Sugar and Spice

Гермиона нахмурилась, разглядывая гладкую и чистую поверхность дерева. Стол перед ней был новым, на нем не было тех щербин и чернильных пятен, поставленных скучающими студентами, желающими оказаться где угодно, только не в библиотеке. С ней же всегда было наоборот. Впервые за долгие месяцы она наконец-то почувствовала себя спокойно, спрятавшись за своим любимым столом среди книжных стеллажей. Ладно, пусть не за тем самым столом. Того самого стола больше не было. Она пододвинула свой стул — тоже новый — ближе к столу, которым заменили ее любимый. И на мгновение ей ужасно захотелось отбросить мысль о том, почему столы и стулья здесь, в таком дорогом для нее месте, заменили, почему их вынуждены были заменить. Стремление отмахнуться от этой мысли, игнорировать ее, закрыть глаза и притвориться, что это всего лишь очередной обычный учебный год, было очень соблазнительно. И неправильно. Слишком много крови осталось в этом замке, навсегда впитавшись в камень его стен. Крови Люпина, Тонкс, Фреда, Лаванды — этот список был длинным... И все это для того, чтобы у нее все еще была возможность закрывать на что-то глаза, потому что она все еще была жива, а они — нет. Она не будет тонуть в этих мыслях и упиваться горем, ее друзья не хотели бы этого. Но игнорирование и ложь — даже ложь перед самой собой, особенно перед самой собой — ни к чему не приведут. Ей оставался всего один год, и она поклялась встретиться с этим лицом к лицу, выдержать все это с высоко поднятой головой. В конце концов, она была гриффиндоркой, а это многое значило. Гермиона вытащила свиток по алхимии с самого низа собранных ею книг. В отличие от столов и стульев, старые книги остались целыми и невредимыми. Они были защищены от всего, что могло бы их повредить, включая и те заклинания и проклятья, что сверкали по всему замку во время битвы. Те проклятья, которые... — Уже успела по уши закопаться в книги, Грейнджер? Её пальцы инстинктивно сжали древко волшебной палочки. Протего, Остолбеней, Экспеллиармус и другие, более опасные заклинания завертелись на языке, но она одернула себя. Война, в которую она была втянута на протяжении последних семи лет, так или иначе была окончена, хоть иногда это и не чувствовалось. Сжимающие волшебную палочку пальцы расслабились, она выпрямила спину и вздернула подбородок. Теодор Нотт стоял у противоположного края этого совершенно нового стола: гримаса на бледном лице, неспокойные темно-синие глаза прикованы к ее палочке, лежащей на столе. — Прости, — пробормотала она. С недружелюбным хладнокровием, на которое был способен только слизеринец, Нотт изогнул темную бровь. — Извиняешься за свой ум? Что-то новое. Она ошеломленно моргнула. Неужели он спокойно поддержал... что это было? Разговор? Она вообще когда-нибудь разговаривала с Ноттом раньше? Может быть, один или два раза, и то, только чтобы попросить передать ей какой-нибудь ингредиент из шкафа на занятии по Зельеварению. Так что нет, во время их редких взаимодействий они не были особо разговорчивы. Но что бы там ни было, закрывать глаза на то, что она чуть не метнула в него проклятье, было не совсем по-слизерински с его стороны, учитывая то, что сейчас он легко мог бы спровоцировать ее, воспользовавшись тем, что война порядочно расшатала ее нервную систему. И тем не менее. Видимо, будучи одним из немногих студентов, вернувшихся на восьмой год обучения, и тем более одним из немногих студентов Слизерина, которых вернулось совсем мало, Нотт планировал закончить школу, не привлекая к себе лишнего внимания. Несмотря на прошлые намерения проклясть его, Гермиона взяла себя в руки не хуже того, как это сделал Нотт: — Нет. Хотя я считаю, что все мы вправе начать с нового листа, если хотим. Наверное, она попала в точку, потому что когда он посмотрел на нее в упор, казалось, что внутри него копились непроизнесенные слова, которым он не давал выхода. Это мгновение длилось долго, и Гермионе пришлось приложить все свои силы, чтобы не сжаться под его пристальным взглядом. Мерлин, его глаза сейчас были более синими, чем воды Черного озера, и еще более непроглядными. Нотт медленно кивнул, и его взгляд упал на текст, лежащий перед Гермионой. Он едва заметно улыбнулся краем губ, но это заставило ее так сильно содрогнуться внутри, что выбило воздух из ее легких. Из всего, что могло погибнуть на войне и исчезнуть навсегда, этому суждено было остаться. Если бы она была честна с собой так, как пообещала сама себе всего минуту назад, она могла бы признаться, что несмотря на то, что они с Ноттом никогда толком не разговаривали, она, тем не менее, обращала на него внимание и раньше. Постоянно. Они с Малфоем были друзьями, как она думала тогда. Поэтому было важно поглядывать и за ним. Но если начистоту, в нем было что-то, что не давало отвести от него глаз. — Первые семь глав невыносимо скучные, самое интересное начинается в двенадцатой, — произнес он. — Я... Что? Играющая на его губах улыбка стала шире, слегка обнажив передние зубы. — У меня было достаточно свободного времени этим летом. Решил потратить его на чтение. Ну конечно. Он ведь был под домашним арестом вплоть до судебного процесса по военным преступлениям — и несмотря на то, что позже он был оправдан по всем обвинениям — тогда у него не было больше ничего, кроме свободного времени. Тот факт, что он знал что-то, чего не знала она, сбивал с толку, но Гермиона быстро взяла себя в руки. — Темы скучны только тогда, когда их не понимаешь. Если это и задело Нотта, он этого не показал. С прежней улыбкой на лице он медленно обошел стол. Его руки были на виду, волшебная палочка в кармане мантии. По мере того, как он медленно приближался к ней, сердце забилось быстрее. Она чувствовала его сильные глухие удары в груди, когда Нотт подошел так близко, что она почувствовала его запах. — Тогда, может, как разберешься сама, объяснишь мне, Грейнджер. Текст перед ее глазами превратился в бессвязный набор букв. Нотт ушел, оставив ее полностью дезориентированной, окутанной легким запахом гвоздики.

***

Это ее высказывание о том, что все можно было начать с нового листа, да еще беспримерная упрямая настойчивость — вот, что заставило ее подойти к уже занятому столу в левой части класса, а не к одному из тех, что все еще были свободны. Это никак не было связано с тем, как Нотт выглядел, и уж совершенно никак не было связано с тем, как он пах. Никак. — Не возражаешь? — спросила она, кивая на стул рядом с ним. Он лениво скользнул взглядом по ней и пустому стулу. Если он и был удивлен, он не показал этого. Слегка наклонился, сжимая пальцы на деревянной спинке свободного стула, и выдвинул его, чтобы она села. — Нисколько. Гермиона быстро и слегка неуклюже опустилась на стул. Серьезно? Он выдвинул ей стул? Он? Видимо, сыграла его чистокровная аристократичность. Но все равно, зачем? Начинает с нового листа? Хотя, возможно, она просто слишком много времени проводила с Гарри и Роном, которые никогда особо не утруждали себя демонстрацией хороших манер. Она почувствовала легкую пульсацию крови в висках. Пора было прекратить биться над загадкой отодвинутого стула. Кто-то рядом громко прокашлялся, и это был явно не Нотт. Она обернулась на звук, и ее сердце вдруг замерло где-то слишком высоко в груди. Небрежные пряди бледно-лунных волос падали ему на лоб. Нечитаемые серые глаза смотрели в упор. Она открыла рот, приготовившись заговорить. Но что ей было сказать? Что сказать тому, кого она... ненавидела? Нет, вряд ли она ненавидела его теперь, учитывая, что свидетельства, которые она дала в суде, были напрямую связаны с тем, что он стоял сейчас здесь перед ней, а не гнил в камере Азкабана. И тем не менее, они ведь были врагами когда-то. Когда это изменилось? И изменилось ли вообще? Война, возможно, и окончилась, но Гермиона не была настолько наивна, чтобы полагать, что вместе с гибелью Волан-де-Морта из мира исчезли и те убеждения, на которых он основывал свою власть. Пусть она и не испытывала ненависти к Малфою, но ведь она была всего лишь половиной этого уравнения, разве нет? Мерлин, с каких пор вопросов в ее голове стало настолько больше, чем ответов? По всей видимости, Малфою все эти вопросы заговорить не мешали. — Грейнджер, — произнес он просто, без малейшего намека на злобу или издевку. И все же. Она вся напряглась под столом, пытаясь собрать все свои силы, чтобы поприветствовать его в ответ. В последний раз, когда она его видела, он сидел со своими родителями в Большом зале, отдельно ото всех, и их лица были такими же мрачными и бледными, как и у всех в тот день. А еще незадолго до этого... ее предплечье вдруг вспыхнуло под тканью одежды. — Малфой. Ее голос не дрогнул. Двадцать очков Гриффиндору. Теперь, когда они так вежливо дали друг другу понять, что оба чувствовали ситуацию — что несомненно было удивительным после всех этих семи лет вражды — пора было переходить к тому, чего там Малфой хотел. Нотт был его другом. Видимо, она заняла его место. Что ж, не то чтобы она хотела услышать приказ пересесть, но она удивилась, когда он не прозвучал. Ладно, тогда она предложит сама. На самом деле, так было даже лучше. О чем она вообще думала, когда решила сесть именно за этот стол? — Ты хотел сесть? Малфой немного изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Черты его лица все еще были такими же резковатыми, но подбородок стал менее острым. Он уже не выглядел настолько изможденным, из-под глаз исчезли темные тени. Он коротко кивнул. Гермиона уже собиралась встать, как вдруг Малфой взялся за спинку стула, что стоял справа от нее, практически запирая ее стул между собой и Тео, сидящим слева от нее. — Ой, нет, я не... Малфой краем глаза взглянул на нее. — Какие-то проблемы, Грейнджер? Ну, как сказать. Отступать она не собиралась, не теперь. — Никаких. Она смотрела прямо перед собой, пытаясь избежать двух пар холодных глаз, молча наблюдающих за ней. Теперь было уже слишком поздно пересаживаться, несмотря на то, что ей ужасно хотелось это сделать. Ничего, она с этим справится, и пересядет перед следующим занятием. Она ведь может выдержать еще... пятьдесят шесть минут, разве нет? Прозвучал удар колокола, знаменующий начало занятий. Профессор Бабблинг вышла на середину класса и коротко поприветствовала седьмой курс и немногих восьмикурсников, решивших вернуться в школу, сразу после этого переходя к рассказу о том, что они будут изучать на Древних рунах на протяжении всего года. Гермиона внимательно слушала профессора Бабблинг, пока вдруг слева от нее Нотт не сдвинул свернутый лист пергамента по деревянному столу. Разумеется, записка была адресована не ей, а Малфою, который, должно быть, ждал этого жеста или уловил его краем глаза. Он тут же слегка нагнулся и уже через долю секунды записка была в его пальцах. Навыки ловца? Удобно. Малфой нацарапал ответ на том же куске пергамента и передвинул его обратно по столу легким движением руки. Серьезно? Это что, было расплатой за то, что она... А действительно, зачем она села за этот стол? Пыталась наладить дружбу между факультетами? Оставить прошлое в прошлом? Показать свою беспечную неустрашимость, за проявление которой она всегда так выговаривала Рона и Гарри? Независимо от того, какова была причина, сейчас ей хотелось от души пнуть саму себя за это. Она все больше бесилась, пока они продолжали передавать друг другу записки, как какие-нибудь первокурсники. — Я полагаю, что вы в своих группах сами разберетесь с расписанием внеклассных встреч по проекту, — Гермиона вдруг выхватила эту фразу из речи профессора Бабблинг. Стоп. — Что? Нотт услышал ее сдавленный вопрос и шепотом ответил: — Групповой проект. В классе послышалась тихая болтовня, когда соседи по партам начали обсуждать свои расписания встреч. О нет. Черт. Черт! — У тебя свободен сегодняшний вечер? — тихо спросил Нотт. — Сегодняшний вечер? — растерянно повторила она. Синие глаза Нотта смотрели на нее в упор. — Я полагаю, нам следует начать как можно раньше. Точно. Да. Следует. — Да, хорошо. Не то чтобы у нее были другие планы. Гарри и Рон не вернулись в школу, решив вместо этого начать карьеры мракоборцев, несмотря на увещевания Гермионы о том, что остался всего лишь один год, и образование никогда не будет лишним. Они не послушали ее, прошли летом ускоренные курсы при Отделе защиты магического правопорядка и теперь официально были младшими мракоборцами. Избранному и его лучшему другу определенно выказывались некоторые привилегии, что позволяло им продвигаться по карьерной лестнице слишком быстро. Необдуманно быстро. Впрочем, эти мысли Гермиона держала при себе. Ей хватило и той ужасной ссоры с Роном, когда он пришел в ярость, услышав в ее словах намек на то, что он не заслуживает занимаемой им должности. На самом же деле, она вовсе не это имела в виду. Просто никто не мог быть опытным мракоборцем в восемнадцать лет, всего лишь после нескольких месяцев тренировок. Ей и самой предлагали работу в Министерстве, даже сразу несколько вакансий: место в Отделе по контролю волшебных существ, и еще одно — в Отделе тайн. Она не приняла ни одно из этих предложений, для этого было слишком много причин. В любом случае, если бы она вдруг передумала, ее бы тут же приняли на работу. Не то чтобы ей было одиноко в Хогвартсе. У нее была Джинни. Правда она все еще обижалась на Гермиону за то, что та прекратила крайне недолговечный роман с Роном. Луна тоже вернулась в школу, но она стала еще более чудаковатой после того, что... все они пережили. По ее словам, замок просто кишел мозгошмыгами, и было абсолютно невозможно определить, говорит ли она метафорично или буквально. И еще был Невилл... только, с тех пор, как он убил Нагайну, его было трудно увидеть одного, без висящей на нем очередной поклонницы. Он определенно по полной воспользовался привилегиями, которые давало ему звание Героя войны. Гермиона раздраженно фыркнула при этой мысли и тут же покраснела, обнаружив, что Малфой и Нотт вопросительно уставились на нее. Она поспешила заговорить первой, пока ее не спросили о причине такой странной реакции: — Так значит, после ужина? В библиотеке? Тоже мне, любители учиться по ночам. Она с трудом подавила очередной приступ раздражения. Нотт и Малфой обменялись взглядами, прежде чем Теодор ответил за обоих, коротко кивнув: — Да, хорошо. Гермиона схватила в руки перо и принялась делать вид, что пишет что-то на своем пергаменте. Ей просто нужно было куда-то деть руки. Боже, во что она ввязалась?

***

Она не удосужилась спросить, где именно в библиотеке они собираются встретиться, но ноги сами понесли ее мимо книжных стеллажей к тому самому столу, у которого Нотт встретил ее днем ранее. Что-то подсказывало ей, что она найдет их именно там. И она не ошиблась. Только... Вот чего уж она точно никак не ожидала увидеть, так это их, прижимающихся друг к другу: ладонь Малфоя крепко зажата в ладони Нотта, удерживающего костяшки пальцев друга у собственных губ, как будто целуя их. Она изумленно вздохнула, и этот звук был достаточно громким, потому что оба парня тут же обернулись на нее. Гермиона сделала шаг назад и поспешно покачала головой: — Простите! Я... И как же ей следовало закончить эту фразу? Сказать, что не хотела прерывать их? При том, что они занимались такими личными вещами в общественном месте. Или сказать, что она не знала, что Нотт с Малфоем были...больше, чем друзья? Потому что друзья явно не занимаются тем, что целуют друг другу пальцы в свободное время. Лучше было вообще промолчать, чем выставить себя дурой. Если они и расстроились, что она застукала их в таком виде, то не показали этого. Нотт опустил их сплетенные ладони на стол, но не отпустил руку Малфоя, который, в свою очередь, и не попытался отодвинуться. Они просто смотрели на нее, как будто она была здесь единственной, кто странно себя вел. — За что ты извиняешься? — спросил Нотт. Волна дежавю накрыла ее. Если они предпочитали вести себя так, будто ничего необычного не произошло, она будет вести себя так же. Война украла у всех у них слишком многое, так что, если они счастливы друг с другом — что ж, она рада за них. Честно. Гермиона быстро пересекла остающееся между ней и столом пространство и села напротив этой пары, начав вытаскивать из сумки все необходимое. Перо положила справа от лежащего перед ней свитка пергамента, слева — стопку нужных книг. Закончив с этим занятием, она подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что они оба смотрели на нее с нескрываемым весельем. Что ж, спасибо, что без злорадства. — Книзл откусил тебе язык, Грейнджер? — вдруг спросил Нотт. — Что, прости? Он хмыкнул себе под нос: — Все продолжаешь извиняться? Как вежливо. — Тео, — мягко одернул его Малфой. Он всегда произносил его имя с такой нежностью? Или она просто никогда не замечала этого? — Что? — Нотт повел плечами. — Полагаю, что мы еще долго будем работать нашим милым тройничком над этим проектом в обозримом будущем, разве нет? Так что я предлагаю вытащить все свои претензии сейчас, разложить их прямо на этом столе и обсудить, так чтобы мы смогли спокойно работать дальше. Так что давай, Грейнджер. Начинай. Она застыла, слова застряли в горле. То, как он произнес «тройничок», «вытащить», «разложить» на секунду заставило ее остолбенеть. Когда же к ней наконец вернулся дар речи, она заколебалась: что ей ответить? Если она начнет перечислять все свои претензии, связанные, в основном, с Малфоем, им придется просидеть тут до полуночи, чего мадам Пинс, конечно, никогда не допустит. — У меня... — она откашлялась, — у меня нет никаких претензий, относящихся к делу. Нотт засмеялся: — Тогда расскажи нам о не относящихся к делу. Он что, только что поймал ее на слове? Должно быть, этот вопрос был написан на ее лице, потому что Нотт продолжил. — Ты, видимо, провела слишком много времени с мистером Тупицей и мистером Олухом, если решила, что сможешь так легко меня обхитрить. Это ее задело. Не настолько, чтобы ответить колкостью на колкость, но настолько, чтобы презрительно прищурить глаза, краснея, и произнести: — Я думаю, уже можно перейти к обсуждению задания. Мы же для этого все тут собрались, разве нет? Малфой выпрямился и попытался вытащить ладонь из хватки Нотта, чтобы взять книгу. Но Нотт держал его пальцы крепко, не собираясь выпускать из своих, и, по всей видимости, настолько же решительно он не собирался менять тему разговора. — Красный тебе очень к лицу, Грейнджер. Намного лучше, чем рыжий. Рыжий тебе совершенно не идет. Но с этим румянцем на щеках ты очень... — Тео, — снова оборвал его Малфой. — Что, хочешь услышать мои претензии, Нотт? Пожалуйста! С чего же мне начать? — Гермиона уже даже не пыталась казаться вежливой. — Я считаю, что вы оба — заносчивые придурки. Все это время вы были невозможными занозами в заднице, и это в лучших случаях, потому что в худших вы были просто невыносимыми мерзавцами. И теперь, когда она начала, она уже не могла остановиться. Она яростно обернулась к Малфою, который вообще не просил никаких признаний. Но она тоже не просила у него семи лет издевательств, не так ли? — А ты... — кажется, он знал, что она собиралась сказать и пытался подготовиться к этому: сжал челюсти и еще сильнее, до побелевших костяшек вцепился в руку Нотта. — Ты обожал издеваться надо мной, а еще ты был просто невыносимым трусливым мерзавцем, и вся эта чушь про чистоту крови, которой так бахвалится ваша семья, не принесла вам ничего хорошего, не считая заключений в Азкабане и многовекового инбридинга, который, я уверена, и стал причиной того, что одни члены твоей семьи стали спятившими психопатами, обожающими пытать людей, а другие — малодушными трусами, которые скорее будут пресмыкаться перед психованным змееподобным ублюдком с явными проблемами с отцом, чем признают свои собственные недостатки. Ах, да, говоря о проблемах с папочкой: видимо, у тебя их тоже навалом и... и... И подбородок у тебя, честно говоря, слишком острый. Она уже почти задыхалась, когда закончила свою тираду. Тяжело дыша, она быстро заморгала, потому что — нет, боже, пожалуйста, нет. Что угодно, только не расплакаться прямо сейчас. Нотт опустил голову ближе к Малфою и прокашлялся. Малфой был бледен, еще бледнее обычного, настолько, что лицо его казалось уже зеленоватым. Он вдруг задрал лицо к потолку, и, скосив глаза, взглянул на Гермиону. — У меня идеальный подбородок, Грейнджер. И она засмеялась. Или, по крайней мере, так она думала, пока вдруг не почувствовала, что застилающие глаза слезы уже бегут по ее щекам. Вдруг обнаружив, что самые настоящие рыдания сотрясают ее тело, она сделала то, что было единственно правильным в этой ситуации. Она вскочила из-за стола и вылетела из библиотеки.