***
Прощальный ужин получился по-настоящему праздничным — Гриффиндор-таки выцарапал у Слизерина первенство в Кубке Школы, и красно-золотые полотна украшали Большой Зал. Несмотря на победу Гриффиндора, все четыре факультета громко отмечали — в каждый Дом Хогвартса вернулись члены семьи. По инициативе «уже не вашего профессора» Баджа, ожившие жертвы нападений получили замечательные венки из белоснежных лилий. Даже Снейп принял подарок, что сейчас лежал перед ним на столе, и назвал выбор цветов «вполне уместным». Еда оказалась безумно вкусной: воодушевленные возвращением Стампи домовики превзошли себя, и столы ломились от самых разнообразных блюд. Рон просто лучился счастьем от рыжей макушки до кончиков поношенных кроссовок. Этта искренне радовалась. Она, Рон и Гермиона сидели за столом рядышком и Гарриет то и дело обнимала друзей: год закончился хорошо, Дамблдор принял решение не причинять вреда василиску, Хагриду разрешили возобновить учебу, Том становился все более живым, а нападения сплотили школу и ребята за разными столами улыбались и махали друг другу. Настроение было замечательным. Замечательным несмотря на то, что где-то глубоко в душе саднило щемящее, противное чувство опустошенности, возникшее после того, как они с Нестором перестали общаться. Этта старалась игнорировать доселе незнакомое ощущение, и у нее время от времени выходило довольно неплохо. И все же, взять и полностью отделаться от навязчивых мыслей не выходило. Гарриет смеялась, болтала, жевала запеченную в пряных травах форель, но что-то упрямое крепко засело в голове и едва слышно зудело, не давая девочке быть довольной полностью. Время от времени взгляд изумрудных глаз падал на пустующее место напротив. Именно там чаще всего раньше сидел Нестор. Невилл и Джинни, устроившиеся по ту сторону стола, словно специально оставили Громову свободный пятачок скамьи. И это несмотря на то, что Нестор почти никогда теперь с ними не ел, предпочитая, по словам Гермионы, походы на кухню в одиночестве. С того самого злополучного дня Поттер с Громовым не пересекались ни разу. Этта догадывалась, что бывший приятель пользуется картой близнецов, и не попадается ей на глаза специально. Она была вполне искренне признательна остаткам его совести за это. И все же что-то упрямо засевшее внутри заставляло ее вновь и вновь косить глаза в сторону входной двери, словно какая-то часть ее ожидала, что Нестор заявится хотя бы на последнюю школьную трапезу в году. Однако, этого так и не случилось. «И к лучшему», — заключила Этта, откладывая вилку в сторону. Ужин подошел к концу, школьники вереницей потянулись к выходу. Гарриет, Рон и Гермиона зашагали в противоположном от башни Гриффиндора направлении: друзья упаковали вещи заранее, а потому приняли единогласное решение прогуляться по замку в ту единственную (помимо сочельника) ночь, когда школьникам разрешалось слоняться по замку хоть до утра. Они медленно брели по коридорам и переходам, а когда ноги загудели от усталости, отправились во внутренний дворик. Там ребята растянулись на траве, в самом уголке, за площадкой для игры в плюй-камни. Устроившись своеобразным треугольником, голова к голове, друзья смотрели на звезды. На Этту накатило дежавю: вчера они с Томом делали ровно то же самое. Разница была совсем небольшая: разве что томов внутренний дворик появился из ниоткуда и существовал исключительно в дневнике. А еще Реддл, в отличие от Рона с Гермионой, знал о созвездиях больше, чем все на свете. И пахло от него не гермиониными духами и праздничным пирогом, а чем-то неуловимо теплым, до одури притягательным и родным. Гарриет невольно улыбнулась. Было так странно признаваться самой себе в том, что ей настолько сильно нравилось то, как пах другой человек. В этом понимании было что-то особенное, сокровенное. О подобном приятно было размышлять, однако девочка понимала: такое не принято никому рассказывать. Абсолютно невинное наблюдение, но отчего-то очень личное. Этта вдруг представила, что возьмет и скажет это Тому, и моментально почувствовала, как кровь прилила к щекам. А если она не удержится, и начнет не таясь, полной грудью вдыхать запах его кожи во время очередного дружеского объятья? Стало жарко так, будто она осушила пол-литра Бодроперцового зелья. Цикады тарахтели так громко, что в какой-то момент Этте начало казаться, словно она лежит на дне трансформаторной будки. Пронзительно чистое небо над головой сияло великолепием мириадов драгоценных алмазов. А ведь неделю назад, когда они с Реддлом впервые покинули комнату старост, чернильная мгла над шпилями замка была такой же бархатной, усыпанной блестками созвездий. Девушке живо вспомнилось, как они стояли на подоконнике и глубоко дышали ласковой темной ночью. Это ведь именно Гарриет нашла идеальный способ разведать новые закоулки обители друга. Если из комнаты не ведет ни одна дверь, но есть окна — ими и стоило воспользоваться, вполне закономерно рассудила девушка. Том, правда, был не в особом восторге от этой блестящей идеи. В глазах Этты заиграли смешинки. До сих пор непривычно было осознавать, что Том Реддл— самый сильный молодой маг из тех, кого ей когда-либо доводилось встречать, боялся летать на метле. «Просто крепче держи меня за талию» — спрятав ухмылку сказала она ему тогда, взобравшись на «Нимбус», и похлопав по черенку метлы позади себя. Слизеринец одарил ее тяжелым взглядом, но совету последовал. Получилось еще одно своеобразное объятье. Они спикировали из окошка вниз, и Этта почувствовала, что Том невольно усилил хватку, плотнее прижавшись к ее спине. Поттер смягчила пике, стараясь вести метлу настолько плавно и ровно, насколько могла. И все же, как только их ноги наконец коснулись травы, Реддл облегченно поспешил спрыгнуть с «чертового веника». Да, над этим определенно стоило поработать. — Думаю, теперь моя очередь дать тебе пару уроков, Том. Будем упражняться в полетах после занятий чарами. Идет? Приятель высокомерно фыркнул, но отказываться от предложения не стал. Его упрямое и самую малость смущенное лицо вспыхнуло в памяти, и девушка невольно заулыбалась распростершемуся перед ней космосу. Что бы там не думал сам Том, такие маленькие слабости всего лишь делали его еще более реальным: ведь на свете просто не бывает людей, идеальных во всем. Кто-то не умеет сражаться на дуэлях будто оживший Мерлин, а у кого-то не выходит летать... Поттер довольно потянулась. Здорово было осознавать, что теперь и у нее появилась возможность чему-то научить Тома. Понимание, что она сможет принести ощутимую пользу близкому человеку было чрезвычайно приятным. Яркая мерцающая точка прямо над головой лукаво подмигнула Этте. И вдруг часть звезд пропала. Гарриет вздрогнула так сильно, что врезалась головой в макушку Рона. Над ними словно замерла гигантская летучая мышь. — Поттер. — П-профессор Снейп. — Гарриет и Рональд синхронно потирали ушибы. — Сегодня кх-м можно гулять после отбоя. Сэр. — Мне известны школьные правила, Поттер. Так что, если собирались шокировать меня сим откровением — у вас не вышло. — На траве лежать тоже не запрещено! — выпалил Рон, охнув от прилетевшего через мгновение тычка от Гермионы. — Должен отметить, что победа чрезвычайно негативно сказывается на учеников Гриффиндора. Вы начинаете твердить очевидные вещи, о которых не спрашивали. О чем еще я сейчас от вас услышу, Уизли? Что вон та горгулья сделана из камня? Ребята прикусили языки. Снейп продолжил. — Следуйте за мной, Поттер. Этта нахмурилась. — Но… куда? Снейп не удостоил ее ответом и зашагал прочь. Гарриет со вздохом поплелась следом, чувствуя спиной обеспокоенные взгляды друзей. «Что ж, по крайней мере, Рон и Гермиона видели, что я ухожу со Снейпом. Так что, если он меня сейчас сожрет, останутся свидетели». Они завернули за узорчатую арку, в глухой коридорчик. Профессор зельеварения резко повернулся к ней и скрестил руки на груди. —Итак, где он от меня прячется, Поттер? —Сэр? Снейп сощурился, вгрызаясь в девушку цепким взглядом, и сделал шаг вперед, угрожающе нависая над недоумевающей Эттой. — Громов, Поттер! Ваш дружок, который трусливо жмется по углам, считая, что ему все сойдет с рук! Если кто и знает, где этот малолетний преступник затаился, то это вы. Этта насупилась. — Мне жаль, профессор, но я понятия не имею, где сейчас Нестор. Черные глаза Снейпа пронизывали насквозь. Она чувствовала себя словно букашка под лупой, а профессорский взор будто бы просвечивал ее мозг, как рентгеновские лучи. — И я не хочу этого знать. — продолжила Гарриет, с вызовом глядя на декана Слизерина. Северус Снейп смотрел ей в глаза, и Этте в который раз пришло в голову, что тот умеет читать мысли. Что же, если так, сейчас это было бы даже кстати. Нечего Снейпу думать, что она прячет Нестора и вообще, собирается иметь с ним хоть что-то общее. Убедитесь сами и отстаньте, профессор. — Вы все помните, не так ли? — вкрадчиво поинтересовался преподаватель. — А вы все знаете. — Гарриет не спрашивала, она утверждала. Интересно, это Дамблдор рассказал Снейпу или он сам догадался? Что-то в лице зельевара изменилось. Профессор казался сейчас больше задумчивым, нежели рассерженным. — Интересно. — заключил он. — Значит, тяга к нарушителям правил и личностям с бандитскими наклонностями вам по наследству не передалась. Хорошая новость. Этта ожидала услышать все, что угодно, но не это. Рот изумленно приоткрылся. —Что? Вы это к чему? — Передайте ему, если встретите, что бегать от меня вечно он не сможет. Гарриет почудилось, что профессор собирался было уйти, но что-то в ее растерянном взгляде его задержало. Зельевар, казалось, пару мгновений размышлял, стоит ли ему говорить больше, а потом, словно решившись, тихо, но четко прочеканил: — Вам, Поттер, следует приложить над собой усилие и научиться быть аккуратней. Кое-что вам все же передалось с лихвой! А потому якшаться с кем попало — это не основной ваш минус. Все ваши проблемы от того, что вы самостоятельно норовите вляпаться в неприятности всякий раз, как выдается такая возможность! Еще после стычки с Квиреллом стоило зарубить себе на носу — вовсе не обязательно постоянно лезть туда, куда лезть не следует! Директор Дамблдор или другие учителя не всегда будут рядом, чтобы вытащить вас из очередной заварушки! С этими словами Снейп развернулся на каблуках и зашагал прочь, стремительный, как порыв ветра. Этта растерянно смотрела ему вслед. Ее так и подмывало разозлиться на этот грубый менторский тон, но злости почему-то не было. Слова зельевара застали ее врасплох. Снейп что, сейчас признался, что волнуется за нее? «Он ведь спас тебя в том году» — подумалось ей вдруг. А потом в голове всплыл образ Кэти, благоговейно описывающей, что зельевар сделал для школьников, пленников несторовой иглы. Декан Слизерина был уже в конце коридора, когда Гарриет наконец обрела дар речи. — Э-э, профессор Снейп? Тот остановился. Этта, не особо понимая зачем это делает, выпалила: — Я забыла сказать. Спасибо, сэр. Зельевар обернулся. Лицо выражало высшую степень недоумения. — «Спасибо», Поттер? Этта отчего-то смутилась. — Что присмотрели за Кэти Белл и остальными. Кэти — моя сокомандница. Она рассказала, что вы нашли их, заботились. А меня вы спасли от взбесившейся метлы, и я так и не… — Поттер, не несите ерунды. Преподаватели Хогвартса связаны не самым приятным обязательством: приглядывать, чтобы студенты не поубивали друг друга к концу учебного года. Защита вас от вас самих — всего лишь еще один побочный нюанс моей работы и делается это не ради ваших благодарностей. Гарриет стоило некоторых усилий не закатить глаза и не начать выдумывать какой-нибудь особо колкий ответ. Вместо этого она сказала: — И все равно. Спасибо. Чернильно-черные глаза внимательно вглядывались в ее лицо с полсекунды, а затем зельевар отвернулся, взмахнул плащом, и молча направился к подземельям.***
Этта уже успела почистить зубы и облачиться в пижаму, когда Хэдвиг постучалась в окошко с наружной стороны. Гарриет распахнула створку и впустила сову. Птица впорхнула в спальню, сделала круг под потолком и бросила девочке в руку какой-то плотный конверт. «Интересно, кому пришло в голову писать накануне отъезда» — подумалось было Этте, а потом она увидела знакомый почерк и замерла. Нестор. Пальцы стали ватными, уголки рта потянуло вниз. Сверток захотелось швырнуть в стену. Вместо этого, Гарриет распечатала конверт. На колени выпал аккуратно сложенный кусок пергамента и записка. Этта, Я знаю: что бы я ни написал, как раньше у нас уже не будет. Я много чего сделал неправильно, и вел себя будто полный псих. Это меня не оправдывает, но я был напуган и зол, и поэтому сам не заметил, как перешел черту. И хотя я понимаю, что этого не случится, я все равно попрошу. Прости меня, Этта. Я правда не хотел причинять тебе боль. Близнецы подарили мне карту, узнав, что я уезжаю. Они знали, что я буду скучать по замку и по тебе. Наверное, карта должна была делать нас ближе, позволить видеть тебя даже на расстоянии. И я действительно хотел оставить ее все это время. Но это будет неправильным. Я не должен следить за тобой, вновь без спроса вторгаться в твою жизнь, пусть и без твоего ведома. Поэтому передаю ее тебе. Можешь вернуть ребятам или пользоваться сама — как посчитаешь правильным. Вещь это действительно полезная, и я уверен, что ты найдешь ей отличное применение. По крайней мере остались как минимум две неисследованные тобой гостиные — Рэйвенкло и Хаффлпафф, а тут карта может помочь не хуже твоей мантии. P.S. Я знаю, ты не желаешь меня больше знать и понимаю почему. Но если вдруг ты захочешь отправить Хэдвиг с запиской, с чем угодно, мы с отцом аппарируем с Хогсмидской станции через час.Искренне твой,
Нестор
Девушка прочитала записку трижды. Возможно, сделала бы это снова, но застилавшие глаза горькие слезы ей помешали.***
Ночная прохлада приятно овевала лицо, ветерок играл в волосах, а маленькая фигурка на скоростной метле внимательно изучала землю под собой, словно разыскивала снитч где-то там в кромешной темноте. Этта всматривалась в редкие тусклые огоньки фонарей; они светили себе под нос и мало помогали узнавать местность, зато служили неплохими ориентирами — раньше девочке не приходилось летать так далеко от замка, тем более ночью. Вскоре она различила тропку, по которой студенты обычно шли от платформы к безлошадным каретам. Гарриет полетела вдоль нее: вдали уже виднелась и станция и тускло освещенный перрон. В узком пятачке жидкого света стояли двое: высокий мужчина и юноша с чемоданами. Этта зависла в тридцати футах над землей. Отец явно что-то говорил Нестору, но тот вряд ли слушал — он смотрел в одну точку рассеянным, безэмоциональным взглядом. Вдруг что-то заставило его вздрогнуть и поднять взор в небо. Гарриет больше чувствовала, чем видела: ее заметили. Ей казалось, что она может различить как приоткрывается рот Громова, как губы почти трогает удивленная улыбка, как брови складываются домиком. Какая-то часть Поттер запросилась, заныла, умоляя девочку спуститься. На нее вдруг накатила волна воспоминаний: посиделки у камина, смех, невинные и редкие, но до мурашек трепетные поцелуи. Захотелось плюнуть на все, разрешить себе хоть на пару мгновений усыпить обиду, и спикировать вниз, к бывшему приятелю, который смотрел сейчас на нее с такой осязаемой радостью, что Этте стало жарко. Вместо этого гриффиндорка подняла руку и помахала Нестору. Юноша печально улыбнулся подруге: вероятно, на большее он и не надеялся. Поттер позволила себе смотреть как он машет ей в ответ еще несколько долгих мгновений, а затем сморгнула непрошенную слезинку и круто развернула Нимбус, взяв курс обратно, к замку. Она оказалась в спальне только через полчаса, а упрямая влага все застилала глаза, превращая мир вокруг в расплывшуюся кляксу. Соседки по комнате видели уже десятые сны, но Этте было не до того. Усталости она не ощущала, было лишь зудящее чувство, которому она никак не могла придумать названия: странный коктейль из горечи и облегчения, который заставлял соленые капли копиться в уголках глаз, а волоски на теле становиться дыбом. Дневник Тома ощущался в руках будто теплая и мягкая дружеская ладонь. «Ты не спишь?» «Я никогда не сплю. Ну… почти никогда. А вот тебе уже давно стоит, завтра ведь весь день проведешь в дороге.» «Не могу.» «Тогда заходи, сейчас открою проход.» Этта улыбнулась. Том понимал ее с полуслова. Вот и теперь звал ее к себе без лишних расспросов, словно прекрасно знал, как ей сейчас нужна его поддержка. Всегда, днем и ночью, он был готов ее выслушать, дать совет. Обнять. Девушка на секунду замерла, всматриваясь в мягкое свечение тетрадки. Интересно, ему их объятья нравились так же, как и ей? Комната старост встречала гриффиндорку вечерней прохладой, зажжённым камином и горой принесенных ею недавно библиотечных книг, которые друг штудировал в свободное от общения с Эттой время. Реддл внимательно всматривался в лицо девочки с полсекунды, а затем встал из-за стола, обогнул его, и направился к диванчику, на который через мгновение уселся по-турецки. Его рука изящным жестом указала Гарриет на свободную половину дивана, приглашая присоединиться. Девушка присела на краешек. — Хочешь об этом поговорить? Этта смотрела в окно, закусив губу. — Скорее нет, чем да. Том подоткнул подушку себе под поясницу, устраиваясь поудобнее, и кинул вторую Поттер. Та поймала, но вместо того, чтобы облокотиться, начала комкать в руках. — Что тебе очень нравится делать помимо квиддича, Гарриет? На лбу образовалась складка. Этта перевела на Тома удивленный взгляд. — Прости, что? — Ну раз говорить о том, из-за чего ты вся на взводе не хочется, можно побеседовать о чем-то другом. Например, об интересах. Про квиддич я знаю. Про вляпываться в приключения, тоже. Может есть что-то еще? Поттер задумалась. В голове пронеслось «общаться с тобой», но этот вариант ответа она со смущением отмела. На глаза попалась кипа книг. — Ну-у я люблю читать. Не так много, как Гермиона, конечно, и мне больше нравится проза, нежели научные труды магических ученых, но все же... Вот, например недавно я прочитала “Рождественскую песнь”. — Расскажешь мне ее? Конечно, Реддл прекрасно знал сюжет повести Диккенса. Он всегда читал много, с раннего детства глотая книги, как горячие пирожки, предпочитая компанию вымышленных литературных героев общению с реальными людьми. Но он видел, что Этте надо было с кем-то поговорить, а самому Тому нужно было проводить в ее обществе больше времени, чтобы копить жизненные силы, поэтому он был абсолютно не против послушать вольный пересказ наивной рождественской истории. И было совершенно неважно, что на дворе июнь. Гарриет пожала плечами: почему бы и нет. — Ну, в общем, жил в Лондоне очень скупой и злобный богатый старикашка. Неприятный типчик по имени Скрудж… Том не комментировал, но слова девочки помимо его желания задели что-то в сознании, и он принялся ей отвечать. Молча, про себя, просто не желая быть солидарным с ее до скрипа в зубах стандартной трактовкой сюжета. Да, Этта, «неприятный типчик». Главного героя книги мы должны видеть именно таким. Мелочным, жадным, сварливым. И мы опустим тот факт, что был бы он иным, он никогда бы не достиг того достатка, который в итоге имел. Но его желание жить так, как лучше ему самому — разумеется будет подаваться в истории как истинное зло. — Он не любил людей вокруг, не жалел больных и бедных и думал только о собственной выгоде… И почему же это плохо, Гарриет? Разве в нашем мире все устроено иначе? Разве не всегда побеждает сильный и эгоцентричный, а вовсе не тот, кто разменивается на других? Жить для кого-то, Этта, значит, что ты в конечном итоге не добьешься того, что тебе самой хочется. Это значит, что ты дашь им власть над собой, станешь слабее. Так зачем погребать собственные мечты и амбиции под грудой чужих проблем? Ах да, чтобы соответствовать заповедям глупой детской сказки… — Но вот однажды в сочельник ему является призрак… Ну да, ну да. А за призраком с неба сверзились три духа из прошлого, настоящего и будущего, что показали старику каким же он был козлом. И скряга внезапно исправился, стал «своим парнем», и все его взяли, да полюбили. Только вот, Гарриет, так в жизни не бывает. Не приходят к «заблудшим овцам» добрые приведения, чтобы подарить им счастье. И самим «неприятным Скруджам» обычно не нужно всего этого. Человек, стоящий выше слабаков, никогда не даст заднюю из-за каких-то там сантиментов. А люди всегда клеймят злыднями тех, кто добились власти, правда делают они это просто потому, что сами ничего в жизни не смогли. Да и не примут все эти «святые и светлые» тебя в свои ряды с распростертыми объятиями, стоит тебе хоть раз «оступиться». Ведь ты можешь просто однажды отобрать у хулиганов и задир губную гармошку и йо-йо, и навсегда остаться для случайного свидетеля гадким отморозком. Прохладные пальцы коснулись его руки, и он вынырнул из размышлений. — Я так плохо рассказываю? Она мягко улыбалась. До Реддла внезапно дошло, что Этта пару минут как молчала. Вероятно, история уже закончилась, а он и не заметил, уйдя в себя. — Что? Нет, дело не в этом. Конечно, не плохо. Извини, я просто задумался. — Да ничего. Том? — М-м? — Как ты думаешь, человек действительно может раскаяться и исправиться, если в прошлом натворил бед? Том покачал головой. Он не считал, что главному герою «Рождественской песни» вообще стоило меняться и перед кем-то каяться. Но ведь взращенная на наивных представлениях о добре и зле и дамблдоровых прибаутках девчонка не такого ответа от него ждала. — Не знаю, Поттер. А ты как думаешь? Девушка обняла себя за ноги и уперлась подбородком в собственные колени. — Тоже не знаю. Реддл улыбнулся. — Думаю, это был очень сложный вопрос. Может у тебя есть другие, полегче? Взгляд Этты потеплел. — Да. Расскажи теперь ты о своих хобби. Помимо магии и дуэлей? Реддл призадумался, а потом повел в воздухе рукой. Сбоку от диванчика повисло клубящееся марево, открывающее проход в глубины его памяти. — Давай я лучше покажу.***
Может и не стоило приводить сюда девчонку, но Реддлу почему-то очень захотелось поделиться воспоминанием. Стены приюта давили своей серостью и затхлостью. Том и Этта стояли в узком темном коридоре. Невидящие их дети в одинаковых коричневых костюмчиках спешили куда-то гурьбой, чопорные нянечки то и дело пеняли их за шум, призывая к дисциплине. Процессия из детдомовских сотрудниц и воспитанников дружно направлялась на выход, возбужденные голоса доносились с лестничной площадки. Одна из боковых дверей скрипнула, впуская крепкую дородную женщину в тесную комнатку. Этта заглянула ей через плечо и увидела одинокого мальчика лет девяти-десяти, сидящего на простой железной кровати. Женщина уперла руки в бока и заговорила визгливым жестким голосом, полным какого-то странного мстительного злорадства: — Думаю, ты понимаешь, Реддл, почему мы не берем тебя с собой, не так ли? Ты будешь сидеть здесь, потому что наказан! Никакого похода и никакого пикника, пока не признаешься в том, что совершил. Ты меня слышишь, дрянной мальчишка? — Да, мисс Смитсон. — Итак, ты не собираешься мне ничего рассказать? Послушные мальчики могут надеяться на смягчение наказания, Том. — Мне не о чем говорить, мисс Смитсон. Я ничего плохого не делал. Злоба исходила от воспитательницы душной волной. — Ну что же, негодный лгунишка. В таком случае, приятно оставаться! Подумай пока над своим поведением один, взаперти. И никакого ужина! Дверь с грохотом захлопнулась, женщина повернула ключ в замке и широким шагом направилась вслед за толпой весело гогочущих воспитанников. — Чего это она? — Гарриет наморщила лоб. — Возможно кто-то что-то разбил или стащил, уже не помню. Вполне обыденное явление. В приюте долго не разбирались кто виноват. — То есть, хочешь сказать, что тебя наказали просто так? Том развел руками. — Когда ты волшебник, пусть даже и сам этого пока не осознаешь, маглы часто винят тебя во всем, что творится вокруг. Так уж они устроены. Зачем разбираться, если под рукой всегда есть чудик, на которого можно повесить всех собак? Смитсон меня особо привечала: я был ее любимым козлом отпущения. — Вот же гнусная корова! — возмущенно выдохнула Этта. Реддл лишь ухмыльнулся уголком рта и не стал рассказывать девушке, о том, что наказывали его так ой как часто. Иногда по его вине, но чаще нет — нечаянные выбросы магии были не в счет, ведь мальчик в силу возраста такие моменты просто не контролировал. Пока он был совсем крохой этим часто пользовались сверстники — они быстро сообразили куда ветер дует, и бедокурили, зная, что подозрение падет в первую очередь на Тома. Мальчику оставалось только презирать их за это, ровно так же, как и не выносящих его на дух воспитателей. Презирать и мстить. Смитсон свирепствовала пуще всех остальных вместе взятых, и часто колотила «выродка». Впрочем, продолжалось это недолго: одним пригожим вечерком она случайно свалилась с лестницы и с тех пор больше не могла ходить. Из приюта ей пришлось уволиться, и с тех пор Реддл ее больше никогда не видел. Зато все остальные возненавидели его еще сильнее, подозревая, что падение Смитсон— дел рук «гаденыша с фокусами». Суровую няньку не любили и боялись многие, однако после ее ухода все как один принялись лицемерно жалеть и хвалить «бедную женщину», попутно злобно зыркая на Тома, словно говоря ему: лучше бы это тебя отсюда убрали. Невелика печаль, и все же было неприятно. Однако все эти подробности сообщать Поттер было необязательно. Не хватало еще, чтобы она жалела Смитсон. Или еще хуже — жалела его самого. Друзья, тем временем, остались в коридоре одни. Постепенно звуки шагов и выкрики нянечек стихали. Наконец откуда-то снаружи раздался скрежет закрывающихся массивных ворот. Приют опустел. Прошла секунда, другая, а потом внимание Этты привлекло какое-то шебуршание. Она уставилась на дверь. В замочной скважине что-то тихонько позвякивало и щелкало. Вдруг стало тихо. А затем ручка повернулась, и маленький Том толкнул дверь изнури. — Вы только поглядите на этого кроху-Гудини! — восхитилась Гарриет. Вот у нее взламывать замки получалось далеко не всегда. Если и выходило, то с грехом пополам, и ей никогда не удавалось провернуть это настолько быстро и ловко. А ведь Этте ой как сильно бы пригодился подобный навык: ее саму или интересные ей вещи вроде игровой приставки или книг дядя Вернон тоже время от времени запирал на замок. Миниатюрная версия ее приятеля уже тихонько кралась по коридору, то и дело прислушиваясь к малейшему шороху. Этта и Том отправились за ним. Молчаливая процессия спустилась на первый этаж. Маленький Реддл бесшумным кошачьим шагом передвигался по коридору: его поношенные ботиночки ни разу не скрипнули на черно-белой плитке. Он добрался до одной из дверей и замер. Гарриет присмотрелась — в руке мальчонки блеснуло что-то подозрительно похожее на шпильку, тонкие пальчики уверенно запорхали над очередным замком, и ровно через десять секунд перед изумленной Эттой и настоящим Томом открылась комната. Здесь было так же бедно, как и в прихожей, мебель стояла старая и разномастная. У окна расположился письменный стол, заваленный всевозможными бумагами, а вдоль стены возвышались грубо сколоченные шкафы и секретеры, покрытые облупившимся лаком. — Кабинет директрисы. — пояснил Том Гарриет. Они вошли внутрь. Несмотря на скромность обстановки, здесь было очень чисто. На стенах висели фотографии: группы воспитанников разных годов позировали перед унылым зданием приюта. В центре — портрет импозантного усатого мужчины во фраке. Напротив окна, у стены, в дешевеньком, но начищенном до блеска стеклянном футляре покоилась скрипка. Малыш Томми направился прямо к ней и замер, благоговейно уставившись на инструмент. Этта подошла поближе. Скрипка была закреплена на изящном деревянном постаменте, сбоку была приделана дарственная табличка: «Дорогому мистеру Коулу, лучшему музыканту Ковент-Гарден последнего десятилетия». — А кто это, мистер Коул? — Муж управительницы приюта. Был когда-то великим скрипачом, пока завистники не подослали кое-кого исправить дело. Бедняге переломали все пальцы на руках. Он так и не смирился — через год Коула нашли повешенным в парке у театра, где он когда-то играл. Миссис Коул с тех пор часто прикладывалась к бутылке. Жаль, она была неплохой женщиной. Только вот после джина ей уже дела не было ни до чего, а Смитсон и ей подобные с удовольствием этим пользовались. Этта сочувственно сжала губы и вновь повернулась к ребенку. Маленький Том продолжал любоваться скрипкой. — Тебе нравится музыка? Том слегка улыбнулся. Он и сам не знал почему, но ему хотелось поделиться этим с Гарриет: — Когда я был совсем маленьким, годик или два от роду, я почти не спал. Просто не мог. Плакать не плакал, но и уснуть не получалось. Лежал ночи напролет и смотрел в потолок. Тогда мистер Коул был еще жив, соответственно и миссис Коул еще не подружилась с джином. Видимо, управительница забеспокоилась обо мне. Как-то раз она позвала мужа на работу и привела ко мне в комнату. — Губы Тома дрогнули. — Это мое самое первое воспоминание, Этта, первое из тех, что я сохранил из раннего детства. Великолепные звуки музыки, такие прекрасные, что мне стало по-настоящему хорошо и радостно. В ту ночь я спал… ну как младенец спал, собственно. — Улыбка Реддла медленно погасла, и он едва уловимо вздохнул. — Мистер Коул умер через два года, и с тех пор эта скрипка молчала. А я все мечтал услышать ее вновь. — И что же, у тебя вышло? — Смотри сама. Девятилетка тем временем судорожно выдохнул, явно на что-то решаясь. Мгновение, и ручки потянулись к стеклянному коробу. — Часто ты ее так доставал? — ухмыльнулась Этта. Том хитро глянул на нее. — Это — впервые. Мальчик взял инструмент в руки и выражение лица у него было такое, словно он дотронулся до божества. Казалось, что он почти не дышал. Крошечные ладони нежно гладили изящные изгибы, черные глаза жадно изучали каждый дюйм чудесного устройства. Словно повинуясь какому-то непреодолимому импульсу, Том бережно уложил скрипку на плечо. Рука сжала смычок и потянулась к струнам. Реддл плотно зажмурился и замер в абсолютной тишине. Гарриет словно оцепенела в ожидании. Казалось, что прошло несколько десятилетий прежде, чем мальчик наконец осмелился. Смычок коснулся струн и тут весь окружающий мир перестал существовать. Поттер знала, что маглы учились играть на музыкальных инструментах годами. И даже после долгих тренировок лишь единицы преуспевали и делали это виртуозно. Сейчас же мальчик, доселе не державший скрипки в руках, заиграл впервые, и каким-то неведомым образом уделал всех известных Гарриет простецов. Этте приходилось натыкаться на скрипичные концерты по радио или смотреть их на телевидении, но ничего прекраснее она раньше не слышала. Завораживающая мелодия струилась из-под хрупких пальчиков и пронизывала Гарриет насквозь, словно колдовская дымка. Чистейшая красота вливалась в уши, нежно обволакивала колотящееся сердце и оседала солеными каплями в уголках изумрудных глаз. Поттер ощущала, как каждый волос на ее теле встал дыбом, как будоражащий холодок бежит по коже, и в то же время в груди напротив, разливается ласковое тепло. Перед взором полетели образы: лица ее друзей, трепещущее пламя свечей в Большом зале Хогвартса, кудрявые облака, что были видны так близко лишь в полете, фотографии родителей, нежно целовавших маленькую Этту, шелковые переливы мантии невидимки, бруснично-красная вязка ее рождественского свитера, улыбка Тома… Ее рука потянулась к его, и их пальцы сплелись за много долгих секунд до того, как мозг осознал, что вообще произошло. А скрипка все пела, смеясь и рыдая, наполняя воздух вокруг первозданным волшебством. Девушка видела, как от инструмента и держащего его Тома начинает исходить осязаемое свечение. Подобное Поттер довелось наблюдать лишь в день, когда она выбирала себе палочку. Верная подруга из остролиста так же ярко засияла в ее руках: именно в тот момент Этта впервые по-настоящему поверила, что она и вправду колдунья. Когда мальчик закончил, Гарриет еще долго не могла решиться заговорить. И только спустя несколько минут, придя в себя, она повернулась к другу: — Том, это была… настоящая магия! Реддл улыбался ей. Что-то до боли знакомое горело в его глазах, нечто настолько родное, всем своим существом резонирующее с ее собственными эмоциями и чувствами, что Этте на мгновение показалось, будто она смотрит в зеркало. Его руку она так и не отпустила. Напротив, лишь сильнее сжала прохладную ладонь слегка онемевшими пальчиками. Том не возражал.***
Хогвартс-экспресс замедлял ход. Троица друзей неспешно топала по коридору, в очереди из радостно галдящих школьников. С каждым шагом Этте становилось все грустней. Она бы многое отдала, чтобы остаться в купе и уехать обратно, в Хогвартс. Замок умудрился стать ей домом за пару лет, а вот зданию под номером четыре на Тисовой улице этого сделать не удалось за целое десятилетие. Дядя и тетя стояли на девятой платформе с самым безразличным видом, на который только были способны. Гарриет попыталась улыбнуться, на что Вернон Дурсль лишь нервно дернул головой и зашагал в сторону машины: на перроне как раз появились Рон и Гермиона, они живо махали девочке на прощание, и дядя очевидно не хотел долго задерживаться там, где его чудаковатой племяннице выражали настолько явные знаки симпатии. Тетя Петуния поджала губы, наблюдая как супруг погружает вещи девочки в багажник. — Когда будем дома, сразу же вытащи из чемодана нормальную одежду, которую собираешься носить летом. Этта непонимающе уставилась на родственницу. Та нехотя пояснила: — До сентября ты его не увидишь, Гарриет. Вся твоя… утварь отправится в чулан. Лицо Этты посерело. Она надеялась, что инцидент с домовиком забудется за год. Хотя, конечно, глупо было думать, что обмен открытками на праздники был знаком примирения, и все же вера в лучшее оставалась с ней до последнего. Очевидно зря. — Но тетя, у меня есть задания на каникулы… Петуния неопределенно пожала плечами и уселась на переднее сидение рядом с мужем, всем видом давая понять, что разговор окончен, и возражения не принимаются. Гарриет вздохнула и полезла в машину. Она нащупали за джинсовой курточкой дневник Тома и покрепче прижали к груди. Кое-чего из мира магии Дурслям все же было не отнять. Оставалось надеяться, что их с приятелем перепискам ничего не помешает и магловские чернила из обычной шариковой ручки впитаются в пергамент как надо. В любом случае, уже сегодня вечером Этта упросит Реддла научить ее взламывать замки. Домашняя работа сама себя не сделает, поэтому в чулан девочке попасть нужно будет позарез и не раз. Так что чернил она обязательно раздобудет, что бы там тетя с дядей не решили. Гарриет нахмурилась. Ей предстояло сообщить другу, что уроки полетов придется отложить: метлу у нее уж точно отберут. А ведь она так хотела натренировать Тома за лето! Девочка закусила губу. Пейзажи проносились за окном автомобиля, и чем дальше семейство отъезжало от вокзала, тем грустнее становилось Этте. Она не увидит Хогвартс до сентября! Пусть ни один год пока не обошелся без травм и разочарований, там ей было в стократ лучше. И плевать, что в школе тоже бывало несладко. В прошлом году она дралась с величайшим темным магом поколения, а в этом её предал близкий друг и все же… И все же она уже жутко скучала по старому замку. Да и в целом, несмотря на все печали, что ожидали ее в магическом мире, в этот раз было чуть полегче. Уж по крайней мере на втором курсе ей не пришлось встретиться лицом к лицу с Волдемортом. Пальцы ласково гладили обложку дневника Реддла.***
Белка цепко держалась за шершавую кору, ловко взбираясь вверх по стволу. Прыжок, и она уже юрко бежит по узловатой ветке. Пушистый хвостик торчит трубой: мягкий и шелковистый, он смотрелся внушительней лучших горжеток из гардероба взыскательной леди. Зверек встал на задние лапки, карие глазки хитро прищурились, высмотрев что-то между листьев. Шелест, щелчок и в маленьких бурых пальчиках оказался крупный золотистый орех. Кто-то сейчас вкусно подкрепится. Он скользил за ней невидимым темным сгустком мглы. Бестелесный, но все же до одури голодный. Белка уселась и принялась упоенно грызть орешек, не замечая опасности. Он облизнул призрачные губы сухим языком, вдохнул ее острый запах эфемерными ноздрями. Быстрая, шустрая, живая. Он слышал ее горячую кровь, бешенный стук маленького, но такого мощного сердечка. Жизнь, в этой лесной крысе было так много жизни! Он почти ласково улыбнулся зверушке. Та щелкала ядрышко за ядрышком и даже не подозревала, что скоро удостоится великой чести: отдать сей высший дар ему. Накормить его. Усилие воли, и в мешанине его бесплотной ауры медленно сформировались небольшие черные клычки. Бросок, короткий визг и белка застыла, парализованная ядовитым туманом его изголодавшегося призрака. Полуматериальные зубы вгрызлись в обмягшую тушку, легко прошли сквозь мех и прокусили громко пульсирующие вены. Кровь тягуче потянулась по тонким желобкам прямо туда, во тьму, унося с собой беличьи силы. Орех выпал из ослабевших коготков в траву. Карие глазки были испуганно распахнуты: они медленно гасли, отражая в радужках лучи заходящего солнца. Он насытился нескоро. Для того, у кого нет тела, ему было нелегко постоянно поддерживать свой дух в таком состоянии, чтобы всасывать питательную жидкость. Трудно, но так приятно! Солнце уже полностью скрылось, темнота накрыла лес, когда он наконец отпустил белку из цепких объятий. Трупик упал вниз, туда же, где лежал недоеденный орех. Призрак прошелестел прочь. Он вдыхал запах ночного леса и сладкой крови, что все еще стучала в его прозрачных венах. Прошел очередной день, и прибавилась еще одна крошечная толика сил. Ее мало на что хватит, но на многое он и не рассчитывал. Всего по чуть-чуть. Чего-чего, а терпения ему было не занимать. Терпения и воли к жизни.