу спрыгнуть с небольшого выступа.       Отсутствие какого-либо подобия тропинок говорит о том, что никто из местных жителей действительно сюда не заглядывает. Феликс удерживается от анализирования сложившейся ситуации и аккуратно спускается по склону, стараясь не спотыкаться о выглядывающие из-под земли корни. Внизу он натыкается на небольшой ручей. Почему-то удивившись, Феликс присаживается рядом с ним, чтобы рассмотреть своё отражение в чистой воде, сквозь которую видны бледные камешки. Поток приятно журчит, и Феликс прислушивается к единственному звуку, который напоминает ему о том, что в лесу всё-таки находится жизнь.       Выцветшая на солнце чёлка противно прилипает ко лбу, и Феликс порывается её поправить. Ноги начинают гудеть от долгой ходьбы, и он позволяет себе посидеть чуть дольше, размышляя, куда бы пойти дальше. Главное запомнить, откуда он пришёл, чтобы не заблудиться. Потому что, кажется, если он всё-таки потеряется, то ни одна душа даже не попробует искать его здесь. Рассмотрев окрестности, Феликс решает пойти вдоль ручья. По крайней мере, так будет удобнее всего.       В последний раз бросив взгляд на своё отражение, Феликс хочет встать. Как вдруг громкий звук резко прорывается сквозь завесу тишины, и Феликс, испугавшись, вздрагивает и почти теряет равновесие, в попытке найти опору со всей силы наступая прямо в воду. Раздаётся неприятный всплеск, и Феликс чувствует, как его сердце вот-вот выпрыгнет из груди от испуга. Да будут прокляты электронные часы.       Пытаясь отдышаться, Феликс оттягивает рукав толстовки и смотрит на время: семь часов. Он обещал вернуться в восемь. Поняв весь абсурд ситуации, Феликс прикрывает рукой глаза и думает о том, насколько чужие слова могут на него повлиять. Испугаться собственных часов. Какой позор.       Он уже готов усмехнуться от собственной оплошности, но раздавшийся где-то позади хруст ветки заставляет его подпрыгнуть на месте и тут же встать. Феликс поворачивается ровно в ту сторону, откуда донёсся шум. Было бы не так жутко, если бы в этом лесу были слышны иные звуки. Но в тишине подобный треск становится едва ли не громом. Феликс тщетно вглядывается в чащу, но не видит ничего, кроме деревьев и кустов. Учащённое сердцебиение раскатами отдаётся в ушах, и Феликс приходит к выводу, что Сынмин довёл его до паранойи.       На плечи начинает капать, и Феликс решает вернуться, пока полностью не промок под дождём. Нервно прокашлявшись, он бредёт в обратном направлении, стараясь запомнить местность, чтобы в будущем вернуться сюда при лучшей погоде и по-человечески собрать данные. Ветки глухо поскрипывают, качаясь на ветру. Феликс поднимается, ориентируясь по корням. Не то чтобы он настолько сильно переволновался, чтобы бежать сломя голову домой, но некоторые сомнения всё же присутствуют, а потому он пару раз оборачивается к тому месту, надеясь ничего не заметить. В ответ ему шепчет пустота.       Оказавшись на ровной поверхности, Феликс вздыхает, ощущая, как капли активнее бьют его по плечам. Дождь начинает идти с новой силой, и Феликсу не нравится перспектива промокнуть до нитки. Шлёпая по размытой земле, он несколько раз поскальзывается, но в последнее мгновение находит точку опоры. Сегодня явно не самый подходящий день для наблюдений.       По расчётам до выхода остаётся не больше сотни метров, и Феликс облегчённо расправляет плечи, уже предвкушая по прибытии горячий чай и колючий плед на коленях. Он петляет между высоких осин и уже видит те самые кусты в форме арки, как вдруг его взгляд опускается на землю и он, удивлённо распахнув глаза, замирает. Феликс непонимающе промаргивается, смотря на лежащий на траве цветок.       — Какого… — выдыхает он себе под нос, наклоняясь.       На земле абсолютно не тронутая, по всей видимости, кем-то оброненная гортензия с розово-фиолетовыми лепестками. Феликс оглядывается по сторонам и не находит ни одного куста. Он и в лесу не видел этих цветов. С сомнениями он поднимает растение и подносит ближе, рассматривая его, как нечто ужасающее. Феликс точно помнит, что здесь не было никаких цветов, когда он только заходил. Помнит, что в округе не было ни одного куста, на котором растут гортензии. И валяться просто так цветок сам по себе не мог.       Феликс оборачивается на чащу, удерживая гортензию в руках и чувствуя исходящий от неё аромат, и пытается осознать, как она могла здесь оказаться.       Не с неба же она упала вместе с дождём.       Феликс настойчиво всматривается вдаль, невольно закусывая внутреннюю сторону щеки от напряжения, но лес остаётся сонным и пустым. А вместе с тем дождь усиливается. Окончательно потеряв самообладание, он вскакивает с места и спешно выходит наружу, прорываясь сквозь колючие кустарники.       Может, Феликс и не нашёл здесь болото, но, кажется, нечто другое нашло его.

❀❀❀

      В окно стучатся солнечные лучи, теплом расходящиеся по скрипучему полу; оставляющие блики на чуть пожелтевшей бумаге распахнутой книги. Из приоткрытой форточки доносятся пение птиц и редкое жужжание пролетающих мимо насекомых. Феликс сидит за столом и пустым взглядом наблюдает за улицей. Мысли сами собой уходят от него, и он сохраняет молчание, пытаясь поймать хоть какую-нибудь идею. Перед ним: открытый блокнот и чуть погрызенная ручка; книга по ботанике с вываливающимися параграфами и несколько заметок на обрывках листов. И посреди всего этого, странной находкой, пугающей и одновременно чарующей тенью — лежит та самая гортензия.       Феликс, в непонимании закусив губу, вновь возвращает взгляд на цветок и пытается найти в нём хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходящее. Он аккуратно поднимает растение и подносит его к солнцу, наблюдая за тем, как лепестки красивым сиянием переливаются под светом; прокручивает стебель и глубоко вздыхает, подпирая второй рукой подбородок.       С той самой неудачной вылазки прошло уже четыре дня, и Феликс никак не может здраво объяснить себе, что же тогда произошло. Он тщательно осматривает каждый сантиметр гортензии, но не находит никаких признаков засыхания. Быть может, из него в конце концов получился плохой садовод, но, вообще-то, растения имеют свойство засыхать без воды, — особенно когда это обрывок цветка. Но в данном случае Феликс не замечает ни увядания, ни даже потери цвета. Гортензия имеет тот же самый вид, что и прежде. Как будто её только что сорвали и свежей копной положили на стол.       Феликс никаким научным образом не может объяснить данный феномен, а потому смотрит на цветок, как на ошибку природы. И чувствует, что медленно сходит с ума, потому что буквально каждый час отрывается от своих дел и возвращается в комнату, чтобы ещё раз убедиться в том, что растение в прежнем состоянии. Это уже начинает походить на глупую игру, но Феликс даже и мысли не допускает выкинуть сие недоразумение. Ему действительно интересно: это ему не достаёт знаний в области ботаники или дело реально в растении.       За последние дни Феликс вообще стал странно себя вести. По крайней мере, подобное впечатление складывается у нахмуренного, но молчаливого Сынмина. Феликс не сказал ему ни слова, потому что уверен, что тот не поймёт и лишь отругает за самоволие. А потому в одиночку обошёл весь посёлок, внимательно разглядывая каждую клумбу и все палисадники. Со стороны он, скорее всего, выглядел, как ненормальный, но вряд ли у местных жителей сложилось о нём иное мнение и прежде. Однако как бы Феликс ни рыскал по всем улицам, именно таких гортензий ему найти не удалось.       А потому сейчас, в очередной раз сидя за столом в попытках устроить мозговой штурм, Феликс убеждает себя в том, что просто не доглядел и не нашёл нужных кустов. Но они, очевидно, должны где-то быть. В то время как за окном щебечут птицы, Феликс сходится на том, что кто-то из местных всё же заглядывает в лес. А ещё, что, несмотря на неудавшиеся поиски, у кого-то в саду точно растут розово-фиолетовые гортензии.       Иного варианта просто не может быть.       Пахнущая цветущими водорослями речка, колючий старый плед вместо покрывала и ящик вишнёвого пива. Яркое солнце, ванильное мороженое в рожках из местного магазинчика, сладкие женские духи и громкий хохот от бесконечных историй. Феликс всё же находит тот самый день, который позволяет себе потратить на обещанные посиделки с новыми знакомыми. Не то чтобы они очень ему нравились, но с ними, по крайней мере, весело. Можно расслабиться.       С левой стороны сидит довольный Сынмин, и Феликс надеется на него, как на единственного более-менее близкого человека, потому что остальные особого доверия не внушают. Хотя рассказывающий уморительные истории про свою собаку Минхо кажется довольно приятным. У них собирается компания из шести человек, среди которых две девушки. Одна из них блондинка Дахён с милой улыбкой и блестящими глазами, а вторая — утончённая Суджин с ярко-красными прядями. И обе они всячески стараются обратить на себя внимание местного красавчика Хёнджина. Феликс, конечно, не знаток женских сердец, но может однозначно сказать, что со стороны их попытки выглядят бестолково.       Градус поднимать нечем, а сладость буквально впитывается в язык, отчего Феликс не осиливает больше двух бутылок. Он не фанат алкоголя, а потому услужливо отдаёт свою часть остальным. Атмосфера располагающая, и у него даже поднимается настроение. Под радостное щебетание девушек о новом открытом магазине в городке Феликс успокаивается и мерно вслушивается в болтовню.       Когда кто-то из них предлагает наконец пойти купаться, изнывая от жары, Феликс виновато отказывается. Говорит, что ему и на берегу хорошо, на что остальные лишь пожимают плечами. Уходят все, кроме чуть улетевшего от алкоголя Минхо. Заходит разговор ни о чём. Феликс узнаёт, что Минхо работает учителем математики в местной старшей школе, и невольно преисполняется к нему уважением. Здесь у него живёт отец, которому он каждое лето помогает по хозяйству. Феликс расспрашивает его про местных жителей, на что получает целые характеристики на всех вспомнившихся женщин, которые когда-либо ругали Минхо за непотребный вид: в подростковые годы он считал себя панком. Феликс смеётся, потому что сейчас Минхо не тянет даже на простого хулигана.       А ещё он очень любит собак и в будущем хочет обзавестись целой псарней. Феликс, понимая чужую страсть к животным, расспрашивает его. И в ходе разговора резко ловит себя на очевидной мысли. Он всячески пытается её прогнать, но выходит из рук вон плохо, отчего по коже бегут мурашки.       — Я слышал, тебе пришлось вытаскивать Микки из болота, — вкрадчиво начинает Феликс, как бы прося продолжить историю.       Минхо на мгновение замирает, пытаясь, видимо, понять, о чём тот говорит. Ему требуется несколько долгих, растянутых секунд, прежде чем осознать.       — Да, — он прокашливается, — было дело. Откуда знаешь?       Феликс прищуривается, уловив чужую перемену, но не подаёт виду.       — Сынмин рассказал, — он пожимает плечами. — Как она туда попала?       Минхо отпивает из бутылки, переводя взгляд на резвящихся в воде друзей, а потом возвращается к Феликсу.       — Не знаю. Микки была ещё щенком, лезла, куда не просят, — он делает ещё один глоток. — Тебе, кстати, тоже не советую туда ходить, — Минхо говорит миролюбиво, но отчего-то вызывает у Феликса мурашки.       — Почему?       На мгновение Минхо устанавливает зрительный контакт, и, несмотря на опьянение, взгляд у него — пронзительный.       — Не уверен, что в случае чего мы сможем вытащить тебя оттуда, — он отводит взгляд. — Кроме того, не думаю, что ты хочешь остаться в болоте, — добавляет он и тихо смеётся, переводя всё в шутку.       Феликс смеётся тоже, потому что прекрасно понимает, что если не повторит за ним, то атмосфера только ухудшится. Ведь никакого болота там и в помине нет, а Минхо откровенно врёт. Вот только Феликс не может понять: Сынмин предупредил его или они вместе придумали эту историю.       — Туда вообще никто не ходит? — Феликс решает допытаться, включая любопытного дурачка.       Минхо вздыхает.       — Неа, — со стороны реки раздаются крики и смех. — Давным-давно где-то в чаще была деревня, но сейчас там нечего делать. Если, конечно, не задаваться целью утопиться, — усмехается он.       Феликс делает мысленную пометку.       — И что с ней случилось?       Минхо выпячивает губы, пожимая плечами.       — Точно не знаю. Никто не знает. Но вроде народ разбежался во время войны, — невооружённым глазом видно, что Минхо действительно не в курсе истории. — А почему ты так интересуешься? — его недоверчивый взгляд проходится по лицу Феликса, отчего тот невольно прикусывает язык.       — Утоляю любопытство, — отвечает он, делая как можно более непринуждённый вид.       Минхо подносит горлышко к губам, но в самый последний момент останавливается, будто бы что-то осознав. С его глаз окончательно сходит пелена алкоголя, и голос становится серьёзнее. Феликсу не нравится подобная реакция.       — Надеюсь, ты не собираешься туда идти?       Феликс едва сдерживает истеричный смешок, но всё же натягивает на себя беспристрастную маску и взмахивает рукой для пущей выразительности.       — Нет конечно, — качает головой. — Мне и остального леса вполне достаточно.       Минхо кивает, явно удовлетворившись подобным ответом. И они уже меняют тему разговора на более приемлемую, как вдруг Минхо вновь замирает, что-то вспомнив. Феликс немного устаёт от его эксцентричности и манеры уходить в собственные мысли. Он хочет спросить, в чём дело, но поспешный голос и чуть обеспокоенные глаза останавливают его.       — Кстати о лесе, — начинает он, отчего Феликс настораживается.       — Что?       И если сначала Минхо смотрел на него вполне обычно, не проявляя особых эмоций, то сейчас он глядит на Феликса так, будто предостерегает от великих бед. Так, будто рассказывает ему страшный секрет и спасает от проклятия. Феликса откровенно бросает в дрожь от подобного отношения; ему становится не по себе.       Минхо наконец открывает рот, чтобы продолжить, и говорит с такой серьёзностью и опаской, что Феликс с головы до самых ног покрывается мурашками:       — Если услышишь цикад, — беги.

❀❀❀

      В средней школе Феликс часто попадал в неприятности: ломал палец из-за неудачного падения с тарзанки; рассекал бровь из-за бесконечных догонялок по крохотной квартире с младшим братом; получал нагоняй от учителей за постоянные попытки пролезть на уроки старшеклассников, потому что у них интереснее; носился по всему городу в поисках той самой заброшенной больницы, а потом со всех ног убегал от разъярённой полиции. Словом, он делал всё, чтобы только утолить собственное любопытство. Мало когда от его попыток страдали другие, но чаще всего — только он.       А потому, лёжа в кровати поздно ночью и слушая шелест листвы за окном, Феликс размышляет о том, как бы в очередной раз нарушить негласные правила и сделать то, что заставляло всё его детство сиять синяками и двойками за поведение в дневнике, — последовать внутреннему порыву приключений. Не то чтобы Минхо не заставил его перекреститься и мысленно попрощаться со своей жизнью, но по прошествии нескольких дней Феликс приходит к осознанию, что тот был просто до ужаса пьян, хотя и пытался не подавать виду. Как бы он ни старался придать смысла чужим словам, все его попытки оканчивались неудачей. Потому что они, если и похожи на что-то, то только на бред сумасшедшего.       У Феликса начинают закрадываться мысли, что в этой деревне подавляющее большинство жителей — не в ладах с головой. Иначе как ещё объяснить их бесконечные споры на тему, из какой страны им стоит ожидать атомного удара — из Китая или из Японии. И как до них всех донести, что никакой войны не будет и что никто не собирается умирать? Феликс вот уже на второй неделе окончательно сдаётся.       Он смотрит в пожелтевший потолок и глубоко вздыхает, не в силах уснуть. За стеной выключается телевизор и, кажется, Сынмин наконец идёт к себе в спальню. Часы над кроватью мерно тикают, отбивая час ночи, и Феликс, пожевав губы, поворачивает голову к письменному столу, на который из окна льётся лунный свет. Смотрит на него пронзительно долго и не может прийти к однозначному решению. Та самая гортензия напоминанием лежит на записной книжке, окрашиваясь в тёмно-синий цвет. За прошедшие дни она так и не поменялась. По-прежнему остаётся свежей и яркой. Феликс окончательно теряется и уже даже не пытается найти объяснение данному явлению. Наверное, на одной из пар по ботанике он всё-таки прослушал какую-то важную информацию…       Снаружи дует ветер, из-за чего створки слегка пошатываются и скрипят. Феликс устало цыкает и скидывает с себя тяжёлое одеяло, отчего оно почти сваливается на пол. Садится на край кровати и несколько секунд бездумно смотрит на подоконник. Как будто в эти мгновения к нему должны прийти хоть какие-то мысли, но ничего. В его голове перекати-поле, а брови сходятся в лёгком раздражении. Феликс не любит ощущение непонимания. Ему всегда нужно иметь чёткое представление о мире, знать его структуру и детали. И, если какие-то фрагменты от него ускользают, он всеми силами старается их удержать.       Холодный паркет морозит кожу, и Феликс медленно поднимается, подходя к столу. Осторожно отодвигает стул, дабы не шуметь: сейчас явно не лучшее время, чтобы тревожить Сынмина сквозь тончайшие стены. В глазах немного рябит от яркого света, и Феликс моргает, садясь. Он не спешит протягивать руки к одинокому цветку и молча рассматривает его издалека. Со стороны гортензия кажется совершенно обыкновенной, будто Феликс специально сорвал её утром из сада. И, быть может, так бы оно всё и было, если бы не слишком много «но».       Феликс аккуратно обхватывает пальцами стебелёк и в многотысячный раз подносит его к лицу, в тщетных попытках найти что-нибудь необычное. Ещё два дня назад он отогнал от себя мысли сделать из цветка гербарий, ибо засомневался, что он вообще способен засохнуть. Феликс крутит в руках несчастное растение, будто перед ним бессмертное существо, коим, видимо, оно и является.       Недоверчиво прикусывая губу, Феликс трепетно наклоняется к лепесткам и делает тихий вдох, чувствуя, как сладкий аромат расходится по лёгким и оседает приятной пыльцой.       На мгновение прикрыв глаза, он кладёт цветок обратно на стол и переводит взгляд на виднеющийся вдалеке лес. Деревья отвечают ему покачивающейся тенью.       В эту ночь Феликс так и не засыпает. А когда небо наконец окрашивается рассветом, выходит из дома в старой затёртой походной куртке с полупустым рюкзаком наперевес. У него нет никаких определённых целей, он даже не знает, что именно собирается искать. Будто сам поход в лес уже является знаковым событием. Феликс буквально бунтует против всех предостережений и, может быть, клочков оставшегося благоразумия. Но лучше он убедится собственными глазами, что внутри нет ничего сверхъестественного, чем будет до конца стажировки шугаться ведущей к лесу дороги, подчиняясь неоправданным байкам местных.       Феликс не чувствует страха — его заменила крайняя решительность. Он надеется, что если и наткнётся на куст, то сможет найти ему разумное объяснение. Феликс вообще в последние полторы недели всему пытается найти разумное объяснение. Выходит не очень, но он, по крайней мере, старается.       Посёлок ещё спит, отчего по всей местности слышны лишь стрекот сверчков и редко пролетающие птицы. Тем не менее, Феликс старается как можно быстрее пересечь жилые улицы, чтобы случайно ни на кого не наткнуться. Придумать сказку про ранние исследования он, конечно, сумеет, но лучше оставаться без внимания.       Знакомые кусты встречают Феликса безмолвием. И он останавливается перед ними, сжимая кулаки для пущей уверенности. Знал бы кто-нибудь из его университетских знакомых, что он пугается леса, — засмеяли бы. Решительно посмотрев на зелёную листву, Феликс выдыхает и одним движением резко отодвигает ветки, пробираясь внутрь.       Лес ничем не отличается от себя предыдущего — всё так же тихо, почти беззвучно; сыро и темно. Феликс не мешкает и движется точно в том направлении, где находится ручей. В его случае определённого маршрута не существует, а потому он выбирает более-менее понятный. Блуждать по кругу точно не хочется. Ему требуется гораздо меньше времени, чтобы спуститься до того самого места, где он рассматривал собственное отражение. Про раздавшийся позади шум Феликс тактично умалчивает, чтобы не провоцировать психику. Изо всех сил сохраняя боевой настрой, он прыгает по камням вдоль потока и спускается всё ниже и ниже по склону.       Мельком оглядывая окрестности, Феликс не находит ничего, что могло бы хотя бы издали напоминать кусты гортензии. Он в принципе не находит ничего, кроме высоких дубов и редких кустов можжевельника. Из-за окрашенного в персиковый цвет неба и проступающего сквозь могучие ветки солнца атмосфера становится не такой мрачной, как прежде. Феликс удивлённо вскидывает голову, когда слышит доносящийся из чащи стук дятла. Столь неожиданное открытие заставляет его усмехнуться от мысли, что в этой части леса всё-таки существует жизнь.       Ручей становится шире, и Феликс едва поскальзывается на влажной почве, но вовремя останавливается. Впереди всё такой же пейзаж, как и позади. Но, что удивительно, — никакого болота и в помине. Феликс качает головой, окончательно убеждаясь в том, что его пытались обмануть. Если, конечно, Минхо не забредал ещё дальше, в самое сердце леса. Но какой толк тогда запрещать ходить в остальную часть? Феликс цокает и продолжает спускаться.       Невольно закрадываются воспоминания о том, как Феликс впервые в своей жизни отправился на исследования в одиночку. Тогда он тоже беспокоился перед походом, но в том случае это скорее было предвкушение, нежели чем тревога. Он был ещё не опытен, многого не знал и хотел отличиться перед профессором. А ещё впечатлить одногруппников и найти среди бесконечных зарослей хоть один экземпляр, который смог бы обойти все остальные. Феликсу с раннего детства нравилось «общаться» с природой, нравилось изучать её и находить в ней нечто неизведанное. Ему доставляло удовольствие рыскать по опушкам в поисках грибов, наблюдать за тем, как муравьи активно бегут вдоль опавших листьев, неся с собой материал для их будущего дома. Феликс всегда был без ума от красоты, что находится вокруг тех бесконечных мегаполисов, в которых скрываются люди. И ему было невдомёк чем жизнь в каменных лабиринтах лучше единения с природой.       Рефлекторно перепрыгивая с камня на камень, Феликс не замечает, как уходит в раздумья и как улыбка едва-едва касается его губ. Он не знает, почему так резко ушёл в ностальгию, но от этого на душе становится спокойнее. Ручей заканчивается так же неожиданно, как и начинается. А потому Феликс недоуменно замирает, понимая, что его путеводитель с ним прощается. Оборачивается назад. Наверх уходит высокий холм. Отсюда, почти у его подножия, кажется, будто Феликс находится в глубокой яме. Подниматься будет увлекательно, Феликс усмехается.       Теперь, когда вокруг всё такие же дубы, Феликс критично осматривается в поиске подобия опознавательных знаков, чтобы позже сориентироваться. Вытаскивает из рюкзака чёрный перманентный маркер и на всякий случай ставит на ближайшем стволе жирный крест. Наручные часы с предусмотрительно отключённым звуком показывают пять часов утра, и Феликс изгибает бровь, понимая, что весь путь занял около получаса. Хотя по ощущениям прошло куда больше.       Где-то слева виднеются довольно внушительные кусты, в которых можно запросто словить пару клещей, но Феликса подобная возможность мало волнует. Он подходит ближе и пытается заглянуть за них, но ничего не выходит. Они настолько массивные и длинные, будто стена, что Феликса начинает раздражать их размер. Пытаясь обойти их вдоль, он резко замирает, слыша доносящийся откуда-то снизу голос. Его глаза распахиваются сами собой, и Феликс уже готов ударить себя по щеке, чтобы привести в чувство и прогнать галлюцинацию играющего сквозняком ветра. Но голос действительно настоящий.       Феликс покрывается мурашками, осознавая, что некто стоит недалеко от кустов. Сердцебиение с бешеной скоростью отдаётся в ушах. Феликс сглатывает, прислушиваясь к нераспознаваемой речи. Тембр явно не знакомый, а потому Феликс очень сомневается, что это кто-то из местных. Но надежда умирает последней. Человек, находящийся, очевидно, в неглубоком овраге, скрываемый кустами, не обращается к Феликсу; по всей видимости, он разговаривает с самим собой. Последний раз Феликс чувствовал подобный выброс адреналина только в старшей школе, когда был едва ли не на волоске от того, чтобы подраться с амбалами из параллельного класса. Он осторожно, стараясь не шуметь, движется к небольшому проёму между двумя кустами и припадает к земле, чтобы не выделяться.       Глазами бродит по периметру оврага и натыкается на виднеющийся чуть вдалеке дом. Одноэтажный, построенный из обычной древесины, с несколькими окнами, небольшим крыльцом и подобием скамейки около двери. Феликс на мгновение успокаивается, думая, что наткнулся на обычного лесничего. Но стоит его взгляду проследовать ниже, к тому самому месту, откуда доносится голос, как у него спирает дыхание и из горла вырывается нечто, похожее на беззвучный вскрик. Он плотно закрывает руками рот, во все глаза смотря на стоящее возле импровизированных клумб существо.       Рядом с деревом оказывается среднего роста мужчина с серой, почти отливающей синевой кожей; его руки вздымаются над листвой, являя взору размывающиеся от самых локтей до кончиков пальцев алые разводы. Издалека можно было бы подумать, что это совершенно обычный человек, но, если присмотреться, то выпирающие сквозь угольно-чёрную копну волос заострённые уши с таким же алым оттенком, уходящим обрамлением вокруг всей верхней части лица, говорят об обратном. Некто одет в повседневную людскую одежду без единых пятен. Феликс невольно забывает, как дышать, от испуга и внутреннего трепета. Незнакомец продолжает неразборчиво шептать себе под нос, двигая руками вокруг закрытого бутона. Его голос низкий и местами скрипучий, отчего напоминает скрежет металла. Феликс окончательно думает, что сошёл с ума, когда замечает, как цветок медленно, словно следуя чужим словам, раскрывается, едва заметно светясь.       Феликс с нескрываемым ужасом наблюдает за тем, как обитатель леса аккуратно проводит кончиком пальца по раскрывшемуся цветку, словно проверяя его на ощупь, а потом удовлетворённо отстраняется, едва заметно улыбаясь. От промелькнувшего на чужом лице блаженства Феликса бросает в непреодолимую дрожь. И хотя некто не выглядит пугающим, он всё равно не может прийти в себя от шока. Последнее, с чем он готовился столкнуться в этом лесу, — с необъяснимой нечистью. Он даже отдалённо не может предположить, кто перед ним находится. Может, Феликс дышит ядовитыми испарениями, исходящими от этих кустов? Потому что иного толкования действительности у него просто нет. Очевидно, что у него помутнение, галлюцинация. Ведь невозможно заставить растение светиться, а потом за мгновение расцвести.       Существо отходит от благоухающего свежестью дерева, делает шаг в противоположную от Феликса сторону, но в последнюю секунду замирает. Вместе с ним замирает и сердце бедного биолога. За то время, что незнакомец повторно со всей педантичностью оглядывает раскрывшийся бутон, Феликс чувствует, как волосы на его затылке начинают один за другим седеть. Он никак не может понять, что именно в здешнем обитателе его пугает: острые уши необычной формы; неестественного цвета кожа, будто у мертвеца; облитые чем-то похожим на кровь руки; или чёрные, напоминающие бездну, бесконечную пропасть, глаза, на которые он натыкается ровно в тот короткий момент, когда некто оборачивается на замершие кусты. Феликс никогда не молился и даже не заучивал ни единого священного текста, но сейчас все они, как один, всплывают в его памяти. И хотя он забывает, как дышать, изо всех сил стараясь не двигаться, молитвы хаотичным фоном бродят на задворках его мозга, словно оберег.       Незнакомец бросает незаинтересованный взгляд на кусты, после чего разворачивается и наконец уходит. Под чуть просвечивающим подобием рубашки угадываются перекатывающиеся мышцы, и Феликс благословляет Господа за то, что тот не прибил его. А ведь неизвестно, что он на самом деле мог бы с ним сделать. Для того, кто только что вырастил целое дерево, не составит особого труда и проклясть. Ни одна здравая мысль не приходит Феликсу на ум, когда он взглядом провожает удаляющегося «человека». По мере того, как расстояние между ними увеличивается, грудь Феликса успокаивается, выходя из припадочной агонии, и он с тяжёлым выдохом падает на спину.       Перед глазами — уходящие ввысь стволы дубов с извивающимися ветками, что покачиваются на ветру; белые облака на фоне нежно-голубого неба; и рассеивающаяся пелена страха. Стоило бы сию же секунду подняться и сломя голову нестись домой, из этого чуждого леса, но Феликс не двигается, восстанавливая сердцебиение и сбившееся дыхание. Выяснять что-либо совершенно не хочется. Кажется, дальнейшее исследование чревато либо зверским убийством, либо окончательным помутнением рассудка. А Феликс и без того слишком впечатлительный, чтобы издеваться над собой.       Вокруг устанавливается привычная тишина, и Феликс впервые за всё время рад полному безмолвию.

❀❀❀

      На восстановление нервной системы у Феликса уходит два дня, литровая бутылка лимонада, пачка шоколада с малиной и часовая прогулка вокруг реки в полном одиночестве. Изредка пиная камешки и бездумно опуская ладони в тёплую воду, Феликс очищает разум от бесконечных теорий, которые лавиной скатываются на него вторые сутки. В уединении он пытается прийти в себя и наконец вернуться в прежнее русло дневных и вечерних вылазок в нормальный лес. С непривычки он даже начинает зарисовывать те полевые цветы, эскизы которых у него клочками валяются в самом конце блокнота ещё с прошлогодней практики. Словом, Феликс теряет некую связь с миром и куда чаще падает в прострацию, следуя неведомому зову сердца делать то, что не имеет смысла. Таким образом он машинально царапает на бумаге острым карандашом целый куст ромашки и смотрит на получившуюся картинку нечитаемым взглядом. Смотрит и не может понять, что не так.       А потом угадывает в крохотном букете бесцветные, но уже отпечатавшиеся краской в памяти, розово-фиолетовые гортензии.       Блокнот летит в заросли камыша, глухо шурша раскрытыми страницами. Феликс вскакивает, остервенело дёргая белую футболку с эмблемой разведкорпуса, и почти топает ногой, как маленький ребёнок, отчего поднимается облако пыли. Хмурясь, бродит взад-вперёд и бормочет себе под нос неразборчивые ругательства. Почему этот цветок никак не оставит его в покое? Не говоря уже о том, чтобы наконец завянуть? Он по-прежнему лежит на столе среди кучи учебников, собирая на себе пыль и солнечный свет, потому что Феликсу страшно к нему прикасаться. Гортензия напоминанием о тех тайнах, что творятся в лесу, появляется в памяти каждый раз, стоит ему только отвлечься. А Феликс робеет от осознания, что держит в собственной комнате нечто, что принадлежит вовсе не ему.       Дёрнув отросшие волосы, Феликс громко выдыхает и резко подходит к месту, куда забросил ни в чём не повинный блокнот. С чувством некоторого стыда за свой поступок вытаскивает его из зарослей и отряхивает от налипшей травы и грязи. Тяжело оглядывает потёртую обложку и с сомнениями открывает последнюю страницу. Образ гортензии испаряется, будто его здесь никогда и не было, а на бумаге расцветают невинные ромашки с несколькими опавшими листочками. Феликс прожигает их взглядом, а потом резко захлопывает блокнот и решительным шагом движется в сторону посёлка.       Небо расходится перламутром и золотисто-красными разводами вдоль горизонта. Растущий у входа каштан приветливо склоняет свои ветки к крыльцу. Вдалеке слышатся разгорячённые голоса нескольких женщин, пререкания которых разносятся ветром по всей улице. Закат опаляет ему спину, когда Феликс открывает скрипучую дверь библиотеки, а внутри оказывается лишь пыль и тишина. Он осторожно входит, оглядываясь в поисках библиотекаря, но никто не откликается на его вопрос. В отличие от всего населённого пункта, это место будто имеет совершенно иную атмосферу, более отдалённую, спокойную и равнодушную. А ещё здесь никогда не бывает посетителей, поэтому Феликс чувствует себя абсолютно свободным в маленьком убежище от любопытных взглядов местных.       На стене виднеется старый выключатель, но Феликс не спешит им воспользоваться, предпочитая оставаться в приятной тени высоких полок и шкафов. Не хочется привлекать внимание горящей лампой из окна. Стоящий в самом конце помещения компьютер встречает безмолвием и запылённым экраном. Феликс осторожно дует на него, отчего сразу же закашливается, всё же доставая из кармана ровно сложенный носовой платок и протирая им периметр рабочего стола. Удивительно, как живущие в деревне люди равнодушны к единственному способу общения с внешним миром, будто им хватает и того замкнутого пространства, в котором они обитают. Феликс тоже не имеет особой зависимости от интернета, но даже для него это слишком. А у остальных — абсолютная апатия ко всему, что не касается их крохотного закутка, окружённого лесами и воображаемыми болотами.       Процессор громко гудит, отчего библиотека наполняется шумом. Компьютер явно работает на последнем издыхании, и Феликс умоляюще морщится, чтобы эта машина дотерпела до конца его поисков. Экран мутный и до ужаса пиксельный, но и его достаточно, чтобы вбить в поисковик незамысловатые запросы. Феликс нажимает на первую клавишу и резко замирает.       А что, собственно, ему нужно искать?       Феликс переводит взгляд на пустую строку и глупо пялится на курсор. Он понятия не имеет, кем то существо является, чтобы начать хотя бы примерное расследование. Тщетные попытки вспомнить хоть какие-нибудь похожие расы из компьютерных игр не оканчиваются успехом. Раздражённо подперев рукой подбородок, Феликс глядит в монитор и ругает себя за то, что никогда не интересовался даже летсплеями. С недоверием он открывает первый попавшийся бестиарий и бездумно крутит ползунок вниз. Вряд ли то существо было русалкой, лешим или пикси. По крайней мере, Феликс надеется, что не ошибается, когда спустя несколько минут бесполезных поисков доходит до конца страницы.       От нескончаемых характеристик у Феликса начинает кружиться голова. Неужели в мире может существовать столько всего ненормального? Он до смерти надеется, что тот «человек» — единственный представитель какой-либо неизведанной расы. Потому что если всё, на что Феликс только что наткнулся на этом сайте, — настоящее, то он отказывается когда-либо вновь выходить на улицу.       Бесконечные картинки сыплются одна за другой, и Феликс тщетно пытается вспомнить, как выглядел тот незнакомец, на какую расу тот походил. Кентавры, лепреконы, мантикоры, оборотни, пенанггланы, сатиры и прочие неподдающиеся какому-либо логическому объяснению твари явно не подходят под описание невысокого мужчины с бледной кожей и заострёнными ушами. Феликс тихо выдыхает, во второй раз прокручивая список. Он находит столько неведомого, что глаза разбегаются. Но, понимая, что пальцем в небо он точно не найдёт хотя бы похожего существа, решает прикинуть. Тот лесной житель явно не выглядел настолько устрашающе, чтобы бросаться на окружающих и сжирать их внутренности. Значит, — половина бестиария уже мимо. Он вообще не выглядел, как потенциальный зверь. Все мохнатые и клыкастые — не подходят. Одно его ласковое прикосновение к растению стоило тысяч влюблённых человеческих сердец. Феликс прикусывает губу и нерешительно приходит к выводу, что тот мог быть каким-нибудь хранителем леса или чем-нибудь подобным. На ум приходят феи, наяды, нимфы и ещё несколько умилительных видов. Но все из них преимущественно женского пола. Феликс чувствует, как его голова начинает буквально кипеть от количества полученной информации, которая сама по себе ломает мозг.       Ползунок медленно опускается вниз; бесконечные названия сменяют друг друга, становясь всё более непроизносимыми. Феликс теряет остатки концентрации. Ему уже, если честно, просто хочется вернуться к Сынмину и съесть ещё одну шоколадку, чтобы хоть как-то успокоиться. Буквы смешиваются между собой, отчего смысл ускользает от него. Бездумно глядя на картинки, Феликс вздрагивает, покрываясь мурашками от «ырки», и думает, что стоило бы всё-таки выучить «Отче наш». Ну так, на всякий случай.       До конца списка остаётся совсем немного, и Феликс уже предвкушает, как выключит несчастный компьютер, вернётся в свою спальню и с чистой совестью выбросит проклятую гортензию, чтобы она больше никогда не мешала его спокойствию. Он уже не верит, что сможет найти ответ на свой призрачный вопрос. То, что он видел в лесу, не подходит ни под одно описание; оно не такое свирепое и кровожадное и в то же время не такое милое и доброе; что-то между, некая золотая середина, но при этом без единой подсказки. Феликс зевает, изрядно устав от тусклого света, исходящего от монитора. В окне виднеется стремительно темнеющее небо — пора прекращать тщетные поиски.       Феликс с неким облегчением наводит курсор на заветный красный крестик в правом углу экрана и уже ощущает приливающее торжество от скорой разлуки со своими проблемами, но в самую последнюю секунду, когда браузер уже готов закрыться, он натыкается взглядом на одно из самых последних названий.       Эльфы.       — Твою мать, — вырывается у него ровно в тот момент, когда он вчитывается в описание.       «Эльфы совершенны лицом и телом. По задумке природы они созданы без каких-либо изъянов. Особенность их внешности — уши. В отличие от человеческих, они длинные и заострённые к концу. Если сравнивать с людьми, то их черты лица более утончённые, на них отсутствует какая-либо растительность. Они живут в гармонии с природой и выступают её хранителями. Их светлые волосы, голубые глаза и мягкая кожа…».       Феликс недовольно хмурится, думая, что незнакомец мало подходит под столь красивое изображение. Максимум, на что тот тянет, — на уши и «дружбу с природой», но всё остальное кажется не более, чем описанием фэнтезийных героев из компьютерных игр. Феликс перечитывает текст и окончательно говорит прощай своему вскипевшему разуму, потому что интернет — та ещё помойка, в которой не найдёшь ничего полезного. Он выключает компьютер и отодвигает стул, чувствуя, как затёкшая спина слабо ноет от неудобной позы.       Оставляя библиотеку в полном одиночестве, Феликс выходит наружу, навстречу вечернему прохладному ветру и мелькающим на небосводе звёздам. На душе не становится легче, и он с неодобрением глядит себе под ноги, раздумывая над собственной жизнью, неосознанными решениями и — правдой.

❀❀❀

      Чуть обшарпанные к потолку стены с подобием импровизированных украшений, какие обычно вешают на детские утренники; линолеум, покрытый чёрными полосами от старых кроссовок, и пара разграничительных полос для удобства; диджейская установка в виде шатающегося деревянного стола, позаимствованного из чьего-то сарая, массивного проигрывателя с внушительного размера колонками и одиноко лежащей на полу коробки с CD-дисками из далёких восьмидесятых годов, — вот из чего состоит расхваленный в округе местный клуб. Феликс стоит чуть в стороне от «танцпола» и осторожно отпивает из одноразового пластикового стаканчика противный на вкус тархун, переливающийся в свете единственного прожектора кислотными разводами и пеной. Под заунывную «I still haven't found what I'm looking for» Феликс наблюдает за тем, как народ пытается разбиться на пары для медляка. Странные у них понятия о веселье, думает он, когда зал заполняется всё новыми и новыми людьми. Видимо, пятничные вечера настолько популярны, что собирают всю прилежащую округу.       Феликс теряет Сынмина в первые же двадцать минут своего нахождения среди местной молодёжи. Не то чтобы он расстраивается из-за этого, но настроя веселиться так и не находит. Изредка к нему подходят узнать, откуда он — ведь совсем не выглядит, как здешний. Выдают ли его по-столичному рваные на коленках джинсы, толстовка с цитатой из песни Kenshi Yonezu или чуть запачканные конверсы, он не знает. Но всё заходит настолько далеко, что через час уже половина из собравшихся вспоминает о том, что недавно сюда на практику приехал студент-биолог. И Феликсу остаётся только дивиться умению жителей маленьких населённых пунктов разносить сплетни. Вопросы о его повседневной жизни в мегаполисе повторяются; просьбы рассказать о достопримечательностях, учёбе в университете, зарплатах депутатов и учителей идут по кругу. Вместе с тем ответы закономерно с каждым разом укорачиваются, а Феликсу в тени всё больше и больше наскучивает собирать вокруг себя любопытных слушателей.       Он уже и не знает, зачем согласился прийти, если даже не собирался танцевать. Из вежливости? Может быть. Из желания подружиться с компанией Сынмина, которая едва ли вспомнила о нём при таком количестве людей? Вряд ли. Из нужды утолить своё любопытство? Теплее. Из-за неспособности усидеть на месте, потому что ноги сами несут его туда? Чёрт.       Запах тархуна бьёт в нос, и Феликс почти откашливается. Закатывает глаза, наконец поймав себя на правильной мысли своего местонахождения в вечер пятницы среди незнакомых людей. Всё просто, — если он будет под чужим вниманием, то с минимальной вероятностью не удержится и всё-таки последует зову безнадёжно зависимого от приключений сердца. А потому он здесь, стоит прямо под табличкой с ближайшим расписанием на ночь и давится дешёвой газировкой вместо нормального алкоголя. Атмосфера довольно милая, и если бы Феликс изначально не был враждебно настроен, то мог бы и расслабиться. Но он намеренно держит себя в руках и натянуто улыбается проходящим мимо Суджин с каким-то незнакомым парнем.       Впервые за полтора часа включается более-менее подходящая музыка для «клубных тусовок», и народ буквально сходит с ума. Они танцуют так, будто это самый последний танец в их жизни, будто если они хотя бы на секунду замрут, то задохнутся. Глядя на всеобщее воодушевление, Феликс невольно приходит в недоумении. В столице бы от такого плевались, а здесь каждому сносит крышу. Середина зала заполняется беспокойными телами, и Феликс в знак некого восхищения топает ногой в такт, переводя взгляд на свой полупустой стакан, в котором плещется зелёная жидкость. Он залпом допивает оставшееся и надеется, что в «баре» осталось что-нибудь человеческое.       «Баром» здесь называют несколько круглых столиков в самом конце помещения, на которых стоят принесённые бутылки. По рассказам иногда кто-нибудь сердобольный приносит ящик с пивом, соджу или даже водкой, и тогда можно урвать что-нибудь по-круче газировки, но такое происходит довольно редко, поэтому остаётся довольствоваться лишь тем, что есть. Феликс разочарованно вздыхает, наклоняясь к стоящим под столом бутылкам с лимонадом, подозрительно грязным, и решает, что на сегодня с него хватит напитков.       Отсюда наблюдать за толпой спокойнее, но как-то скучнее. Тем не менее Феликс задерживается, меланхолично переводя взгляд на оконную раму, за которой горит ночная мгла. Через несколько минут одиночества рядом возникает раскрасневшийся и явно подвыпивший Минхо: его футболка помялась и покрылась испариной, волосы растрепались, а глаза неестественно засветились при виде растерявшегося Феликса.       — А вот и ты! — почти кричит он, пытаясь говорить громче музыки. — Веселишься?       Феликс неоднозначно кивает головой, и Минхо хватает его за плечи, обнимая.       — Вроде того.       — Скажи, крутая вечеринка! — Минхо, очевидно, пропускает чужой ответ мимо ушей. — Давно у нас не было такого веселья. Ты уже танцевал?       Феликс отвечает утвердительно, чтобы отбить у знакомого какое-либо желание затащить его в толпу. Они смотрят на радующихся людей: Феликс без интереса, Минхо — завороженно.       — Помню, в последний раз к нам приезжали из дальнего посёлка только прошлым летом. А это о многом говорит! — Минхо отпускает его и намеревается налить в стакан тот самый лимонад.       Феликс верит ему на слово, не желая уточнять подробности. И едва сдерживается, чтобы не остановить непутёвого старшего, наблюдая за тем, как тот залпом выпивает половину оставшегося лимонада.       Ещё раньше, чем он только успевает подумать — или предотвратить непоправимое, слова сами сыпятся из его рта:       — Слушай, — Минхо заинтересованно оборачивается. — Я хотел попросить: не можешь случайно дать мне Микки для утренних исследований? Нужно кое-что проверить.       Как только до Феликса доходит, о чём он только что попросил, ему сразу же хочется удариться головой об стену. Не нужно ему ничего проверять! Не нужно! Выкинуть из головы всякую ересь и сосредоточиться на настоящих исследованиях — да. Подвергать свою жизнь потенциальной опасности — нет!       Минхо требуется некоторое время для обработки информации.       — Я всегда думал, что биологи против охоты, — он пьяно посмеивается, но взгляд у него более-менее осознанный. — Конечно, забирай. Она отлично отлавливает дичь, будь уверен.       Феликс добродушно моргает и усмехается, никак не пытаясь вступиться за права биологов. Так даже лучше.       — Спасибо, верну в целости и сохранности, — делая как можно более благодарный вид, кивает Феликс.       — Или она вернёт тебя, — салютуя полупустой бутылкой, говорит он и двигается к танцполу. — Бывай.       Как только Минхо скрывается из виду, Феликс со всей силы бьёт себя по лбу.

❀❀❀

      Лес шелестит утренней свежестью; в траве блестит одинокая роса. Поводок обмотан вокруг руки простой верёвкой, впивающейся в кожу. Феликс останавливается напротив заученного входа и со вздохом опускает взгляд на виляющую хвостом собаку, полностью готовую к неожиданной вылазке. Никаких признаков боязни, которая, скорее всего, возникла бы, будь здесь нечто, что оставило для неё плохие воспоминания. Феликс задумчиво закусывает губу, будучи подверженным некоторым опасениям: он всё ещё пытается остановить себя от бессмысленных расследований. Ну вот что ему даст сегодняшняя вылазка? Ничего же, кроме шока и страха.       Феликс не был бы Феликсом, если бы его пугали неоднозначные последствия.       В чаще по-прежнему ничего необычного. И довольная прогулкой Микки ведёт своего непутёвого хозяина куда глаза глядят. Феликс бы и рад отпустить её, но перспектива в реальности нести домой убитого зайца ему не нравится совершенно. А ещё он не уверен в своей спутнице на все сто процентов, поэтому лучше держать её рядом. Надежда остаётся только на позаимствованный у Минхо поводок, один вид которого ввергает Феликса в недоумение. Неужели в городке не продают нормальных рулеток? Отдавая Микки ранним утром, Минхо ответил, что так надёжнее. Феликс искренне сомневается, что обычная верёвка, настоящая задача которой остаётся неизвестной, может быть крепче, чем специальный поводок. Впрочем, что бы он ни держал в руках, в случае провала придётся из кожи вон лезть, чтобы разыскать активную собаку. Иначе Минхо убьёт его. Действительно убьёт.       Микки идёт чуть впереди, обнюхивая каждый подвернувшийся куст, и Феликс только и успевает удивляться её восторгу. Как же мало животным нужно для счастья — всего лишь походить по лесу. Несмотря на средний размер, собака довольно сильная, а потому Феликсу требуется немало усилий, чтобы потянуть её в нужном направлении. Он решает идти чуть дальше от ручья, чтобы Микки не взбрело в голову устраивать водные процедуры, а ему не пришлось потом извиняться. И вот они: радостная от возможности изведать новые места собака и всё ещё пытающийся воззвать к собственному разуму человек, бредут вниз по склону, обходя высоченные кусты и редкие муравейники. Глядя на снующую от одного дерева к другому Микки, Феликс ощущает укол сомнения от мысли, что она способна в случае опасности защитить его. Собственно, именно за этим он и взял её, — чтобы при попытке нападения со стороны того существа иметь хоть какое-нибудь преимущество. Потому что у самого силёнок явно недостаточно, чтобы справиться самостоятельно с тем, кто буквально похож на гору мышц. Поэтому надежда в их дуэте только на Микки.       Каждую сотню метров Феликс сверяется с ручьём, который изредка проглядывается через заслон листвы. Мерное журчание едва слышно, и ему приходится доверять только собственному инстинкту, выработанному десятками экспедиций и походов. Где-то дальше должно быть помеченное дерево. Осторожно спускаясь по выступающим корням, Феликс невольно задумывается о том, что он, собственно, собирается делать, если вдруг всё-таки сможет получить хоть какие-нибудь ответы. Не будет же он звонить в полицию и кричать, что в лесу живёт чудовище с длинными ушами и страшными глазами? Для начала, здесь нет связи. Но и сообщать местным, сея панику, наверное, не лучший выбор. Феликс решает оставить данную условность до тех пор, пока не вернётся отсюда живым. Потому что зачем планировать что-то, когда за высоченными кустами его может ожидать верная смерть?       Рыжая шерсть Микки отливает золотом в свете солнечных лучей, что пробиваются сквозь навес, и её энергично качающийся хвост вселяет в Феликса некоторое спокойствие. Ландшафт становится плавнее, и ему кажется, что они довольно близко. Тянет собаку в сторону ручья, чтобы проверить метку. Микки удивлённо поднимает уши, но всё же бредёт за ним, пытаясь обогнать, чтобы идти первой. Феликс чуть не наступает ей на ногу, на что она весело отпрыгивает в сторону. Ну точно будущий защитник.       Дойдя до ручья, Феликс хмурится и призывно натягивает поводок, чтобы Микки даже не думала валяться в грязи. На кроне виднеется чуть стёртый от влаги, но такой же яркий крест, и Феликс с неким ужасом осознаёт, что они почти на месте. Смотрит на равнодушную спутницу и тяжело вздыхает. Хоть бы всё закончилось нормально.       — Я верю в тебя, — отчаянным шёпотом проговаривает Феликс, на что Микки чуть склоняет голову и плавно машет хвостом.       Феликс разворачивается, и они двигаются вдоль тех самых кустов, от которых сердце сжимается в волнении. По мере того, как овраг приближается, Микки замедляет шаг. Феликс недоуменно оборачивается на неё и тянет поводок, чтобы она шла вперёд. Их скорость заметно уменьшается, в то время как тревога в душе Феликса пропорционально растёт. Когда до подобия ограды остаётся не больше пяти метров, Микки резко останавливается, не желая идти дальше. Феликсу требуется приложить огромные усилия, чтобы потянуть её. Он не понимает, что на неё так резко нашло. До этого она была весёлой и всюду пихала свой нос, а теперь внезапно замедлилась и насторожилась, не желая двигаться с места.       Ему не нравится подобное поведение спутницы, а потому он хмурится, подзывая её к себе. Но она только сильнее препирается, жалобно скуля, стоит им оказаться практически рядом с тем местом, где в прошлый раз Феликс лежал на земле. Понимая, что за спиной находится тот самый овраг, Феликс хочет обернуться, чтобы посмотреть, нет ли того существа внизу, а потом осторожно спуститься. Но как только он теряет хватку и ослабляет внимание, отворачиваясь, Микки резко дёргает поводок на себя, отчего Феликс теряет равновесие. Он пытается устоять на ногах, одновременно хватаясь за верёвку, но в итоге успевает лишь гневно позвать непутёвую собаку, когда она уже скрывается в зарослях.       Не устояв, Феликс с оглушительным треском сломанных веток падает в овраг.       Зажмурившись от пыли и камней, он сваливается на бок, не сразу понимая, что произошло. Осознание приходит через несколько секунд оглушающей тишины и боли в руке. Феликс моментально покрывается мурашками и остервенело оборачивается в сторону дома. Подобного трепета он не испытывал никогда, бешено оглядываясь по сторонам в поисках незнакомца. Свалиться перед ним без какой-либо защиты — последнее, что входило в планы Феликса.       Боязливо осмотрев местность, Феликс медленно возвращает себе самообладание, понимая, что поблизости никого нет. Он прислушивается и не находит никаких признаков чужого присутствия: ни шагов, ни странного шёпота. Его плечи расслабляются, и он позволяет себе выдохнуть, вытягивая ноги и проводя грязной рукой по растрепавшимся волосам.       — Чёртовы собаки, — едва слышно жалуется он, не представляя, где теперь искать несносную Микки. Даже от кошки было бы больше пользы. Минхо оторвёт ему голову.       Покачиваясь от лёгкого головокружения, Феликс осторожно встаёт на ноги и промаргивается, замечая в нескольких метрах то самое дерево, которое в прошлый раз цвело белыми бутонами. Из его горла вырывается восхищённый вздох, когда он подходит ближе и видит, что каждая веточка покрыта мягкими лепестками. От сильных впечатлений, Феликс не сразу понимает, что перед ним находится камелия. Но её аккуратные цветы настолько красивы, что он теряет дар речи от удивления. Ему хочется прикоснуться к растению, почувствовать его сияние, но стоит его руке вытянуться, как Феликс сразу же отпрыгивает, понимая, что именно он собирается трогать.       Он мгновенно хмурится и кругом обходит несчастное дерево, пытаясь найти на нём признаки былого свечения. Касаться цветов опасно — мало ли они стали ядовитыми после того существа. Да и вообще лучше ни к чему не подходить вплотную. Феликс, игнорируя боль в запястье, выглядывает из-за листвы и находит вдалеке небольшой сад. В клумбах с потрескавшейся от времени краской, что откалывается пластами, растут тюльпаны, лилии и даже бегонии. У Феликса глаза разбегаются от количества растительности на квадратный метр, учитывая, что он находится в лесу. И всё такое яркое, контрастирующее с монотонным зелёным подлеском, что у Феликса невольно пробегают мурашки от осознания, что всю эту прелесть создало то существо.       Удивительно, как много может в себе скрывать, казалось бы, обычный овраг. Феликс чувствует раннее неизвестное воодушевление. Ему хочется осмотреть каждый уголок этого места, и он даже забывает о возможной опасности. Здесь становится приятнее дышать: в воздухе расходится аромат сотни различных цветов. И Феликс не удерживается от глубокого вздоха. В прошлый раз от шока он не заметил и сантиметра живописного уголка в самом сердце тёмного леса. И теперь, когда он стоит посреди высоких яблонь и глядит в блаженстве по сторонам, не зная, куда именно следует пойти, он забывает обо всех заботах: о сбежавшей Микки, о приближающемся утре и даже о незнакомце, который может вернуться в любой момент.       Всё это меркнет, стоит Феликсу в упоении улыбнуться.       Гуляя и рассматривая каждый уголок, Феликс не замечает, как с каждой секундой успокаивается его душа. Даже встреча с тем существом отныне не кажется столь пугающей. Ведь не будет кровожадное создание воплощать нечто столь красивое? По каким-то причинам в Феликсе теплится уверенность, что тот, кто способен убить невинного, не может питать настолько сильной любви к природе. А любовью здесь пропитана каждая грядка, каждая клумба и каждый лепесток. Она буквально сияет на солнце, преград для которого здесь нет, она искрится и окрашивает бесконечные бутоны радугой. Феликс порывается вытащить из рюкзака справочник по ботанике, когда резко натыкается на непонятные травы, которых раньше никогда не встречал, но вспоминает, что оставил всё дома и с досадой садится на корточки, присматриваясь. Наклоняется к чуть покачивающимся на ветру стебелькам. Они похожи на шалфей, но Феликс хмурится, потому что у этого растения листья совершенно другой формы, и теряется в догадках. Здесь вообще много вещей, которые не поддаются классификации, и Феликс в очередной раз сомневается в собственных знаниях.       Осознание главной причины похода бьёт по Феликсу так же резко, как он подпрыгивает, замечая рядом пролетающую осу. Он беспокойно крутит головой, пытаясь разглядеть где-нибудь знакомые розово-фиолетовые цветы. Если гортензии не окажется и здесь, то он просто сойдёт с ума. И в то же время он подсознательно надеется, что прямо сейчас в его спальне лежит не часть принадлежащего нечисти сада. Будет ли ему легче от такого исхода? Вряд ли, но проверить стоит. Феликс бродит вдоль многочисленных разноцветных кустов, находя что угодно, но только не нужное. Он движется в глубь сада, обходя длинные вереницы посадок, и испуганно замирает, когда слышит тихий скрип открытой двери.       Феликс рефлекторно сжимается, оборачиваясь на стоящий справа дом. Всё это время он даже не обращал на него внимания, будучи поглощённым садом, но теперь он во все глаза глядит на распахнутую дверь, что покачивается на сквозняке, и не может удержать себя на месте. Феликс моментально забывает о гортензии. Неведомая сила тянет его в дом. Ему до смерти любопытно рассмотреть жилище незнакомца. И в то же время ему не страшно, может быть, волнительно, но все переполняющие его чувства, — на удивление, положительные. Феликс ощущает себя маленьким ребёнком, которого пустили гулять по волшебному лесу в поисках сокровищ. И сейчас он в шаге от того, чтобы найти свои первые алмазы.       Подходя к крыльцу, Феликс на всякий случай, из приличия, заглядывает внутрь, чтобы убедиться, что там никто его не выжидает. А потом смотрит вокруг. Но существа и след простыл, и Феликс сглатывает, осторожно заходя в дом. Первое, на что он обращает внимание, — отсутствие пыли. Почему-то это сразу бросается в глаза. Внутри оказывается не так просторно: в правом углу стоит совершенно обычная одноместная кровать, заправленная чуть потемневшим постельным бельём; рядом с ней деревянная тумбочка, на которой стоит небольшой канделябр с парой свечей, по почти не тронутому воску складывается впечатление, что их никогда не зажигали; вдоль левой стены стоит пустой письменный стол и одинокий стул, чуть ближе к двери — глубокий сундук. Стены деревянные, без каких-либо полок и картин, пол — каменный, холодный и необтёсанный. Феликс замирает посередине комнаты и глядит по сторонам, искренне не понимая, как в такой обстановке можно существовать: здесь же буквально ничего живого, не говоря о том, что негде даже развернуться. И при этом Феликс не находит ни пылинки, ни соринки — всё идеально чисто. Почему-то ему становится холодно от мысли, что кому-то приходится жить в столь неприятном помещении. Снаружи дом выглядит куда привлекательнее, и Феликс немного разочаровывается, понимая, что здесь едва ли можно чувствовать себя уютно.       Его внимание привлекает почти затерянная в тусклом освещении книга, что лежит на самом краю стола. Подойдя ближе, Феликс не удерживает себя, потому что замечает на обложке знакомые буквы. Он хватает в руки «Сборник стихотворений» и удивлённо глядит на него, осознавая, что незнакомец умеет читать. Почему-то эта мысль приводит его в некоторое удивление. Давно ли живущие в лесах существа знают человеческую речь? Феликс открывает первую попавшуюся страницу и действительно видит перед собой совершенно обыкновенные стихотворения. Интересно, откуда некто достал эту книгу? Неужто какой-нибудь затерявшийся путник оставил?       Увлечённый раздумьями и потёртыми страницами, Феликс не слышит почти беззвучной поступи, не видит выросшей на пороге тени. Он настолько погружен в себя, что совершенно игнорирует блуждающий по своей спине взгляд. Единственное, что возвращает его на Землю, — переменившаяся атмосфера. Будто из ниоткуда в комнате возникает целый рой цикад. Их пение проникает в голову Феликса резкой болью. Он замирает, понимая, что вокруг нет ни одного насекомого и этот звук слышит лишь он. Слова Минхо красной строкой бегут на подкорке сознания, и Феликс за мгновение покрывается мурашками, чувствуя, как сердце неожиданно начинает ускорять темп. Он резко поворачивает голову к двери и буквально вскрикивает, с оглушительным грохотом ударившейся о стул книги роняя стихи. В дверном проёме стоит тот самый незнакомец с серой кожей и тёмными, словно омут, глазами. Феликс пятится к тумбочке, поясницей ударяясь об острый угол. Он ощущает себя загнанной в угол зверушкой, и все страхи моментально возвращаются. И снова становится не по себе от надвигающейся опасности. Все чары прелестного сада развеиваются за долгие секунды, что Феликс в ужасе глядит на незнакомца.       Существо наблюдает за ним с неким торжеством, позволяя на своих губах расцвести насмешке. Его низкий, скрипящий голос опаляет слух неподготовленного биолога.       — Так-так-так, — зловеще говорит он, наконец заходя в дом и захлопывая за собой дверь. Феликс чувствует подкатывающую к горлу истерику. И как только он мог вести себя настолько безрассудно? — Нечасто ко мне заглядывают люди. И что же ты здесь делаешь?       Феликс давится словами, не в силах соображать. Он лишь в абсолютном потрясении смотрит на то, как некто медленно приближается с таким видом, будто в его логово паука залетела глупая муха. По сути, так всё и получилось. Феликс безумными глазами глядит на чужое заострённое лицо с выделяющимися скулами и в ужасе пытается придумать способ спасти свою жизнь. Ему уже не хочется никаких приключений, отныне остаётся лишь желание остаться в живых. В этом крохотном доме нет места даже для того, чтобы спрятаться. И захлопнутая дверь вселяет в Феликса вселенскую панику.       — Ну и чего молчишь? — упиваясь чужим страхом, спрашивает незнакомец, сокращая расстояние.       Феликс едва сдерживается от того, чтобы не заорать во всё горло, окончательно теряя самообладание. Чужое появление буквально выбило у него землю из-под ног, и всё спокойствие, что он с такой заботой собирал по крупицам, разбивается по мере того, как существо, хищно облизываясь, подходит всё ближе и ближе.       — Не приближайся! — кричит он, скидывая стоящий позади канделябр, отчего тот падает на кровать.       Очевидно, что существо получает небывалое удовольствие от чужой истерики. А потому подходит вплотную и смотрит прямо в распахнутые глаза Феликса.       — Иначе что?       Феликс дрожит от ужаса, но не может даже пошевелиться, буквально замерев, уставившись в чёрные зрачки, что практически сливаются с радужкой. Он едва ли не задыхается, когда между их лицами остаются несчастные миллиметры. Незнакомец прожигает его взглядом, желая добиться нового крика. А Феликс чувствует себя так, будто чернота чужих глазах засасывает его, будто в ней есть нечто, что не увидеть больше нигде.       Инстинкт самосохранения диктует Феликсу бежать отсюда, и он трясущейся рукой пытается оттолкнуть чужое лицо, но в первую же секунду его попытка проваливается, потому что существо хватает его за запястье, чем вызывает резкую боль, и Феликс дёргается, выдыхая. Незнакомец, не прерывая зрительного контакта, поднимает его ладонь так, что она оказывается на уровне их глаз. Феликс уже прощается со всем, что когда-либо было ему дорого. Но существо на мгновение удивлённо хмурится, а потом переводит взгляд на чужое запястье, отчего Феликса буквально передёргивает от вернувшейся возможности дышать.       — У тебя кровь, — безэмоционально констатирует незнакомец, опуская его руку и отходя в сторону. Наваждение резко спадает, и Феликс непонимающе глядит на рукав толстовки, пропитанный бурыми каплями. Оголяет кожу и видит длинный порез вдоль всей ладони. Откуда только он взялся?       Феликс остервенело переводит взгляд на стоящего чуть в стороне незнакомца, который скрещивает на груди руки. Он выглядит скучающе, будто всё веселье для него кончилось.       — Ты не будешь меня убивать? — хрипло лепечет опешивший от резкой смены обстановки Феликс.       Существо глухо смеётся.       — Святой лес, конечно, нет, — его плечи расслабляются, а лицо становится спокойнее. — Мне как будто заняться нечем. Да и с тобой скучно — ты больше не кричишь.       Феликс непонимающе пялится на «человека», который только что был готов загрызть его живьём. И чувствует себя в то же время полным дураком.       — То есть, если бы я кричал, ты бы убил?       Незнакомец усмехается, скашивая глаза.       — Я бы в любом случае не стал тебя убивать, успокойся. А вот лазить по чужим домам — как минимум, неприлично, — и смотрит укоризненно.       Феликс не находит ответа, шипя от боли, когда случайно задевает рукой тумбочку.       Существо вздыхает, подходя ближе.       — Ну да, давай ещё запачкай мне всё своей кровью, — сетует он.       Феликса вновь бросает в дрожь от чужого приближения, но в коматозе он позволяет взять своё запястье. Незнакомец больше не выглядит так, словно собирается причинить ему вред. Быть может, он и изначально выглядел не настолько свирепым и дело лишь в запуганности Феликса. По крайней мере, теперь, когда некто осторожно осматривает его порез, он не кажется опасным. Феликс настороженно следит за его движениями.       — Что ты делаешь? — осторожно спрашивает он.       Незнакомец аккуратно берёт его повреждённую ладонь, внимательно рассматривая рану, и пальцем надавливает в самый центр, отчего Феликс болезненно выдыхает. Он касается так, будто что-то проверяет. И прикосновения его, на удивление, не вызывают отторжения. Феликс действительно успокаивается, приходя в себя после внезапного выброса адреналина. И мельком оглядывает незнакомца: на нём больше нет тех алых разводов, и вся кожа остаётся сероватой; он одет в кремовую рубашку, рукава которой закатаны до локтей; его угольные волосы чуть растрёпаны, но мягкими волнами обрамляют лицо; и уши у него вблизи оказываются ещё острее, отчего Феликс невольно замирает, рассматривая их необычную форму. Перед ним находится совершенно неизведанное существо, и он даже не представляет, как выпытать у него объяснения. Спросить, что он такое? Феликсу кажется, что даже для того, кто намеренно пытался его напугать, подобный вопрос — слишком. А учитывая манеры и аккуратность, с которой он осматривает рану, — едва ли не оскорбление.       «Человек» отпускает его руку и без слов направляется наружу. Феликс растерянно глядит ему вслед, не двигаясь с места, хотя отлично понимает, что отныне дверь открыта и он может бежать. Но какое-то внутреннее чувство покорности и любопытства заставляет его ждать своей участи. Феликс сглатывает и из вежливости поднимает уроненный канделябр, ставя его обратно на тумбочку, а сам, немного потоптавшись, садится на стул. Смотрит на выглядывающую из дверного проёма лужайку и пытается хоть как-то остановить поток мыслей. Очевидно, что незнакомец не так прост: слишком хорошо он знает о том, насколько люди боязливы; и этот сборник стихотворений в синем переплёте — не мог он сам собой возникнуть здесь. Феликс поднимает книгу и кладёт её обратно на стол и не знает, чего ждать от лесного жителя. Может, он больше не вернётся? А может, он идёт за каким-нибудь ножом?       Но по какой-то причине Феликс сомневается, что тот собирается причинять ему вред. Ведь не стал бы он тогда с такой внимательностью осматривать его кровоточащий порез? По прошествии нескольких минут Феликс окончательно приходит в равновесии, отбрасывая от себя безосновательный страх, и с удвоившимся интересом ждёт чужого появления. И незнакомец возвращается: заходит в дом с небольшой охапкой трав и удивлённым взглядом.       — Я думал, ты уже сбежал, — с усмешкой проговаривает он, осторожно раскладывая на столе растения.       Феликс ничего не отвечает, ловя себя на мысли, что, наверное, стоило бы убежать. Внезапно возникшее доверие вряд ли приведёт к чему-то хорошему, но он лишь следит за тем, как педантично незнакомец смешивает несколько лепестков, а потом толчет их в небольшой деревянной ёмкости.       — Что это? — спрашивает Феликс, когда существо просит его руку. Он смотрит с неким скептицизмом на получившуюся смесь, и его повреждённая ладонь повисает в воздухе.       Незнакомец переводит взгляд на его нахмуренное лицо, без предупреждения, но всё же осторожно, касаясь его запястья. Его движения собранные и утончённые, прямо как у настоящего аристократа. Феликс на мгновение теряется, не представляя, каким образом лесной житель может быть настолько бережным. Ведь во всех книгах и фильмах подобные ему существа представлены дикарями. А здесь нечто другое. Феликс покрывается мурашками, когда неведомое «лекарство» холодит его кожу, а чужие пальцы мягко поддерживают его ладонь.       — Самые ядовитые травы в этом лесу. А ты что подумал? — продолжая втирать, оживлённо отвечает незнакомец, чем вызывает у Феликса протестующий возглас и попытку вырваться. — Да чего ты такой дёрганный, — его пальцы тисками впиваются в чужую руку. — Лекарство это, прекрати беситься, — с неким укором, но всё ещё весело говорит он.       Феликс возмущённо открывает рот, но, замечая на себе насмехающийся взор, недовольно замолкает. Это существо определённо издевается над ним, испытывает его впечатлительное сердце. Феликс выдыхает, понимая, что тот намеренно его провоцирует своими глупыми шутками. А сам ведётся, потому что слишком многого опасается. Он скашивает глаза на рану, которая скрывается под растениями, и уже не чувствует никакой боли. Лишь удивление от осознания, что незнакомец добровольно, без разрешения, решил ему помочь. Или, может, это всё-таки яд?       — Кстати говоря, — Феликс недоуменно поднимает взгляд, когда тот заканчивает с лечением и отходит в сторону, разбираясь с остатками. — Неужели я такой страшный, что ты визжишь, как ненормальный? — и поворачивает голову к озадаченному гостю, улыбаясь уголком губ.       Феликс удивлённо приподнимает бровь, разглядывая незнакомца. И теперь, когда ему задали очевидный вопрос, он осознаёт, что стоящий перед ним «человек» совершенно не страшный. Может быть, настораживающий из-за своего неординарного внешнего вида, но ни разу не пугающий. Перед Феликсом находится привлекательный парень с хорошей фигурой и удивительно неподходящей одеждой для леса, которая тем не менее без единого пятна. Он поднимает взгляд на чужое лицо и буквально на мгновение ловит себя на мысли, что тот симпатичный. И уверенность, что пропитывает собой пространство, и харизматичная полуулыбка, очерчивающая его бледные губы, и задорный огонёк в глазах цвета сумрака, — всё кажется приятным, но никак не страшным. Феликс обескураженно приходит к выводу, что незнакомец ни единой чертой не походит на чудовище.       — Нет, — сипло проговаривает Феликс, откашливаясь. — Но местные говорят много жутких вещей. Поэтому под впечатлением, наверное…       Он не договаривает, и незнакомец неоднозначно посмеивается, очевидно понимая, о чём идёт речь.       — Местные говорят, — усмешка. — Тогда всё понятно.       Феликс решает умолчать о том, что ему лично ничего не понятно, в то время как незнакомец перебирает оставшиеся травы, задумавшись о чём-то своём, а потом останавливается, возвращая цепляющий взгляд на гостя.       — А ты, значит, не местный? — вдруг спрашивает незнакомец, со всем вниманием выжидая ответа. Феликс хмурится.       — Нет. Не местный, — он не думает, что стоит сообщать детали своего пребывания в подобной глуши.       В глазах существа мелькает некоторое осознание, и он усмехается собственным мыслям, отчего Феликсу становится не по себе.       — Что ж, — «человек» оставляет травы в покое, — тогда я полагаю, что тебя начнут в скором времени искать. Пойдём, я провожу тебя, — и его любезность не терпит сопротивления. Феликс послушно встаёт, следуя за ним на улицу.       Солнце давным-давно находится в зените, и Феликс ошарашенно глядит на наручные часы. Неужели он провёл столько времени в лесу? А где-то ещё нужно искать Микки. Феликс почти закатывает глаза. Незнакомец ведёт его к концу оврага, к тому месту, куда Феликс буквально свалился. Они не говорят, и Феликсу ничего не остаётся, кроме как разглядывать чужую широкую спину. Он изо всех сил подавляет нервную усмешку, замечая, как поблёскивают чужие заострённые уши при свете. Напряжение спадает, и Феликс задаёт самому себе слишком много вопросов, на которые никогда не сможет ответить собственными силами. Интересно, незнакомец собирается предупредить его о том, чтобы тот ничего никому не рассказывал? Или он полностью уверен в том, что ни одна душа ему не поверит? Или ему попросту плевать?       Они останавливаются у самого подножия, и Феликс замирает, когда похожий на эльфа парень оборачивается к нему и молча смотрит прямо в глаза. Феликс теряется, пытаясь понять, чего тот хочет. А незнакомец просто разглядывает его, словно ищет нечто, известное лишь ему одному. Внутри разрастается странный трепет, и Феликс не знает, как реагировать на чужое приближение, как реагировать на осторожное прикосновение. Он оступается, пытаясь увернуться от чужой руки, но существо бесшумно подходит ближе, не разрывая зрительного контакта, будто пытается передать какие-то мысли, и медленно, легко касается пальцем его лба. Феликс практически ничего не ощущает, но различает в тёмных глазах некое облегчение. По спине бегут мурашки, и Феликс застывает в кротком волнении, стоит незнакомцу склониться чуть ниже и прошептать в самое ухо:       — Возвращайся домой, — и его слова отдают в голове Феликса слабой, растворяющейся трелью.       Он растерянно наблюдает за тем, как существо с едва различимой усмешкой делает шаг назад и спокойно обходит его, двигаясь в обратном направлении. Феликс оборачивается и видит лишь удаляющуюся спину. Резко появившееся желание сию же секунду вернуться к Сынмину глушит любые мысли окликнуть уходящего парня. И Феликс поддаётся внезапному порыву, поднимаясь наверх и оставляя овраг в пелене тайн.       Выпутываясь из зарослей, Феликс вслух благодарит Господа, когда замечает рядом с дорогой смирно ждущую его Микки. Она виляет хвостом и подбегает к нему, неся в зубах собственный поводок. У Феликса нет сил даже на то, чтобы отругать её. Да и есть ли смысл? Он предусмотрительно берёт верёвку другой рукой и с недоумением находит, что обе из них — целые и невредимые. В ступоре всматривается в абсолютно ровную кожу, а после в глубоком недоумении хмурится и опускает руку, теряя мысль, почему она его так сильно заинтересовала.       Минхо с очевидным облегчением в лице принимает свою собаку и спрашивает о результатах похода. Феликс неловко смеётся, говоря, что всё прошло отлично. Благодарит за спутницу и обещает отплатить ящиком пива, как только в магазин будет новый завоз. На этом они прощаются и расходятся: Минхо помогать отцу, а Феликс домой, чувствуя себя так, будто из последних сил пытается вспомнить слово, которое буквально крутится на языке, но никак не может возникнуть в голове.       Дома Сынмин встречает его приготовленным обедом и новой газетой, выписанной из городка. Феликс слушает новости с притворным интересом и даже вступает с другом в полемику по поводу предстоящих выборов администрации. Несмотря на то что он не местный, он уже довольно много слышал про недовольство жителей на эту тему. Сынмин оказывается ярым агитатором за голосования и даже собирается лично заставить каждого в округе принять участие, ведь от их вовлечённости зависит будущее их дома. И Феликс не пытается переубедить его, говоря о том, что каждый имеет право не принимать участия, и лишь кивает в знак поддержки. Звучащий на заднем плане телевизор сообщает об ожидаемой на следующей неделе жаре, и речь заходит о локальных пожарах в лесах. Феликс пожимает плечами и озвучивает мнение о том, что им подобное вряд ли грозит. Сынмину ничего не остаётся, кроме как поверить ему на слово. Феликс ест с охотой, удивляясь собственному голоду, а потом, всё ещё в непрекращающемся недоумении, бредёт в свою комнату.       Переодевшись в чистую одежду, он обессиленным валится на холодную кровать. Глядит в привычный потолок и не может выловить ни одной конкретной мысли. Будто всё смешивается в один огромный водоворот. Что-то отчаянно не даёт ему покоя, и Феликс лежит в подобном смятении до тех пор, пока ему не надоедает настолько, что он порывается заглушить обрывки сознания действиями. Собираясь протереть запачканный рюкзак, Феликс рыскает по всему шкафу в поисках влажных салфеток. Он делает всё машинально, не отдавая себе отчёта. И состояние у него такое, будто он забыл о чём-то важном, о чём-то, что было необходимо сделать. От тщетных попыток вспомнить у него начинает побаливать голова. И Феликс неосознанно переводит взгляд на внутренний сад, желая найти в безмолвных яблонях утешение. Но его внимание привлекает яркое пятно на подоконнике.       За чуть покачивающейся от сквозняка занавеской лежит гортензия.