Мелодия сотни нот

Взгляда не отвести. Ты — изменчивый, гладкий шёлк. Утекаешь сквозь пальцы — хоть кинжалом тебя пронзи, чтобы не потерять. Я искал средь лесов и озёр, а нашёл, где не ждал: во змеином златом гнезде. Время, жаль, уж не пустишь вспять. Ты, наверное, тоже — змея. Голос твой — сладостный мёд и ручей. Говорят, кто в тот мёд угодит — мертвец; коль увязнешь на чи — то сразу пойдёшь на дно, и встретишь на дне конец. Душным летом в пионах испробовал мёд твоих губ, лучший шёлк не сравнить с тем, как кожа была нежна. Говорят, я всегда только зол, несдержан и груб — а тогда серебрила луна прядь за прядью волос и в руках моих не было хрупче тебя. Мне казалось, что слабости сгинули там, на войне. Думал: кровь от крови сестры — одно утешение мне… …а вышло — рассудок и свет заступил тот кармин меж бровей. Вечернюю тьму разгоняли одни лишь блики свечей. Пахло кровью, чужою ль, своей — не понять. Я был слеп, не всмотревшись когда-то в твои глаза, и, казалось, ослепла не меньше богиня-мать. Мне казалось, что рушится снова мир. Но то бесновалась снаружи гроза. Ты меня напоил горьким мёдом с собственных губ: что «цветущею сливой»* жизнь тебе дана. Но за боль берегись: я ту горечь полыни дам испить и тебе до дна. Яд. Агония. Ложь. Смятение. Кровь. Ещё. И ещё. Струна. На рассвете всё стихло: оправданья, проклятья; вина… Её искупила жизнь. За плечами лишь призраки, сила — и та взаймы. И тот долг не вернуть мне — его не измерить казной. Он сказал мне «Не думай. Забудь. Прости». Он сказал «Я хотел, чтобы ты был собой». Но мне остались лишь призраки, их дыханье вестимо. Нежный вздох — то сестра, вот отец вздыхает тоскливо. Матушка — вон, в затылок, совсем как в детстве когда-то. Знаю их. Как не выучить было, годы вдали любя? Но отныне я не поверну головы, потому что знаю: увижу средь них и тебя.