***
Картинка сложилась как-то резко, словно включённый телик. Матово-зеркальная гладь металлической обшивки стен. Знакомые лица. — Жив, — Курт сложил руки, и, прикрыв глаза, быстро что-то прошептал. Питер скользнул взглядом по его мокрым волосам. — Ты как? — Гроза выглядела нормально — что ж, кажется, его достали с морского дна не ценой внезапной бури. — Солёная вода такая гадость. Можно стакан обычной?.. — Мы думали, что ты пошёл с Магнето, и не стали искать, когда ты не вернулся с базы, — тихо сказала Джин. — Питер... Как это случилось? — Страйкер подчинил... Магнето, — Питер сдержал неуместное слово, — а потом тот красный, из Братства... Меня сложно застать врасплох. Но, кажется... у них получилось. — Как же ты освободился? — нахмурилась Джубили. — На дне бы тебя едва ли нашёл бы даже профессор с Церебро. — В смысле? — Питер... Это был не он, — процедил Циклоп. Рыжая голова поникла. Твою мать. — Во сне я это не контролирую. И ты...возможно, ты...звал на помощь. Питер мысленно выругался. Что за хрень творится последнее время — Ты чувствовала то же... что и я? — Да. Про него — это мелькать в крутом костюме, кормя пылью вооружённых говнюков, и спасать принцесс и их нелепых пажей. Ломаные ноги, связанные ноги и трансляция процесса утопления и без того нервной девчонке — это вообще не его стиль. На одеждах заплясали застежки молний. Вдох. — Так себе ощущения, правда? Джин поневоле улыбнулась. — Значит, ты, — Питер перевёл глаза на Курта, — и ты. Он благодарно сжал руку Ночного Змея и, поколебавшись, поцеловал белые пальцы Грей, услышав тут же возмущенный возглас. — Ну она мне типа жизнь спасла, — пожал плечами Питер. — Если решишь вдруг к ней подвалить... — Скотт! — Ты даже не успеешь заметить, — сказал Питер с максимально серьёзным лицом, какое мог сделать. Гримасу возмущения на лице Саммерса он оставил растягиваться без свидетелей.***
— Не будь я в кресле, я бы ударил тебя как тогда, в Пентагоне. — Я тоже рад встрече, Чарльз. И, сдаётся мне, ты просто кое-чего не знаешь. — Эмма мне все рассказала. Скорее, кое-чего не знаешь ты. — О Питере? Нет, Чарльз, уже знаю. И что все здесь, — Эрик понял, что голос предаёт, — вы все... Сколько человек были в курсе? Ты и она? Хэнк? Новобранцы? Половина школы? Рейвен потому и привела его в Каире, ведь так?! Кресло задрожало: пришлось резко выдохнуть. Чарльз прикрыл глаза, будто не заметив его вспышки и своего дискомфорта. Эрик знал этот жест: сожаление. — Я не вижу его мыслей, Эрик. Слышал про стробоскопический эффект? Когда Рейвен с тобой говорила, я не знал так же, как и ты. Питер на доступных мне частотах только в моменты смертельной опасности, когда подсознательно просит помощи. Как думаешь, когда я впервые его почувствовал? Эрик скрипнул зубами, открыл было рот — и осекся. — Впервые? То есть сейчас... — Не я. Джин. Связанного, на глубине в несколько метров. Воздух из груди резко вышибло. — Азазель. — Эрик беззвучно выматерился. — Он же должен был... Я был уверен, что он отправит его к Эмме! — Тебе надо осмотрительнее выбирать союзников. Их взгляды скрестились на долгие несколько секунд. — Всегда был неосмотрителен в их выборе. — Тогда зачем ты здесь? — На базе Страйкера у Питера проявились силы. Вот, — Эрик двинул рукой, сплющив жестяную банку, — эти. Именно так я и понял. На месте банки, — он широко улыбнулся, — был мой шлем. О, что он видит. Удивление? Страх? Беспокойство?.. Все вместе? Жаль, сам Эрик не телепат. — Как ты остался жив? — Он вовремя остановился. Лицо Чарльза просветлело. — Питер, несмотря на... имидж, умеет держать себя в руках. С такой силой иначе невозможно. И даже если с даром, унаследованным от тебя, будут проблемы — здесь школа, Эрик, если ты забыл. Где детей и подростков как раз учат контролировать... — Он не ребёнок и не подросток, Чарльз, ему третий десяток! — И поэтому ты решил запоздало поиграть в отца? «Так же, как ты в праведника. Нет. Нельзя. Они... с п а с а л и его. Несколько раз. Пока сам я...». — Не в этом дело, — Эрик шумно выдохнул.— Я говорил с его матерью. Он отличается... Даже от нас. Не мне тебе объяснять, как зависит мышление от физиологии. Другой ритм сердца. Другая нервная организация. С гормонами даже не берусь представлять,что там творится. Он погряз в скуке. И наше счастье, что он по натуре внезапно очень моральное существо. — Может, как раз потому, что тебя рядом с ним не было, Эрик? — Мне разве нужно тебе объяснять, что значит детские выбросы в таком возрасте? Я буду это контролировать. Сколько смогу. — А где подчинил свой дар ты? — парировал Чарльз. — Не в этих ли стенах? — Потому что для меня моя сила с детства была связана с болью. А для него это всегда была игра. Вспомни Пентагон. Он двигает пули, как шахматные фигуры, Чарльз! — Пули отводишь и ты. — У меня, — в горле Эрика встал ком, —бывали и осечки. Он скользнул взглядом по подлокотникам кресла; Ксавьер отвёл взгляд. — Эрик, — невозмутимый голос давнего друга наконец тоже дал трещину. — Если тобой движет... желание быть с сыном, — глаза предательски защипало, — то я понимаю это. Но что касается всего остального... Питер уже пошёл с нами. Он часть команды. Он добрый, ответственный и по-хорошему слегка тщеславный. Совсем не... —... знает, что такое душевная боль, – отрезал Леншерр. — Знавал я одного такого. Доброго, немного хвастливого. Видевшего в людях хорошее. Когда впервые за тридцать лет его жизнь пошла не туда, он свалился на дно стакана. — Эрик... — Ты всегда так ратовал за контроль. Но когда пришёл Апокалипсис, ты заклинал Джин выпустить Феникса. Извини, Чарльз. Но ты не можешь быть примером для Питера. — Боюсь, никто, — сказал Чарльз уже в пустоту, — не может быть для него примером. Дверь открывается. Питер знал, как всегда, заранее. Они закончили и... отец пошёл к нему. Он не виноват, Питер знает. Он рад, что Эрик в норме, что рассудок и воля целы. Но их объяснение должно было состояться не так. То, чего сам Питер не сказал, за него договорили...вот эти семейные штуки. Новообретенная непослушная сила охотно проецировала его желания на объекты внешнего мира. Ручку заклинившей двери дернули раз, два, три. Затем она вылетела вместе с замком. — Я чувствую поле, — сказал Эрик. — Я бы не вошёл, если было бы по-настоящему закрыто. Привет, Питер. — Здравствуй...те.***
— Мы не успели поговорить последний раз. Как ты считаешь? — Да, — Питер облизывает пересохшие губы. — Было бы неплохо. Повисает пауза. Питер не любит паузы. — Всё в норме? — он показывает на голову. — В следующий раз возьму на два размера больше. На всякий случай. Эрик показывает свои почти-тридцать-два. У Питера поневоле дёргается уголок рта. — То, что случилось. Страйкер... — Я знаю, — торопливо говорит Питер, — я ещё тогда понял. — Ты снова шёл меня остановить. Сказал, что не хочешь, чтобы я опять... Но ты должен знать. Я стал убийцей, — Эрик говорит это спокойно, примерно как «я работал курьером», — задолго до того, как ты родился. Идея поговорить уже не кажется Питеру «неплохой». — Я... знаю. — На вопросительный взгляд Эрика он поясняет: — Ну то есть про Братство, ядерного чувака и... — И ничего хорошего, полагаю? — И про Польшу, — выдыхает Питер. И понимает, что зря. «Про Польшу» для него — что ты можешь быть хорошим человеком, хорошим отцом. Для Эрика слово «хорошее» к убитой семье едва ли применимо. Что станет с комнатой, где два неуправляемых металлокинетика? Эрик бегает взглядом по его лицу. И продолжает так же спокойно, как говорил о смертях от своей руки. — У меня была семья. Мы были счастливы. Я, — кадык на шее дергается, — начинаю думать, что все, чего я касаюсь, обречено. Питер внезапно — непривычное слово, с его-то скоростью, но с Эриком все вечно не так, — обнаруживает руку отца на своём плече. — И даже тебя с твоей мнимой неуязвимостью дважды на моих глазах чуть не лишили жизни. Рука исчезает с плеча. — Мистер Лен... Заметив удивлённый взгляд отца, Питер замолкает. — Всё настолько плохо? — слабо улыбается тот. — На самом деле, все в норме, правда. — У Питера дурацкое ощущение, что его собственная улыбка отклеивается, словно фальшивые усы. — Ну то есть я понимаю, что это неожиданно для Вас... для тебя и мне... В общем, я ничего не... — Я знаю, — улыбается Эрик — и разворачивается. — И это... грустно. Нет. Стой. Я не это хотел сказать. Ты нужен здесь. Ты мне нужен. Ты очень мне нужен!.. — Даже не будь ты таким ловким, я опоздал более чем на двадцать лет. Ты уже даже не подросток. Ты взрослый, сильный мужчина, с уникальным даром. На моих глазах убили мать, затем жену и дочь. Я и Чарльз потеряли друзей и соратников. А ты успеваешь уберечь даже врагов. — Я... — Питер. Я очень, очень много сделал ошибок. И дорого за них заплатил. Но, что бы ни говорили, я никогда не звал никого за собой силой. Поэтому я скажу тебе лишь одно: когда тебе будет что-то нужно — ты всегда можешь ко мне прийти. — Куда ты теперь? — кричит Питер вслед. Что ещё остаётся? — Разобраться с тем, кто чуть не отнял у меня ещё одного ребёнка. «Что ж. Спасибо за честность... папа». Еще одного. У Марии Максимовой могла быть дочь, которой бы она пела колыбельные, заплетала косы и готовила завтрак. Питер мечтал, чтобы у матери был ещё один ребёнок. Чтобы у него была сестра или брат. Он и к Ванде относился, как к родной. В отличие от матери, тяготившейся странноватой племянницей. У Эрика Леншерра, преступника и одиночки, была дочь. Со всем этим набором. Нет менее подходящего человека и мутанта на роль хорошего отца, но он им был. Он растил её с младенчества, он пел ей песни, заплетал косы. Дочери больше нет, и это трагедия, и это факт. Несмотря на который, Питер всегда будет для Эрика Леншерра в лучшем случае лишь «ещё одним ребёнком». Но именно частичка его ДНК сделала мутанта по кличке Ртуть тем, кто он есть. И с этим придётся считаться. Всегда бесили киношные мужики, бьющие в такие моменты кулаками по стенам. Питер лишь закусывает губу, дав волю чертовой солёной влаге. Замок на двери скрежечет и корежится.