Sugar and Spice

Что бы она ни говорила, она не почувствовала запаха травы, нового пергамента и мятной зубной пасты. Невообразимая смесь растерянности, сменяемой смутным пониманием, а затем и мгновенным ужасом, ударила в голову так сильно, что комната начала расплываться перед ее глазами, пока она выдавливала из себя ложь. На самом деле, пахло старым пергаментом книг из запретной секции, зелеными яблоками и чем-то пряным — не корицей, может, гвоздикой? — она ясно чувствовала этот аромат. Голова вдруг закружилась, и веки тяжело опустились, игнорируя ту маленькую часть мозга, которая кричала о том, как неправильно это все. Основная же его часть заталкивала стыд глубоко во внутрь, отдаваясь во власть более примитивных инстинктов. Но их сила постепенно ослабла и рассеялась, и тогда накопившийся внутри стыд развеял этот тонкий, такой знакомый аромат, поднимающийся над котлом. Не обращая внимания на подколки однокурсников, Гермиона бросила взгляд через завесу непослушных кудрей в другую часть зала, где, разбившись на пары, сидели слизеринцы. Малфой сдавленно и тихо смеялся, его холодный серый взгляд переметнулся с нее на парня, сидящего рядом с ним, Нотта, на губах которого тоже играла ленивая ухмылка, заставившая что-то внутри нее сжаться, будто в ожидании опасности. Они смеялись... над ней? Над Роном? Над ними с Роном? Гермиона поспешно отвела взгляд. Двадцать минут спустя она собрала свои книги и поспешила за Гарри и Роном в Большой зал, где, несмотря на чувство, будто она только что наелась свинца, начала послушно ковыряться в своей тарелке. Не удержавшись, бросила блуждающий взгляд на противоположный конец зала. Малфой пристально смотрел прямо на нее, сжимая в длинных изящных пальцах блестящее зеленое яблоко, которое он легко перекинул из левой ладони в правую, слегка двинув тонким запястьем. Мгновенно отвернувшись и сославшись на боль в животе, Гермиона поспешно вышла из зала, предпочитая немного побродить среди холодных каменных стен в компании собственных несвязных мыслей. Одна из этих рассеянных мыслей преследовала ее все занятие по Трансфигурации, звенела в голове весь ужин, вплоть до того как она забралась под одеяло и задвинула портьеры вокруг своей кровати, отгораживаясь от хихиканья Лаванды и Парвати. Запах пергамента был легко объясним. Запах яблок был понятен... Соединяясь, эти запахи обретали смысл, это было очевидно. Так же очевидно, как и то, что ее чувства брали верх над логикой несмотря на то, что она ужасно осуждала себя за это. Малфой. Она судорожно сглотнула при одной мысли о его имени, при мысли о том, как медленно и тайно его имя пробуждало в ней чувства, такие новые, и одновременно старые как время. Она не должна была чувствовать это, только не к нему. Нужно было прекратить, отвлечься. Гермиона объективно признавала, что Малфой был хорошо сложен, у него были красивые глаза и идеальные зубы. Это было одно. Но запах зелья говорил не об этом. Неужели он привлекал ее в другом смысле? Нет, никогда. Но тогда почему, почему внутри нее что-то так сильно скручивалось при этой мысли? Что с ней было не так, почему она испытывала это к тому, кто ее ненавидел? Гермиона резко вдохнула и нахмурилась. Пусть она больше не чувствовала запах зелья, но она все еще помнила его. Оставался еще один вопрос. За те шесть лет, в течение которых она знала Малфоя, она ни разу не чувствовала, чтобы от него пахло гвоздикой, даже слегка. Это было загадкой, и ей хотелось разрешить ее, даже если из этого не выйдет ничего хорошего. Нет. Из этого вообще ничего не выйдет. Гермиона закрыла глаза. В конце концов, у нее были и более важные и неотложные проблемы.