Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины. Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу! (Божественная Комедия, Данте Алигьери)
Приняв пару бутылочек с восстанавливающей настойкой, Гарриет почувствовала себя гораздо лучше. Настолько, что Мадам Помфри даже разрешила Рону и Гермионе навестить ее, правда совсем ненадолго. — Тебе сейчас нужен покой! — нетерпящим возражения тоном заявила целительница и поспешила к другим своим пациентам. Жертвам Нестора предстояло подвергнуться сложным чарам, снимающим спазм в мышцах и нормализующим кровоток перед тем, как быть разбуженными Кощеевой Иглой. Мимо кровати Этты прошагала профессор Стебль, левитировавшая целую флотилию горшков с мандрагорами, которым уже было необязательно становиться оживляющим зельем. Радостный писк растений был слышен даже за толщей земли и заглушающими чарами. Друзья принесли Этте поесть. Кусок любимого пирога с почками, апельсин и фляжка с тыквенным соком обрадовали девочку не меньше, чем встреча с Роном и Гермионой. Однако по мере того, как Гарриет рассказывала о сегодняшнем дне, настроение портилось. Ребята мягко, но с удивительным единодушием попеняли Этту за то, что она рванулась в Тайную Комнату одна, да еще и не сказала им об этом. — И все же тебе надо было дождаться Макгонагалл или хотя бы позвать нас с собой! Зачем же было идти в одиночку… А если бы ты пострадала? Этта лишь покачала головой. Рассказывать о том, как именно она покинула гриффиндорскую башню, девушка не могла. А ждать декана… — Задержись я в Башне, мы никогда не узнали бы правды. В нападениях обвинили бы Локонса, а Нестору все бы сошло с рук. Гарриет отвернулась от обеспокоенных друзей и отправила в рот апельсиновую дольку. Говорить о Громове было тяжело. — М-м, — задумчиво протянула Гермиона. Гарриет это «м-м» не понравилось. — Разве я не права? — Права, конечно, но Этта… Дело же не только в том, что ты туда пошла, но и в том, что Нестор не лишил тебя памяти. Если бы он это сделал сразу, то ты бы ничем не помогла… — Ах да, точно. Тогда, конечно, разоблачение преступника — целиком и полностью его заслуга. Хотя постой-ка, ведь он сам и есть преступник! Сарказм в голосе Этты был слишком ядовитым. Гермиона поджала губы, но смолчала. — Перед тем как нас к тебе пустили, нас вызвал к себе Дамблдор, — постарался сменить тему Рон. — Он наказал, чтобы мы не болтали посторонним ничего из того, что ты нам расскажешь. — Почему? — Мне кажется из-за Малфоя-старшего. Думаю, Дамблдор опасается, что тот причинит вред Нестору. Все-таки тот напал на его сынка. На язык Этты просились колкие реплики, и она запихнула в рот пол-апельсина. Это помогло не высказаться по поводу того, что человеку, закошмарившему всю школу ради мести, стоило бы ожидать отмщения и от собственных жертв. Друзья какое-то время сидели в тишине. — И все же я поверить не могу, что это был Нестор, — нарушила неловкое молчание Гермиона. — И я, — согласился Рон, — Он казался неплохим парнем! — Все это время… Мы ведь действительно подружились… — Нет, — Голос Этты прозвучал резче, чем она планировала. — Это никогда не было настоящей дружбой. Он просто втерся к нам в доверие, чтобы разнюхать, что мне известно про Тайную Комнату и получить способности к парселтангу. Он просто использовал нас. Подставил Хагрида. Врал, во всем врал! Видимо, она сорвалась на крик. Из-за дальней ширмы вышла мадам Помфри и решительным шагом направилась к троице. — Я, кажется, ясно сказала: мисс Поттер нужен покой! Посещение окончено! Друзьям пришлось покинуть больничный отсек. Рон легонько потрепал Этте плечо, Гермиона крепко обняла ее на прощание, и Гарриет осталась одна. Доев нехитрый ужин, девочка потянулась к пакету, заботливо собранному для нее Гермионой. Тут была пижамка, чистые носки, пушистые тапочки, зубные паста и щетка, а также плотно запакованный пузырек с чернилами, перо и дневник Реддла. Вероятно, подруга, знающая, что Этта не расстается с дневником, посчитала, что она и сейчас захочет сделать несколько заметок. Гарриет не сомневалась, что чувство такта не позволило бы Гермионе открывать тетрадь Переодевшись, Этта распахнула дневник. После еды спать хотелось жутко, но не стоило заставлять Тома волноваться.***
С каждым часом желание Реддла собственноручно придушить запропастившуюся Этту Поттер становилось все сильнее. Но когда уставшая взлохмаченная Гарриет с перебинтованной головой и в пижаме появилась посреди комнаты старост, планы сменились. С души как будто упал камень, размером с Кент: девчонка жива, и почти здорова, крестраж в безопасности, все позади. Том сам не заметил, как оказался прямо перед Эттой, а его руки сжали ее предплечья. Черные глаза внимательно всматривались в ее понурое лицо. — Почему так долго? — Я… — Этта, худо-бедно державшая себя в руках при Дамблдоре и Роне с Гермионой, поняла, что сил и желания подавлять бушевавшие в душе чувства больше не было. Губы задрожали, и слезы ручьями устремились по щекам. — Том, пообещай мне… пообещай мне никогда не предавать меня! Пожалуйста, я не… Я просто не смогу, не вынесу… От такого поворота Том слегка растерялся. — Да что про… — Пожалуйста! — в этом голосе было столько мольбы, столько отчаяния, что внутри его груди что-то на секунду сжалось. Но секунды хватило. — Я обещаю. Реддла накрыло странное чувство. Он умел врать, и делал это виртуозно, но прекрасно знал, что у обещаний есть своя магия. Поэтому обычно Том старался ими не разбрасываться. Особенно, если подозревал, что нарушит слово. Этта издала то ли благодарный бульк, то ли всхлип, и обхватила друга руками, разразившись новыми порциями рыданий на его груди. Том ненавидел слезы. Этта таким в его присутствии раньше не грешила, и хотелось бы, чтобы так продолжалось и впредь. Тем тяжелее было переносить такое ее состояние сейчас, в непосредственной близости, когда привычное ощущение поглощения энергии от касаний словно изменилось на вкус: он чувствовал, как вместе с жизненной силой напитывается отчаянной раздирающей тоской. — Что за глупости, Поттер? С чего ты вообще взяла, что я собираюсь тебя предать? Гарриет плакала и никак не желала останавливаться. Тому казалось, что он видит вокруг нее ауру боли, обиды, гнева; и все эти переживания помимо воли проникали внутрь его тела, прожигали его насквозь, туманили голову. Стало тяжело дышать. — Этта, пожалуйста… Он просил ее перестать затягивать его в эту ядовитую пучину негативных эмоций. Когда Этта Поттер обнимала его раньше, ощущения от близости ее энергии и тепла были волшебными, и Том смаковал такие мгновения, пропитываясь силами и дыша полной грудью. За короткое время она умудрилась буквально «приучить» его к объятиям, как иные люди приучают подобранных с улицы животных к ласке, и он раскрывал ей навстречу руки так же охотно, как она прижималась к его груди. Но сейчас касаться ее было не легче, чем проводить время в компании дементора. Реддл не понимал как, но чувствовал, что его сущность вбирает всю ее боль, словно губка. Почему это происходило Том не знал, но над причинами он успеет подумать позже. Сейчас сил размышлять не было. Единственным, что в данный момент для него имело значение, было перестать все это ощущать. Слезы душили Этту, она захлебывалась ими, и Том чувствовал, как и его горло сжималось спазмами. Он поглаживал ее по спине, силясь успокоить, и тем самым привести собственный разум в состояние равновесия. — Тише-тише… — шептал он ей время от времени, судорожно пытаясь вспомнить, что еще полагается говорить в таких случаях. Время словно остановилось, и он не понимал, сколько они так стояли. Постепенно, очень медленно Гарриет успокаивалась. Клокочущая ярость, горькая досада, все это тихо, но верно оседало, замолкало, и вскоре дыхание Этты стало мерным, спокойным. Рыдания превратились во всхлипы, а всхлипы в печальные дорожки слез, которые, впрочем, уже высыхали. Том устало подумал, что у девчонки в организме, вероятно, уже просто кончилась лишняя влага. Темное клубящееся облачко боли рассеивалось. Вместо него на плечи навалилась свинцовая тяжесть изнеможенности, которую Реддл чувствовал так же явно, но после горького плача это ощущение было в разы выносимей. Том облегченно вздохнул и обессиленно прислонился щекой к теплой макушке Этты. Жизненные силы потекли по венам чуть веселее. Они постояли так какое-то время, слушая тишину. — Я рад, что ты вернулась, — вполне искренне заметил он наконец. — Было бы очень печальным, если бы ты… Слово «погибла» он предпочел не произносить. Помри она, он мог отправиться следом, попади крестраж в загребущие руки авроров или Дамблдора. Том до сих пор злился на себя, что так легко отпустил ее. Ну ничего, в следующий раз он просто привяжет ее вон к тому стулу, и сумасшедшая девчонка с инстинктами самоубийцы останется в безопасности. Этта не ответила. Казалось, что она вот-вот свалится с ног. Том ощущал примерно то же самое, поэтому взял ее под руку и повел к уютному диванчику в углу. Девушка благодарно икнула. Она залезла на диван с ногами и натянула теплое шерстяное покрывало до самого подбородка. Взлохмаченная, потрепанная, Гарриет сейчас напоминала мокрого куренка. Том сел рядом и похлопал ладонью по плечу. Этте предлагать дважды было не нужно. Опустив гудящую голову на его полу-материальное плечо, она прикрыла веки на секундочку, и тут же провалилась в сон. — Что же, видимо, рассказа о твоем походе я сейчас не услышу? — тихо спросил Том, больше у самого себя, чем у мирно посапывающей под боком девочки. Впрочем, заразная усталость словно склеивала его ресницы, так что вскоре Том помимо воли склонил голову и заснул на мягкой подушке из ее черных лохматых волос.***
Реддл проснулся от того, что свалился с дивана. Он разлепил глаза и какое-то время пытался понять, где он. До него дошло через минуту, когда взгляд упал на висящие в воздухе слова: «Том, прости, пожалуйста! Я вчера была сама не своя. Спасибо, что поддержал и не задавал вопросов… Обещаю, я забегу вечером и все расскажу! А пока мне нужно побыть в больничном отсеке, мадам Помфри и так чуть меня не сцапала. P.S. Извини, что я так заснула у тебя. Ну ты, впрочем, тоже» Он перечитал надпись несколько раз. «Ты, впрочем, тоже» Вот это и странно. Том не спал ни разу с того момента, как его сознание пробудилось в октябре. Он не уставал. Ему просто не нужен был сон. Однако этой ночью что-то пошло не так. Но что? Реддл поднялся с пола и принялся задумчиво поправлять смятое покрывало. Что же, очевидно, что дело было в Этте. Вчера он ощущал ее эмоции. Не просто ощущал, чувствовал их. И когда девчонку потянуло в сон, Том задремал тоже. Это настораживало. Он принялся вспоминать: вчера у него жутко заболел затылок, а спустя несколько часов Этта явилась к нему с перебинтованной головой. Стоило ли говорить, что до того дня физические болевые ощущения его не посещали? Значит, эта странная синхронизация распространялась не только на чувства. Зависеть от кого-то Том ненавидел лет с четырех, когда его «случайно» потеряла приютская нянечка на прогулке. Зависеть от импульсивной девчонки, умом далеко не рейвенкловки, итак имеющей слишком большой контроль над крестражем… Что могло быть хуже? Глупо было бы отрицать очевидное: ее влияние на Тома росло. Скорее всего, дело было в том, что это ее энергия питала его сознание и помогала становиться все более материальным. «Мы — это то, что мы едим», в чистом виде. Реддл расхаживал по комнате. Ему категорически не нравились собственные выводы. С этой связью нужно было что-то делать. С другой стороны, именно Этта помогала ему обретать силы, и он чувствовал, что жизнь медленно, но верно наполняет полупризрачное тело. Зависимость от неё ужасала и в то же время воскрешала. Получается, что связь нужно было разорвать, не разрывая. Но как, Мерлин ее подери, это сделать? За окном всходило солнце. Оно окутало предместья Хогвартса апельсиновым мягким сиянием, теплые лучи затопили комнату старост. Том резко затормозил и развернулся. Окно? Солнце? Он рванулся к сверкающему светом проему. Внизу раскинулась лужайка, садовые деревья, меж которых петляла каменная дорожка, ведущая к тренировочным полям. Чуть дальше начиналась опушка леса. Том сглотнул. Он видел Хогвартс в воспоминаниях практически постоянно, но воспоминания нужно было вызывать, переходить в них. Комната старост, отражение его сознания за пределами воспоминаний, была его обителью, круглой, удобной и… тесной. У нее не было входа и выхода, комната служила ему одновременно и домом, и клеткой. И в этой клетке доселе не было окон.***
Утром Этту навестил директор Дамблдор. Как и предполагал Рон, профессор был обеспокоен безопасностью Громова. Старый волшебник признался девочке, что ситуация может выйти из-под контроля, если разгневанные родственники узнают имя нападавшего, во всяком случае прямо сейчас. Этта кивнула: она понимала, что по крайней мере Малфои будут мстить обязательно. А коли так, Громову грозила опасность — Люциус Малфой знался с Министром магии, был богатым, влиятельным и, судя по слухам, в свое время верой и правдой служил Волдеморту. Он это конечно отрицал, но о любви Малфоя старшего к темной магии слышали даже маглорожденные. Поэтому как бы она не злилась, директору не пришлось ее просить пока никому ни о чем не рассказывать. Сомневаться не приходилось: если хотя бы половина из того, что Гарриет знала о Малфоях было правдой, Люциус лично убьёт Нестора. — Я сильно ударилась, профессор Дамблдор, и ничего не помню о вчерашнем дне, — сказала Этта своим коленкам. — Спасибо, Этта. По закону Нестору, как несовершеннолетнему, грозит только отчисление, но я бы очень не хотел, чтобы месть и дальше отравляла его жизнь. На долю этой семьи и так слишком много выпало… Думаю, когда мистер Громов покинет Хогвартс… Этта лишь кивала: говорить о Несторе было больно. Как только Альбус Дамблдор удалился, мадам Помфри поменяла повязку, оценила состояние ссадины как «прекрасное» и пообещала отпустить Этту из больничного отсека к обеду. Перспектива задержаться в крыле давала Этте потрясающую возможность воочию наблюдать чудо пробуждения жертв Кощеевой Иглы. Растерянные и непонимающие студенты просыпались один за другим, и крыло постепенно наполнялось приветственными возгласами. Слегка растрепанная Луна Лавгуд с живым интересом рассматривала товарищей по несчастью. — Гарриет Поттер, — сказала она, встретившись взглядом с Эттой. — Я тебя знаю. — Привет, Луна Лавгуд, — поздоровалась Этта. — На тебя тоже напали? — буднично поинтересовалась девочка. — Я ну-у… не совсем. Я… в общем, я просто ударилась головой, — Гарриет указала на перебинтованную макушку. — Это, наверное, интересный опыт, — серьезно заметила девочка. — Иметь обычную ссадину в то время, как все остальные попали под проклятие — необычно. —Э-э-э, — протянула Этта, не совсем понимая, как еще реагировать на это заявление. Дверь с треском распахнулась, и на пороге больничного крыла появилась целая толпа народа, возглавляемая Люциусом Малфоем. Гарриет невольно поежилась, но Малфой не удостоил ее и взглядом. Он бросился к кровати в углу, а за ним устремилась миловидная блондинка в шелковой фиолетовой мантии. Мадам Помфри как раз возилась с Малфоем младшим, когда взволнованная чета подлетела к постели Драко. — Сынок! — Люциус и его супруга скрылись за ширмой, и Этта через мгновение услышала тихое «Мамочка!». Кто бы мог подумать, что вечно спесивый Драко Малфой может говорить таким слабым и жалобным голоском? И Гарриет с удивлением поняла, что, не смотря на их с Драко вражду, она была рада тому, что он ожил. Она перевела взгляд на остальных посетителей. Вероятно, все это были родители очнувшихся студентов. Луну Лавгуд обнимал высокий блондин в чудаковатой разноцветной мантии, Лианна уткнулась в плечо седой смеющейся мадам, а родители Колина Криви привели с собой маленького мальчонку, как две капли воды похожего на самого Колина. Радостные возгласы и смех заполнили палату. В груди потеплело, улыбка невольно растянула губы. Она поняла, что что-то пошло не так только через несколько минут. Высокие колдун и волшебница взволнованно переговаривались со школьной целительницей над постелью Кэти Белл, и до Этты дошло: несмотря на укол иглой, Кэти не очнулась. Девушка перевела обеспокоенный взгляд на остальных. Вроде бы все в порядке, все вернулись… Анна, Луна, Драко и Колин радостно смеются и общаются с родными… Растерянный взгляд уткнулся в ширму, прятавшую самую отдаленную кровать. Перед перегородкой стоял Стампи с перевязанной головой, совсем как у Этты. Домовик сгорбился, не отрывая грустных влажных глаз от лежащего перед ним человека. Большие уши печально опустились, губы подрагивают. Гарриет выскользнула из-под одеяла и тихонько подошла к эльфу. — Стампи, что случилось? Домовик перевел на Этту полный тревоги взор. — Мастер Северус, Гарриет Поттер. Он не просыпается.***
Время летело как угорелое. Казалось, что утро только-только началось, а Этта, Рон и Гермиона уже спешили в гриффиндорскую башню, возвращаясь с ужина в Большом Зале. Ни за обедом, ни за ужином Нестора Этта не видела, и это ее вполне устраивало. В гостиной его тоже не оказалось, поэтому Этта согласилась посидеть немного с друзьями. Встречаться с Громовым ей хотелось меньше всего на свете. Ее почти никто ни о чем не спрашивал. Волшебные слова Гермионы: «Отстаньте от нее, она ничего не помнит!» ближе к вечеру обрели настоящую магическую силу и отвратили от расспросов всех желающих узнать подробности. Ребята устроились в излюбленном дальнем уголке гостиной и вполголоса обсуждали то, о чем говорила все школа: почему Кэти и Снейп до сих пор не очнулись. Еще днем одноклассники чуть не разорвали Колина Криви расспросами о том, что и как произошло. И если подробностей нападения Колин не помнил, он удивил гриффиндорцев рассказом о том, что случилось после. Мальчик поведал возбужденным слушателям, что после нападения его сознание провалилось в какой-то странный сон, где он с удивлением обнаружил всех предыдущих жертв «наследника». Они находились на опушке густого леса, где совместными усилиями был разбит лагерь и стояли шалаши. Этта знала, что этот сон у всех пострадавших был общий: они обсуждали его все утро. — Профессор Снейп был там, и Кэти была. Ума не приложу, почему они все еще не вернулись, — удрученно поведал первокурсник собравшейся вокруг него толпе. — Думаю, имеет смысл спросить у Нестора, — предположил Рон, когда они остались одни. — Он-то должен понимать, как работает эта штука. Гермиона согласно кивнула, а Этта пожала плечами. — Уверена, профессор Дамблдор это с ним уже обсудил. И раз Кэти и Снейп до сих пор не очнулись — разговоры с ним бесполезны. Гермиона поерзала. — Кстати о разговорах… Вчера, пока ты была в больничном крыле, Нестор… В общем, он совсем скоро уедет из Хогвартса и вообще из Англии… Он очень сильно хотел объясниться с тобой перед отъездом, Этта. Ну, я и подумала, может ты захочешь… — Нет, — прервала ее Этта. — Не захочу.***
Почему-то рассказывать про все Тому было гораздо легче, чем кому-либо другому. Что-то было такое в их посиделках на страницах дневника, нечто разлитое в атмосфере, пронизывающее каждую секунду общения, что Этта чувствовала себя так свободно, словно ее собеседником была ее собственная душа. Даже несмотря на то, что Том далеко не всегда спокойно ее выслушивал. Вот и сейчас Реддл казался настолько взбешенным, что воздух вокруг него словно покраснел. В отличие от Рона и Гермионы, Тома с Нестором узы дружбы не связывали, и его злость на Громова не была перемешана с приятельскими чувствами. — Мерзкий паршивый… (Том ругнулся так, что Этта покраснела и восхитилась одновременно) Ярость Реддла клокотала все сильнее по мере того, как он узнавал новые подробности. Псевдо наследничек бездарно раскрыл миру местоположение Комнаты без малейшей на то нужды! Прекрасно понимая, что делает. В итоге про Офиона знают и Дамблдор, и авроры. Что, скажите на милость, мешало ему наслать Петрификус на Этту сразу после их путешествия в гостиную Слизерина, спуститься в Комнату, набрать яду и наложить на Поттер Обливиэйт? Из-за идиотской мести раскрывать тайну, бережно хранимую столетиями! И этот тупоумный умудрялся утверждать, что чтит наследие Салазара? Сердце Тома болезненно сжалось: вероятно, из-за этого ублюдка Офиону будет вынесен смертный приговор. Ни за что. Хорошо хоть у Этты хватило мозгов вступиться за змея! Зря, очень зря ты, Поттер, не выложила все о Громове Малфою. Отстранения из школы паршивцу явно мало. Пусть бы как Офион страшился неминуемой кары, но, в отличие от участи василиска — заслуженной. А ведь глупая девчонка рисковала всем на свете ради этого выскочки. Собой, Томом, буквально всем! Немудрено, что вчера ее так накрыли эмоции. «И поделом» — мстительно пронеслось у Реддла в голове. Но самым паршивым было то, что Гарриет вызвалась помогать Дамблдору говорить с василиском. И если надежд на милосердие директора к «монстру» Том не питал, он не сомневался, что во время приватной беседы за спуском в Тайную Комнату Дамблдор не упустит шанса рассказать Этте про события пятидесятилетней давности. И вероятность того, что в рассказе прозвучит имя «Том Марволо Реддл» была практически абсолютная. А даже если случится чудо, и старик не будет попусту болтать, сам Офион может случайно назвать имя истинного наследника. Том поднял тяжелый взгляд на Поттер. Где-то в глубине души он понимал, что рано или поздно это должно было случиться. Его прошлое или настоящее когда-то должно было ей раскрыться. Но сейчас было уж слишком рано. Он не обрел достаточно сил. Он не сможет помешать. Даже пресловутое «привязать ко стулу» здесь не сработает. Палочки у Тома не было, а инструмент Этты на него не реагировал. Второй раз за последние пару дней он ощущал себя настолько отвратительно беспомощным. Надо было попытаться отговорить словами и не вызвать подозрения. Срочно. — Неужели нельзя по-другому? — возмущение звенело в голосе Реддла — Это слишком, просить тебя вернуться на то место после того, что ты там пережила. Да и василиск, знаешь ли, не котенок — зачем тебе лезть на рожон? Этта, ты не аврор и не сотрудница школы, ты — второклашка, и глупо рисковать жизнью второй раз за неделю ради прихоти администрации. Как директор не понимает этих очевидных вещей? — Но Том, Дамблдору же надо понять, что делать со змеем. А я — единственная носительница парсе… — Так пусть отберет у этого идиота его сережку и идет сам, слушая перевод через твой браслет! — Дамблдор — самый сильный волшебник нашего времени… — Раз так он, не сомневаюсь, найдет способ пообщаться с василиском, не подвергая тебя смертельной опасности. То, что ты уцелела после первого спуска и так не было само собой разумеющимся! — Том, я же не беспомощная. В прошлом году я дралась с… — С кем бы ты ни дралась, Гарриет, вряд ли он убивал взглядом и обладал ядом, от которого человек умирает за пару минут! — Но… — Я ВОЛНОВАЛСЯ, ПОТТЕР! Я МЕСТА СЕБЕ НЕ НАХОДИЛ! ТЫ МОГЛА ПОГИБНУТЬ, ПОНИМАЕШЬ, ДУБОВАЯ ТВОЯ ГОЛОВА? Мерлин, как же он злился! Настолько, что слова слетали с губ до того, как мозг успевал их обдумать. Том на секунду замер, сверля удивленную Этту яростным взглядом. Вероятно, «дубовая голова» была лишней. Нет, справедливый эпитет, конечно, но все же… Ее прикосновение отвлекло его от этих мыслей. Мягкая ладошка тихонько дотронулась до его сжатой в кулак кисти. — Прости меня. Брови Реддла удивленно поползли наверх, а ярость как-то резко схлынула, оставив на своем месте лишь растерянность. — За что? Это я назвал тебя дубиной… — За то, что я плохой друг. Отвратительный. Я ведь подвергла и тебя опасности. Дневник могли выбросить, случись что со мной. Я же разбудила тебя, ты живешь и мыслишь, а после всего этого ты мог бы провести остаток времени в одиночестве. В осознанном одиночестве, с которым ничего бы не смог поделать. Или и вовсе погибнуть. И все из-за меня. Этта шумно втянула воздух ноздрями и горько тряхнула головой. — Но, не смотря на это, ты слова о себе самом не сказал. Ни разу не упрекнул, что я рискую твоей жизнью. А я… я только и делаю, что заставляю тебя переживать. Я — худшая подруга, которую только можно представить. Прости, прости меня, Том! Рот Тома искривился в изумлении. Ему на секунду показалось, что Этта задержала на его губах грустный взгляд, и он с удивлением ощутил, как губам вдруг стало жарко, а по спине, напротив, пробежал волнующий холодок. Какая же ты глупая, Этта Поттер. Такая невыносимо, ужасно, умилительно глупая, что на тебя просто невозможно злиться. — Иди-ка сюда, — чуть хрипло позвал Реддл, впервые инициировав объятья сам. Она скользнула к нему, и он прижал девушку прямо к тарабанящему сердцу. Что-то словно щелкнуло в его голове, когда Гарриет оказалась в его руках. Как будто сложился паззл, и две парные детали одного целого соединились от их физической близости. Ощущение правильности и умиротворения от ее касаний создавалось всегда и Том, в жизни ненавидящий нарушения личных границ, внезапно осознал, что именно эти моменты он лелеял больше всего с тех самых пор, как его сознание проснулось. Разве за все это время он чувствовал себя более целостным и спокойным, нежели, когда она вот так прижималась к нему? Разве не от этих прикосновений он буквально воскресал, становясь все более вещественным и живым? В груди расползался пузырь тягучего трепетного тепла. Том с изумлением ощущал, что впервые это тепло он не впитывал от Гарриет, напротив, оно рождалось в глубине его собственной души и грело их обоих. Он был уверен: Этта его тоже чувствует. И это понимание почему-то вызвало у Реддла улыбку. Еще утром желавший что-то сделать с собственной зависимостью от несносной гриффиндорки Том понял, что, не смотря на риски, больше этого не хочет. Потому что страх перестать чувствовать себя настоящим внезапно оказался сильнее любого другого страха. Его широкая ладонь скользила по ее волосам, ноздри вдыхали запах фруктового шампуня, и в какой-то момент его приоткрытые губы невольно прикоснулись ко лбу, отчего тепло в груди немедленно превратилось в обжигающий горячий шар. Том ощутил тонкую едва осязаемую неровность шрама на нежной коже. Такие неизгладимые отметины обычно оставляют очень темные чары. Интересно, какому умнику пришло в голову проклясть маленькую девочку? Надо будет ее как-нибудь спросить. Им еще будет о чем сегодня поговорить. Не сейчас, а через минуту или через час, когда они разомкнут объятия, он покажет ей, как чудесно тут стало с момента их последней встречи. Широкие окна и дворик, в который еще умудриться нужно было попасть — мир Тома расширялся и рос, также, как и его силы. Благодаря ей. — Этта, теперь твоя очередь дать мне слово. Пообещай мне, пожалуйста, не рисковать так. Не ходи больше в Тайную Комнату. Хорошо? Девочка кивнула и закрыла глаза, наслаждаясь уютным теплом, исходящим от друга.***
Конец учебного года наступил почти внезапно. Экзамены пролетели, квиддичного матча из-за нападений не было, а в самый последний день учебы Хогвартс обрадованно загудел: школьный зельевар и гриффиндорка Кэти Белл наконец очнулись. Гриффиндорская сборная в полном составе проведала охотницу, как только это было разрешено. — Привет, — обрадованно замахала им третьекурсница. Этта, Алисия и Анджелина крепко обняли подругу, Фред и Джордж устроили фейерверк из конфет Берти Боттс, а Оливер, счастливо улыбаясь, разлил по бумажным стаканчикам холодное сливочное пиво. Ребята не стеснялись радостно переговариваться. Больничное крыло опустело: судя по заправленной постели в дальнем углу, Снейп уже выписался, а школьная целительницы пребывала в очень уж хорошем расположении духа, чтобы попенять их за шум. — Как думаешь, почему ты очнулась так поздно? — поинтересовалась Анджелина после второго стаканчика согревающего напитка. Кэти смущенно улыбнулась. — Я точно знаю почему. Профессор Снейп объяснил. Помнишь же, в то утро у нас была запланирована тренировка? Ну, а я накануне полночи просидела за эссе, поэтому решила перед выходом на поле принять тонизирующее зелье. Как оказалось, это снадобье в сочетании с заклятием оцепенения дает обратный эффект. Поэтому я проснулась не сразу, а только через несколько дней… — А сам Снейп, получается, тоже пил это зелье? — уточнила Этта. — Нет, — улыбка Кэти стала чуть шире. — Профессор сразу же расспросил нас всех о зельях, принятых накануне и чарах, которым мы могли быть подвергнуты до нападения. Узнав, что я выпила настойку, он предупредил, что я задержусь. Профессор знал, что меня пугает то место, и пообещал дождаться со мной. Не знаю как, но я очень благодарна за то, почему он это сделал. Джордж присвистнул. — Кто бы мог подумать. Понимаю, если бы он остался со своим слизеринчиком Малфоем… Лицо Кэти посерьёзнело. — Не говори так, Джорджи. Профессор Снейп он… Знаешь, там он был совсем другой. Мы с Лианной и Драко с Луной очутились на разных концах леса, и кое-как справлялись без магии, пока не пришел профессор. Он всех нас нашел, руководил постройкой лагеря, а по вечерам объяснял нам как готовить зелья и как выживать без волшебства. И заметь, почти не потакал Драко. Мы были, ну знаешь… как одна команда. Этта хотела было удивиться, но память услужливо подсказала ей, как профессор Снейп пытался спасти ее во время матча в прошлом году. Того самого, на котором Квирелл чуть не убил ее, почти сбросив с метлы. — А ты точно про Снейпа говоришь? — поинтересовалась Алисия, приподняв бровь. Кэти кивнула. — Да, знаю, он всегда такой ворчливый и хмурый, и там нам от него доставалась тройная порция «ласковых слов», но если бы не он… Знаю, плохо так говорить, но я рада, что на него тоже напали, и мы были в том лесу не одни. Ребята молча отпили пива, размышляя о сказанном. Этта задумчиво рассматривала еще недавно огороженную кровать, возле которой несколько дней назад стоял расстроенный домовик Стампи, искренне переживавший за «мастера Северуса». Зельевар, которого знала Этта, всегда был едким и злым, как тысяча чертей, но его несносный характер не мешал Стампи грустить о нем, а Кэти говорить о профессоре с горящими от восторга глазами. Что ж, вероятно Снейп, задержавшийся в странном лесу, только чтобы студентка с враждебного факультета не оставалась там одна, действительно был далеко не так ужасен, как хотел казаться.***
Дамблдор вызвал ее к себе в кабинет в тот же день. И, словно чувствуя сомнения Этты, начал разговор с волнующей ее темы. — Гарриет, ты ведь помнишь, что я собирался пообщаться с василиском с твоей помощью? Хотел сообщить тебе, что мистер Громов очень настоятельно просил меня принять его серьгу, чтобы ты могла сама выбрать, спускаться ли тебе со мной или помочь «опосредованно». Кажется, он был даже готов к тому, что я ее и вовсе заберу, чего я, конечно, делать не собираюсь… В любом случае, я целиком согласен с мистером Громовым и считаю правильным дать тебе этот выбор. Но скажу на всякий случай, если ты все-таки захочешь пойти со мной — тебе нечего опасаться. Этта поерзала на стуле. Желание помочь василиску и отправиться в Тайную Комнату с самим Дамблдором спорило в ней с обещанием, данным Тому. «Теперь твоя очередь давать слово, Этта» стучало в мозгу молотком. — Профессор, я… Я очень хочу пойти с Вами. И я уверенна, что с Вами мне ничего не грозит. И что это было бы захватывающее приключение… — Думается мне, здесь сейчас будет «но», — добродушно заметил директор. Гарриет набрала полную грудь воздуха. Гриффиндорские качества: смелость и верность обещаниям сейчас противоречили друг другу. Нужно было решиться и дать Дамблдору ответ. — Да, — твердо сказала она наконец, — «но», потому что я дала слово дорогому мне человеку больше не ходить в Тайную Комнату. Директор, мой друг переживает за меня даже несмотря на то, что я сама уверенна, что василиск не опасен. Даже если я пойду с Вами… Надеюсь, Вас это не обидело? — поспешила уточнить Этта. — Разумеется нет, Этта, — улыбка Дамблдора стала еще шире. — Как же можно обижаться на заботу близких людей? Будешь лимонную дольку? Этта приняла угощение и задумчиво отправила его в рот. — Профессор, мое решение повлияет на то, что вы думаете делать с василиском? —спросила она, дожевав конфету. — Я целиком и полностью уверенна, что он мирный… Я это чувствую. И не иду не потому, что я его боюсь… То есть, у него, конечно, есть смертоносный взгляд и ядовитые клыки, и это довольно жутко, но я не боюсь его намерений… — Понимаю, Этта. Нет, твое решение не идти не окажет никакого влияния на мое собственное решение о судьбе василиска. Более того, если все обстоит именно так, как тебе кажется, я постараюсь сделать так, чтобы не было ненужных жертв. — И вы не считаете меня трусихой? — детский вопрос сорвался с губ помимо ее воли. — О нет, Гарриет, ты совсем не трусиха. То, что ты очень хочешь спуститься в убежище василиска, как бы лучше выразиться… довольно очевидно по твоему лицу. Ты уверена, что пойти со мной в Тайную Комнату обещает стать захватывающим приключением, а хорошее приключение всегда в радость истинному гриффиндорцу. И тем не менее, ты отказываешься потому, что дала слово. Это мужественно: отказать себе в чем-то ради чувств друга. Я правда считаю это по-настоящему гриффиндорским поступком. Этта облегченно кивнула. Она приняла из рук директора деревянный браслет Нестора и натянула на руку, пообещав не снимать, пока не получит сову от Дамблдора. Возможно, пора была уже откланиваться, но в голове засел еще один вопрос, и Гарриет размышляла, стоит ли его задавать. — Спрашивай, Гарриет, не стесняйся, — разрешил Дамблдор. — Профессор, я тут подумала… Почему за преступления Нестора посадили Хагрида? То есть почему вообще его стали подозревать? Когда я готовилась к делу, я читала, что его исключили, сломали его палочку, но ведь он не… Я к тому, что Хагрид же не наследник Слизерина? Дамблдор покачал головой. — Нет, Этта, Хагрид никак не связан с Салазаром Слизерином. Но в тот год, когда Комнату открыл настоящий наследник, погибла девочка. Как ты правильно догадалась, этой девочкой была несчастная Миртл. А наш Хагрид всегда славился своей любовью к опасным животным. И в тот период, по роковой случайности, он тайно держал у себя детеныша гигантского паука — акромантула. Даже в молодом возрасте эти существа смертельно опасны. Хагрида поймали с акромантулом в стенах замка. Мой предшественник директор Диппет и тогдашний министр Магии посчитали, что именно паук Хагрида и был чудовищем, убившем бедную девочку. Потому Хагрид был отчислен также, как сейчас отчисляется мистер Громов. Дамблдор задумчиво почесал длинный нос. — И, хотя девочку убил, как видно, не питомец нашего лесничего, очевидно, что кто-то это все-таки сделал. Именно убийство Миртл Элизабет Уоррен я бы хотел в первую очередь обсудить с нашим василиском. И если это он умертвил студентку, и это произошло умышленно, боюсь, змей далеко не так безопасен, как тебе думается, Этта. В таком, и только в таком случае, мне придется принять серьёзные меры. Гарриет согласно кивнула. Решение касательно судьбы змея казалось справедливым. Однако у нее еще остались вопросы относительно дела Хагрида. — Сэр, а сейчас, когда вы точно знаете, что Миртл убил не паук, и когда у вас есть доступ к живому василиску, который сможет это подтвердить, можно ли как-то… обелить имя Хагрида? Я понимаю, что суд мы все равно выиграли, но его ведь схватили с полной уверенностью в его виновности! Вероятно, в Министерстве до сих пор думают, что тогда именно его акромантул погубил Миртл! Только ведь Хагрид совсем ничего не сделал, он был непричастен! А его отчислили из школы и сломали его палочку! Это так несправедливо… — Ты абсолютно права, Этта, — согласно кивнул Дамблдор. — Это очень несправедливо, и живой василиск несомненно поможет нам обелить его имя. Девушка кивнула. И тут ей в голову внезапно пришла абсолютно великолепная мысль. — Профессор, а сможет ли Хагрид получить назад палочку и продолжить учебу? Дамблдор ласково улыбнулся девочке. — Это прекрасная идея, Этта. Нужно, конечно, убедить Министерство, но с этим не будет проблем. И разумеется, уговорить самого Рубеуса Хагрида. Ведь прошло очень много лет с тех пор, как он сидел за школьной скамьей. Если он согласится, то станет самым старшим студентом за последнюю сотню лет. Глаза Гарриет радостно засверкали. — Профессор, я буду рада помочь убедить Хагрида. Я просто уверена, что он будет счастлив! Точно знаю, из него получится отличный колдун! И обещаю помогать ему с занятиями, если будет нужно! Можно, пожалуйста? — Конечно можно, Гарриет. Я считаю, что Рубеус Хагрид по-настоящему везучий человек, раз у него есть такой друг, как ты. Этта Поттер довольно улыбалась, покидая кабинет директора. Однако в дверях ее застиг еще один вопрос. — Профессор? — Да, Этта? — Вы сказали, что в тот год Комнату открыл настоящий наследник. Как вы думаете, кто это мог быть? Директор задумчиво вздохнул. — Боюсь, что до разговора с Ужасом Салазара я этого точно не узнаю. Но судя по всему, что случилось позже, да, я могу предположить, кем был истинный наследник. И я даже осмелюсь сказать, что практически уверен в этом. Мальчик с раннего детства в совершенстве умел говорить со змеями. — И кто же это, по-вашему, был, профессор?***
«Лорд Волдеморт» сказал до боли знакомый голос ему прямо в ухо. Том аж подпрыгнул. Он слышал голос так четко, словно Альбус Дамблдор стоял прямо посреди комнаты старост. Догадка бухнула в голове колоколом: вероятно, директор Хогвартса назвал его имя Этте. Их связь крепла, поэтому, видимо, каким-то немыслимым образом Реддл и услышал то, что было сказано Гарриет. Другого объяснения Том не видел. Юноша обессиленно опустился на диван. В воздухе повис самый важный, самый волнующий вопрос: пошел ли директор дальше? Сложил ли из прозвища «лорда» анаграмму для удивленной Поттер, раскрывая личину ее бумажного приятеля? Что ж, если Дамблдор все-таки сообщил ей его истинное имя, это было началом конца. Да, Том не знал точно, получилось ли у него вырасти в могущественного темного мага, обманувшего смерть. Но раз Дамблдор назвал его, вероятно получилось. И тогда Этта вряд ли смолчит, поняв кем является ее друг. И что тогда? Что ему тогда делать? Оставалось только ждать и надеяться. Реддл превратился в комок нервов. Ожидание было мучительным, секунды ползли словно флоббер-черви, а Этта все не возвращалась. Прошла, казалось, целая вечность, пока девочка наконец постучалась к нему. Том начертал тремя пальцами в воздухе символ, открывающий ей проход. Другая рука скользнула за спину. Массивный металлический подсвечник, который он поднял с циклопическим усилием, подрагивал в до боли сжатой ладони. Выбор был простой. Если Этта ничего не знает, все будет как раньше. Они продолжат общаться, а ее объятия будут и впредь дарить ему силы. Если же она вернулась, чтобы обвинить и предупредить, что не будет больше хранить сознание темного мага под подушкой и отныне передает дневник Дамблдору или аврорату… В груди похолодело, и Реддл стиснул зубы. Бить надо было в висок. Один точный короткий удар, и угрозы не станет. Быстро и почти не больно. Да, конечно непонятно, кому после этого достанется крестраж, но все лучше, чем попасть в руки к тем, кто непременно захочет его уничтожить. Том сглотнул, казалось, кто-то наложил на лицо плотную подушку и дышать стало трудно. Сложно было понять, где тяжесть увесистого подсвечника чувствовалась больше — в полупризрачной ладони, побелевшей от напряжения, или в глубине замершего эфемерного сердца.