Столько лет спустя...

– Мэйбл! - Диппер серьёзно посмотрел на сестру. Все эти "любимый цвет" и "мечта всей твоей жизни", видимо, были просто затишьем перед бурей. Но девушка ещё не закончила. - На пятом уровне! В 14 лет его сестра выдумала уровни для поцелуев: первый – обычный чмок, можно даже в щёку (понятное дело, никто никогда этим не пользовался), второй – немного приоткрыть губы, третий – как второй, только 3 секунды, четвёртый – 5 секунд, пятый – 7 секунд, с руками и – по желанию загадывающего – языком. Про остальные уровне лучше вообще умолчать. – Ты с ума сошла! - вспылил он. – Я, вообще то, могла и шестой, и седьмой, да хоть десятый загадать! – скрестила руки Пайнс. – И всё ещё могу... Пасифика прокашлялась – с этими семейными спорами про неё совсем забыли. Диппер посмотрел на неё со смесью смущения и сочувствия. – Кхм... она хочет поцелуй... э... с участием рук и... – увидев ужас на лице сводной сестры первым порывом было рассмеяться. Он бы так и сделал, не будь сам в растерянности. Про язык и долбанных семь секунд он решил умолчать – вдруг в обморок упадёт? Сестра же такой сдержанностью не отличалась. – По желанию загадывающего с языком. – эта идиотка ещё и в ладоши хлопала от нетерпения! – А загадывающий ой как желает с языком! – Я думаю, ни я, ни Пас, не поддерживаем эту идею. Правда ведь? – взгляд его глубоких медовых глаз обратился в девушке, и та, еле выйдя из ступора, кивнула. Несколько раз – для уверенности. – Тогда штраф! – Мэйбл обиженно расставила руки в боки. – Две правды! Пасифика выдохнула с облегчением. А зря. – Первый вопрос: какого хрена ты была такой тупой стервой и общалась с нами как с глистами? – спросила девушка, устремляя взгляд медовых – как у Диппера – глаз на блондинку. Только в этих глазах не было того тепла и очарования, которыми сияли глаза её брата. – Мэйбл! – младший близнец был в ярости. – Ты совсем из ума выжила?! – А что? Мне просто было интересно... – ответила она и взяла очередную конфету. Брекеты ей уже давно сняли, так что она могла беспрепятственно есть их десятками, а то и сотнями. – Я не могу поверить, что ты это говоришь! Ты! Моя сестра – самая милая и весёлая девушка на свете, что с ней стало? – продолжал орать он вне себя от ярости. – Что с ней стало... – повторила Мэйбл, с головой окунувшись в свои мысли. – Правда – что стало с той девушкой, которая так любила разгадывать тайны со своим старшим братом? Что с ней стало? Что стало с девушкой, которая из года в год делала маме рамочку из сырых макарон до пятнадцати лет? Что с ней стало? – она нервно засмеялась. В этот момент Диппер начал переживать за её психическое состояние. – Что стало с девушкой, которая так любила своих друзей, устраивала ночёвки? Что... – ... с ней стало. Это я понял. Давай ближе к сути. – не любил парень, когда сестра воображала из себя великого философа. Девушка вздохнула, всё ещё глядя в одну точку. Её явно раздосадовало, как брат прервал её тираду. – Я повзрослела, Дип. – она снова вздохнула. – Родители мертвы, а эта сучка Нортвест... – Не называй её так! – рявкнул Пайнс. – Странно... – протянула она. Её взгляд наконец отлепился от пола, и она начала буравить брата своими когда-то весёлыми глазами. Теперь в них сквозил холод. – А ведь именно ты начал называть её "сучкой Нортвест". Что-то изменилось? – она заговорщицки подмигнула. А у Диппера всё ещё был немой шок. – То есть, я не ошиблась, предположив, что из вас вышла вы идеальная пара? – Заткнись! – Диппер аж вскочил от эмоций, штормом подымающихся волн негодования и испуга. Он понятия не имел, откуда взялось последнее чувство, но он знал одно – ему не нравиться бояться. Последнее, что он заметил, было отсутствие блондинки в комнате – она, видимо, убежала. Он сжал челюсти, подумав, как, должно быть, больно слышать такой вопрос. Глаза заслонила красная пелена, а когда он снова смог видеть мир, то уже забежал достаточно, далеко, чтобы не наброситься на сестру. Видимо, бежал он долго – ноги горели, дыхание сбилось. Эмоции отступили, дав место усталости. Поиски двери в комнату ушёл как минимум час. Тогда он начал замечать знакомые двери гобелены. Уже идя по коридору, он услышал жалобный плач. Возле двери калачиком свернулась - Пас? – его голос показался чужим. Парень проговорил это так тихо, что сам себя еле услышал. Пасифика подняла на него свои заплаканные глаза и начала размазывать слёзы по щекам. На ресницах была тушь, и сейчас она выглядела как бурундук. – П-прости... – дрожащим голосом сказала она, вытерев лицо подолом ночнушки. Той самой, с пятнышком шоколада. – Я правда вела себя отвратительно. Но я хочу быть нормальной! – в её голосе слышались истерические нотки. – Но Нортвестом этого, так сказать, не позволено! Истерический смешок слетел с её губ. Губ, которых так захотелось поцеловать. В его жизни было много отчаянных поступков. Но этот бьёт все рекорды. Он сел на корточки рядом с ней и убрал прядь волос с её ангельского личика. Румянец проступил между веснушек. – К чёрту прошлое. – прошептал он перед тем, как его губы коснулись её.